Глава 15. Большее, меньшее.

Все приливы, вне зависимости от того, сколь сильны и темны отливы, подчиняются луне. Под ее приказом они с неохотой должны вернуть то, что получили или украли. Так было всегда: бесконечный цикл затопления и высвобождения, кораблекрушений и спасений - странная гравитационная цепь крепко связывала мрачную Землю и ее белую бледную любовницу.

Пойманная и сдерживаемая ревнивой силой тяги после долгого плавания во власти жестокого безразличного океана Белла глубоко вдохнула воздух, медленно выплывая на берег белого хлопкового песка на кровати Эдварда.

Волны накатывали на нее и переворачивали на живот, и она лежала с наполовину прикрытыми глазами, сознание ее было гладкое и темное словно галька, а кожа отшлифована солью и мятой.

Она дрейфовала очень долго - возможно дольше, чем понимала, возможно много-много лет, но теперь наконец-то почувствовала блистающее рубиновое вращение крови в своих венах. Теперь она была живой - она очень отчетливо это понимала. Размеренное раскачивание ее сердца стало достаточным доказательством этого. Она не утонула, но жжение в легких заставило ее подумать, что она была близка к этому.

Сквозь ресницы она ничего не видела, кроме вязких кремовых простыней, и пыталась избавиться от странного болезненного грохота, эхом отбивающим в ее голове и дезориентирующим настолько, что решить, почему ее подсознание так изношено, она не могла. Она почувствовала, будто острый наконечник стрелы прижался к ее животу, и шумно задышала, пока это ощущение не унялось хоть немного.

Все внутри нее скрутилось в тугой узел, словно ее ранили, а теперь рана зажила.

Каждая клеточка ее тела была измождена. Тело ее покорно отчитывалось перед мозгом, но она узнала эти признаки с утомленным отвлечением хозяина кладбища, забывая об их совершенствовании, хотя обязана была попробовать.

Смутно она понимала, что горячие руки, изнывающе медленно поглаживающие ее вверх и вниз по спине и оставляющие дюйм за дюймом теплую дрожь, пробуждают ее кожу. Каждое нервное окончание зажглось как свеча с именинного торта, обязанная затухнуть, но продолжающая тлеть.

Каждый крошечный волосок на ее коже ожидающе приподнялся навстречу рукам только для того, чтобы оказаться приглаженным ногтями, мягко по спирали поцарапывающим ее плоть, будто вознаграждая за податливое сотрудничество.

Эти самые руки с огрубевшей кожей, но такие нежные, скользили веером по ее спине, как нарисованные крылья; большие пальцы прижимались сильнее, проводя линии вдоль утонченных впадинок на ее спине, и она почувствовала, как сжимаются пальчики ее ног в ответ.

Жар разлился по ее телу от невыносимого солнца, и она испугалась, что медленно обгорит. Во рту внезапно пересохло - от жажды или еще чего-то, но уверена она не была.

Она почувствовала, как ее волосы тщательно расчесывают и встряхивают, и темные яркие воспоминания осветились заливающимся пламенем, от чего ее сердце заныло, но она отвернулась от мерцания.

Она была не готова думать или вспоминать. Тело ее задрожало глубоко, разрушающе, когда тяжелую массу отвели от шеи и губы начали осыпать ее затылок глубокими и жаркими поцелуями - каждый был медленнее предыдущего.

В промежутках между биениями сердца, она слышала, как разговаривает с ней ее спаситель - такой расплывчатый и далекий, что ей показалось, будто это иностранная речь звучит по полунастроенному радио, но подтекст и тон были бесспорны - темные глухие слова о страсти и желании, дрожащие от страха. Она закрыла глаза, утихомиривая сердце и пытаясь расслышать или понять. Но бесполезно.

Она постаралась собрать всю бывшую в ней силу и повернула голову.

И снова попыталась сфокусировать затуманенный взор. Вначале - на хлопковой сетке. Ее глаза, коричневое золото римских монет, изо всех сил пытались привыкнуть к свету, проникающему и постепенно освещающему грани ее сознания.

Лаская ее талию и округлые изгибы, руки продолжали пробуждать ее, уговаривая вернуться к спутанному мышлению, с коим она боролась, и на сей раз спустились по ее ногам вниз, приводя синапсы мозга в жизнь. Ощущение, сродни булавкам и иглам, но больше похожем на перья и когти, медленно прошлось по ее телу: от сводов стопы, ног, по позвоночнику, и ее сознание наконец-то обрело последовательность.

