Признания Бенно Левина.
НОЧЬ
Он умер, буквально. Я перевернул его и посмотрел на его лицо. К счастью, его глаза были закрыты. Но что, боже мой, теперь с ним делать? Из его горла раздался такой звук, что мне понадобились бы недели, чтобы описать его. Но как можно соотнести слова и звуки? Это две разные системы, которые мы упорно пытаемся связать.
Это то, что он хотел бы сказать. Я должен был торжественно произнести снова его слова. Потому что я уверен, что он их произносил однажды, проходя мимо моего рабочего места при человеке, который был с ним. Зеркала и отражения в зеркале. Или секс и любовь. Это две разные системы, которые мы настойчиво пытаемся связать.
Позвольте мне говорить за себя. У меня была работа и семья. Я тяжело работал, чтобы любить и отдавать. Сколько из вас знают истинную и мучительную силу слова «отдавать»? Они всегда говорили, что я странный. Это он странный. Это у него проблемы с индивидуальностью и гигиеной. Как бы то ни было, у него забавная походка. Я никогда не слышал ни одного из подобных заявлений, но знал, что они были сделаны. Бывают люди, которые говорят не вербально. Ты смотришь на человека и понимаешь все, что нужно, даже без слов.
Я получал телефонные угрозы, в которые не поверил. Они угрожали, чтобы я им поверил. Они должны были это делать, учитывая, что я знал персонал и служебную информацию. Но я не знал как разыскать его. Он передвигался по городу без четко разработанной схемы, с вооруженной охраной. Здание, в котором он жил, было неприступно для меня в моем нынешнем положении. Я смирился с этим. Даже на работе было сложно найти его офис. Местоположение его офиса все время менялось. Или он переносил свою работу в другое место, или работал там, где оказался, или работал дома в пристройке, потому что он не разделял жизнь и работу, или движение и мышление, или проводил время за чтением в том доме у озера в горах, который по слухам у него есть. Моя навязчивая идея – размышлять, а не действовать.
Сейчас я могу разговаривать с его трупом. Я могу говорить без пауз и корректировки. Он не может высказать мне те или иные доводы, сказать, что я опозорил себя или ввел себя в заблуждение. Не думать открыто – это преступление, которое он поместил в зал славы ужасов.
Когда я пытаюсь подавить свой гнев, я занимаюсь начертанием слова hwabyung (корейское слово, дословно "болезнь гнева” или "огненная болезнь” - примеч. Переводчика). Это в основном культурная забава, которую я подхватил в интернете.
Я был помощником у профессора информатики. Может быть я уже говорил это в колледже. Потом я ушел, чтобы сколотить миллион. Сейчас я пишу желтым карандашом номер 2. Я хочу отметить, инструменты, которые я использую, они только для записи.
Я всегда знаю, какой смысл они вкладывают в слова или взгляды, определяю сущность человека. Если кто то думает, что он катится вниз по наклонной, то он и делает это, потому что такова его роль в обществе. Или если они говорят, что его одежда не годиться, он будет учиться быть небрежным в своем гардеробе, именно так демонстрируя свое презрение к ним, но тем же наказывая себя.
Я все время в уме составляю речи. Так же, как и вы. Разница в том, что я делаю это постоянно, составляю длинные речи к кому-то, кого я никогда не смогу идентифицировать. Но я начинаю думать, что это он. Передо мной лист бумаги форматом 33х40, белый с синими линиями. Я хочу написать десять тысяч страниц. Но я вижу, что повторяюсь. Я повторяюсь.
Я подошел к телу и обыскал все карманы, но ничего не нашел. Один из карманов был дырявый. На голове была огромная гематома, но я бы не хотел говорить об этом. Мне интересны деньги. Я ищу деньги. У него странная стрижка. На нем нет носков. От тела исходит ужасный запах.
Я воровал электричество от фонарного столба. Я сомневаюсь, что это сравнимо. Воровать электричество со столба и обыскивать мертвого человека.
Я испытал много неудач, но я не один из тех ограниченных людей, которых вы видите на улице, живущих и думающих одним моментом. Я живу у черта на куличиках. Я подбираю вещи с местных тротуаров, это правда. То, что люди выбрасывают, характеризует нацию. Иногда я слушаю свой голос, когда разговариваю. Я говорю с кем-то и слышу собственный голос, как будто со стороны.
