– Нет, я не преувеличиваю. Это определённо самая вкусная еда, которую я в жизни пробовала. Я, конечно, живу в основном на фастфуде, поэтому судья не очень искушённый, но всё же говорю серьёзно.

– Ну что ж, это очаровательный комплимент. Спасибо.

– Что же это такое? – Она ткнула вилкой в свой десерт, сожалея, что в желудке совсем не осталось места. Она объелась почти до тошноты, но всё равно мечтала съесть ещё хотя бы один кусочек.

– Масляный пирог с банановым фостером. [п.п. – Масляный пирог – это что-то среднее между кексом, бисквитиком и мини-шарлоткой, а банановый фостер – десерт с бананами, ванильным мороженым и соусом из масла, рома и коричневого сахара, который часто подаётся горящим.]

– Я про другое… – Невзирая на переполненный желудок, она с наслаждением съела ещё кусочек. – Где ты научился это делать?

– В колледже ходил на несколько курсов по кулинарии. Смотрел один кулинарный канал по выходным и практиковался, когда мог себе это позволить.

– Ты явно с большой пользой провел время. Хотя, возможно, ты проигнорировал свое призвание.

– Когда-то я работал в нескольких ресторанах. Это не слишком способствовало личной жизни. Когда я стал встречаться со своей бывшей… в общем, она была не в восторге от такого графика. Дневная работа давала нам возможность проводить вместе больше времени.

– Не все пошли бы на такую жертву.

– Это, в общем-то, не было жертвой. Работать с детьми всегда казалось мне важней всего остального. Я любил эту работу. А готовить ведь можно и дома. Так что какое-то время я делал и то, и другое.

– А потом перестал?

Он вздохнул.
– Ну, когда Лэйни ушла… я не хотел с ней воевать и позволил взять всё, что она захотела.

Алекс прекрасно могла представить, как это было. Она видела банковский счет Дэниела после развода.
– Она обобрала тебя.

– Практически. Вот откуда диета из лапши.

– Это преступление. – Она с тоской посмотрела на остатки масляного пирога.

– Жизнь, – сказал он. – Тебя она тоже не пощадила.

– Честно говоря, пусть всё это и вышло в итоге с некоторым избытком трагедии и кошмара, уйти оттуда я была готова в любом случае. Я никогда не хотела быть тем, кем стала, просто у меня это очень хорошо получалось. – Она пожала плечами. – Эта работа требовала жертв.

– Не могу даже попытаться себе это вообразить. Но я имел в виду… в романтическом смысле.

Она посмотрела на него недоумевающе.
– В романтическом?

– Ну, как ты и сказала, это закончилось трагедией.

– Ну да, моя жизнь. Но…?

– Я просто понял по тому, как ты о нём говорила, что для тебя это было ужасной потерей – то, что случилось с… доктором Барнеби. Как его звали? Ты никогда не называла его имя.

– Джозеф. Но я всегда звала его Барнеби.

Она сделала глоток сока.

– И ты влюбилась в него… с самого начала?

Она охнула, потрясённая его словами, и весь сок попал ей в лёгкие. Поперхнувшись, она закашлялась. Дэниел вскочил с места и принялся стучать её ладонью по спине, пока она пыталась восстановить дыхание. Спустя минуту она сделала ему знак перестать.

– Всё нормально, – прохрипела она. – Садись.

Он остался стоять рядом, осторожно протягивая к ней руку.
– Уверена?

– Просто… неожиданно. Я и Барнеби?!

– Мне показалось, вчера ты говорила…

Она глубоко вздохнула, затем ещё раз откашлялась.
– Что любила его. – Она вздрогнула. – Извини, просто для меня это звучит так отталкивающе, потому что сильно попахивает инцестом. Барнеби был мне как отец. Хороший отец. Единственный отец, который у меня в жизни был. Знать, как он умер, очень тяжело, и мне его чертовски не хватает. Так что, да, это определённо было ужасной потерей. Но не в романтическом смысле.

Дэниел медленно вернулся на место. Мгновение подумав, он спросил:
– Когда ты сбежала, с кем ещё тебе пришлось оборвать связи?

