Когда Алекс проснулась, солнце на западе всё ещё ярко светило, и спальный мешок под ней был влажным от пота. Тени сместились; в лицо ей, пусть и сквозь тонированные стёкла, били лучи света. Минуту она сонно моргала в ожидании, когда мозг проснётся.

Сознание вернулось внезапно и резко, как только она поняла, что находится в машине одна. Она села – слишком быстро, спровоцировав головокружение и головную боль. Задняя дверь «Хамви» была по-прежнему открыта, и тёплый влажный воздух давил на кожу своей тяжестью. Дэниела нигде не было видно. Его футболки – тоже, поэтому перед тем, как идти его искать, ей пришлось быстро и тихо откопать в своих вещах что-нибудь из одежды. Это было глупо, да, однако если ей предстояло столкнуться с ещё одной бандой убийц, она не хотела, чтобы при этом на ней был один лишь поношенный бежевый лифчик. Она надела свой просторный тонкий серый свитер (не потому, что он соответствовал погоде, а потому что первым попался под руку), вытащила из сумки «ППК» и сунула его сзади за пояс. Выбираясь из машины через открытую заднюю дверь, она услышала, как под коленкой у неё зашуршала бумага.

Это была квитанция, на которой она записала адрес электронной почты. Ниже печатными буквами было аккуратно приписано:

«Выгуливаю Эйнштейна. Скоро вернусь.»

Она сунула записку в карман и, продолжая двигаться бесшумно, выбралась из «Хамви». Лола, растянувшись, лежала в тени, рядом c оставленной ей Дэниелом водой и едой. Увидев Алекс, она застучала хвостом по траве.

Ну что ж, рядом с Лолой Алекс, по крайней мере, знала, что вокруг больше никого нет. Алекс глотнула воды и, вытерев пот с лица рукавами свитера, закатала их как можно выше.

– Я даже не знаю, в каком направлении они пошли, – пожаловалась она Лоле, почёсывая ей уши. – И ты не в той форме, чтобы идти по их следу, верно, девочка? Хотя, если бы была здорова, наверняка нашла бы их в два счёта.

Лола лизнула ей руку.

Алекс очень проголодалась. Исследовав небольшой запас взятой Дэниелом еды, она остановилась на пакетике солёных крендельков. Сегодня вечером ей определённо потребуется пополнить их припасы, но она чертовски не хотела оставлять за собой след. Конечно, существовали сотни возможных маршрутов, которыми они могли двигаться к любым пунктам назначения. Но кто-нибудь, проявив достаточно настойчивости и имея на своей стороне немного удачи, мог сложить картинку. Сейчас у неё не было ни тщательно расставленных ловушек, ни детально продуманных планов, не говоря уже о Бэт-пещерах. Её активы состояли из денег, оружия, боеприпасов, гранат, ножей, множества ядов и химических препаратов, способных вывести из строя, боевой машины десанта и одной гениальной служебной собаки. Физические пассивы включали всё ту же привлекающую внимание боевую машину десанта, одну увечную собаку, собственное отчасти увечное тело, одно подозрительное с виду лицо, другое лицо, фигурально выражаясь, с плаката «их разыскивает полиция» – плюс отсутствие еды, жилья и других нужных вещей. Эмоциональные пассивы были ещё хуже. Ей не верилось, что за столь короткий срок она навлекла на себя столько проблем. Часть её хотела лишь одного – перемотать время назад и вернуться к своей уютной маленькой ванне, неповреждённому лицу и защитным паутинам. Вернуться в ту далёкую библиотеку и сделать иной выбор – удалить электронное письмо.

Но если бы она могла повернуть стрелки часов вспять, разве она поступила бы так? Разве та жизнь в одиночестве и вечном страхе была лучше? Да, раньше она была в бóльшей безопасности, но ведь на неё всё равно шла охота. Разве её новая, более опасная жизнь не была во многих отношениях куда более наполненной?