Я… тяжело… не могу пошевелиться, - поняла она, и руки, нежно скользившие по ее плоти, приподняли ее обмякшую руку и пошевелили пальцы. Она почувствовала жаркое дыхание на своем плече и услышала звук, показавшийся ей смехом или вздохом.

Пока не могу… - удалось мысленно произнести ей, посылая сообщение в темноту белым конвертом, просунутым под темную дверь, как вдруг что-то тяжелое, словно цемент, пригнуло ее кожу, и усталость одолела ее.

Ей снилось, что она засыпает в теплых, тяжелых руках часов, тикающих напротив ее уха.

*o*o*o*o*o*o

Выползая из темноты, Белла приоткрыла веки, чувствуя опускающееся отчаяние в костях. Она желала навсегда остаться в этом месте, в этом времени, не представать перед зубами и когтями внешнего мира. Она цеплялась за темный якорь сна, чувствуя, как ее поднимают на бодрствующую поверхность, и попыталась соскользнуть.

Помогите… - подумала она, прижимая ресницы к предплечью, и почувствовала тепло, которое посчитала само собой разумеющимся, и пронесшийся по ней холодный воздух. Одеяло приподнялось и опустилось на нее, успокаивая ее кожу, но оставляя ледяные ванильные мурашки.

Белла ощутила, как вернулось восхитительное тепло, и благодарственно мурлыкнула. Она ощутила, как ее медленно переворачивают на спину, как ее конечности приподнимают и аккуратно укладывают, как к ее скулам нежно прижимается что-то мягкое. Затем она ничего не почувствовала: ни контакта, ни тепла, ни сладко-кислого покалывания. Нежные слова прервались. Клеточки ее тела воскликнули от разочарования.

Наконец, тишина прервалась, и она услышала его голос.

Он хрипло шептал ей на ухо слова, всегда готовые соскользнуть с ее языка - слова, которые всегда были при ней, пока она дрожала в черных пустых комнатах все эти невыразительные года, когда покинула этот дом.

- Вернись ко мне, - прошептал Эдвард мягко, хрипло, способный издавать слова, и удивился, что его голос не был похожим на завывание дикого зверя.

*o*o*o*o*o*o

Пока Белла блуждала среди диковинных пейзажей в своих снах, Эдвард, лежа с открытыми глазами, вспоминал, как раньше, когда они были подростками, он по ночам поднимался в ее комнату. Воспоминания эти были так же ярки, как будто он только что сделал это, почти почувствовав узкий подоконник под своими бедрами.

Визит к ней, спящей, был компульсией, тем, чем он не мог управлять. Хотя все больше и больше кренившаяся водосточная труба и растущие под ней кустарники каждый раз предупреждали его, что эта попытка может стать последней, он все равно закидывал ногу на подоконник с болезненно виноватым триумфом.

Он снимал кроссовки и привидением прокрадывался в ее комнату, бросая на ее лицо черную тень, поднимая небесное облако ватного одеяла и нежно укутывая ее. Он, полностью одетый, укладывался на пышный белый зефир кровати, чувствуя в груди странное ощущение - боль или облегчение. Прижимаясь прохладным лицом к ее шее, он умолял, чтобы глухой стук его сердца не разбудил ее. На его ладонях виднелась красная ржавчина от водосточной трубы, и он морщил нос от острого запаха меди.

Как и сейчас, все прежние годы, он обнимал ее и бережно убаюкивал, пока матрац опускался и дрожал под ним, ближе прижимая его к ее теплому жару.

Затем он ласкал внутренний изгиб ее руки так, как будто играл на арфе, хотя то, что он проскальзывал в ее кровать после полуночи, как коварный старший брат Питера Пэна, едва ли можно было назвать ангельским поступком.

Иногда, в лучшие ночи, ей снился он, и именно это постоянно заставляло его возвращаться, испытывая ночную тягу к ее плоти и приоткрытому хранилищу ее мыслей.

Каждое утро, когда она, слабо сражаясь, пыталась вынырнуть из-под его руки и бросала на него неудивленный взгляд, он уверенно решал, что этот раз станет последним. Он воздерживался от горькой глупости легкомысленным замечанием, приводящим ее к угрюмому выражению лица и болезненному вдоху.

Удивилась ли она сегодня, узнав о своей власти?

Столько ночей он с некоторым изумлением смотрел на свои собственные руки, машинально тянущие его в сторону дома.

А днем он продолжал вести свою неустанную кампанию по ее захвату.

Ночью он был слишком истощен, чтобы сражаться с белым жаром, и становился рабом.

Ночи, когда ему удавалось оставаться в своей постели, тянулись бесконечно, часто без сна, и лишь тяжелые глухие ритмы музыки могли пригвоздить его к матрацу. Он нуждался в них, чтобы заглушить ее тихое дыхание, которое до сих пор мог слышать сквозь удушающие слои кирпича, воздуха и золотых обоев.

