Космополис. Часть 1. Глава 2

Автомобиль столкнулся с пробкой прежде, чем достиг Второго авеню. Он сидел в мягком кресле с невысокой спинкой, в задней части салона автомобиля и рядом дисплеев. Отображалась мешанина данных на каждом экране, текущие символы и альпийские диаграммы, многоцветно пульсировали. Он впитывал этот материал пару долгих секунд, игнорируя звуки речи, которые исходили от лакированной головы. Там была даже СВЧ и кардиомонитор. Он смотрел в крутящуюся по сторонам скрытую камеру, а камера смотрела на него. Он должен был сидеть здесь в ограниченном пространстве, но теперь с этим покончено. Ему не нужно было ни к чему прикасаться. Он мог голосом привести большинство систем в действие или поднести руку к экрану и сделать его пустым.

Такси прижалось рядом, водитель нажал на клаксон. Это отозвалось сотнями других сигналов.
Шинер зашевелился в откидном сиденье рядом с баром, лицом назад. Он пил свежевыжатый апельсиновый сок через пластиковую соломинку, которая торчала из стакана под тупым углом. Он казалось насвистывал что-то в соломинку в промежутке между втягиванием жидкости.

Эрик сказал, "Что?”
Шинер поднял голову.

"У тебя бывает иногда такое чувство, что ты не знаешь что происходит?” сказал он.

"Должен ли я спросить что ты хотел этим сказать?”
Шинер сказал это сквозь свою соломинку, как через встроенное переговорное устройство.

"Весь этот оптимизм, веся эта шумиха и рост. Это случается как взрыв. То и это одновременно. Я вытянул руку и что я чувствую? Я знаю, есть тысячи вещей, которые ты анализируешь каждые десять минут. Схемы, коэффициенты, индексы, целые карты информации. Я люблю информацию. Это наша беспечная жизнь. Это гребаное чудо. И у нас есть смысл в жизни. Люди едят и спят в тени того что мы делаем. Но в то же время, что?”

Последовала долгая пауза. Он наконец посмотрел на Шинера. Что он сказал человеку? Это не прямое замечание, но жестоко и язвительно. Фактически он ничего не сказал.

Они сидели в пучине ревущих клаксонов. Было что-то в этом шуме, что он не хотел чтобы исчезло. Это был оттенок фундаментальной боли, плач настолько древний, что звучал как первобытный. Он подумал о людях в набедренных повязках, орущих ритуальные обряды, ячейки общества, основанные, чтобы убивать и есть. Сырое мясо. Это был зов, страшная нужда. Холодильник охлаждал напитки сегодня. Не было ничего убедительного в микроволновке.

Шинер сказал, "Есть какая-то особая причина того, что мы в машине, а не в офисе сейчас?”

"Как ты догадался, что мы в машине, а не в офисе?”

"Если я отвечу на этот вопрос.”

"Основываясь на каких предположениях?”

"Я знаю, я скажу что-то наполовину умное, но в основном пустое и ошибочное в некотором роде. Затем вам станет жалко меня, что я вообще родился.”

"Мы в машине, потому что я еду стричься.”

"Пригласи парикмахера в офис. Пусть подстрижет тебя там. Или пригласи парикмахера в машину. Подстригись и езжай в офис.”

"Стрижка это что. Ассоциации. Календарь на стене. Зеркала повсюду. Здесь нет парикмахерского кресла. Ничего не крутится, кроме скрытой камеры.”

Он сменил положение в кресле и проверил настройки камеры видеонаблюдения. Его изображение доступно почти все время, видео распространялось по всему миру из автомобиля, самолета, офиса и отдельных мест в его квартире. Но есть вопросы безопасности, и камера теперь работает по замкнутому контуру. Медсестра и двое вооруженных охранников постоянно следили за тремя мониторами в комнате без окон в офисе. Слово "офис” теперь устарело. Это пустое слово.

Он мельком взгялнул в окно слева от себя. У него заняло мгновение понять, что он знал женщину на заднем сиденье такси, что ехало рядом. Она была его женой двадцать два дня, Элис Шифрин, поэт который имел право крови на легендарную Шифрин, собирал богатство Европы и мира.

