Космополис. Часть 2. Глава 3
"Его что застрелили?”
Впереди клином ехали полицейские на мотоциклах. Следом ехали два частных микроавтобуса с охраной и сбоку полицейский автомобиль. Было все совершенно ясно, еще один мертвый рэппер, которого застрелили, потому что он отказался платить феодальную дань некоторым норовистым личностям, как дань уважения или из-за денег или женщин. Это был день, когда влиятельные люди внезапно встречали свой жалкий конец.
« У Брута Фез уже многие годы были проблемы с сердцем. Начиная со старших классов. Он постоянно был на учете у кардиологов и постоянным клиентом целителей. Его сердце изнашивалось. Это даже не страх перед маньяком в темном переулке. Этот человек не мог дышать полной грудью с 17 лет, он жил в постоянном страхе того, что его сердце может остановиться в любую секунду.”
Следом ехали машины с цветами, десять из них, наклонились под тяжестью белых роз, колышущихся на ветру. Катафалк ехал следом, открытая машина, в задней части которой лежал Фес, гроб был наклонен под углом вверх, чтобы видно было тело, повсюду были цветы асфодели, чувственно розовые, цветы ада, в них души умерших обрели свой покой.
Голос умершего звучал откуда-то из дальнего конца процессии, пение под аккомпанемент фисгармонии и ручных барабанов звучало то сильно, то слабо, нарушая плавность ритма и создавая ощущение остроты и взволнованности.
"Надеюсь ты не разочарован?”, спросил Козмо.
"Разочарован.”
"Этого человека не застрелили. Надеюсь, он не разочаровал тебя из-за этого. Смерть была по естественным причинам. Вот это разочарование.” Козмо ткнул пальцем через плечо. "Что случилось с твоим лимузином? Позволяешь прекрасной машине деградировать в общественных местах? Это скандал, чувак.”
"Все на свете – скандал. Смерть – это тоже скандал. Все мы в итоге сыграем в ящик.”
"Я слышу голоса в ночи. Потому что я знаю, что не сам говорю это.”
Множество женщин в хиджабах и джелобах шли рядом с лимузином, руки окрашены хной, босиком, и причитали. Козмо ударил себя в грудь снова, тоже сделал и Эрик. Он подумал о том, что его друг производит впечатление спокойного, уверенного в себе человека, у него была густая борода и одет он был в длинный белый шелковый восточный халат с капюшоном, откинутым назад, и красная феска на голове была стильно наклонена, и было настолько впечатляюще для человека, слышать собственные вокальные аранжировки древней суффийской музыки, и рэп на пенджабском языке, языке урду и негритянском английском.
"Поймать пулю легко, пытался семь раз, сейчас я просто одинокий поэт, сочиняющий песню.” – звучала его песня…
Толпа была большой и притихшей, заполнившей тротуары, и люди в пижамах смотрели из окон многоквартирных домов. Четыре личных телохранителя Феса сопровождали катафалк, они шли медленно с каждой стороны автомобиля. Они были одеты по-западному, в черных костюмах и галстуках, начищенных ботинках, с боевым оружием в кобуре на груди.
Эрику это понравилось. Телохранители, даже на похоронах.
Вскоре вышли брейкдансеры, в тертых джинсах и кроссовках. Они танцевали в память о погибшем Раймонде Газерсе из Бронкса. Он был довольно известным брейкером. Это были его одногодки, правда сейчас им было за тридцать. Шесть человек сделали шесть линий вдоль улицы. После стольких лет они вернулись сюда повторить свои верчения, прокрутки и невероятные вращения на голове.
"Спроси меня, нравится ли мне это дерьмо”, сказал Козмо.
Но энергия и ослепительный блеск привнесли какую-то меланхолию в толпу, скорее сожаление, чем возбуждение. Даже молодые люди выглядели подавленными, сверх почтительными. Брейкдансеры крутились на локтях параллельно земле в горизонтальном безумстве.
"Горе должно быть мощное,” подумал Эрик. Но толпа все еще училась, как оплакивать такого необыкновенного рэппера как Фес, который смешивал языки, темпы и темы. Только Козмо был жив и танцевал поппинг.
"Поскольку я такой большой ретро-ниггер, я должен любить то, что вижу. Потому что это то, что я даже не мечтал сделать в моей жалкой жизни на земле.” – пел Фес.
Да, они крутились на головах, тело вертикально и ноги немного раскинуты и один из танцоров хлопнул руками за спиной. Эрик подумал, что в этом есть что-то мистическое, далеко за пределами человеческого понимания, полусумасшедшая страсть в пустыне. Насколько он потерян для мира, здесь в дыму и смоге Девятой авеню.
Затем шли друзья и семья, в тридцати шести длинных лимузинах, по три в ряд. Мэр и комиссар полиции и десятки членов Конгресса, и чернокожие матери, чьи сыновья были убиты полицией, и приятели-рэпперы в середине толпы людей. Были там и руководители СМИ, иностранные представители, люди кино и телевидения, все смешалось здесь, люди разных религий в своих одеждах, в рясах, кимоно, сандалиях, сутанах.
Четыре вертолета новостных каналов пролетели над головами.
