Глава 7

Ремингтон 

Перелет в Лондон показался мне чересчур долгим. И все это время мои мысли были только о Селене. Она не смогла вспомнить меня. После того как мы вышли из палаты, чтобы обсудить последние детали по ее транспортировке в Париж, доктор сообщил мне, что у нее кратковременная потеря памяти, вызванная ударом по голове. И нет никакой возможности узнать, как долго это продлится. 

В груди зародилась острая боль и распространилась по всему телу. Уехав из больницы, я позвонил матери и рассказал о состоянии Селены, а также попросил не привозить больше в больницу Эдриена. Не хочу, чтобы его сердечко разбилось, особенно, если Селена не вспомнит, кто он такой. 

Самолет приземлился в «Хитроу» ровно в десять тридцать два утра. Сорок пять минут спустя я уже был в больнице и стоял перед дверью в палату Калеба, пытаясь перевести дыхание. Через дверь до меня доносились голоса. 

Дерьмо. 

Там был мой отец. Перед операцией я планировал провести несколько минут наедине с Калебом. В голове и так путаница из-за всего происходящего с нашим преследователем и Селеной, которая пришла в себя, но была слишком взволнована и потеряла память, и я не позволю отцу причинить мне еще больше боли. Я развернулся и отправился на поиски доктора Хейса. 

—  Ремингтон? — услышал я знакомый голос. 

Я оглянулся и увидел Адель. Она широко улыбалась, пока быстрым шагом шла ко мне. 

—  Рада тебя видеть, старший брат, —  она обняла меня и затем отстранилась. Иисусе, до чего же невероятно, когда тебя просто вот так обнимают. Это успокаивает. —  Как твои дела? 

Я прищурился и посмотрел на нее, изучая ее лицо. Вокруг ее глаз залегли темные круги. 

—  Лучше чем твои, полагаю. Что случилось? 

Она покачала головой. 

—  Калеб. Он выглядит неважно. 

—  Почему никто не позвонил мне раньше? Ты же знаешь, я бы… 

—  Шшш... Ремингтон. Нет, —  сказала она, прерывая меня. —  Селена нуждалась в тебе, в тебе и Эдриене. За последние несколько недель тебе столько всего пришлось пережить. Калеб... мы можем подождать. 

—  Адель, —  она поморщилась от тона моего голоса. 

Черт! 

Мой голос прозвучал строже, чем мне бы хотелось. 

—  Адель, —  повторил я более мягко. —  Пожалуйста, не делай этого. Уж кто-кто, а ты меня знаешь. Калеб мне кровная родня. Я должен знать, что происходит. Я в состоянии справиться с любой проблемой, понимаешь? — она кивнула. —  И я хочу, чтобы ты позаботилась о себе, хорошо? 

Она кивнула и быстро вытерла щеки ладонью. 

—  Ты собирался проведать Калеба? 

Я отрицательно покачал головой. 

—  Доктора. Мне нужно получить кое-какую информацию перед операцией. 

Она прищурилась, напомнив мне самого себя. 

— В палате Калеба сейчас отец? 

Я кивнул и поморщился. То, что Адель увидела в моем лице, заставило ее покачать головой, и она постаралась подавить улыбку. 

—  Ладно. Расскажешь мне как дела потом. Мама тоже в палате Калеба, так что там сейчас жарко, как в аду. 

Я ухмыльнулся и протянул ей руку. 

— Пойдем, пройдешься со мной. 

Она выпрямилась, и почти сразу же я увидел ту Адель, которую знал четыре года. Собранную и уверенную. Мы направились в кабинет доктора, и по пути я рассказал ей о том, как обстоят дела во Франции. 

Глава 8

Ремингтон 

И вот настал день, когда я отдам часть себя брату. Я бросил взгляд на кровать, разглядывая Калеба. Его кожа кажется такой бледной. Желтоватой. Он выглядит хуже, чем вчера днем, когда я приехал. 

—  Не возлагай больших надежд на эту операцию, брат, —  сказал он мне хриплым голосом, который прозвучал довольно весело. Я встретился с его взглядом и увидел, что на его губах играет шаловливая улыбка. 