Дыхание настолько сладкое, что он мог попробовать его.

Даже лежа напротив нее с разделявшей их тела теплой тканью, ему всегда не хватало.

Загнанный в ловушку этих бесконечных ежедневных балов-маскарадов, он прижался к ней теснее и выдохнул на ее шею, высокомерно приподнял бровь, подумав о других женщинах и о том, как отстранялся от нее. Но он всегда держал ее руку в такой хватке, что костяшки ее пальцев белели. Всегда возвращал ее обратно, чтобы вновь повторить это действие.

Околдовывающие визиты заставляли его ночь за ночью снимать маску, положив ее на край ее подушки, чтобы утром гарантировано вернуть на место.

Наконец он позволил ей увидеть настоящее, - отвлеченно подумал он, прижимаясь к ней, очарованный и потрясенный силой, с которой она боролась с пробуждением. Неужели он настолько ужасающий выбор? Действительно ли ошибка столь необратима, что она не в силах перенести это? Должен ли он уйти?

Он волновался, пытаясь перестать непрерывно поглаживать ее руку - магнитное напряжение ее кожи мешало его нерешительным попыткам. Боль ее сожаления была слишком сильна - он должен остановиться.

Еще разочек, - сказал он себе, благоговея перед сужением ее предплечья к запястью, перед прекрасными костями, чувствуя под своей ладонью ее ногти. Этот раз - последний, - сурово приказал он себе, но рука его снова легла на ее плечо. И снова. И снова.

Ее дыхание стало прерывистым, и коварный яд потек по ее венам. Он вздрогнул от боли, чувствуя ее вину задолго до того, как придет это чувство. Он понятия не имел, как и насколько долго ему нужно оставаться сильным.

Сон, от которого она пробуждалась, походил на вино, шипы и черные цветы под гнетом воды. Настолько странно и красиво, насколько и болезненно. Он вспомнил, что когда они были подростками, ей постоянно снились сны о бегстве, заставлявшие ее подергиваться и рыдать шепотом, отчего его член позорно затвердевал, сердце ныло, а он в миллионный раз желал, чтобы она тоже его слышала.

Так бы она знала, что их инстинкты одинаковы.

Он знал о бегстве. К чему-то или наоборот он всегда бежал.

В его другой жизни, в наводящем ужас мире, который он видел сквозь тонкую линзу, Эдвард так близко стоял к партизанским бандитам, что видел лихорадочную вспышку вины в их глазах.

Он почувствовал молниеносную вспышку от пули, пролетевшей в футе от его плеча, ударные взрывные волны, от которых скрежетали его зубы, и единственная мысль, вертевшаяся в его голове, заставляла его глубоко дышать, продолжать машинально касаться кнопки, испытывая бесконечную потребность фотографировать и фотографировать, запечатлеть все, издающее крики. За эти годы он сознательно заточил свою способность не бежать, а идти.

Даже если это вызывало несоизмеримую боль.

Обжигающий шок от нанесенной раны до сих пор тревожил его, и теперь он вздрогнул, и Белла нахмурилась во сне.

Он помнил тот резкий ужас, который нашел на него, когда он упал на землю словно подстреленная птица, - он боялся, что больше никогда не увидит Беллу, никто не сможет заново владеть ей, никогда не будет принадлежать ей.

Единственное, что он мог бы даровать ей как доказательство сердечной привязанности - кровь на его руке, и может тогда этого будет достаточно. Сделав фотографию, которая могла стать его последней работой - фотографическое любовное письмо с другого конца мира - он лег на песок и вдохнул воздух, бывший на вкус как ее дыхание, пока черный занавес наконец на упал на него.

Сейчас, лежа в своей постели на расстоянии в миллион миль от той обочины, где произошло его крещение, он внимательно вглядывался в лицо Беллы, ясно возвращающейся в сознание, и понял, что теми моментами готовился к этому.

Эдвард решил, что независимо от того, что увидит на ее лице, когда она проснется, это будет ему знаком. Он улыбнулся, подумав о слове «знак». Эсми гордилась бы им, - подумал он.

В самые неосторожные моменты он всегда видел истинные чувства Беллы - точно так же как и на своих фотографиях. Он умолял, чтобы ее лицо не было перекошено от испуганного осознания, чтобы она не встала с его кровати и не схватила дрожащими руками свою одежду.

Вздохнув, он перевернул ее как карту. Сердца, алмазы.

Сказать, что ставка была слишком высока, - сильное приуменьшение в его жизни, часто поставленной на карту.