Она могла представить себе длинный ряд лиц, проходивший сейчас перед его мысленным взором.
– В этом плане бегство не было для меня таким уж трудным. Звучит довольно жалко, но Барнеби был моим единственным настоящим другом. Самой важной частью моей жизни была работа, и кроме Барнеби, я ни с кем не имела возможности поговорить о ней. Я жила очень обособленной жизнью. Вокруг были другие люди… например, те, кто подготавливал объектов. В целом они знали, чéм мы занимаемся, но не знали никаких секретных деталей той информации, которую мы стремились извлечь. И, ну, в общем, они меня страшно боялись. Они знали, в чём состояла моя работа. Вот и получалось, что с ними особо не поболтаешь. Были ещё сотрудники лаборатории, которые не участвовали в допросах, но они не знали, чем мы занимались, и в их присутствии приходилось следить за тем, чтобы не сказать ничего лишнего. Время от времени приходили люди из других контор, чтобы проконтролировать какой-нибудь конкретный допрос, но с ними я контактировала очень мало – они лишь инструктировали, какие вещи мне требуется выяснить. Сами они по большей части наблюдали за всем из-за одностороннего зеркала, а информацию мне передавал Карстон. Раньше я считала Карстона кем-то вроде друга, но сейчас он действительно пытался меня убить… Так что это несравнимо с тем, что сейчас теряешь ты. Практически, мне особо нечего было терять. Даже до того, как меня завербовали… Может быть, я просто не умею строить отношения с другими людьми, как нормальный человек. Как я и сказала, звучит жалко.

Он улыбнулся ей.
– Я никаких изъянов не заметил.

– Э-э-э… спасибо. Ну что ж, уже поздно. Давай помогу тебе всё это убрать.

– Конечно. – Он встал, потянулся и начал составлять тарелки. Ей пришлось поспешить, чтобы подхватить хоть что-то, пока он не унёс всё сам. – Но вечер ещё в самом разгаре, – продолжил он. – Поэтому я вынужден напомнить о второй части нашего соглашения.

– Чего?

Он рассмеялся. У него были полные руки посуды, поэтому она открыла дверцу посудомоечной машины. Она составила свой груз на нижнюю полку, он – на верхнюю, а кастрюли – в раковину. Из них получился удачный рабочий дуэт, и уборка продвигалась быстро.

– Ты не помнишь? А ведь прошло всего несколько дней. Хотя и кажется, что гораздо больше, должен признать – по моим ощущениям, будто несколько недель пролетело.

– Понятия не имею, о чем ты.

Он закрыл посудомоечную машину и, скрестив на груди руки, прислонился к разделочному столу. Она ждала.

– Давай, вспоминай. Прежде чем всё пошло… не туда. Ты обещала мне, что после того, как мы вместе поужинаем, если ты всё ещё будешь мне нравиться…

Он смотрел на неё, подняв брови, в ожидании, что она закончит фразу.

О. Он говорил об их разговоре в поезде метро. Она была потрясена тем, что он может упоминать об этом так легкомысленно. Это был последний миг его нормальной жизни. Последний миг перед тем, как у него было украдено всё. И пусть не она разработала план этой кражи – она была тем орудием, которое использовали разработчики плана.

– Хм. Что-то насчёт кинотеатра, где крутят иностранные фильмы, в университете рядом с твоим домом, верно?

– Да – правильно; это я и имел в виду, но тебе не обязательно быть настолько конкретной. Университетский кинотеатр нам сейчас не очень-то доступен. Однако… – Он открыл кухонный шкаф у себя за спиной, протянул руку, достал что-то с верхней полки и, снова повернувшись к ней, с широкой усмешкой показал коробку с DVD. На выцветшей обложке была изображена красотка в красном платье и тёмной широкополой шляпе.

– Ta-дa! – сказал он.

– Где ты ухитрился раздобыть его?

Его улыбка слегка поблекла.
– Во втором из магазинов, где я был – в комиссионном. Мне очень повезло. Это на самом деле отличный фильм. – Он всмотрелся ей в лицо. – Я могу прочитать твои мысли. Ты думаешь: «Есть хоть одно место, куда этот идиот не зашёл? К рассвету мы будем мертвы».

