- Я не понимаю, что происходит, Белла. Совершенно не понимаю. От меня остались лишь осколки.
Элис напоминает мне котёнка, которого только что бессердечно отняли от материнского тепла. Она уже не плачет, но так жалобно смотрит на меня, не понимая, что как бы я не пыталась, я не смогу заменить её утрату.
- Я не потеряю ни одного кусочка, - обещание так легко вырывается из меня, слишком поспешно, но я продолжаю: - В то утро, когда ты почувствуешь себя достаточно сильной, я вручу обратно твою душу.
- Я люблю тебя, Белла, - едва слышно шепчет Элис. - Мама тоже любила тебя…
В последний раз она одаривает меня сонным взглядом и закрывает глаза. Снотворное было в её чае, а она даже не заметила. Сейчас её лицо кажется умиротворённым. За последние две недели, это впервые, когда она будет спать без кошмаров. Пусть только благодаря таблеткам, но ей это нужно. И мне жаль, что никто не сделал это раньше.
Просто ни у кого не хватит больше наглости, чтобы напичкать кого-то из семьи Каллен снотворным. Без их согласия.
И толку, что от семьи осталось двое.
Было очевидно, что Элис не справится со смертью Эсми. Только рак не щадит никого. Даже такого святого человека, как Эсми Каллен.
- Всё будет хорошо, - я целую Элис в тёплую щёку, чувствуя на губах солёный вкус её слёз. - Всё будет хорошо, - повторяю для себя.
Я накрываю Элис покрывалом, комом лежащее в её ногах, но не выключаю свет, оставляя комнату освещённой. В эти дни лучше всего избегать темноты, хотя сама я считаю, что во тьме скрыта истина.
До старших классов я сама ужасно боялась темноты, но теперь я уверено иду по длинным коридорам особняка Калленов. Мягкий ворс ковра скрадывает мои шаги. Тьма и тишина - коктейль, который может свести с ума, или исцелить.
Кроме усталости и нового груза ответственности, который я добровольно взвалила на себя, пообещав Элис поддержку и заботу, я чувствую дикий нервный голод. Кухня, как и весь дом, утопает во мраке, и я включаю лампы нижнего света, чтобы почувствовать их тёплое свечение, которое не согреет, но создаст иллюзию. Тепло из этого дома ушло вместе с Эсми.
Огромный холодильник забит уже готовой едой и просто продуктами. В обычные дни приготовление пищи здорово помогает мне расслабиться и на короткие мгновения не думать ни о чём. Я перемещаю нужные для омлета ингредиенты на стол. Становится неловко, когда я понимаю, что даже с закрытыми глазами, я точно знаю, где что лежит. Миска, венчик, любимая сковорода…Однажды я должна была стать хозяйкой всего этого великолепия, но мой Кай так и не смог расстаться со своим ледяным сердцем.
- О, маленький призрак, ты видишь боль, - напеваю я себе под нос знакомые слова. - Но вместе мы можем сделать что-нибудь прекрасное…
Яично-молочная масса румянится, а приятное шипение успокаивает меня, пока я нарезаю салат.
- Так возьми меня за руку, - продолжаю я. - И мы заполним все пробелы, ведь мы были…
- Ведь мы были предназначены друг для друга судьбой, - он заканчивает куплет вместо меня.
- Эдвард.
Сквозь меня проходит столь сильный заряд, что нож из моих ослабших пальцев летит на пол. Резкий звук оглушает, но это скоротечное явление.
- Снова эта дурацкая песня, Изабелла?
- Только потому, что она тебе не нравится, это не значит, что она дурацкая, Каллен, - я быстро беру над собой контроль, но я уверена, что он увидел достаточно, чтобы понять, что всё ещё имеет надо мной власть.
- А что стало с «Эдвард»?
Он талантливо копирует мои интонации, и, чтобы скрыть смущение, я наклоняюсь поднять нож и спешу к мойке. Стоя к нему спиной, я поласкаю жалкий нож слишком долго, достаточно долго для простого куска металла.