—  О, заткнись. Тебе тоже не стоит выглядеть таким счастливым, —  он закатил глаза. —  Заботься хорошенько о моей почке. 

Он рассмеялся слабым скрипучим голосом. 

—  Покрою ее золотом, чтобы сберечь. 

—  Умник, —  ухмыльнулся я. —  Готов к операции? 

Он кивнул, подзывая меня рукой. 

—  Иди сюда, — я подтащил свой стул ближе к его кровати и сжал его ладонь в своей. —  Спасибо... тебе. 

—  Тебе не нужно благодарить меня. Ты — моя семья. Пож… 

—  Да. Я... семья. Просто заткнись и позволь мне сказать, — он закрыл глаза, его дыхание было тяжелым, и я прикусил язык, ожидая. —  Мне жаль, что я не ответил на все те письма, которые ты присылал. Отец позаботился, чтобы я не получил ни одно из них. Я узнал все только после того, как рассказал все Адель, и она решила найти тебя. Сестренка была настроена очень решительно, —  он рассмеялся, но сразу же закашлялся. 

—  Давай наверстаем упущенное позже. А сейчас сосредоточимся на операции. 

Он покачал головой, кашляя и волнуясь все сильнее. Прибор, следящий за его жизненными показателями, запищал быстрее. Дверь распахнулась, и в палату вбежали две медсестры. 

—  Сэр, пожалуйста, покиньте палату, —  настойчиво потребовала одна из них, в то время как другая поспешила к кровати. 

Я вскочил и отошел, чтобы не мешать им. 

—  Сэр, вы должны уйти сейчас же. 

Я разочарованно заворчал себе под нос и повернулся, чтобы уйти. 

Дерьмо. Этого не может быть. Я не могу потерять его. Не сейчас, когда он так близок к выздоровлению. 

Я прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. 

Твою мать! 

Не в состоянии стоять спокойно я начал мерить шагами коридор. Похоже, что мерить шагами коридор больницы становится для меня обыденным делом. Я прислонился к стене и, чтобы отвлечься, вспомнил свой разговор с Эдриеном, который состоялся у нас полчаса тому назад. Он взволнованно рассказал мне, что Эрик отвел его покататься на площадку картинга, что, видимо, отвлекло его от мыслей о Селене, и от еще более страшных мыслей, что мне будут делать операцию, но я знал, что рано или поздно он спросит о ней. 

Мне нужно поговорить с кем-нибудь, иначе я сойду с ума. Но не успел я никому позвонить, как в кармане знакомо загудел телефон. 

—  Сен-Жермен. 

Когда Жиль заговорил, я посмотрел в окно и увидел отца и сына в парке, запускающих воздушного змея. Такие обыденные вещи. Нормальные. 

За последние пару недель столько всего произошло, что я уже и не помню, что значит нормальная жизнь. 

—  Мистер Сен-Жермен? — позвал голос из-за спины. 

Я оглянулся через плечо на медсестру. Она была в палате, когда у Калеба начался приступ. Я сильнее сжал мобильник в руке. 

—  Мне нужно идти. Я перезвоню тебе, как только смогу. 

—  Удачи, Сен-Жермен. 

—  Жиль, — быстро позвал я, прежде чем он отключился. —  Моя семья... Я доверяю тебе позаботиться об их безопасности. 

Он помолчал несколько секунд, а затем сказал: 

—  Ты же знаешь, что я буду защищать их ценой своей жизни, да? 

Я поднял глаза к потолку, усиленно моргая. 

Черт возьми! 

С возрастом я становлюсь сентиментальным. Я закончил звонок, не ответив Жилю, и повернулся к медсестре, стоящей передо мной. 

—  Пора, — сообщила она, и выражение ее лица смягчилось, пока она внимательно рассматривала меня. Что бы она ни увидела там, она смягчилась. Или это была жалость? 

Я коротко кивнул ей, стараясь придать лицу нейтральное выражение. Непроницаемое. Взрослея, я в совершенстве овладел этим искусством. Всегда держать всех на расстоянии вытянутой руки. Я махнул рукой, призывая ее показывать мне дорогу. 

Она улыбнулась, в ее голубых глазах заблестело что-то, напоминающее веселье, и она двинулась по коридору в сторону палаты Калеба, бросая на меня взгляды каждые несколько секунд. 