– Не настолько многословно. И если бы я думала, что всё так плохо, мы бы уже угоняли пикап Эрни, чтобы скрыться на нём в ночи.

– И всё же я, несмотря на то, что очень-очень сожалею о своем опрометчивом поведении, в то же время страшно рад, что смог найти эту драгоценность. Он тебе понравится.

Она покачала головой – не возражая, просто удивляясь, насколько странной стала её жизнь. Одно неверное движение – и вот уже она собирается посмотреть фильм с субтитрами в компании самого доброго и… неиспорченного человека из всех, кто ей в жизни встречался.

Он шагнул к ней.
– Ты не можешь отказаться. Мы заключили сделку, и я намерен добиться от тебя её выполнения.

– Ладно, ладно. Ты просто должен объяснить, почему это произошло. Как это вышло, что я тебе всё ещё нравлюсь, – сказала она, закончив более мрачным тоном, чем начала.

– Думаю, что могу это сделать.

Он снова шагнул вперед, и её спина упёрлась в кухонный островок. Поставив ладони на край столешницы с обеих сторон от неё, он наклонился вперёд, и она ощутила цитрусовый аромат, исходящий от его чистых волос. Он стоял так близко, что она могла рассмотреть гладкий подбородок и свежий порез чуть ниже линии челюсти – свидетельства того, что он недавно брился.

Близость Дэниела смущала её, но не пугала так, как могла бы испугать близость практически любого другого человека на планете. Он для неё не опасен – она это знала. Однако она не сообразила, чтó он делает, даже когда его глаза стали закрываться, а лицо – медленно приближаться к её лицу. У неё даже мысли не возникло, что он собирается поцеловать её, пока его полуоткрытые губы не оказались в миллиметре от её губ.

Осознание этого напугало её. Напугало внезапно и очень сильно. А при внезапном испуге она уже давно привыкла реагировать, не задумываясь.

Она вернула себе свободу, нырнув под его руку и крутнувшись волчком вокруг собственной оси. Отбежав на несколько шагов, она развернулась лицом к источнику своей паники, немного пригнулась и полуприсела. Руки автоматически ощупали талию в поисках ненадетого ремня.

Увидев ужас, написанный на лице Дэниела, Алекс осознала, что её реакция была более уместной в случае, если бы он взял нож и приставил его к её горлу. Вспыхнув, она распрямилась и уронила руки.

– Ох, извини. Извини! Ты просто… ты застал меня врасплох.

Ужас Дэниела сменился недоверчивым изумлением.
– Ого. Я не думал, что двигаюсь так быстро, но, возможно, мне следует пересмотреть своё понимание ситуации.

– Я просто… извини меня, но что это было?

Тень досады пробежала по его лицу.
– Вообще-то, я собирался тебя поцеловать.

– Именно так это и выглядело, но… почему? В смысле, поцеловать меня? Я не… я не понимаю.

Он покачал головой и, развернувшись, прислонился к кухонному островку.
– Ха. Я был уверен, что мы одинаково понимаем ситуацию, но теперь мне начинает казаться, что английский язык мне не родной. По-твоему, что здесь сейчас происходило? Этот ужин вдвоём? И эта грустная маленькая свечка? – Он указал на стол.

Затем он подошёл к ней, и она заставила себя остаться на месте. Она была смущена, а кроме того, понимала, что её дикая чрезмерная реакция была невежливой. Она не хотела ранить его чувства. Даже если он был ненормальным.

– Ты же определённо… – Он вздохнул. – Да, ты определённо осознавала, насколько часто я просто… прикасаюсь к тебе. – В этот момент он стоял достаточно близко, чтобы, иллюстрируя свои слова, провести костяшками пальцев по её предплечью. – На той планете, откуда я родом, это означает романтичный интерес. – Он вновь наклонился к ней и прищурился. – Пожалуйста, скажи мне, что это означает на твоей планете?

Она глубоко вздохнула.
– Дэниел, то, что ты сейчас переживаешь, это своего рода реакция на сенсорную депривацию, – объяснила она. – Раньше мне приходилось видеть нечто подобное в лаборатории…

Его глаза расширились; он отодвинулся от неё. Он выглядел абсолютно сбитым с толку.