- Вернись ко мне, - повторил он, слыша нотки отчаяния в своем голосе, и прижал ногти к ладони, чтобы наказать себя.

Увидев, как разгладился ее лоб, он за долю секунды подготовился к взрыву ядовитой вины, которую она почувствует, как только ее ресницы приподымутся и она поймет, какую ошибку совершила.

Он почувствовал облегчение, увидев, что она не пробудилась. Он не мазохист. Он возвысился над ней, чувствуя, как дрожат мышцы.

За секунду до того, как она открыла глаза, как стратег, Эдвард с молниеносными умственными вычислениями наметил план действий в зависимости от каждой возможной ее реакции - те же самые суждения он делал, ожидая, когда упадет свет на предмет его съемки.

Он снабдил себя стратегиями в зависимости от ее вины, гнева, опровержения или отказа. Надо сказать, стратегии эти были основаны на модифицированных границах и завоеваниях, намереваясь обернуть ее страсть против ее же самой, показать ей, что нельзя отрицать произошедшее.

В него вселилась уверенность, хотя сам Эдвард не понимал этого. Его главная защита - его характер - скользнула на свое законное место как пуля в палатку.

Когда она подняла веки и посмотрела на него великолепными глазами цвета бронзы, он, задрожав, покачнулся на краю и завертелся, но быстро повернул голову, чтобы беспечно провести щекой по своему плечу, выгадывая немного времени. Молчание оглушало, и он мрачно воспротивился желанию положить свою руку на ее.

Краем глаза он заметил приподнятый уголок ее рта. Он повернулся к ней и наконец нашел тот объект, который искал.

И в этот момент он понял, что у него есть душа.

Он мог ее чувствовать.

*o*o*o*o*o*o

Белла попыталась сосредоточить взгляд и постепенно стала различать цвета. Они принадлежали человеку, которого она любила больше всех; размяв ноги, она почувствовала боль и удовлетворение и, не осознавая этого, улыбнулась.

Она старалась сфокусировать взор на чем-то одном. Сначала она сосредоточилась на его глазах - пышных драгоценных камнях зеленого цвета, инкрустированных золотом и длинными ресницами, которые соприкасались с его щеками, пока он смотрел на нее.

Поспешно она спустилась к лабиринту осенних волос, прежде чем он мог бы захватить ее своим взглядом и вывести из равновесия.

Одеяло, накрывавшее их, скрывавшее от действительности, создавало с его точеной грудью еще более яркий контраст. Его кожа сияла золотом напротив белого. А темные брови были сдвинуты над извечным слегка хмурым взглядом.

Его рот был сочной конфетой, а когда ее пристальный взгляд упал на его губы, он высунул наружу кончик языка и прижал его к нижней губе. Язык был розовым, и она подумала о пирогах и сексе. Он окружил ее своим цветом и ароматом, подавляя своей божественным теплом, твердой массой, прижимающей ее к матрацу, но избегая кожи.

На мгновение она закрыла глаза. Как и всегда - он сверкал слишком ярко.

Ее руку чуть встряхнули, и она с усилием вновь открыла глаза. Она внезапно пролезла сквозь сеть, разделяющую сон и реальность, и приоткрыла рот, из которого вырвался резкий всхлип.

Ничто уже не будет как прежде… Я знаю.

Ледяные щупальца реальности напали на пальцы ее рук и ног, распространяясь как болезнь, но она пыталась остановить это ощущение, отчаянно стараясь перестать размышлять и вернуть свое внимание к его жемчужной коже, туго натянутой поверх ключицы, к покрытому щетиной подбородку.

Эдвард губительно нахмурился, встречаясь взглядом с ее сомнением.

Она нечаянно закрыла глаза, притворяясь достаточно сильной, вынуждая себя расслабленно лечь, сохранять свое дыхание спокойным и размеренным, хотя из-за полноты произошедшего замерла. Она, остолбенев, лежала, чувствуя, как обжигает кислотой глаза, а ее сердце расщепляется на кусочки.

Вначале она увидела легкую улыбку Майкла в суде: поза его плеч, покрытых прекрасной тканью костюма, пока он говорит о своей верности справедливости. То, насколько он распалялся в битвах при суде, было для него типичным. После завершения ему приходилось спать целый день и ночь. Он был неустанным в преследовании правды, и Белле была ненавистна мысль, что она совершила против него преступление.

Аккуратное сочетание непринужденности и приватности было поставлено против неизвестной доли, и она не была уверена, победит она или проиграет.

