Глава 1. Какого цвета боль?

НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЮ ПРОСЛУШИВАТЬ ПОДОБРАННУЮ
К ГЛАВЕ МУЗЫКУ С YOUTUBE ДО ИЛИ ВО ВРЕМЯ ЧТЕНИЯ!

Какого цвета боль бывает?
Что сердце рвет нам на куски,
И в горле комом застревает
Беззвучным криком от тоски...
Какого цвета боль - что снами
Напоминает о себе,
Кошмаром - что мешает спать ночами,
Нас возвращая в прошлое, к судьбе...
Какого цвета... Может красной...
Кровавой раной на душе,
Что излечить никто не может.
И память вновь на вираже...
Какого цвета - то, что было...
И болью продолжает жить,
Что память наша не забыла,
Да и не сможет позабыть...

POV Эдвард

На меня смотрят огромные голубые глаза, полные страха и боли, от этого взгляда внутри меня все болезненно сжимается, но я мысленно приказываю себе успокоиться и хрипло выкрикиваю:
- В операционную! Быстро!
Глаза медленно закрываются, чтобы уже никогда не открыться, но я еще не знаю об этом, стараясь сделать все возможное, чтобы помочь, спасти…
Постепенно картинка становится нечеткой и расплывчатой, но на смену ей тут же приходит следующая.
- Еще разряд! Давай же, ну! – почти рычу я.
- Это бессмысленно, Эдвард, остановись… - настойчиво шепчет кто-то, с силой сжимая мое плечо.
Пошатываясь, я выхожу из операционной и бреду вдоль стены, ничего не видя перед собой, а в ушах по прежнему звучит назойливый противный писк, означающий, что все кончено… его больше нет, и я ничего не смог с этим поделать.
От этой мысли в моей груди вспыхивает адское пламя, я начинаю задыхаться и инстинктивно стягиваю с лица медицинскую маску, не обращая внимания на то, что руки все еще обтянуты латексными перчатками, перепачканными кровью… его кровью… Боже, за что все это?! Из моего горла со стоном вырываются рыдания…
Но и эта картинка вскоре растворяется, не остается ничего… только темнота, прорезаемая голосами:
- Это вы! Вы виноваты! Вы не спасли его! Вы убили моего мальчика! – истерично кричала молодая женщина, пытаясь вцепиться мне в горло, но ее крепко держал за плечи высокий мужчина, в глазах которого застыли безысходная тоска и молчаливые слезы…
- Это первая смерть в вашей практике, доктор Каллен? – спросил судья таким тоном, словно интересовался, что я ел вчера на обед.
- Да… - сдавленно прохрипел я в ответ, - но я ничего не смог сделать… никто бы не смог!
- Сынок, послушай, - твердо произнес Карлайл, хватая меня за руку, чтобы я перестал складывать свои вещи в коробку, - не делай глупостей! Мы же не Боги, а всего лишь врачи, и, к сожалению, иногда не в силах чем-то помочь. Ты хирург от Бога, у тебя золотые руки! Ты не имеешь права бросить все!
- Я не могу! Не могу! – хлопнув ладонью по столу, крикнул я.
- Так и быть, возьми перерыв, подумай, только не принимай поспешных решений. Уходи в отпуск, я дам тебе столько времени, сколько потребуется, только возвращайся!
- Хорошо… возможно… когда-нибудь…