Дом, в котором я живу, в аварийном состоянии. Окна заколочены городской службой, но я оторвал одну доску для дневного света. Я не живу выдуманной жизнью. Я живу настоящей жизнью, полной жизнью человека среднего класса. Я снес стены, потому что не хочу жить в множестве маленьких комнат, где жили другие люди. Двери и узкие коридоры, целые семьи с их упакованными жизнями, и так много шагов до кровати, и так много шагов до двери. Я хочу жить свободной жизнью ума, где мои ПРИЗНАНИЯ могут процветать.
Бывают моменты, когда я хочу потереться о стену или дверь для взаимного контакта.
Мне нужны были его карманные деньги как таковые, а не из-за их большой ценности. Я хотел физически их ощутить.. Я хотел тереть лицо банкнотами, чтобы напомнить себе, почему я его застрелил. Какое-то время я не мог перестать смотреть на тело. Я заглянул ему в рот, проверяя наличие признаков гнили. Вот тогда-то я и услышал звук из его горла. Я думал, он собирается заговорить со мной. Я не возражал бы поговорить с ним еще немного. После того, что мы сказали друг другу за долгую ночь, я понял, что у меня еще есть что сказать. Замечательные темы разговоров пробежали у меня в голове – одиночество и человеческие отходы. Или еще тема – кого я буду ненавидеть, когда никого не останется.
Группа безопасности – это интеллектуальная единица фирмы. Вот кому я позвонил с моими большей частью пустыми опасениями. Я знал, что они будут интерпретировать мои комментарии, как специализированные знания бывшего сотрудника, и будут быстро собирать определенные данные. Мне доставило удовольствие назвать им их имена. Я даже назвал девичью фамилию матери одного из них. Я говорил с напором, детализируя распорядок дня и процедуры. Я залез им в головы, устанавливая контакт. Мне не нужно было нести бремя в одиночку.
У меня есть письменный стол, который я тащил по тротуару через аллею, и вверх по лестнице. Я взял на себя обязательство сделать это в течение двух дней, используя клинья и веревки.
Я никогда не чувствовал возрастного различия между ребенком и мужчиной, мальчиком и мужчиной. В детстве я никогда не был ребенком, если применять именно этот термин. Я всегда чувствовал себя таким как сейчас.
Я хотел написать ему письмо, после того как они меня отпустили, но остановился, потому что знал, что это слишком трогательно. Я так же знал, что было что-то в моей жизни, что и должно быть трогательным, но я заставил себя забыть об этом. Факт того, что он никогда не увидит письма, не было проблемой. Главное, что я его видел. Проблема была в том, чтобы писать и смотреть на него самому. Поэтому, я был удивлен, что мне не надо разыскивать и преследовать его, что я неспособен был это сделать. В любом случае различные силы преследуют его, чтобы выяснить умер он или нет.
Как они могли указывать мне где и как жить, несмотря на то, что я сказал им по телефону, все данные, что быстро собрал?
У меня не было наручных или настенных часов. Я думаю о времени в других категориях, думаю, мой личный временной диапазон противопоставлен огромному времени Земли, звезд, беспорядочным световым годам, возрасту вселенной и т.д.
Мир должен означать что-то замкнутое. Но ничто не является самодостаточным. Целое состоит из частей. Мои маленькие дни превращаются в световые годы. Вот почему я могу только претендовать быть кем-то. И именно поэтому я чувствовал себя производным от них, работая над страницами. Я не знаю, как бы я себя чувствовал, если бы мне так много писал тот на кого я хочу быть похожим.
У меня все еще есть банк, который я систематически посещаю, чтобы посмотреть в буквальном смысле на последние доллары, оставшиеся на моем счету. Я делаю это для того, чтобы знать, что у меня есть деньги в общественном учреждении. И потому что банкоматы обладают харизмой, которая до сих пор говорит со мной.
Я работаю над этим дневником, в то время как труп лежит в десяти футах от меня. Я удивляюсь этому факту. В двенадцати футах. Они сказали, что я не соответствую требованиям, и они разжаловали меня в "низшую валюту”. Я превратился в незначительный технический элемент фирмы, технический факт. У нас с ними была общая работа, и я принял это. Затем они уволили меня без предупреждения и выходного пособия. И я принял это.