Теперь, когда Эдвард наконец поймал ее, она предположила, что преследование окончится. Он обратит свое внимание на новые игры с новыми игроками - пронзительно шептал ей опасный голос.

Она не могла отрицать того, что он завладел ей. Она и сама жаждала его. Но действительно ли слова, сказанные в моменты гладкого мучительного удовольствия, имели такой смысл?

Не успела она снова открыть глаза, вздохнуть, чтобы унять свою дрожь, как зазубренные края паники распилили ее изнутри за долю секунды.

Эдвард, стоя на четвереньках, возвышался на ней, не притрагиваясь и не подслушивая, но все же завладевая ее вниманием, заполняя своим лицом все поле ее зрения. Она попыталась отвести взгляд, но не смогла.

Он заглянул ей в глаза, и крошечная морщинка появилась между его бровями, когда он увидел запутанные призмы цвета. Ей пришлось моргнуть от интенсивности его взгляда, она почувствовала себя более открытой, более подвергнутой, чем когда-либо в жизни.

Ее словно разрезали на пополам. Выложили. Развернули. Быть обнаженной - ничто по сравнению с этим обличенным изучением ее лица, ее души. Она почувствовала странные покалывания понимания, которые чувствовала всегда, когда он следил за ней через линзу.

Он наклонил голову, нахмурился еще сильнее, будто человек, изучающий очень запутанную карту. Как будто решал, какое направление ему принять.

Белла в свою очередь тоже изучала его взглядом, а внутри нее запорхали бабочки, и она поняла, что не имеет против него защиты.

Его глаза почти незаметно потемнели, а выражение лица стало еще более сурово, более притягательно, дрожь пронеслась по ним обоим. Его взгляд был свирепым, и внезапно под его кожей словно засияла сила. Она ощутила напряжение в его руках, чувствуя, с какой силой сжимает он их по обе стороны от ее шеи.

Кто-нибудь иной попытался бы спрятаться от этого пугающего вида. Он словно вот-вот начнет метать искры и молнии. Один (прим.пер.: верховный бог в германо-скандинавской мифологии, отец и предводитель асов) мог бы что-нибудь позаимствовать у Эдварда.

Для кого-нибудь еще Эдвард был так же недоступен как и кирпичная стена. Белла легкомысленно подняла руки, чтобы стащить с них одеяло, переворачивая кровать вновь в золотой цвет, и сдавила рукой его затылок, чтобы сгладить резкое опустошение, которое он почти успешно скрыл.

Она почувствовала странное, теплом разливающееся ощущение, когда он опустил веки при ее прикосновении.

Что-то нарастало в ней, и она попыталась сбить эту удушающую нежность, но не смогла, снова невольно приподнимая уголки губ. Он выглядел настолько мило, нахмурившись глядя на нее, будучи похожим на демона, пытающимся спрятать свои мягкие белые крылья. Она никогда не видела человека, столь красивого, у кого были бы такие любящие безграничные глубины, но старающегося выглядеть таким жестоким. Кого он хотел одурачить? Сдерживая улыбку, она поджала губы, полная вдруг отличного настроения.

Резко его лоб разгладился. Очевидно, он нашел то, что искал, и снова посмотрел на нее с некоторого рода темным удовольствием.

Если бы только она знала, что он увидел в ее взгляде, что он всегда видел в ней, - подумала она, когда головокружение немного рассеялось. - Пожалуйста, покажи мне. Что ты всегда видел?

Шум в ушах заставил ее напрячься, но вскоре она поняла, что это биение ее пульса.

Копыта лошадей, окруженные следы в серебряном торфе, быстрее, сильнее приближающиеся к пункту назначения, облегчение в каждом пульсирующем ударе.

Его рот медленно расплылся в улыбке, а глаза засверкали изнутри; он был неузнаваем, а она ослеплена.

Лошади, сердце, посеребренная душа - все это было сброшено со скалистого утеса в ароматные черные чернила.

Истинная красота Эдварда скрывалась под его внешним видом всю жизнь - теперь она это поняла. Впервые она увидела его настоящего.

Она забыла сделать вдох и начала умирать, беспомощно лежа, ошеломленная, испуганная осознанием того, что он был так счастлив, думая, что она сделала выбор, выбрала. Слишком рано - у нее не было времени решить, что делать далее. Она почти ощущала затягивающую петлю вокруг пальца, холодный осколок угля, символизирующий уже сделанный выбор.

Снова она приблизилась к развилке.

Майкл, чья слабость заключалась в том, что он так нежно любил ее.

Эдвард, чей пожизненный грех состоял в том, что он слишком сильно любил ее.

Насыщенные золотые полосы света прорвались сквозь занавески и осветили его, пока счастье Эдварда искрилось и обжигало ему грудь.