Рано или поздно мы бы встретились. Это его дом, его территория, его сестра и его горе, но я была здесь, потому что Элис нуждалась во мне. Завалив себя сменами в больнице, я переживала смерть Эсми именно так, и я была уверена, что он делает точно также. Часы на моём запястье показывают половину третьего ночи, и он, видимо, только вернулся домой.
- Будешь? - скорее по инерции интересуюсь я.
Я возвращаюсь к омлету, не заботясь о приличиях, ставлю блюдо на подставку и подтягиваю к себе стул. Я жду, что он уйдёт, но скрип стула напротив, говорит об обратном.
Он с жадностью набрасывается на скромный перекус, и я, забыв про собственный голод, бесстыдно наблюдаю за тем, как двигаются его челюсти, трепещут длинные ресницы и розовый язык проходится по губам, слизывая капельки жира.
Через честных пять минут от еды остаётся только грязная посуда и сытое мужское урчание.
Я встаю со стула и достаю из холодильника кувшин апельсинового сока. Он принимает запотевший стакан так, как будто это в порядке вещей. Мой аппетит пропадает и я принимаюсь убирать за собой и им. И всё время я ощущаю на себе его взгляд. Мне хочется всё бросить и сбежать, но другая часть меня, которая ещё помнит, как это, когда тебя трахает Эдвард Каллен, хочет подождать и посмотреть, чем закончится эта случайная встреча.
К концу экспресс-уборки он ещё молчит, и я понимаю, что, возможно, придала происходящему большее значение, чем было нужно.
И когда я уже готова отправиться спать, он напоминает о себе.
- Как Элис?
- Она справится, - мой голос смягчается, потому что искренность в его голосе не может вызвать других чувств. - Знаешь, ты ей нужен…
- У неё есть ты.
- Это слова эгоиста, Каллен.
На секунду он как будто задумывается о чём-то, а потом, впервые за долгое время, он смотрит мне прямо в глаза.
- Если бы я был эгоистом, то ты до сих пор была со мной.
Эти простые слова, словно обухом бьют меня по голове. Сотни ответов рвутся с языка, но я понимаю, что слова никогда ничего не изменят. По крайней мере, не в этом случае.
- Она… она просила присмотреть за тобой, - я признаюсь ему в последней просьбе Эсми. - Её последние дни она только и говорила о тебе. Постоянно. Повторяла одно и то же несколько раз, но всё это было о тебе. Не Элис, которая, на мой взгляд, больше нуждалась в этих минутах, а о тебе. Ты в долгу перед сестрой, так будь добр, вернуть то, что ей положено.
На мгновение, крохотную частицу, я вижу, как с него спадает маска, и он меня слышит. И моё сердце преисполняется такой нежностью и любовью к этому мужчине, что это практически убивает меня. Так было всегда, когда он позволял достучаться до него, пробиться сквозь всю эту мрачную ярость и леденящее равнодушие, что он носит в себе. К сожалению, я была из того типа женщин, которые уверены, что они те самые, которые изменят Эдварда Каллена и сделают его мягче.
- Что ты хочешь, Белла? - вся тоска мира сейчас в его голосе. - Хочешь моё сердце? Забирай! Всё равно я им не пользуюсь!
Последние слова он кричит мне в лицо. Откинув стул в сторону, он нависает надо мной, хватает за плечи и трясёт. В зелёных глазах, которые должны быть тёплыми по определению, зверский холод, но его руки жгут мою кожу. И как бы он не пытался маскироваться, я вижу, что ему тоже больно.
Я нахожу в себе силы, несмотря на то, что чувствую себя чертовски истощённой, чтобы взять его за руку и повести за собой. И он идёт за мной. Я оглядываюсь, хотя его рука в моей руке, но мне нужно видеть. Отведённая мне спальня остаётся позади, я веду его в нашу комнату - его спальню. С удивлением я замечаю, что с тех пор, как я покинула этот дом, он ничего не изменил. И моя позабытая расчёска до сих пор лежит на тумбочке, и кактус, и рамка с нашей фотографией…

В ванной комнате я скидываю с ног тапочки, и забираюсь в ванную, не снимая с себя одежду.