Один из моих симптомов – взбалмошное поведение и крайняя рассеянность. Этот синдром известен на Гаити и в Восточной Африке как "безумный порыв”. В современном мире все общее. Какое же это несчастье, если его нельзя разделить с другими?
Я не читал для удовольствия, даже когда был ребенком. Я никогда не читал в свое удовольствие. Понимайте как хотите. Я думаю о себе слишком много. Я изучаю себя, и это вызывает у меня отвращение, но это все что мне нужно. Есть я, и ничего кроме. Мое так называемое эго – мудреная штука, которая вероятно не так сильно отличается от вашего, но в тоже время я уверенно могу сказать, что оно энергичное и взрывается от значительности и имеет крупные победы и поражения. У меня есть велотренажер без педали, который кто-то выбросил на улицу.
У меня всегда под рукой сигареты. Я хочу ощущать себя, как писатель с сигаретой. В пачке всегда есть частички табака, которые я тут же слизываю. Мне захотелось понюхать дыхание покойника, он курил сигару неделю назад в Лондоне. Через день я еще больше убедился, что не смогу сделать это. Но потом я все-таки сделал это. Теперь я должен вспомнить почему.
Я думал, что провел бы некоторое количество лет в написании десяти тысяч страниц, а затем, вам придется читать это – литература жизни бодрствует и спит, и мечты тоже, и маленькие воспоминания, и все жалкие привычки и утаивания, включая все, что существует вне меня. Но впервые в эту минуту я осознал, что все мысли и произведения в мире не опишут того, что я почувствовал в тот ужасный момент, когда я выстрелил из пистолета и он упал. Так что же осталось, о чем стоит поговорить?
Машина пересекла авеню в сторону Вест-сайда и сбавив скорость, двигалвсь через пешеходный переход на красный свет светофора, расталкивая толпы пешеходов.
Голос Торвала вещал, что где-то впереди водопроводная авария.
Эрик увидел своих охранников, по одному с каждой стороны лимузина, которые шли размеренным шагом, одетые в одинаковые синие пиджаки, серые брюки и водолазку.
Один из мониторов показывал столб ржавой грязи, высоко бьющей из отверстия в земле. Ему это понравилось. Другие экраны показывал движение денег. Ряды диаграмм были горизонтальными, а гистограммы прыгали вверх и вниз. Он знал, что там было что-то, что никто не обнаружит, диаграмма, скрытая по своей природе. Скачок в наглядной формулировке, выходящий за рамки стандартной модели технического анализа. Должен быть способ объяснить изменение йены.
Он был голоден. Были дни, когда он хотел есть все время, говорил с людьми, а думал о мясе. Он перестал смотреть на мониторы и взглянул на улицу. Это был богатый район и он опустил окно, рассматривая происходящее на улице. Почти в каждом магазине были ювелирные украшения на витрине, и зазывалы работали по обе стороны улицы, скользя между бронированными грузовиками банка и частными охранными микроавтобусами. Люди смотрели на швейцарские часы и ели в закусочных.
Автомобиль полз как черепаха. Хасиды в сюртуках и высоких войлочных шляпах стояли у входа и разговаривали, казалось мужчины в очках с оправой и густыми белыми бородами, укрылись от суеты улицы. Сотни миллионов долларов каждый день двигались туда и обратно в этих стенах. Деньги, что такое деньги?? Сама сущность понятия была настолько устарелой, что Эрик даже не знал, как думать о них. Деньги - они тверды, блестящи и многогранны. Он никогда не обращал на них внимания, он не знал им счета. Раньше понятие денег ему казалось не самым главным, даже последним понятием в его жизни, но сейчас он видел все по-другому - так, как это есть на самом деле. И деньги были главными, деньги правили миром. Деньги, купюры - они трехмерны, они во всем, что нас окружает. Люди носят деньги и распространяют их. Люди снимают деньги только когда спят или занимаются сексом, но они опять же одевают их для секса или чтобы умереть. Люди носят деньги даже мертвые и погребенные.