Он был темным витражом, наконец озарившимся светом, поврежденным и треснувшим, но все же захватывающим дух.

Зеленый свет его глаз был очень прозрачным и неуловимым, что вызывало у нее физическую боль, а внутри все дрожало.

Если раньше она считала его красивым, то ошибалась. Это была не красота. Эдвард, очень счастливый Эдвард, находился за пределами понимания.

Она задрожала, снова задумавшись о выборе.

Непринужденность и одиночество, уединение, прежде которого она никогда не знала.

Или ежедневно быть поглощенной тем, кто в любое время мог бродить по катакомбам ее сознания.

Она хотела исчезнуть с этой планеты, вернуться в то изолированное местечко, где никому бы не причинила лишней боли.

- Ты не спишь? - наконец хриплым голосом спросила она, пытаясь вернуть уверенность, скрыть свой страх. Ее голос был словно чужим, но больше походил на хриплое напоминание ее довольных стонов.

Ее кожа была будто живым проводом, погруженным в воду, и когда он потянулся к ней медленным кошачьим движением, она хотела сделать предупреждение: Я могу поранить тебя. Но не смогла открыть рот, потому что он был таким сияющим, а его сияние выжигало кислород из ее легких.

Она испуганно задрожала, не понимая, как кто-то настолько загадочный может соприкоснуться с ней губами.

За секунду до того, как его рот и тело прикоснулись к ней, она взмолилась.

- Я больше никогда не буду спать, - дразнящим шепотом произнес он напротив ее губ. - Это пустая трата времени.

Без единой здравой мысли ее рот приоткрылся, и она почувствовала, как стремительное мятежное чувство пробежало по ее телу, но более всего ее поразила химическая реакция ее крови на его прикосновение.

Его удовлетворение, как встрепенувшаяся в воздух стайка крошечных серебряных птичек, в ответ вспыхнуло в ее теле, защекотав ребра.

Конечно, он мог прикоснуться к ее душе, к ее сердцу: сейчас, приближаясь к ее губам, он был так близок к ним, улыбаясь и с силой целуя ее, шепча «сладкая», отчего она вдохнула это странное слово.

Его рот был слишком притягателен, и она провела языком вдоль его губ - знакомое ей стремление поглотить его эмоции в себя.

Знакомое, осознала она, потому что несла его в себе долгие годы.

- Я тоже, - выдохнул он нежный как бархат воздух напротив ее виска. - Но ты всегда знала.

Она обняла его руками за шею, надеясь успокоить, снизить потрескивающую энергию, от которой он дрожал, видя, как глаза его подчеркнуты лихорадочной дымкой.

От ее касания он опустился на локти, прижимаясь к ней всем телом, и она поразилась, как ясно могла видеть - действительно видеть каждое его совершенство.

Его яркая улыбка стала еще шире, и он начал тихонько посмеиваться, лаская ее скулы своим сладким дыханием.

- Я чуть не убил тебя, - сказал он и, желая контакта, прижался своим лбом к ее.

- Ты парализована?

Она потянулась и поморщилась. - Я потянула мышцу ноги. - И почувствовала, как он нахмурил лоб.

Одна и та же картинка вспыхнула у них обоих - ее лодыжка на его шее.

Ее тело незамедлительно ответило, сжавшись и запорхав, и его губы ухмыльнулись, а глаза осветились декадентским обещанием.

Он провел рукой по ее непострадавшей ноге и просунул ладонь по ее колено, медленно поднимая ее. Дьявольски наклонившись к ней, прикусил мочку уха, и она поежилась.

- Сожалею. Хотя стоит ли мне сожалеть? - Он вовсе не выглядел сожалеющим - на самом деле он дрожал, пытаясь подавить смех, и его счастье в тысячу раз было мощнее гнева.

Белла опустила руки на кровать и прикусила губу, чтобы перестать улыбаться.

- Нет, спасибо. Лучше я буду хромать, чем вообще окажусь неспособной ходить. - Она перестала бороться с собой и улыбнулась ему, и в качестве награды он соприкоснулся поцелуем с ее улыбающимися губами.

- Боюсь, это не выбор, - прошептал ей на ухо Эдвард голосом полным веселья.

Он опустил руку на ее тело, и легкий стон, который она попыталась безуспешно скрыть, разжег в нем огонь, превращая в тигра, атакующего ее слабое трепещущее сердечко.

Он поцеловал ее нежно, бесконечно; остаточные явления смущения и вины в ее голове заставляли его отшатнуться и нахмуриться, сконцентрировано блокируя тихий гул ее мыслей, пока они наконец не стали лишь пятнышком на заднем плане.