Он произнес заранее закодированную фразу Торвалу. Затем он вышел на улицу и постучал в окно такси. Она улыбнулась ему, удивившись. Она была одета в стиле середины двадцатых годов, точеные черты лица, большие и невинные глаза. Ее красота имела элемент отчужденности. Это было интригующе, а может быть и нет. Ее голова выдавалась немного вперед на тонкой длинной шее. Она неожиданно засмеялась, и ему нравилось как она положила палец на свои губы, когда хотела быть задумчивой. Ее поэзия была дерьмом.

Она скользнула глубже в такси, и он сел рядом с ней. Гудки стихли и возобновились с ритуальной цикличностью. Затем такси поехало по диагонали через перекресток в точке к западу от Второй авеню, где они достигли другого тупика, и Торвал трясся сзади.

"Где твоя машина?”

"Мы кажется потеряли ее”, сказала она. "Я бы предложила тебе проехаться.”

"Я не могу. Совершенно точно. Я знаю, что ты работаешь по дороге. А мне нравится такси. Я не сильна в географии и изучаю вещи спрашивая водителей откуда они родом.”

"Они пришли из ужаса и отчаяния.”

"Да, именно. Узнаешь о странах, где происходят беспорядки при поездке в такси.”

"Я не видел тебя какое-то время. Я искал тебя сегодня утром.”

Он снял очки для большего эффекта. Она посмотрела ему в лицо. Она смотрела непрерывно, фиксируя свое внимание. "Твои глаза голубые”, сказала она.

Он поднял ее руку и поднес к лицу, понюхал и лизнул. У сикха водителя за рулем отсутствовал палец. Эрик рассматривал обрубок, впечатляет, серьезная вещь, телесное увечье, что несет отпечаток истории и боли.

"Еще не завтракала?”

"Нет”, сказала она.

"Хорошо. Я бы съел что-нибудь жирное и требующее продолжительного жевания.”

"Ты никогда не говорил мне, что у тебя голубые глаза.”

Он услышал статичность в ее смехе. Он немного укусил ее большой палец открыл дверь, и вышел из такси на тротуар пошел к кофейне на углу.

Он сел спиной к стене, наблюдая как Торвал расположился рядом с входной дверью. Место было переполнено людьми. Он слышал случайные слова на французском и сомалийском, просачивающиеся сквозь окружающий шум. Кофейня была расположена в конце 47-й street. Темнокожие женщины в одежде цвета слоновой кости шли к изгибу реки к Секретариату ООН. Жилые высотки, которые называли Mole и Octavia. Там были ирландские няни, гуляющие с колясками в парке. И Элис, конечно, швейцарка или что-то типа того, сидела напротив за столом.

"О чем поговорим?” сказала она.
Он сидел перед тарелкой блинов и сосисок, ждал, когда кусок масла растопится и потечет, чтобы он мог использовать вилку, чтобы обмакнуть блин в вялый сироп, а затем смотрел как отметки, сделанные зубцами, медленно пропитываются сиропом. Он понял, что ее вопрос был серьезным.

"Нам нужна вертолетная площадка на крыше. Я приобрел права на воздушное пространство, но до сих пор есть разногласия по разделению на зоны. Разве ты не хочешь есть?”

Кажется еда заставила ее отодвинуться назад. Зеленый чай и тост стояли нетронутые перед ней.

"Удобная площадка для обстрела рядом с лифтом банка. Давай поговорим о нас.”

"Ты и я. Мы здесь. Можно вполне.”

"Когда мы снова собираемся заняться сексом?”

"Займемся, я обещаю” сказала она.

"Нет-нет, не сейчас.”

"Когда я работаю, ты видишь. Энергия очень ценна.”

"Когда ты пишешь.”

"Да”.

"Где ты это делаешь? Я искал тебя, Элис.”

Он увидел как Торвал пошевелил губами в тридцати метрах от него. Он говорил в микрофон у него в петлице. Он носил устройство за ухом. Гарнитура мобильного телефона висела на ремешке под пиджаком, недалеко от управляемого голосом огнестрельного оружия, чешского производства, другая эмблема международного развития района.
"Я вечно куда-нибудь заверну. Я всегда так делала. Моя мама имела обыкновение посылать людей, чтобы найти меня”, сказала она. "Служанки и садовники прочесывали дома и территории. Она думала, что я как в воду канула.”