На улице было много хасидов - это молодые люди в темных костюмах и фетровых шляпах с бледными и пустыми лицами. Люди, которые, как он думал, видели только друг друга, они исчезали в магазинах или спускались вниз в метро. Он знал, что торговцы и огранщики сидели в задних комнатах, хотя ему было интересно, когда же были заключены сделки, которые сопровождались рукопожатием и еврейским благословением. Он осознал, что Нижний Ист-Сайд был похож на улицу 1920-х годов, алмазный центр Европы перед началом Второй Мировой войны. Что-то типа Амстердама и Антверпена. Он знал историю. На тротуаре сидела женщина с ребенком, жалостно просящая милостыню. Она говорила на языке, который был ему не знаком.. Он знал несколько языков, но не этот. Она как будто приросла к этому участку бетона. Возможно, ее ребенок родился тут же под знаком "Парковка запрещена”, где стояли грузовики FedEx и UPS. Чернокожие носили вывески и шептали что-то по-африкански. Деньги за золото и бриллианты. Кольца, монеты, жемчуг, ювелирные украшения по оптовой цене, антикварные ювелирные изделия. Это был базар, еврейское поселение. Здесь были торгаши, сплетники, торговцы всяким хламом, дилеры и все они вели случайные разговоры. Эта улица была оскорблением для факта самого будущего. Но он откликнулся на это. Он чувствовал это каждым рецептором, каждой клеточкой своего мозга.
Машина остановилась, он вышел из нее и потянулся. Уличное движение впереди было похоже на длинный мерцающий жидкий поток, работающего в холостую металла. Торвал шел по направлению к ним.
"Необходимо изменить маршрут”
"Этого требует ситуация?”
"Да. Во-первых, потому что впереди на улице наводнение, хаос. Во-вторых, президент и его местонахождение. Он движется. И куда бы он ни поехал, наш спутниковый приемник показывает волновой эффект в уличном движении, который может стать причиной столпотворения. В-третьих, похоронная процессия в центре города и теперь движется на запад. Эта процессия состоит из множества транспортных средств и пеших плакальщиков. И наконец, в-четвертых, наблюдается неизбежная странная активность в этом районе.”
"Активность?”
"Неминуемая, природа которой пока неизвестна. Служба безопасности говорит "будьте осторожны.”
Торвал ждал ответа. Эрик смотрел мимо него на большие витрины одного из многих магазинов на улице, в котором не были выставлены ряды драгоценных металлов и камней. Он чувствовал неустанное движение улицы вокруг него, люди, проходящие мимо друг друга, как запрограммированные роботы с жестами и танцами. Они пытались идти не нарушая шаг, потому что нарушение шага это проявление слабости, но они вынуждены были иногда отступать в сторону и останавливаться и почти всегда отводить взгляд. Зрительный контакт – это очень деликатный вопрос. Четверть секунды, когда они делились взглядами, нарушала все договоренности, которые заставляли город функционировать. Кто кому уступает дорогу? Кто смотрит или не смотрит на кого? Какой уровень обиды определяет касание? Никто не хотел, чтобы его касались. Тут существовал пакт о неприкосновенности. Даже здесь, в сутолоке старых культур, тактильные контакты с прохожими, охранниками, покупателями, просто блуждающими дураками, были неприемлемы. Люди не должны касаться друг друга.
Он стоял в поэтичной нише в книжном магазине Gotham Book Mart, листая небольшие брошюры. Он всегда пролистывал тонкие книжки, толщиной в полпальца или меньше, выбирая для чтения поэмы, основанные на размерности стиха. Он искал поэмы в четыре, пять или шесть линий. Он тщательно рассматривал такие поэмы, вдумываясь в каждый намек, и его чувства, казалось, плавают среди белого пространства линий. На страницах были отметки. Белый – был жизненно важен для души стиха.
Клаксоны звучали на западе, электрический звон машин экстренных служб, которые иногда называют машинами скорой помощи, застряли в дорожном движении.
Женщина прошла мимо него, и он обернулся, чтобы посмотреть, но было слишком поздно. Эрик не разглядел, была ли это женщина вообще. Он не видел, как она вошла в заднюю комнату, но знал, что она вошла. Он также знал, что должен следовать за Торвалом, который не пошел с ним в магазин. Один из помощников находился перед входной дверью, женщина в магазине коротко бросила взгляд с книги на него.