Я открыл глаза и потер лицо ладонями, стряхивая с себя остатки то ли очередного кошмара, то ли просто обрывки воспоминаний...
Через опущенные жалюзи и плотно задернутые шторы не пробивался ни единый луч света. Я взглянул на электронные часы – восемь пятнадцать. Чего? Утра или вечера?
Последние полгода превратились для меня в одну сплошную беспросветную тоску, время от времени переходящую в удушливые приступы отчаяния. То, к чему я так стремился, чем жил, обернулось для меня настоящим кошмаром.
Конечно, я понимал, на что иду, когда выбирал себе профессию… Хотя нет, даже не так. Никакого выбора передо мной не стояло вовсе, с самого детства я знал, что непременно пойду по стопам отца. Как и любой мальчишка, я мечтал спасать людей, но если для всех остальных это означало стать суперменом или человеком-пауком, то для меня это значило научиться лечить от любых болезней.
Со временем я понял, что моя мечта несбыточна, что есть заболевания, от которых нельзя вылечить, и люди умирают – это неизбежно, однако мое стремление стать врачом ничуть не поутихло, напротив, все свободное время я уделял изучению медицины и почти сразу решил, что, как и отец, стану хирургом.
Еще учась в университете, я наслушался много всяких историй из прошлой практики преподавателей, подтверждавших правдивость поговорки, что у каждого врача есть свое маленькое кладбище. Так что, начиная работать в клинике, я был абсолютно уверен в себе и своей готовности к этой обратной стороне профессии хирурга.
Оказалось же, что к этому невозможно подготовиться... Я никак не ожидал, что первым «летальным исходом», как выразился Карлайл, в моей практике станет трехлетний мальчик с огромными небесно-голубыми глазами, которые вот уже полгода снятся мне каждую ночь.
Это сломило меня, раздавило, уничтожило, словно я сорвался с огромной высоты на острые камни.
Поначалу я пытался бороться, убеждая себя: рано или поздно что-то подобное должно было произойти, и это не повод бросать дело всей своей жизни. Однако громкий скандал, в центре которого я оказался, окончательно погрузил меня в пучину отчаяния и безысходности. Но я не винил родителей мальчика, подавших в суд иск против меня, им нужно было найти ответственного за смерть сына, того, кого можно будет проклинать день и ночь, и я идеально подходил на эту роль…
Каждый день, проведенный в клинике, - которая за три года работы успела стать моим вторым домом, - оборачивался для меня новым кругом ада. Коллеги, еще недавно пожимавшие мне руку и говорившие, что я – врач от Бога, теперь косились в мою сторону и перешептывались за моей спиной. Все вдруг вспомнили, что я еще совсем молод и неопытен, намекая на возможность с моей стороны врачебной ошибки, не смотря на то, что суд полностью исключил таковую. Но тут тоже очень кстати все вспомнили о том, что мой старший брат Эммет – окружной прокурор, следовательно, у меня и там «все схвачено».
Я не выдержал… Просто однажды утром проснулся и понял, что не хочу вставать с постели, куда-то идти, что-то делать, разговаривать с кем-то… О работе не могло быть и речи. Эдварда Каллена, - молодого хирурга, подающего огромные надежды, - больше не было, я превратился в собственную жалкую тень, которая неприкаянно бродит по дому, не находя себе места.
С каждым днем я опускался все глубже, на самое дно, понимая, что сам я уже не выберусь, мне нужна была рука помощи, но протянуть ее было некому.
Так случилось, что я не обзавелся друзьями, а меня окружали лишь знакомые и коллеги, с которыми складывались приятельские отношения, но не более того. Любви в моей жизни тоже не было: на нее просто не хватало времени, так что до сих пор я довольствовался исключительно мимолетными и ничего не значащими связями.
Родители же были не теми людьми, которые действительно могли помочь мне. Врачи в третьем поколении, они всю свою жизнь посвятили работе, но при этом оставались достаточно равнодушными к своим пациентам, запоминая их не по именам, а по диагнозам. Смерти людей родители воспринимали исключительно как издержки своей профессии, не позволяя себе принимать все близко к сердцу. Они никогда не понимали моей привязанности к пациентам, с которыми у меня зачастую складывались достаточно теплые и приятельские отношения. Ведь даже после выписки я старался созваниваться с ними, чтобы узнать, как те идут на поправку.
Отец особенно болезненно воспринял мое решение взять паузу в своей врачебной практике, расценивая это как проявление слабости и крайнего непрофессионализма. Все чаще я замечал на себе его взгляд, полный разочарования и даже презрения.
В Эсми же вели непрекращающуюся борьбу две женщины: врач, истинный энтузиаст своего дела, и любящая мать. Но вследствие того, что подавляющую часть своей жизни она проводила в клинике, первая раз за разом одерживала сокрушительную победу.
Еще одним образованием мамы была психология, и, видимо, находя мой случай крайне тяжелым, при каждой встрече со мной она старательно применяла полученные некогда знания, так что меня начинало мутить уже после десяти минут «задушевного» разговора с ней.
С братом у нас тоже не сложились близкие отношения. Возможно, дело было в существенной разнице в возрасте (Эммет старше меня на десять лет), а возможно, мы с ним были просто слишком разными людьми. Он всегда был довольно сдержанным, если не сказать холодным, расчетливым, продумывающим каждый свой шаг и ничего не делающим просто так. Не удивительно, что Эммет выбрал юриспруденцию и в свои тридцать шесть лет уже занимал пост окружного прокурора.
В моей жизни никогда не было ничего, кроме работы, а теперь я лишился и этого. Видит Бог, как я хотел снова вернуться к людям, которые смотрят на тебя с уважением и слепой надеждой на то, что ты сможешь помочь им, к стерильной чистоте операционной, к завораживающему блеску хирургических инструментов... Хотел, но не мог… Я словно раз за разом бился лбом о невидимую стену, возведенную между тем, кем я стал, и тем, кем должен был быть, но даже не представлял, как можно разрушить эту преграду…