Чему она, черт ее возьми, радуется? 

Когда мы подошли к палате Калеба, она остановилась перед дверью и посмотрела на меня. 

—  Совершенно нормально испытывать волнение, понимаете? 

Я в раздражении уставился на нее. 

—  Вы собираетесь отдать свой орган кому-то другому. Какие бы чувства вы не испытывали, это нормально. В вас достаточно смелости, чтобы сделать это для него. 

—  Он мой брат, —  сказал я, позволив этим словам говорить самим за себя. Я посмотрел на табличку с именем, приколотую к ее форме. —  Медсестра Патрикс. 

Она поджала губы и вручила мне больничную рубашку. 

Как только я закончил переодеваться, зазвонил телефон. Схватив его со стола, я бросил взгляд на экран, прежде чем принять звонок. 

Мама? 

—  Здравствуй, Ремингтон, —  поздоровалась моя мать, как только я поднес телефон к уху. 

—  Здравствуй, мама, —  поприветствовал ее я. Я поднял глаза, когда в палату вошли четыре медсестры. —  Я как раз собирался в операционную. Все в порядке? 

—  Она спрашивала про тебя и Эдриена, —  сообщила мама. Я услышал, как она шмыгнула носом. 

Мое сердце забилось чаще. 

—  С ней все в порядке? —  я закрыл глаза, готовясь услышать любые новости, которые она хочет мне сообщить. Еще кое-что, что я не в состоянии контролировать. 

—  Ее память возвращается по частям. Большинство того, о чем она говорит, не имеет смысла, но она была взволнована и искала тебя. Она волнуется о тебе и твердит, что эта женщина собирается причинить вред и тебе тоже. Знаешь, я никогда не видела Эдриена более счастливым. Он… он любит ее, — в ее голосе слышалось удивление. 

Я выдохнул и открыл глаза. 

—  Господи, спасибо! —  пробормотал я себе под нос. — Да, любит. А она любит его, — одна из медсестер указала на часы, висящие на стене. —  Мне пора идти. Я позвоню тебе позже, ладно? Передай ей, что я скоро приеду, и Эдриену тоже. 

—  Передам. Будь осторожен, сынок. 

Закончив разговор, я повернулся к команде медиков и улыбнулся, когда почувствовал, как меня затопило облегчение и надежда. Впервые с тех пор, как все вышло из-под контроля, я ощутил прилив оптимизма. Я могу сделать это. Справлюсь со всем и верну свою жизнь на круги своя. 
Я отбросил прочь маячащие на горизонте волнения по поводу того, что понятия не имею, что из себя представляет женщина, которую я люблю, и угрозы, что другая женщина, очевидно, хочет видеть Селену мертвой, и полностью сосредоточил свое внимание на том, чтобы моему брату стало лучше. 

—  Давайте сделаем это. 

Глава 9

Селена 

Прошла уже неделя с тех пор, как я пришла в себя, и моя память постепенно восстанавливается. Но в эмоциональном плане я в полном смятении. Мое настроение меняется без видимых причин. Доктор объясняет эти перемены последствиями черепно-мозговой травмы. Два дня назад я накричала на Марли за то, что она уговаривала меня съесть ланч. А уже через минуту я рыдала в три ручья. Слава Богу, что она с пониманием относится ко мне. 

Вчера я была не в духе, когда Эстелла рассказала мне, что, пока я спала, звонил  Ремингтон. Я поинтересовалась у нее, почему она не разбудила меня. Она объяснила, что мне нужен отдых, а ее сын обязательно позвонит еще раз. Затем недовольство прошло, и я спросила ее в лоб, почему не нравлюсь ей. Она пыталась успокоить меня, но я была безутешна. Позже, она объяснила мне, почему не питает ко мне теплых чувств. Эстелла была в ужасе, что ее сын снова вернулся в то состояние, в котором пребывал после смерти Колетт. Она волновалась, что, когда я окончательно покину Францию, ее сын и внук останутся в полнейшем замешательстве. Я заверила ее, что люблю обоих — и отца, и сына. После того, как я рассказала ей о своей малышке Инес, Эстелла раскрыла мне свои объятья и я плакала, пока она обнимала меня. В дальнейшем ее отношение ко мне смягчилось, но она по-прежнему смотрела на меня с опаской, когда сосредотачивала свое внимание на мне. 