– Это совершенно закономерная реакция в ответ на то, что ты испытал; и на самом деле, с учётом всех обстоятельств, это ещё очень умеренный ответ, – продолжила она. – Ты замечательно справляешься. У многих людей к этому времени уже был бы полноценный нервный срыв. Эта эмоциональная реакция может казаться похожей на что-то из того, что ты испытывал прежде, но я тебя уверяю: то, что ты сейчас чувствуешь – это не романтический интерес.

По мере того, как она говорила, он вернул себе самообладание, но не похоже было, что поставленный ею диагноз убедил его или что-либо ему объяснил. Его брови нахмурились, а уголки губ чуть заметно напряглись, как будто он испытывал раздражение.

– И ты уверена, что знаешь мои чувства лучше, чем я сам, потому что…

– Как я и сказала, мне приходилось видеть нечто подобное раньше, в лаборатории.

– Нечто подобное? – повторил он её слова. – Полагаю, в своей лаборатории ты видела многое, но также я уверен в том, что по-прежнему лучше, чем кто-либо ещё, могу определить, когда я испытываю романтичный интерес. – Его голос звучал сердито, но, говоря это, он улыбался и придвигался ближе. – Так что если твой единственный аргумент основан на нескольких известных тебе примерах…

– Это не единственный мой аргумент, – медленно и неохотно начала она. Ей предстояло сказать не самые лёгкие для неё слова. – Может, я и была… поглощена своей работой, но это не значит, что я не замечала ничего из происходившего вокруг. Я знаю, чтó видят смотрящие на меня мужчины – мужчины, знающие, ктó я… как знаешь ты. И я понимаю их реакцию. Я принимаю её. Враждебность твоего брата – вот нормальный, рациональный отклик. Я сталкивалась с этим много раз. Страх, ненависть, стремление утвердить своё физическое превосходство. Я – призрак из тьмы, я – пугало для тех, кто не боится ничего иного, даже смерти. Я могу отобрать у них всё, чем они гордятся; могу заставить предать всё, что для них свято. Я чудовище, которое является им в кошмарных снах. – Это было то представление о себе, которое она в конце концов смогла принять, хоть и не без некоторой боли.

Она осознавала, что незнакомцы – люди, не знающие, кто она – видят в ней женщину, а не демона. Она использовала свою способность выглядеть хрупкой и женственной, когда это требовалось – как, например, в случае с похожим на моржа управляющим отеля. Это был обман, уловка – так же, как с её способностью выглядеть похожей на мальчика. Но даже те незнакомцы, которые видели в ней женщину, не смотрели на неё с… вожделением. Она не была по-женски привлекательной, и это было нормально. Природа наградила её иными дарами, а всё зараз получить нельзя.

Терпеливо, с незаинтересованным выражением, он ждал, пока она закончит. Не видя от него никакой реакции, она не могла понять, доходит ли до него смысл её слов.

– Ты понимаешь, что я говорю? – спросила она. – Я в принципе не могу быть объектом романтического интереса.

– Я тебя понимаю. Я просто не согласен.

– Я не понимаю, как это ты – именно ты – можешь быть не согласен.

– Ну, во-первых, хоть это и не главная причина, я не боюсь тебя.

Она нетерпеливо выдохнула.
– Почему?

– Потому что теперь, когда ты знаешь, ктó я, никакая опасность от тебя мне не угрожает и никогда угрожать не будет, если я не превращусь в одного из тех людей, для которых ты опасна.

Она поджала губы и нахмурилась. Он был прав… но это не было главной причиной.

– Во-вторых – и я всё ещё не перешёл к главному – я думаю, что ты всё время общалась не с тем типом мужчин. Полагаю, это одно из типичных отрицательных последствий работы, которой ты занималась.

– Возможно. Но что же это за главная причина, к которой ты никак не перейдёшь?

Он снова приблизился к ней.
– То, что чувствую я. То, что чувствуешь ты.