Она сидела рядом с Лолой, медленно поглаживая её по спине, когда услышала приближающийся голос Дэниела. Сначала она встревожилась – с кем он разговаривает? – но тревога не переросла в панику. Его голос звучал по-особому – как звучал, лишь когда он разговаривал с Кевином.

Первым явился Эйнштейн. Радостно возбуждённый, он подбежал к Алекс, влажным носом ткнулся ей в руку, потом обменялся приветствием-обнюхиванием с Лолой и пошёл попить.

Затем показался Дэниел, быстро шагавший посередине заброшенной грунтовки, на голове – пуленепробиваемая кепка, под козырьком – нахмуренные брови. Телефон он держал в сантиметре от уха.

– Я уже вернулся, – говорил он. – Я посмотрю, проснулась ли она… нет, если она ещё спит, я не буду её будить.

Алекс встала на ноги, стряхнула с попы мусор и потянулась. Её движение привлекло взгляд Дэниела, и раздражённое выражение его лица сменилось на медленно расширяющуюся улыбку. Несмотря на своё лёгкое недовольство, она невольно заулыбалась в ответ.

– Вот она. Ещё всего секунду потерпи, дражайший братец.

Вместо того, чтобы дать ей телефон, Дэниел притянул её к себе для долгого объятия. Спрятав лицо у него на груди, она вдохнула его запах и улыбнулась. Но когда он наконец отстранился, она подняла брови, будто спрашивая: «Ну как же так можно?» – и покачала головой.

– Прости, – сказал он. – Я не подумал.

Она с досадой выдохнула и протянула руку к телефону. Он отдал его ей с робкой усмешкой, продолжая некрепко её обнимать.

– Да ладно, я просто пытаюсь сохранить нам жизнь, – пробормотала она, а затем сказала в трубку: – Алло.

– Утро доброе. Вижу, мой слабоумный брат так ничему и не научился на своих ошибках.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Куча телефонных звонков, но на данный момент больше никто себя не скомпроментировал.

– Тогда зачем ты звонишь?

– Затем, что у меня такое чувство, что вы с Дэниелом обладаете безграничным потенциалом всё портить. Это заставляет меня чертовски нервничать.

– Ну что ж, чудесно поболтали…

– Не бесись, Олеандр, ты же знаешь, я имею в виду Дэниела. Мне просто жаль, что ты не можешь надеть на него поводок.

– Он новичок. Научится.

– До того, как убьётся?

– Ты же в курсе, что я тебя слышу, правда? – спросил Дэниел.

– А тех, кто подслушивает, никто не любит, – сказал Кевин громко. – Дай девушке немного свободного пространства.

– На, просто поговори с ним сам. Я пойду разберу наши вещи, и к тому времени, как сядет солнце, мы будем готовы ехать.

Она вернула Дэниелу телефон и высвободилась из его объятий. Его разговор с братом не затянулся – они лишь обменялись парой-другой оскорблений, пока она подошла обратно к «Хамви» и оценила урон, нанесённый столкновением. В грузовой части всё ещё был полный хаос. Что ж, до заката было полным-полно времени, чем ещё и заниматься было, как не наведением порядка. Вынув «ППК» из-за пояса, она убрала его в свой рюкзак, предварительно упаковав в полиэтиленовый пакет с герметичной застёжкой. Затем скатала спальный мешок и отложила его в сторонку, на пассажирское сидение; теперь можно было собирать все рассыпавшиеся боеприпасы.

Она услышала, что Дэниел тоже залез в машину и присоединился к сбору раскатившихся по ней вещей.

– Правда, прости, – сказал он, не глядя на неё. – Просто ты спала, Эйнштейну не сиделось на месте, и мы вроде бы были здесь совсем одни. Я подумал, что всё будет в порядке. Вероятно, это чувство должно было стать первой подсказкой, что я совершаю преступление.

Она ответила, тоже не сводя глаз с того, что делала.
– Представь, что ты проснулся бы здесь один.