Сознательно игнорируя ее, он понял, что это было так на него непохоже, и на мгновение Эдвард отстранился, и она ощутила его сомнение. Он вновь соприкоснулся губами с ее кожей, отшвыривая прочь отчаяние, загонявшее его в угол, и понял, что это может быть последний шанс увидеть ее, свести на нет любое сомнение и увековечить все, что они построили при рассвете.

Поэтому он целовал ее бесконечно, чувственно; вкуса ее губ ему всегда было недостаточно, и он неосознанно построил цикл из успокаивающих медленных поцелуев, переводя их в острую необходимость, а затем вновь возвращаясь к нежности.

Хотя это изнуряло его и его затуманившееся, утомленное сознание порой угнетало его, он блокировал ее мысли, отдаваясь ее дыханию, говорящему ему то, что он должен был знать.

Дрожащая на простынях Белла, силясь, пыталась сконцентрировать мысли для него, прижимающегося к ней поцелуями настолько глубокими, настолько безжалостно близкими, что заставляли ее сотрясаться. Он подавлял ее, сознательно отвлекая зубами и языком, и она почувствовала облегчение. Она не хотела задумываться о своем монументальном грехе.

Она застряла между двумя мирами. Размышлять о Майкле, пока Эдвард скользил языком по ее коже, было неправильно. Но она не имела никакого права на это удовольствие. Она сфокусировалась на ощущениях, пробегающих по ее телу, которое несомненно реагировало на его прикосновения, и пыталась унять тошноту и заставить голову работать. Она задалась вопросом, почему он не отстранился от нее в гневе.

Возможно, он не слушает, - поняла она и решила проверить. Когда он провел зубами по ее горлу, она позволила распространиться в мыслях стыду, насколько неправильно все это было. Что она принадлежит другому.

Она открыла глаза, уставилась в потолок, но не ощутила ничего, что указывало бы на то, что он услышал эти мысли. Лишь его язык неустанно скользил к ее ключице. Почувствовав, как он скользнул ниже, она позабыла о горьком как цианид вине и поддалась удовольствию, шипевшему в ее артериях.

Эдвард заметил реакцию из-за напряжения в ее теле, затуманенном сладким потом, и провел языком по ее груди, пробуя его на вкус. Его сосредоточенность впервые дрогнула, когда он втянул ее сосок глубоко в рот и прокатился по нему, как по алмазу, языком, а она в ответ простонала.

Белла почувствовала, как постепенно выскальзывают ее мысли, каким рваным становится ее дыхание. Поцарапывание его щетины было восхитительным, и она прижалась ближе к этому крошечному жалу.

На секунду Эдвард позволил себе заглянуть в ее мысли, ведь он и так долго хорошо себя вел. Ее мысли были сбивчиво отчаянными и все же прокрашены безнадежностью, которая заставила его приподняться и заглянуть ей в лицо. Она перевела на него взгляд, и он нахмурился.

- Все хорошо? - тихо спросил он, целуя ее в губы и дегустируя вдох. Настроение колебалось, и внезапно он почувствовал, что она отдалилась от него на неком эмоциональном уровне. От паники он отреагировал, опуская руку на те места, от поглаживания которых она бы стала всхлипывать. Только этим он мог воспользоваться, чтобы вернуть ее обратно, чтобы она не могла отрицать происходящего. И когда она расслабилась и действительно стала стонать его имя, он скрыл торжествующую улыбку и продолжил удерживать ее на кончике этой красной нити удовольствия.

Он поднес руку к прикроватному столику и открыл ящик, и клубок безрассудного желания соприкасаться с ней кожей заставил его с силой прикусить нижнюю губу, чувствуя на языке привкус меди. «Контролируй себя», - приказал он себе, возясь с ящиком, когда она схватила его за волосы. Он прижался ртом к ее виску и разрешил себе подслушать еще раз. Она думала только о своей потребности в нем, и он прикрыл глаза, мысленно отвечая «спасибо».

- Ты сказала, что я твой, - пренебрежительно сказал он, прижимаясь к ней и выводя пальцем круги на ее животе. Он заметил, как резко потемнели до черноты ее глаза.

- Это еще так?

В его глазах причудливо соединились серьезность и озорство, пока сам он медленно прижался к ней бедрами, начиная скользить в нее нежными ударами, наслаждаясь ее необузданным мурлыканьем. Как и всегда, его даже самые серьезные слова казались поддразнивающими, и он поздравил себя с тем, что не прошипел эти слова, когда ее тело захватило его.

Но тем не менее, она не отвечала, и он начал страдать.