Я засыпаю в страхе, и каждый день просыпаюсь от собственных криков, так как ночные кошмары преследуют меня до самого пробуждения. Единственным утешением служат те моменты, когда я вижу, как в палату входит Эдриен за руку с Эриком или со своей бабушкой, а также ежедневные беседы с Ремингтоном по телефону. И Марли. Она — гарант моей стабильности и мой краеугольный камень, пока я продолжаю восстанавливаться. 

Доктор Бланшетт каждый день навещает меня, чтобы проверить мое состояние. Он рассказал мне о желании Ремингтона перевезти меня в Париж. Иногда я не могу вспомнить кое-какие детали, что очень меня огорчает. Временами мне кажется, что я тону — признак начала панической атаки. В большинстве случаев, когда я не могу успокоиться достаточно быстро, меня успокаивают с помощью укола. 

Но сегодня один из тех дней, когда я ощущаю воодушевление, ведь напротив меня сидит Эдриен и, сосредоточенно хмуря бровки, рисует мой портрет в одном из моих альбомов с зарисовками моделей нижнего белья. После того как Эстелла привезла Эдриена ко мне, она уехала пообщаться с компанией, с которой Ремингтон подписал контракт о работах в замке. Марли растянулась на диване, стоящем у стены, и читает детективный роман одного из своих любимых авторов. 

— Так кем ты хочешь стать, когда вырастешь? — спросила я Эдриена. 

Он замер. Затем поднял голову и сморщил носик. 

— Пилотом. Нет. Хочу заниматься музыкой, — его глаза распахнулись, как будто он внезапно вспомнил что-то. — Хочу быть как папа, — он вернулся к рисованию и пробормотал, — еще хочу быть пожарником, — он широко улыбнулся, и на его левой щеке появилась ямочка. 

Я сжала губы, стараясь не улыбаться. Он выглядит счастливым и таким миленьким. 

— Ты можешь стать кем захочешь, тигренок. 

Спустя несколько минут, в течение которых я слушала его огорченное бормотание, когда рисунок получился не совсем таким, как ему хотелось, он заявил: 

— Я закончил, — и повернул альбом, чтобы я могла посмотреть. 

— Вау, действительно хорошо получилось, Эдриен, — он улыбнулся мне. Рисунок получился действительно неплохим для пятилетнего ребенка. Помимо волос и ушей, которые получились совершенно непропорциональными, он проделал очень хорошую работу. — Могу я оставить его себе? 

Он кивнул и спрыгнул с кровати. 

— Хочу в туалет, — Эдриен побежал в сторону ванной комнаты. 

— Как ты себя чувствуешь, сестричка? — поинтересовалась Марли, запуская пальцы мне в волосы. 

Я улыбнулась. 

— Лучше. 

Она внимательно изучала меня несколько секунд и в ее глазах блестели слезы. 

— Пообещай мне кое-что. Больше никогда так не пугай меня, ладно? 

— Я королева драмы, детка. Я должна играть свою роль, — улыбнулась я ей в ответ, так широко, как позволяли лицевые мышцы. Улыбка вызвала у меня странные ощущения.

 Марли часто заморгала и провела пальцами под глазами.

Черт, почему я всегда пытаюсь шутить в сложных ситуациях? 

— Прости. 

Я почувствовала, как что-то коснулось моих рук. Нежные руки Марли держали мои ладони в своих. 

— Ты разговаривала с мамой и папой? 

Она кивнула. 

— Они прилетят в Париж через несколько дней, как только мама получит разрешение врача. Прежде чем позволить ей ехать, он хочет проверить уровень сахара в крови и убедиться, что лекарства, которые он прописал ей, не приносят вреда.

 
— Мне так жаль, что вам приходится проходить через все это. Они не заслужили очередные проблемы от меня, особенно после того, как выхаживали меня последние два года. 
Она рассмеялась. 

— Как будто родители могли иначе, — она хитро улыбнулась. — Ты кое-что утаивала от меня. Ремингтон сексуальный. 

