На девяносто девять и девять десятых процента я была уверена, что сплю. Мне снился Эдвард, довольно мурлыкающий на руках у человека, девчонки — она рассеянно перебирала его длинную рыжую шерсть, а он, гордившийся тем, что никому не позволял брать себя на руки, даже спинку выгибал от удовольствия.

И тут я увидела, что у Эдварда в зубах — мой хвост.

Мой отвалившийся хвост.

В ужасе я проснулась и вспомнила — сегодня мне исполнилось восемнадцать месяцев!

Скоро я стану совсем старой — шерсть из меня вылезет, хвост отвалится, уши в трубочку завернутся, и я уже не буду пельменем. Какое там. Мне представился сладко мурлыкающий Эдвард: "Белла, ты мой любимый просроченный вареник!" — и я содрогнулась.

"Лысая мышь — очень оригинально! — утешающе скажет Элис и погладит меня лапкой по макушке. — Ты знаешь, будто специально для тебя вывели породу лысых кошек!"

Если я уже сейчас едва таскаю лапы, то что будет через пару лет?

Когда я, нервно обгрызая кончик хвоста, и так измочаленный почти до состояния щеточки, поделилась своими опасениями с Эдвардом, тот казался огорченным.

Во всяком случае, он сгреб меня лапой в горсть, поднес к самому носу и долго, испытующе рассматривал. Наверно, проплешины искал.

— Чего же ты хочешь? Шерсть на месте, хвост... — он с сомнением толкнул его носом, — ...не весь, но на месте. Пузо мягкое... — мурлыкнул он, осторожно опрокидывая меня на спину.

— Щекотно, — захихикала я, болтая всеми четырьмя лапками в воздухе.

— Лапы — розовые, глаза... мур-р... блестят! — завершил инвентаризацию Эдвард. — Чего тебе еще надо?

— Хочу быть кошкой! — внезапно ляпнула я.

Щекастая морда Эдварда вытянулась, и даже темно-рыжие полоски на ней, казалось, слегка выцвели.

Я немножечко испугалась и даже лапами махать перестала.

— Белла, тебе на голову ничего не падало? Ничего тяжелого?

Я с живостью откликнулась:

— Ты имеешь в виду тот случай, когда Джаспер вазочку на голову мне уронил? Нет, с тех пор — больше ничего!

— Сомневаюсь, — еле слышно откликнулся Эдвард. Он прикрыл глаза и, кажется, вознамерился уснуть (единственный его минус — в любой непонятной ситуации Эдвард или ест, или засыпает).

Естественно, я не могла допустить подобного безобразия, когда речь шла о моей мечте, поэтому я вскочила на лапы и принялась подпрыгивать, стараясь привлечь внимание Эдварда. Потом уцепилась за его шерсть, и по-лез-ла, по-лез-ла!

— Хочу быть кошкой! Хочу, хочу, хочу, — пищала я изо всех сил, подскакивая, точно серый теннисный мячик, на макушке Эдварда. Тот дернулся, и я кубарем скатилась вниз.

Эдвард открыл глаза — сначала левый, потом правый.

— И что я могу сделать? — сонно спросил он.

— Ты супер-мышь, круче Микки-Мауса, — радостно объяснила я ему. — Придумай что-нибудь, — добавила я несколько поникшим тоном.

Эдвард Каллен устало вздохнул.

— Белла, я совершенно обычный кот.

— Но мышь-то ты абсолютно паранормальная! — убежденно возразила я.

* * *

Эдвард от меня ушел. Не знаю, почему — Джессика сказала, потому что я дура и хвост у меня обгрызанный, но я не верила. Я знала, что Эдвард рано или поздно вернется, я ждала его!

А поскольку я мышь, и жизнь у меня короткая, я считала не месяцы, а дни до возвращения Эдварда.

* * *

ПОНЕДЕЛЬНИК

ВТОРНИК

СРЕДА

ЧЕТВЕРГ

ПЯТНИЦА

В субботу я решила, что больше не могу терпеть одиночество и решила повеситься — как водится в сопливых историях, которые так любят пересказывать друг другу мыши, повеситься в холодильнике. И почему-то по правилам вешаться следовало обязательно в пустом, так что я битый час выносила продукты и складывала их в кучку около холодильника.

Во всяком случае, Чарли, когда найдет эту кучу еды, не сильно расстроится моей гибели, ведь с голоду он без меня не умрет.

Впрочем, по прошествии десяти минут в бесплодных попытках вытащить наружу связку сосисок, тяжелее меня раз в тридцать, я смутно стала жалеть о самоубийстве.