Она стояла на своем.
– А как ты можешь быть уверен в том, что чувствуешь? Ты на пике самого травматичного опыта в своей жизни. Ты только что лишился всего, к чему привык. У тебя остались только брат, которому ты не вполне доверяешь, твоя жестокая похитительница и Эрни. Шансы на то, что тебя потянет либо ко мне, либо к Эрни – пятьдесят на пятьдесят. Именно на этом основан стокгольмский синдром, Дэниел. Я единственное человеческое существо женского пола в твоей жизни – иного выбора у тебя нет. Подумай об этом рационально; подумай о том, насколько эти чувства сейчас неуместны. Нельзя доверять чувствам, родившимся в условиях сильных физических и нравственных страданий.

– Я бы рассмотрел это в качестве аргумента, если бы не одна вещь.

– И что же это за вещь?

– Я влюбился в тебя до того, как ты стала единственным человеческим существом женского пола в моей жизни.

Это выбило её из колеи, и он, воспользовавшись моментом, лёгким движением положил ладони ей на плечи. Тепло его рук заставило её осознать то, чего она до сих пор не замечала – как сильно она замёрзла. Она дрожала.

– Помнишь, я сказал тебе, что никогда в жизни не приглашал женщину на свидание в поезде метро? Это было своего рода преуменьшение. В среднем мне требуется около трёх недель довольно-таки регулярных контактов – в сочетании с постыдно большой дозой ободрения со стороны девушки – прежде чем я соберусь с духом просто пригласить её на кофе. Но с того момента, как я увидел твоё лицо, я был готов выйти далеко за границы своей зоны комфорта ради того, чтобы снова его увидеть.

Она покачала головой.
– Дэниел, я ввела тебе препарат. Ты был под действием химического вещества, по свойствам напоминающего «экстази».

– Нет, не в тот момент. Я помню. Я чувствовал разницу между тем, что было до и после того, как ты сделала мне укол. С того момента всё стало ощущаться как-то путанно. И я увяз по уши ещё до укола. Я прикидывал, как бы мне выйти с тобой на одной станции и не показаться сталкером.

У нее не было ответа. От его физической близости её мысли начинали путаться. Он всё ещё слегка её придерживал и стоял, немного наклонившись, чтобы приблизить своё лицо к её лицу.

Только с этой минуты она начала рассматривать его слова всерьёз. До этого всё, что он говорил и делал с момента похищения, она списывала на посттравматический шок. Анализировала его как объекта, всегда выводя саму себя за скобки. Поскольку ничего из этого не имело никакого отношения к ней. И всё было в рамках нормальных реакций на то, что ему довелось пережить.

Она попыталась вспомнить, когда в последний раз мужчина смотрел на нее такими глазами, и не смогла.

В течение последних трех лет всякий, кого она встречала, будь то мужчина или женщина, являлся для неё потенциальным источником опасности. До этого в течение шести лет (как только что сама с безжалостной честностью объяснила) она была исчадьем ада в глазах любого, с кем вступала в контакт. Ещё раньше, в колледже и медицинском институте, было несколько краткосрочных отношений, ни одни из которых не отличались избытком романтизма. Уже в те годы она была в первую очередь учёным, и мужчины, с которыми она вступала в близкие отношения – тоже. Их отношения рождались из проводимого вместе времени и крайне специфических интересов, чрезвычайно далёких от понимания 99,99% населения. Всякий раз за выбором ими друг друга неявно стояло отсутствие иных вариантов. Неудивительно, что такие отношения ни разу не превратились ни во что серьёзное.

И ни у одного из тех мужчин никогда не было такого выражения лица. Удивление и восхищение в смеси с чем-то электрическим читались в его взгляде, когда он смотрел на её лицо… её избитое, отёкшее лицо. Впервые она ужаснулась своей изуродованной внешности по такому ничтожному поводу. Её руки бессильно висели по швам. Она подняла одну из них и, прячась как ребенок, закрыла ею своё лицо, насколько смогла.

– Я достаточно серьёзно обдумал это, – сказал он, и по его голосу она могла предположить, что он улыбается. – Я отвечаю за свои слова.

Она лишь покачала головой.

– Конечно, если ты не чувствуешь ничего подобного, то говорить не о чем. Этим вечером я был немного самонадеян. – Он сделал паузу. – Мы говорили на абсолютно разных языках, верно? Я понимал тебя неправильно.

Он снова сделал паузу, как будто ждал ответа, но она понятия не имела, что сказать.