Я с улыбкой посмотрела на нее. 

— Да, он такой, правда? И он так хорошо относится ко мне. 

Она сжала мою ладонь. 

— Самое время найти кого-то, кто будет обожать тебя такой, какая ты есть. Ты заслуживаешь этого. 

Я покачала головой. 

— Думаю, я вбила это себе в голову. Боже, я вела себя так эгоистично. 

— Что ты имеешь в виду? 

Я сделала глубокий вдох. 

— Эдриен спросил меня, можно ли ему называть меня мамой. 

Ее глаза округлились, когда она поняла, что я сказала. 

— Ох. Ох, пожалуйста, скажи мне, что ты не сказала ему то, что я думаю, ты могла сказать?

Я закусила губу и кивнула, чувствуя, как глаза защипало от слез. 

— Сказала. Ощущения были такие приятные. Я просто... как я могла позволить ему называть меня так, зная, что через несколько месяцев уеду? 

— Эй, послушай меня, — сразу же начала она, и на ее лице появилось озабоченное выражение. — Я бы не стала использовать слово «эгоистичная», чтобы описать тебя. Ни за что. Должно быть, ты ответила ему импульсивно, но ты совершенно бескорыстна. Ты слишком сильно любишь, и это оказывает влияние на твои суждения. Я не говорю, что это плохо. Ты такая, какая ты есть, и я бы ни за что не стала менять тебя. Ты видела, как этот мальчик смотрит на тебя? Знаешь ли ты как выглядишь сама, когда видишь его? 

Я замолчала, глядя на нее. 

— Как? 

— Словно он для тебя целый мир. От одного лишь упоминания имени Ремингтона твое лицо начинается светиться. 

Я улыбнулась, устраиваясь поудобнее на подушках. Прищурившись, она изучала мое лицо, а затем сказала: 

— Ты не собираешься возвращаться домой, да? 

Как, черт возьми, она догадалась? 

— Что? 

— Ты приняла решение в ту минуту, когда встретила Ремингтона и Эдриена. Просто не поняла сразу. 

Я закатила глаза. 

— Вижу, твой психиатр хорошо поработал. 

Из ванной вернулся Эдриен, шаркая ногами по полу. 

— Мне скучно. Тетя Марли, мы уже можем пойти, пожалуйста? 

Марли быстро отложила в сторону книгу и соскочила с дивана. Я усмехнулась, наблюдая, как она спешно нацепила свою обувь, пока Эдриен носился по палате, изображая самолет. Он успешно вьет из нее веревки. Она схватила сумочку со стола и устремилась к двери, но Эдриен внезапно помчался ко мне, взобрался на кровать и обхватил меня своими ручонками за шею. 

— Я так рад, что ты жива, мама. 

Я сморгнула слезы. 

— Я тоже, дорогой, — от того, как он произнес «мама», на сердце у меня потеплело. Марли права. Я не оставлю этого мальчика. Ни за что. Но мне нужно поговорить с Ремингтоном, чтобы выяснить, как он относится к этому. 

Марли бросила на меня взгляд, и мне не удалось понять, что он означает. Она быстро вытерла слезы с глаз и улыбнулась. 

— Я так счастлива за тебя, сестричка. 

Марли, моя поддержка. Я так люблю эту девушку. 

Раздался стук в дверь и через несколько секунд в палату вошел физиотерапевт. Он быстро осмотрел палату, а затем улыбнулся мне. Марли фыркнула и встала, собираясь уходить. Очевидно, при первой встрече Ремингтон произвел на него впечатление. Марли — мой главный источник информации — рассказала, что Ремингтон продемонстрировал один из своих знаменитых взглядов — строгое выражение лица, дополненное взглядом, следящим за каждым движением его рук. 

Эдриен оставил на моей щеке влажный поцелуй, а Марли помахала рукой, после чего они ушли и начался сеанс терапии. 

Прошлой ночью у меня никак не получалось уснуть. Всякий раз, когда я пыталась, мысли о том, что произошло в Провансе, одолевали меня. Я несколько раз просыпалась ночью и безумно боялась, что если врачи дадут мне лекарство, которое поможет уснуть, что-нибудь может произойти, пока я буду спать. 