Ну что, в самом деле, за дикое сочетание смерти и физкультуры? Хочешь умереть красиво — таскай сосиски из холодильника. Несправедливость!

Наконец, ощущая себя этаким мышиным культуристом, я просунула голову в веревочную петельку от колбасы и обреченно взмахнула лапами. Пусть проклята будет природа, не допускающая межвидового скрещивания!

По правде говоря, после опустошенного моими собственными лапами целого холодильника, умирать мне вообще не хотелось. Хотелось отдохнуть — но не зря же я так мучилась?

Я сделала шаг вперед.

Все мое тельце сдавило и куда-то понесло.

Я открыла глаза — надо мной раскинулось черное-черное небо, на котором блестели две яркие желтые луны. Очевидно, я оказалась в мышином загробном мире. Вот только в аду или в раю?

Луны моргнули, на миг наступило новолуние, и на небе открылась страшная зубастая пасть.

— Жрать! Мясо! — сказало небо и облизнулось.

Мда, на рай это было мало похоже.

— Я не мясо, я мышка, — жалобно сказала я.

— Сожру — будешь мясом, — пообещало "небо". — С тех пор, как я сбежал из Азкабана, мне постоянно хочется жрать.

С такой логикой было не поспорить, хотя я не очень поняла, что это за кабан такой.

— Ты кто? — задала я, может быть, не совсем уместный вопрос, когда тебя пытаются употребить в пищу. Все же жертвам полагается громко орать и умолять о спасении — но я-то уже повесилась, а второй раз не умрешь. Устрою я этому сбежавшему из Кабана несварение желудка.

Эта мысль меня слегка приободрила.

— Ну, это... я пес! Почти, — удивленно ответил мне пес. — Если угодно, волкодав.

— А я мышь. Почти. Потому что, наверное, сдохла, и еще — я хочу стать кошкой, — передразнила его я.

— А ты что, разумная? — удивился пес.

— Мои друзья утверждают, что нет, — развела я лапами. — А ты — разумный?

— Мои друзья утверждают, что нет, — вывалив розовый язык, в подобии усмешки, сообщил пес, очевидно, меня передразнивая. — Особенно, когда есть хочу — от Азкабана осталось. Ну что, мир, почти мышь?

— Вот и ел бы своего кабана... — обиженно пробормотала я, кое-как пытаясь приподняться на лапы. У меня это не получилось — на шее до сих пор была веревочка, а на веревочке — колбаса.

Прямо около моего уха щелкнули страшные челюсти — и колбасы как не бывало.

— Ладно, мир, — едва не упав в обморок, прошептала я.

— Извини, что сожрать хотел — я вообще-то добрый, но когда голодный, вообще ничего не соображаю. Охочусь я за одной крысой, такой же облез... обаятельной, как и ты, — продолжил он после короткой паузы, — вот и перепутал в темноте. Извини, а?

Я махнула лапой.

— Не страшно.

— Меня Блэком звать, — протянул мне лапу огромный черный пес.

— Джейкобом?

Пес отрицательно покачал головой.

— Нет, Сириус я. А тебя как зовут?

— Белла.

Пес непонятно зарычал:

— Беллатрикс?

А потом он подобрался, как пружина — и прыгнул. Подобрав хвост и удирая со всех лап, я верещала:

— Нет, я Белла! Белла! Изабелла, слышишь, ты, лохматое недокормленное чудовище!

Но пес не слышал. Он гнался за мной, настигал — вот уже его пасть опускалась, чтобы схватить меня — как вдруг наперерез ему бросилась какая-то рыжая молния.

— Белла?

— Эдвард?

— Косолапус?

— Помолчи, Сириус.

— ???

— Ну и зачем ты полезла в холодильник, где был спрятан мой портал до Хогвартса?

— ???

— Я тут на полставки фамилиаром работаю, — смущенно ковыряя лапой землю, сообщил Эдвард.

А потом мы рассказали Сириусу нашу историю.

Он лаял (наверное, собаки так смеются) и все повторял, что ее нужно записать и издать в человеческом мире.

— И в вашей истории должны быть Блэки, — все повторял он. — Какие-нибудь индейцы...

— Почему индейцы? — мурлыкнул Эдвард.

— Видел бы ты мою мамашу, котик, — радостно оскалился пес. — Перья в волосах, раскрашенное лицо и жизнь в вигваме ей остро необходимы!

— Лицо? Почему лицо? Разве... — подала я голос.

Блэк хлопнул меня по спине так, что я едва в землю не ушла.

— Ну да, Белла, я на самом деле человек. Не бойся — мы и из тебя кошку сделаем. В конце концов, чем ты хуже Минервы?

Эдвард ревниво фыркнул.