– Что ты видишь, глядя на меня? – спросил он.

Она на дюйм опустила руку и поглядела на него – на то же самое загадочно честное лицо, которое пыталась понять с самого начала. О чём был его вопрос? Ответов было слишком много.

– Я не знаю, как ответить.

На мгновение он задумался, прищурив глаза. К сожалению, он стоял всё так же близко, и она не могла ясно мыслить. Вот если бы он отошёл… Затем он расправил плечи, как будто готовясь к какому-то удару.

– Что ж, давай не будет ходить вокруг да около. Ответь вместо этого вот на какой вопрос: чтó самое худшее ты видишь, глядя на меня?

Честный ответ вырвался у неё прежде, чем она успела подумать:
– Уязвимое место.

Она поняла, что это прозвучало слишком резко. Он отступил, кивнув каким-то собственным мыслям. Теперь он дал ей пространство, которого она только что желала – и она об этом тут же пожалела. Почему в комнате стало так холодно?

– Это справедливо, это совершенно справедливо, – сказал он. – Я идиот, это очевидно. Как я мог забыть, что подверг тебя опасности. Да и то, что…

– Нет! – Она сделала неуверенный шаг к нему, переживая, что выразилась недостаточно ясно. – Я говорила про другое.

– Не нужно снисходительности. Я понимаю, что бесполезен во всём этом. – Неопределенным жестом он указал на дверь, на внешний мир, который пытался убить их обоих.

– Не бесполезен. Быть нормальным человеком – не плохо. Ты научишься всему остальному. Я имела в виду… рычаг влияния. – Она не удержалась – уж слишком безутешный у него был вид – и, сделав ещё один шаг к нему, схватила одну из его больших, теплых ладоней в свои маленькие и ледяные. Почувствовав себя лучше, когда при слове «рычаг» боль в его глазах сменилась непониманием, она поспешила продолжить: – Помнишь, мы с Кевином говорили про рычаг влияния? О том, что ты – тот рычаг, который потребовался Управлению, чтобы заставить Кевина себя выдать?

– Да уж, ощущать себя рычагом – гораздо лучше, чем ощущать свою бесполезность.

– Дай мне закончить. – Она глубоко вздохнула. – У них никогда не было ничего, что можно было использовать для влияния на меня. Единственным близким мне человеком был Барнеби. У меня не было, к примеру, сестры с парой детишек и домом в пригороде, который департамент мог пригрозить взорвать. Никого, о ком бы я беспокоилась. Одинокая, да – но при этом я была свободна. Мне нужно было беспокоиться лишь о том, чтобы самой остаться в живых.

Она видела, что он думает над её словами, пытаясь понять, что она имеет в виду. Она попыталась выразиться конкретнее.

– Понимаешь, если бы… если бы ты оказался у них в руках, – объяснила она медленно, – если бы им каким-то образом удалось схватить тебя… мне пришлось бы тебя выручать. – Она испугалась правдивости собственных слов. Она сама не понимала, откуда эта правдивость взялась, но это не меняло самого факта.

Его глаза расширились, да так и застыли в этом состоянии.

– И они добились бы своего, – сказала она извиняющимся тоном. – Убили бы нас обоих. Но это не значит, что я не должна была бы попытаться. Понимаешь? – Она пожала плечами. – Уязвимое место.

Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, затем закрыл его снова. Отошёл к раковине, затем вернулся назад и встал прямо перед ней.

– Почему ты пошла бы меня выручать? Из чувства вины?

– В какой-то мере, – призналась она.

– Но ведь не ты меня в это втянула – по сути, не ты. Они выбрали меня не из-за тебя.

– Я знаю – поэтому и сказала «в какой-то мере». Возможно, на тридцать три процента.

Он чуть заметно улыбнулся, как будто она сказала что-то забавное.
– А остальные шестьдесят семь процентов?

– Еще тридцать три процента… справедливость? Это неправильное слово. Но кто-то вроде тебя… ты такого не заслуживаешь. Ты лучше любого из них. Это неправильно, что кто-то вроде тебя вынужден быть частью их мира. Это жуткая и никому не нужная жертва.