– Мне следовало об этом подумать.

– Помнится, кто-то недавно обещал мне спрашивать разрешения перед тем, как дышать.

Он вздохнул.
– Кевин прав, да? Я ужасно всё порчу.

Она принялась раскладывать обоймы разных типов по полиэтиленовым пакетам и рассовывать их по внешним карманам сумок.

– Я вижу, чем ты занимаешься, – сказала она ему. – Ты делаешь так, что я вынуждена либо согласиться с Кевином, либо простить тебя.

– У меня получается?

– Не знаю, не знаю. Тебя кто-нибудь видел?

– Нет. Кроме нескольких птиц и белок мы не встретили ни одного живого существа. Ты знаешь, что большинство собак гоняет белок? А вот Эйнштейн их ловит.

– Это может нам пригодиться, если наша жизнь в «Хамви» затянется. Из меня-то охотник не особый.

– Осталась ещё одна ночь, верно? Переживём.

– Очень на это надеюсь.

– Э-э-э… Ты вот эти повезёшь с собой? – растерянно спросил Дэниел. – Это… грецкие орехи?

Алекс бросила взгляд на пакет, про который он спрашивал.
– Персиковые косточки.

– Мусор?

Она взяла у него пакет и уложила в сумку, которую сейчас переупаковывала.
– Не мусор, – сказала она. – В ядрах содержится природный цианид натрия [п.п.: Цианиды – соли синильной кислоты]. Совсем немного – приходится собирать сотни косточек, чтобы получить нужное количество. – Она вздохнула. – Знаешь, раньше я любила персики. Теперь терпеть не могу.

Она подняла взгляд – Дэниел не двигался, глядя на неё с ошарашенным видом.
– Цианид? – изумлённо переспросил он.

– Одна из моих систем безопасности. Когда цианид вступает в реакцию с нужной жидкой кислотой, выделяются бесцветные пары синильной кислоты. Я делаю ампулы достаточно большими, чтобы газа хватило для заполнения помещения десять на десять [п.п.: 10х10 футов, около 9 кв.м.]. Довольно примитивная штука. У меня больше нет доступа к самым современным материалам. Использую в основном то, что можно синтезировать в ванной.

Выражение его лица вновь стало спокойным, он кивнул, как будто всё, что она только что сказала, было обыкновенным и абсолютно нормальным, и вернулся к сбору рассыпанных патронов. Она улыбнулась сама себе.

Алекс не могла не признать, что почувствовала себя немного спокойнее, когда весь их инвентарь был рассортирован и аккуратно убран; лучшим в обсессивно-компульсивном расстройстве был приятный кайф от нахождения в аккуратно прибранном пространстве. Она оценила все оставшиеся у неё средства индивидуальной защиты, и результат оценки тоже удовлетворил её. Серёжки было уже не вернуть, и запасы нескольких исходных химических компонентов подходили к концу, но большинство её средств защиты по-прежнему были в рабочем состоянии.

Они поужинали злаковыми батончиками и печеньем «Орео», запив их бутылкой воды, которую разделили, сидя на краю открытого сзади «Хамви»; её ноги болтались в воздухе, на добрый фут не доставая до земли, его – касались почвы пальцами. Он настоял, чтобы она выпила ещё ибупрофена. По крайней мере, те таблетки, что продавались без рецепта, не надо было экономить – их запас был легко восполним.

– Когда выезжаем? – спросил Дэниел, когда они всё прибрали за собой.

Она оценила положение солнца.
– Скоро. Ещё пятнадцать минут, и, думаю, что к тому времени, когда мы выедем на главную дорогу, уже стемнеет.

– Я знаю, что сильно виноват и теперь, вероятно, заслуживаю, не знаю, одиночного заключения или чего-то подобного, но ты не считаешь, что я мог бы поцеловать тебя, пока у нас есть время? Обещаю быть осторожнее с твоим лицом и одеждой.

– Осторожнее? Звучит не очень заманчиво.