"Ему нравилось, что рядом с ним всегда находился священник”, сказал Козмо. "Однажды он появился в моем офисе с имамом и двумя мормонами из Юты в костюмах. Он всегда прощал себя, поэтому мог молиться.”
"Он жил в минарете какое-то время, в Лос-Анджелесе.”
"Я слышал об этом.”
"Я однажды пришел к нему. Он построил минарет рядом с домом и потом переехал из дома в минарет.”
Голос убитого становился громче, подъехал грузовик из которого звучал голос. Его лучшие песни были сенсационными, даже те, которые были не так хороши. На фоне его голоса, звук хлопанья в ладоши хора становился громче, и импровизированные ритмы голоса Феса звучали безрассудно и неустойчиво. Раздавались громкие возгласы молитв, вопли и городской шум. Звуки хлопков в ладоши были записаны на пленку и оглушали людей в лимузинах и толпу на тротуаре, и это добавляло ночи ярких эмоций, радость от опьяняющей целостности, он и они, мертвец и временно живые.
Ряд пожилых католических монахинь в полном облачении читали молитвы. Он обратил внимание, что здесь были также учителя начальных классов.
Голос Феса раздавался все громче и быстрее, на Урду, на грязном английском, и был пронизан криками женщин в хоре. Во всем этом чувствовалось упоение, неистовый восторг, и что-то еще невыразимое, выходящее за грань, исчез всякий смысл, ничего не осталось, кроме харизматичности речи, слова распространялись сами по себе, без барабанов, хлопков в ладоши и криков женщин.
Голоса наконец-то стихли. Люди подумали, что мероприятие закончилось. Они вздрагивали и были истощены. Восторг Эрика сошел на нет, он казался священным и уместным здесь. Он чувствовал себя опустошенным, кроме чувства исключительной тишины, безысходности, которые воспринимались бескорыстно и свободно.
Потом он подумал о своих собственных похоронах. Он чувствовал себя ничтожным и жалким. Стоит ли беспокоиться тогда о телохранителях? Сколько должно их быть? Три или четыре? Какие мероприятия должны проходить на его похоронах, чтобы они хоть отдаленно напоминали то, что происходит здесь? Кто придет посмотреть на него мертвого? (труп должны хорошо забальзамировать, чтоб все соответствовало.)
Люди которых он раздавил, люди которых он разорил придут, чтоб удовлетворить свою злость и ненависть. Те, которые будут стоять вокруг его гроба и злорадствовать - они будут стеной зависти и явного гнева. Он будет лишь напудренным телом в саркофаге, мумией. Этим людям достаточно будет жить, лишь для того, чтобы смотреть на его бездыханное тело и глумиться. Было удручающе думать об этой коллекции скорбящих. Это было зрелище, которым он не мог управлять.
Похороны еще не закончились. Потому что пришли дервиши, повинуясь слабому зову единственной флейты. Это были тощие мужчины в туниках, длинных расклешенных юбках, желтых конусообразных шапках «куллох». Они крутились, медленно поворачивались, широко раскинув руки. Сейчас хриплый голос Брута Феса, без аккомпанемента, медленно, напевно читал рэп. Эрик такого раньше не слышал.
"Малый всегда думал, что он умнее системы. Принц улицы привык все делать по-своему. Но он знал очень мудрую поговорку: «Никогда не говори никогда.»
Молодой брейкер танцевал на улице на свой страх и риск. Его арестовывали и избивали множество раз. Он танцевал у метро, зарабатывая деньги себе на еду. Его воспоминания в каждой строчке. Шикарные женщины были ему не доступны и только теперь он начал понимать в чем смысл бытия.
"Первые лучи появляются на Востоке, а вечно плачущие души теряются в мраке тьмы"
В его стихах четко отслеживалась суффийская традиция. Он боролся за то, чтоб стать не просто уличным попрошайкой, не просто уличным реппером, сочиняющим на ходу всякую ерунду. Он пел свой анти-меттер реп( как он сам называл его), он учил языки и традиции, которые были ему близки и естественны, не заключенные в тайну и зарубежье. Только, то что он чувствовал в своей крови.
"О Господь! О человек, который живет в бесконечности. Ты быстро забираешь последнее у молящегося".
Богатство, слава в сотнях стран, бронированные автомобили и телохранители, красивые женщины, да, снова о них, они теперь легкодоступны. Еще одно благословение плоти, женщины в чадре и в обтягивающих джинсах, лежащие в шикарных кроватях с балдахинами, накрашенные и совсем обычные, без капли макияжа Он немного горестно пел об этом. Еще до смерти ему приснился вещий сон, который предсказало ему угасающее сердце.
"Человек в залитой светом комнате рассказал мне об этом. Как будто бы серебром леденящей правды сковало мою страдающую душу. Она пыталась вырваться через мой рот, но я стиснул свои золотые зубы и не отпустил ее."
На улице было около 20 дервишей. Они были настолько архетипны. Возможно, что-то из самых ранних прототипов. Может все из-за позы брейкдансеров, все лица подняты к небу. Последние слова Феза сводились к тому, что нет ничего привлекательного в том, чтоб умереть молодым.
"Позволь мне стать тем кем я был. Дурачком, не умеющим рифмовать. Я потеряю талант, но останусь жить.»
0