Она вовсе не собиралась высказываться настолько страстно. Судя по всему, она лишь снова его запутала. Он не понимал, насколько он необыкновенный. Ему не место было во всём этом гадюшнике. Было в нем что-то такое… чистое.

– А последние тридцать четыре? – спросил он после секундного размышления.

– Я не знаю, – простонала она.

Она не знала, почему или как он стал главной фигурой в её жизни. Не знала, почему автоматически предполагала, что он будет частью её будущего – ведь это не имело никакого смысла. Она не знала, почему её ответ на вопрос его брата, присмотрит ли она за ним, был таким горячим и таким… категорическим.

Дэниел ждал, когда она продолжит, но она беспомощно развела руками, не зная, что добавить к уже сказанному.

Он чуть заметно улыбнулся.
– Ну, «уязвимость» уже не кажется таким ужасным словом, как поначалу.

– А мне кажется.

– Знаешь, если бы они пришли за тобой, я сделал бы всё, что мог, чтобы встать у них на пути. Так что ты тоже моё уязвимое место.

– Я не хотела бы, чтоб ты так поступал.

– Потому что мы оба погибнем.

– Да, мы погибнем! Если они придут за мной, ты бежишь.

Он рассмеялся.
– Позволь не согласиться.

– Дэниел…

– Можно, я скажу, чтó вижу я, когда смотрю на тебя?

Помимо воли её плечи поникли.
– Скажи мне худшее, что ты видишь.

Он вздохнул, затем осторожно прикоснулся кончиками пальцев к её скуле.
– Эти синяки. Они разбивают мне сердце. Но в каком-то очень извращённом и неправильном смысле я им отчасти рад. Это очень по-свински с моей стороны?

– Рад?

– Ну, если бы мой придурочный задира-брат не избил тебя, ты бы исчезла, и я бы ни за что не смог найти тебя снова. Из-за этих ран тебе потребовалась наша помощь. Ты осталась со мной.

Выражение его лица, когда он произнёс последние четыре слова – или, может быть, его пальцы, которые медлили и продолжали касаться её кожи – заставило её занервничать.

– Можно, я скажу тебе, что ещё я вижу?

Она посмотрела на него насторожённо.

– Я вижу женщину более… настоящую, чем любая из тех, что я прежде встречал. По сравнению с тобой все люди, которых я знал, кажутся мне не совсем реальными – как будто в них чего-то недостаёт. Как будто они – тени, иллюзии. Я любил свою жену, или скорее – как ты проницательно заметила, когда я был под кайфом – любил своё представление о ней. Правда, любил. Но я никогда не ощущал её такой близкой, какой ощущаю тебя; меня никогда не влекло к ней так, как влечёт к тебе – и я ощущаю это с самого первого мгновения нашей встречи. Это похоже на разницу между… между тем, когда ты читаешь о земном притяжении – и когда ты впервые переживаешь свободное падение.

Они смотрели друг на друга, не отрываясь; казалось, будто прошли часы, но, возможно, то были всего лишь минуты или даже секунды. Сначала он касался её скулы только самыми кончиками пальцев. Затем его ладонь осторожно сдвинулась и легла ей на щеку. Большим пальцем он провёл по её нижней губе – касание было столь лёгким, что она сомневалась, не показалось ли ей.

– Это во всех отношениях полное безумие, – прошептала она.

– Не убивай меня, пожалуйста, ладно?

Кажется, она кивнула.

Он положил на её лицо вторую руку – так осторожно, что, несмотря на синяки, она не почувствовала ни малейшей боли – только мощный поток электричества; наверное, таковы ощущения внутри шара плазменной лампы.

Когда его губы с нежностью прижались к её губам, она попыталась напомнить себе, что ей не тринадцать лет и это не первый её поцелуй, так что на самом деле… а затем его рот прижался крепче, губы приоткрылись, а пальцы погрузились в её волосы, и она не смогла даже закончить мысль, потому что потеряла способность строить связные предложения.

Она чуть слышно охнула, и его лицо немного отстранилось, хотя его руки с длинными пальцами по-прежнему удерживали её голову.

– Я сделал тебе больно?

Она не могла сообразить, как произносится: «Просто продолжай меня целовать», так что вместо этого встала на цыпочки и притянула его ближе к себе, закинув руки ему на шею. Он охотно подчинился.