- Иди ко мне.
В отличие от меня, он тратит время, чтобы снять с себя всё и остаться обнажённым, но я не отвожу от него взгляда. Сейчас его нагота меня не беспокоит, хотя, как и прежде, восхищает.
Он прижимает меня к себе, пока горячая вода ласкает наши ноги и постепенно готовится принять наши тела.
Чтобы не задохнуться, я дышу через рот, потому что мой нос совершенно невозможным способом прижат к его груди, а его руки ломают мои рёбра. Его объятия самая потрясающая вещь в мире.
- Ты так легко ушла от меня…
- Это никогда не было легко.
Я поднимаю голову и тянусь губами к его подбородку, оставляя крохотный поцелуй. Он не Элис, ему не хватит слов, он всегда требовал что-то существенное, что-то более материальное.
- Белла… - он обнимает моё лицо своими сильными ладонями и практически заставляет встать на носочки. - Сдавайся. Я усвоил урок.
- Ты лжёшь, - возражаю я ему. - Сейчас ты скажешь что угодно, чтобы получить меня.
- Я так жалок? - усмешка появляется в уголке его рта, но не превращается в полноценную ухмылку.
- Нет, не жалок, - я пожимаю плечами. - Ты потерял мать. Это нормально. Ты хочешь тепла.
- Всё, что я когда-либо хотел, - это ты, Белла
- Ты намеренно игнорируешь вопросы о ней?
Я разглядываю его красивое лицо, но он не даёт мне ни одной подсказки.
- Моя мать болела несколько лет, Белла, - он практически рычит, и его руки причиняют мне боль, но я молчу. - Ты врач - ты знала, что она умрёт. Всё о чём она просила меня… Каждый грёбаный раз! Это дать ей умереть и… не дать уйти тебе! Она постоянно говорила о тебе!
- Я не знала об этом, - слёзы бегут по моим щекам, встречаясь с его пальцами.
- Мне не нужна твоя жалость.
Он отпускает меня и делает шаг назад. Мне кажется, что он сейчас сбежит, или сбегу я.
- Я никогда не жалела тебя, Каллен.
- Да, ты всегда смотрела на меня как на дерьмо, - обида так очевидна, что это почти забавно. - Маленькая задиристая девчонка, которая никогда не умела держать язык за зубами.
Тихо посмеиваясь, сквозь слёзы, я снимаю с себя одежду и опускаюсь в воду.
- Твоё высокомерие и гордыня всегда так действовали на меня. Очевидно, что тебе нравилось меня дразнить.
- Я всегда хотел твоего внимания, - он признаётся в этом так неожиданно, и я абсолютно не готова к этому откровению.
- Я думала, что ты ненавидишь меня! Считаешь недостойной…
- Потому что лишь неистово желал. - Он садится напротив меня и гладит костяшками мою скулу. - Я никогда не изменюсь, Белла, уже слишком поздно для этого. Но я не врал, когда сказал, что усвоил урок. Я никогда не был тем, кто достоин тебя, но каким-то образом ты смогла полюбить меня…
- Даже такие бессердечные ублюдки заслуживают любви, Каллен, - его слова и честные красивые глаза заставляют меня реветь ещё больше.
- Ты такая красивая, Белла, - он заправляет мои влажные волосы за уши, - ты, блядь, такая красивая, что я могу умереть за тебя.
Его поцелуй, нежный и трепетный, быстро превращается в настоящее изнасилование. Он до смешного страстный и неконтролируемый, но я принимаю всё, что он даёт.
Я задыхаюсь, моё дыхание беспорядочное и лёгкие вот-вот лопнут. Но, тем не менее, мои губы растягиваются в сумасшедшую улыбку. Его расширенные зрачки делают глаза практически чёрными, и это почему-то приводит меня в восторг. Вот он - обнажённый не только телом, но и душой.
- Может, я совершаю ошибку, но я верю тебе, Эдвард, я верю тебе.