Я заставил себя подняться с кровати и раздвинуть шторы. Сумерки за окном означали, что часы показывали все же восемь часов вечера, а не утра. Кажется, вчера я напился в одном из близлежащих баров и проспал почти сутки.
Меня била крупная дрожь, скручивая мышцы, заставляя мою спину покрываться холодным липким потом и вызывая приступ удушья. С замирающим сердцем я вытянул перед собой руки и с облегчением перевел дух – они не дрожали. Дрожащие руки для хирурга – это та черта, переступив которую, обратной дороги уже не было.
В голове кто-то настойчиво стучал в там-тамы, безжалостно взрывая мне мозг. Я добрел до ванной и сунул голову под струю ледяной воды, но это не принесло желаемого облегчения.
Натянув первые попавшиеся джинсы, футболку и сунув ноги в кроссовки, я вышел на улицу в надежде, что прогулка сможет хоть немного взбодрить меня, однако не слишком рассчитывая на это: за последние месяцы я успел превратиться в законченного пессимиста.
Легкий ветерок, наполненный влагой после недавно прошедшего дождя, ласково коснулся моего лица, будто пытаясь утешить. Вдохнув полной грудью, я бесцельно побрел по паутине улиц, скользя взглядом по лицам прохожих, лишь однажды задержавшись на маленьком мальчике, прыгавшем в луже, обрызгивая грязью свою незадачливую бабушку.
Люди стремительно проходили мимо меня, торопясь попасть в свои уютные дома, где их кто-то ждал к ужину и был готов выслушать их рассказ о том, как прошел очередной рабочий день. А возможно, кто-то из прохожих стремился поскорее запереться в своей квартире, чтобы насладиться долгожданной тишиной и одиночеством. Так или иначе, но у каждого из проходивших мимо людей была цель – это отчетливо читалась на их лицах.
Мне же некуда и не к кому было идти, собственный дом стал для меня тюрьмой, в которую я некогда добровольно заточил себя, а теперь, как ни старался, не мог найти способа сбежать оттуда. Пытаясь восстановить душевное равновесие, чтобы продолжить и дальше заниматься любимым делом, я обрел лишь гнетущее одиночество, день за днем разрушающее меня. Даже здесь, на улице, среди людей, я чувствовал себя чужаком, по ошибке севшим не в тот самолет и оказавшимся в далекой, незнакомой стране, из которой не так-то просто было выбраться.
Погруженный в мучительные мысли о том, что же мне делать, чтобы вернуть прежнего Эдварда Каллена, я не заметил, как забрел в какой-то тупик. На улице стемнело, и единственный фонарь над «черным» входом какого-то ресторана слабо освещал узкую улочку.
Я уже, было, развернулся, чтобы выбраться отсюда и понять, где нахожусь и в какую сторону идти, дабы добраться до дома без лишних приключений, как вдруг услышал, что в паре метров от меня кто-то жалобно поскуливает.
С самого детства я не мог спокойно пройти мимо бездомных животных, каждый день притаскивая домой то собаку, то кошку, а однажды даже приволок родителям обезьянку с поводком, видимо, удравшую от своего хозяина.
Я повернул обратно и подошел к мусорным контейнерам, от которых раздавалось тихое поскуливание. Присев на корточки и заглянув в пространство между баками, я в изумлении замер: на земле, обхватив колени руками, сидел маленький мальчик лет трех. Все его худенькое тельце сотрясалось от холода и плача, переходящего в судорожные всхлипы.
Скинув с себя оцепенение, я встал на колени и медленно, чтобы не напугать ребенка, придвинулся к контейнерам.
- Эй, малыш, что с тобой? Ты можешь вылезти оттуда? Хочешь, я тебе помогу? – как можно мягче спросил я, протягивая ему руку.
Мальчик замер, испуганно посмотрел на меня, а затем отодвинулся еще дальше, вжимаясь спиной в холодную шершавую стену ресторана.
- Не бойся! Ну же, дай мне руку! Клянусь, что не обижу тебя! – ласково улыбнулся я, внимательно рассматривая малыша.
Обе его коленки были разбиты в кровь, а заплаканное лицо перепачкано грязью. Одной рукой мальчик теребил край футболки, а другой отчаянно тер глаза, продолжая судорожно всхлипывать.
- Давай знакомиться, - беззаботно воскликнул я, решив избрать другую тактику, - меня зовут Эдвард! И, ты не поверишь, но я тоже потерялся! Может быть, ты поможешь мне найти дорогу домой?
Малыш перестал тереть глаза и недоверчиво посмотрел на меня, удивленно раскрыв пухленькие губки.
- Кстати, я не знаю, боишься ли ты крыс, но они точно живут вот в этих баках, - озвучил я свой последний аргумент.
Глазенки мальчика испуганно округлились, а нижняя губа предательски задрожала: он снова был готов разрыдаться в голос.
- Давай скорее руку, и пойдем отсюда! – я пошевелил пальцами протянутой руки, заставляя его поторопиться.
Мальчик замер, решая, что для него страшнее: я или крысы. Видимо, мелкие грызуны с длинными хвостами внушали ему куда больший страх, нежели чужой дядька с небритой физиономией, потому что уже в следующее мгновение его крохотная, перепачканная грязью ладошка легла в мою ладонь.
Я осторожно вытянул малыша из-за баков и подхватил на руки. Он оказался на удивление легким, почти невесомым, а его одежда была не только грязной, но и промокшей насквозь, отчего мальчик продрог и заметно дрожал.
Я торопливо зашагал домой, опасаясь, как бы он не подхватил воспаления легких. Малыш доверчиво обвил мою шею руками и исподтишка меня разглядывал.
В данную минуту я не думал о том, что буду делать с ним, если тот окажется не потерявшимся ребенком, а, скажем, беспризорником. Я знал одно: сейчас этот маленький мальчик нуждается во мне, а остальное неважно! Почему-то от этой мысли на душе стало совсем легко и спокойно, и впервые за несколько месяцев во мне проснулась жажда деятельности, что было хорошим признаком.