Должно быть, почувствовав, что из-за их заметной разницы в росте трудно и её рукам, и его спине, он обхватил её за талию и, не разрывая поцелуя, усадил на кухонный островок. Не думая о том, что делает, она обхватила ногами его бёдра. Он крепко её обнял. Теперь их тела были сплетены в одно целое. Её пальцы зарылись в его волосы, и она наконец-то призналась себе, что её всегда влекло к этим непослушным завиткам, что, пока он был без сознания, она (где был в эти моменты весь её профессионализм?) тайно наслаждалась, проводя по ним пальцами.

В этом поцелуе было что-то такое честное и такое по-настоящему дэниеловское, как будто весь он целиком, а не только его запах и вкус, стал частью обмена электричеством между ними. Она начинала понимать, чтó он имел в виду, говоря, что для него она – настоящая. Для неё он был чем-то новым – абсолютно новым переживанием. Это и в самом деле было похоже на первый поцелуй, потому что ещё ни разу в жизни поцелуй не был для неё живым и ярким настолько, чтобы превзойти мощь её аналитического ума. Сейчас она не думала – в этом не было необходимости.

И это было потрясающее ощущение – не думать.

Только целовать Дэниела – и всё. Как будто не было и нет иной причины, по которой стоит продолжать дышать.

Он поцеловал её шею, висок, макушку, затем прижал её щекой к своему плечу и вздохнул.

– У меня такое ощущение, что я сто лет ждал этого. Как будто время потеряло смысл. Каждая секунда рядом с тобой значит больше, чем множество дней, прожитых до того, как я встретил тебя.

– Это же не должно быть настолько легко. – Как только он прекратил её целовать, она снова – с сожалением – смогла думать.

Он приподнял её лицо за подбородок.
– Что ты имеешь в виду?

– Разве не должно быть какой-то… неловкости? Столкновения носов, и всё такое. Я, конечно, давно уже этим не занималась, но мне что-то такое вспоминается.

Он поцеловал её в нос.
– Обычно так и есть. Но это ведь не было обычным, с какой стороны ни посмотри.

– Я не понимаю, как такое могло произойти. Вероятность этой встречи – микроскопически мала. Ты был всего лишь случайной приманкой в расставленной на меня ловушке. И вдруг такое совпадение – ты оказываешься именно тем, в точности тем… – Она не знала, как закончить.

– В точности тем, чего я хочу, – сказал он и наклонился, чтобы вновь поцеловать её. Поцелуй закончился слишком скоро. – Должен признаться, – продолжал он, – я бы на это ставку не сделал.

– В лотерею выиграть и то больше шансов.

– Ты веришь в судьбу?

– Конечно же, нет.

Он рассмеялся над прозвучавшей в её голосе твёрдой уверенностью.
– Значит, по-твоему, и кармы нет?

– Ни судьбы, ни кармы не существует.

– Ты можешь это доказать?

– Ну, неоспоримых доводов у меня нет. Но ведь и доказать, что они существуют, тоже никто не может.

– Тогда тебе просто придётся признать, что это самое невероятное в мире совпадение. Однако, я полагаю, во вселенной существует некое равновесие. С нами обоими обошлись несправедливо. Возможно, это – наша компенсация, восстановление равновесия.

– Это нелогичное…

Он не дал ей договорить, и его губы немедленно заставили её забыть, что она хотела сказать. Поцелуями вдоль линии её челюсти он добрался до её уха и шепнул ей:
– Логичность переоценивают.

Затем его губы опять встретились с её губами, и она не могла не согласиться. Это было лучше, чем логика.

– Ты не отвертишься от «Индокитая», – пробормотал он.

– Чего?

– Фильм. Я подверг опасности наши жизни, чтобы приобрести его, так что меньшее, что ты можешь сделать…

На этот раз уже она не дала ему закончить.

– Завтра, – сказал он, когда они прервались, чтобы сделать вдох.

– Завтра, – согласилась она.

Перевод: leverina

Редакция: helenforester

Материал предоставлен исключительно в целях ознакомления и не преследует коммерческой выгоды.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Копирование и распространение запрещено!