"Мне нравится твоя мать. У тебя ее грудь.”

"Ее грудь.”

"Замечательные стоящие сиськи”, сказал он.

Он ел быстро заглатывая пищу. Затем он съел ее еду. Он думал, что может почувствовать как глюкоза насыщает клетки, питая другие потребности организма. Он кивнул владельцу заведения, греку из Самоса, который помахал из-за прилавка. Ему нравилось приходить сюда, потому что Торвал этого не хотел.

"Скажи мне вот что. Куда ты пойдешь теперь?” сказала она. "На встречу в кем-нибудь? К себе в офис? Где твой офис? Что именно ты будешь делать?”

Она посмотрела на него сквозь пальцы, пряча улыбку.
"Ты знаешь свое дело. Я думаю, это то, что ты делаешь” сказала она. "Я думаю ты посвятил себя знанию. Я думаю ты получаешь информацию и превращаешь ее во что-то колоссальное и ужасное. Ты опасный человек. Ты согласен? Пророк.”

Он смотрел, как Торвал прислонил руку к голове, слушая человека, говорящего в устройство в ухе. Он знал, что это устройство уже устарело. Это было устаревшей структурой. Может быть пистолет пока еще не устарел. Но слово само по себе унесло ветром.

Он стоял у машины, припаркованной незаконно, и слушал Торвала.

"Сообщение из центра. Есть реальная угроза. Не расходиться. Это означает проезд через город.”

"У нас многочисленные угрозы. Все заслуживает доверия. Я все еще стою здесь.”

"Не представляет угрозы для вашей безопасности. Для него.”

"Кто это такой?”

"Президент. Это означает, что проезда через город не будет, можем весело провести день, с печеньем и молоком.”

Он обнаружил, что присутствие дородного соседа Торвала было провокацией. Он был коренастный и узловатый. У него было тело тяжелого погрузчика, он то стоял, то сидел на корточках. Его манера держать себя была тупой провокацией, с серьезной настороженностью, что коренастые мужчины приведут задачу в исполнение.

"Люди по-прежнему стреляют в президентов? Я думал есть более привлекательные цели”, сказал он.

Он подбирал охранников с устойчивым темпераментом. Торвал не соответствовал шаблону. Временами он был ироничным, временами слегка презрителен к стандартным процедурам. Затем его голова. Было что-то в его бритой голове и неправильной посадке глаз, что несло вывод о прочно укоренившимся гневе. Его работа состояла в том, чтобы быть избирательным относительно его конфронтации, а не поголовно ненавидеть безликий мир.

Он обнаружил, что Торвал прекратил звать его мистер Паркер. Он никак не звал его сейчас. Это упущение оставляло достаточное место в характере человека, чтобы плохо работать.

Он осознал, что Элис ушла. Он забыл спросить, куда она направляется.

"В следующем квартале есть два парикмахерских салона. Раз, два.” сказал Торвал. "Нет необходимости ехать через весь город. Обстановка нестабильная.”

Люди спешили мимо, другие спешили уйти с улицы, бесконечное число неизвестных лиц, двадцать одна жизнь в секунду, как состязание по спортивной ходьбе отражались в их лицах и цветах кожи, брызги краткого бытия.
Они были здесь, чтобы показать, что ты не должен смотреть на них.

Майкл Чин сидел сейчас в откидном кресле, его валютный аналитик, спокойный образец определенного размера беспокойства.

"Я знаю эту улыбку, Майкл”.

"Я думаю йена. Я имею ввиду есть основания полагать, что мы, возможно, инвестируем слишком опрометчиво.”

"Пора повернуть назад.”

"Да. Я знаю. Так всегда.”

"Опрометчиво ты думаешь, видишь.”

"То, что происходит, нет в диаграммах.”

"Есть в диаграммах. Ищите усерднее. Не доверяйте стандартным моделям. Думайте шире, вне границ. Йена утверждается. Прочитайте. Затем скачок.”

"Мы делаем ставки здесь по-крупному.”

"Я знаю эту улыбку. Я хочу уважать ее. Но йена не может подняться выше.”

"Мы заимствуем огромные, огромные суммы.”

"Любое нападение на границы восприятия покажется на первый взгляд безрассудством.”