– Прости. В данный момент это моё лучшее предложение.

С наигранным неудовольствием она вздохнула.
– Полагаю, сейчас нам и правда больше нечем заняться.

Стараясь не касаться её ран, он бережно взял её лицо в свои руки; на этот раз прикосновения его губ были практически невесомыми. Электрические разряды у неё под кожей были едва ощутимы, но в самой их слабости было нечто странно успокаивающее. Напоминало то, что было раньше – в кухне на ранчо – только ещё чуть-чуть осторожнее. Однако она живо помнила сегодняшнее утро, и это меняло её восприятие. Она раздумывала, не сменить ли темп (сесть к нему на колени? обхватить его ногами?), но так и не решилась – то, что уже происходило, само по себе было таким приятным. Её пальцы пробрались в его кудри – это быстро входило у неё в привычку.

Он поцеловал её шею, осторожно пробуя на вкус те места, где под кожей бился пульс, и прошептал в её здоровое ухо:
– Одна вещь беспокоит меня.

– Всего одна? – выдохнула она.

– Ну, кроме очевидных.

Их губы снова встретились. Поцелуй был, как и раньше, осторожный, но на этот раз они больше исследовали губами друг друга. Последний раз её целовали лет десять назад, но казалось – ещё давнее. Никто никогда не целовал её так – так, что замедлялось время и отключался разум, и со всем этим электричеством…

– Хочешь знать, какая? – спросил он несколько минут спустя.

– М-м-м?

– Какая вещь меня беспокоит.

– О, верно. Конечно.

– Ну, – сказал он и прервался, чтобы поцеловать её веки. – Я точно знаю, что я чувствую по отношению к тебе. – Снова в губы, в шею. – Но не знаю, что ты чувствуешь по отношению ко мне.

– Разве это не очевидно?

Продолжая держать в ладонях её лицо, он отклонился назад и посмотрел на неё с любопытством.
– Похоже, нас одинаково сильно влечёт друг к другу.

– Определённо.

– Но есть ли с твоей стороны что-то бóльшее?

Она уставилась на него, не совсем понимая, о чём это он.

Он вздохнул.
– Послушай, Алекс, я влюблён в тебя. – Он изучающе всмотрелся в её лицо, стремясь понять её реакцию, затем сжал губы и опустил руки ей на плечи. – Я вижу, что ты мне не веришь, но это так. Невзирая на моё недавнее поведение, в мои намерения входит далеко не только секс. И… я полагаю, что хотел бы узнать о твоих намерениях.

– О моих намерениях? – Она недоверчиво посмотрела на него. – Ты серьёзно?

Он с сосредоточенным видом кивнул.

Её голос зазвучал более резко, чем задумывалось, когда она ответила:
– Намерение у меня всего одно – сохранить жизнь тебе и мне. Возможно, если я смогу делать это достаточно долго, у нас действительно появятся основания строить планы на жизнь более далекие, чем на следующие сутки-двое. Как только наступит этот прекрасный момент, я смогу подумать о других намерениях. Намерения подразумевают наличие будущего.

Его улыбка исчезла уже какое-то время назад, а теперь помрачнел и взгляд.
– Всё в самом деле настолько плохо?

– Да! – взорвалась она и сжала кулаки. Она глубоко вздохнула. – Я думала, это тоже очевидно.

Солнце садилось. Они должны были выехать пять минут назад. Она спрыгнула с «Хамви» и свистнула собакам. Эйнштейн с энтузиазмом понёсся к машине, готовый снова двинуться в путь. Она направилась к Лоле, чтобы взять её, но Дэниел сделал это раньше неё.

Алекс потянулась всем телом и попыталась сосредоточиться. Она чувствовала себя сносно отдохнувшей и, возможно, готовой провести за рулём всю ночь. Это всё, что имело значение. Просто пережить эту ночь, не привлекая к себе больше никакого внимания. Отправить электронное письмо Кевина, а затем раздобыть для своего маленького бродячего цирка менее вычурный автомобиль. На бóльшее она не претендовала.