POV Белла

Я проснулась от того, что сердце отчаянно билось в груди, словно пойманная в силки птица. Я не помнила, что именно мне снилось, но сон был тревожным и тягостным, обволакивающим меня, словно густой туман.
Я села на кровати, вглядываясь в черную ночь за окном: на небе не было ни звездочки, даже луна спряталась за тучей. Ночь была такой же одинокой, несчастной и никому не нужной, как и я.
Мое сердце болезненно сжалось от дурного предчувствия. Я поднялась с кровати и на ощупь добрела до шифоньера, где среди стопки книг хранилась уже довольно потрепанная фотография, на которой был заснят ОН.
Достав фото, накинув на плечи ветровку и сунув ноги в тапки, я вышла на крыльцо. Воздух был холодным и влажным, поэтому я поплотнее запахнула куртку, достала из кармана сигареты, зажигалку и прикурила. Сделав несколько затяжек, я бережно извлекла из другого кармана заветное фото и в тусклом свете тлеющей сигареты принялась рассматривать любимое лицо. ОН был прекрасен, лучше всех на свете… Мое солнце, мой воздух, моя жизнь – ОН был всем, а сейчас у меня ничего не осталось… только это фото и счастливые мгновения из прошлого, бережно хранящиеся в моей памяти…
Знакомые (именно знакомые, ведь друзей у меня практически не было) говорили, что я должна идти дальше, постараться забыть, раз уж вернуть ЕГО не получится. Но они, верно, бредили, говоря мне все это! Как?! Как можно было забыть, как можно было жить, когда ЕГО нет рядом, если я не представляла, даже как дышать без него?!
Каждый день, просыпаясь и засыпая, я, словно мазохист, вглядывалась в фотографию, осторожно очерчивая указательным пальцем родные черты лица, которые знала наизусть. Я больше не плакала: слез давно не осталось, только черная пустота внутри, в которой растворились боль, отчаяние и безнадега.
В каждом случайном мальчике на улице я видела ЕГО, в каждом детском смехе мне слышался ЕГО смех, я знала, что медленно схожу с ума, но ничего не могла с собой поделать.
- Сыночек, - пробормотала я, прижимаясь губами к улыбающейся детской мордашке, изображенной на фотографии.

Источник: http://robsten.ru/forum/34-1020-1#596811