Поэтому сегодня днем я позвонила Марли и попросила ее прийти навестить меня раньше, чем обычно, чтобы я могла вздремнуть пару часиков. Как раз перед тем, как я уснула, больничный телефон на тумбочке начал звонить, напугав меня. 

Марли нагнулась вперед, взяла его и вручила мне. 

— Оу, может быть, звонит сексуальный Ремингтон, — хихикнула она, но прекратила, как только заметила, что я не улыбаюсь. Мне казалось, что я не спала уже несколько лет. — Я могу сказать ему, чтобы он позвонил позже, и ты могла бы немного поспать. Ты действительно выглядишь неважно. 

Я покачала головой, и впервые со вчерашнего дня, мое сердце забилось в предвкушении. Я так по нему скучаю. 

— Привет.

 
Сначала на другом конце провода было тихо, а затем я услышала: 

— Так значит, это правда. Ты все еще жива. 

От этого голоса по спине у меня пошла дрожь. 

— Похоже, все твои попытки провалились. Лучше старайся в следующий раз, — глаза Марли округлились, и она беззвучно попросила «дай мне телефон». Я покачала головой. Если этой чокнутой нужна я, значит, мне и иметь с ней дело.

 
— Знаешь, эти полицейские, охраняющие тебя, не помешают мне добраться до тебя. Получила мой подарочек? 

Я осмотрела комнату, и сердце в груди испуганно забилось. 

— Похоже, его не доставили, — сказала я, надеясь, что мой голос звучит бодро. — Ты кто такая, черт возьми? Почему ты не можешь оставить нас в покое? 

— Оставить в покое? — она холодно рассмеялась. — Ты скоро узнаешь, кто я такая, — и в трубке стало тихо. Я отдала ее Марли, пульс эхом отдавался в ушах. Меня затошнило, и стало одновременно жарко и холодно. 

— Это была она? 

Я кивнула, сбрасывая с себя простыни, чтобы легче дышалось. 

Дверь открылась и показалась высокая светловолосая медсестра с коричневым бумажным пакетом под мышкой, похожим на те, которые выдают в цветочных магазинах. Она улыбнулась Марли, а затем перевела взгляд на меня. 

— Это прислали вам, — она положила пакет на тумбочку. — Готовы к уколу? 

Я кивнула, пока Марли, дрожа, стояла рядом со мной. Она ненавидит уколы еще с тех пор, как была ребенком. 

— Как долго мне еще нужно делать их? 

— Я приду позже, чтобы взять кровь на анализ АПТВ. (Примеч. АПТВ — время образования и активности тромбопластин в крови). Если оно стабилизировалось и кровь сворачивается в положенное время, мы можем прекратить колоть вам «Клексан» (Примеч. «Клексан» — препарат для профилактики тромбозов), — она вытащила шприц из кармана своего халата. — Расслабьтесь, пожалуйста. 

Я кивнула и сосредоточилась на шуршании бумаги — полагаю, моя сестра решила взять на себя задачу и развернуть коричневый пакет. Откинувшись на подушки, я закрыла глаза и сцепила зубы, ощутив острый болезненный укол иглой. Но это ощущение прошло так же быстро, как появилось. 

— Какого черта! — заорала Марли. 

Я распахнула глаза и увидела, как на пол падает букет ирисов. Подняв взгляд, я увидела, как Марли вцепилась в руку медсестры. 

— Что происходит? — спросила я. Мой голос прозвучал странно, а перед глазами все поплыло. 

— Она пытается убить тебя! Я была здесь, пока тебе кололи все лекарства, и это не те, что они обычно использовали, — она указала на пол. Я повернула голову и увидела шприц в углу. 

Вот, черт! 

Дверь распахнулась, и в палату вбежали двое полицейских и еще двое мужчин в штатском. Разверзся ад или, может быть, причина только во мне? 

— Марли? Что происходит? Я... — слова замерли на губах, когда звуки и свет вокруг меня померкли, а затем все вокруг потемнело. 

Перевод не преследует коммерческих целей и является рекламой бумажных и электронных изданий.

Любое коммерческое использование данного перевода запрещено. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.