Какое-то время они ехали в тишине. Когда стемнело, они всё ещё были на просёлочной дороге. После того, как они выбрались на трассу I-49, Алекс немного расслабилась. Машин было не очень много, к тому же все они выглядели старыми и подходящими для сельской местности. На данный момент она была вполне уверена, что никто не знает их точного местонахождения.

Она знала, что следует быть собранной, но монотонная езда по тёмной трассе в ровном безличном потоке машин невольно уводила мысли в сторону, и она стала гадать, о чём сейчас думает Дэниел. Так долго молчать – это было на него не похоже. Она подумала, не включить ли радио, но затем решила, что это попахивает трусостью. Возможно, ей стоило извиниться.

– М-м-м, прости, если я была слишком резкой, – сказала она, и после долгой тишины слова прозвучали очень громко. – Я совсем не умею общаться. Что на самом деле нисколько меня не извиняет. Я взрослый человек – должна быть в состоянии поддерживать нормальный разговор. Прости.

Он вздохнул – не раздражённо, скорее, с облегчением.
– Нет, это ты меня прости. Я не должен был на тебя давить. Мы оказались в этом положении из-за моей беспечности. Я возьму себя в руки.

Она покачала головой.
– Не думай так. Ты не несёшь за это ответственности. Пойми, кто-то решил убить тебя. То же самое полгода назад произошло с Кевином, а несколько лет назад – со мной. Ты совершаешь ошибки, потому что невозможно понять, что является ошибкой, а что нет, пока её не сделаешь. Но ошибки не означают, что ты виноват в происходящем. Никогда не забывай, что есть какой-то реальный человек, решивший, что его интересы важнее, чем твоя жизнь.

С минуту он обдумывал это.
– Я понимаю, о чём ты. Я верю тебе. Но я должен слушать тебя внимательнее – действовать как ты и быть сосредоточенным на том, что действительно важно. Нам не поможет, если я буду слоняться тут словно подросток, обеспокоенный тем, чтó тебе нравится или не нравится… например, я.

– Честное слово, Дэниел, я…

– Нет, нет, – тут же перебил он её. – Я не хотел уводить разговор в этом направлении.

– Я просто хочу объяснить. Если ты подросток, то я – двухлетка. Эмоционально недоразвитая. Дефективная даже. Я совсем не знаю, как это делается, и хотя выживание является очевидным приоритетом, я также использую его, чтобы избегать вопросов, на которые должна уметь отвечать. Я имею в виду… любовь? Я даже не знаю, что это такое, реальна ли она. Извини, мне это просто… незнакомо. Я оцениваю вещи, исходя из «надо» и «хочу». Я не могу иметь дело ни с чем… более эфемерным.

Дэниел рассмеялся своим забавным, похожим на хихиканье, смехом, и всё её напряжение тут же испарилось. Она засмеялась вместе с ним, затем вздохнула. Всё казалось менее ужасным, когда она могла смеяться вместе с Дэниелом.

Отсмеявшись, он лёгким тоном произнёс:
– Так расскажи мне, чего же тебе «надо».

Подумав, она ответила:
– Мне надо… чтобы ты оставался в живых. И я тоже хотела бы оставаться в живых. Это – самое главное. Если этого удаётся достичь, тогда следующее, чего бы я хотела – это оставаться рядом с тобой. А всё остальное – мишура.

– Можешь назвать меня оптимистом, но, по-моему, мы просто по-разному говорим об одном и том же.

– Возможно, ты прав. Если у нас получится провести ещё пару-другую недель вместе, то мы, может быть, научимся говорить на одном и том же языке.

Он взял её за руку.
– У меня всегда получалось быстро усваивать языки.

Перевод: leverina

Редакция: helenforester

Материал предоставлен исключительно в целях ознакомления и не преследует коммерческой выгоды.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Копирование и распространение запрещено!