Ее глаза стали закрываться от удовольствия, которое так легко приносило ей его тело. Как будто она снова могла плавать. Глубокое, красивое ощущение было…

Эдвард перестал двигаться.

Она открыла глаза, расплывающимся взглядом смотря на него.

- Посмотри на меня, - мягко, но твердо сказал он, и в глазах его сияла решимость. Он возобновил свои размеренные движения, нежными поступлениями и отступлениями заставляя ее желать большего.

Когда он посмотрел на нее, его взгляд был настолько настойчивым, что вспышка эмоции в глазах стало слишком невыносима, и в голове у нее вновь все завращалось. Она не знала, как назвать эти эмоции, но понимала, что они опасны и глубоки. Он замер.

- Это происходит. Ты здесь, со мной. Посмотри на меня. - Он поднес руку к ее подбородку, поглаживая его, и она медленно повернула к нему свое лицо. Он казался таким контролирующим, что она возненавидела себя, напрасно придвинувшись к нему и пытаясь получить хоть что-то. Вернуться туда, где была просто самой собой, с ним, в удовольствии.

Звук, который вырвался из ее приоткрытых губ, был хныканьем. Какое мучение. Световой импульс пульсировал в каждой чувствительной части ее тела.

Он приподнял брови и небрежно пожал плечами, видя ее раздраженный хмурый взгляд, и мучительно медленно замирая бедрами, после чего возобновляя невыносимое раскачивание.

Он встал на колени и закинул ее ноги себе на талию, не пропуская ни единого движения; каждый глубокий медленный толчок жарким удовольствием раскручивался в ее костях.

Жара становился невыносимее, и он возвысился над нею, легкая улыбка играла на его губах, пока он наблюдал за ответом ее тела, наслаждаясь им.

Белла потерялась в этих ощущениях, закрывая веки, и, когда почувствовала что-то странное, его движения прекратились.

Она открыла глаза, и он зачарованно улыбнулся ей.

- Что-то не так? - спросил он, наслаждаясь поочередностью ранимости и возбуждения в ее соблазнительных ирисовых глазах. Руками он скользнул под ее поясницу, приподнимая ее тело над матрацем, и почувствовал, насколько нежной и шокирующе белоснежной была ее кожа.

- Прекрати дразнить, - прошептала она, понимая, что кажется раздражительной и отчаянной. - Пожалуйста, - поправила себя она, пытаясь сделать свой взгляд более обольстительным. Его жесткое предплечье под ее спиной заставило ее спину выгнуться, и он опустил голову, чтобы поцеловать ее сердце.

- Я никогда не перестану дразнить тебя, - прошептал он, прикусывая ее. - Ты никогда не сможешь добиться своего, будучи со мной.

Он скользнул рукой по ее спине, добавляя крученные движения и скользя другой рукой вверх по ее животу, по ложбинке груди к горлу, чтобы почувствовать пульсацию.

- Со мной очень сложно, - продолжил он. - И несмотря на то, что тебя это пугает, теперь я твой.

Ее тело немедленно отреагировало, но взгляд омрачился.

- Такое чувство, будто сейчас ты моя, - попробовал он еще раз, изгибая губы в легкой улыбке, хотя сердце его сжималось от долгого ее молчания. - Разве ты этого не чувствуешь?

Она взглянула на него с внезапным острым горем, и он рассердился.

- Не смотри на меня так, - прорычал он, раненый. - Это происходит не в последний раз.

Она беспомощно ахнула, когда он провел пальцем вокруг ее клитора, и его с каждым разом все более сильные толчки вернули ее к дрожи, быстро подводя ее к рваному прекрасному экстазу.

- Не похоже на дом? - шепотом спросил он, но казалось, что вопрос риторический, поскольку пальцы его прошлись вниз по ключице, бесконечно медленно останавливаясь на ее коже над сердцем, которую он только что поцеловал.

Белла попыталась не замечать его взгляда, жалея, что не может солгать, но он прекратил движения и приподнял палец, откинувшись на стопы и смотря на нее неморгающим взглядом.

- Признай, - сказал он, и она снова зашевелилась под ним, пытаясь вернуть необходимые фрикции. - Признай, что это правда. Как же ты упряма, Белла, - тихо сказал он, продолжая удерживать ее руками.

Она попыталась бороться с ним, ненавидя эту беседу.

- Эдвард, пожалуйста…

- Ай-яй-яй, - с шипением возразил он. - Я не дам тебе нужное, пока ты не дашь нужное мне.

Она простонала: - Эдвард, ты жесток. - Ее тело стало дрожащей скрипичной струной, состоящей из желания и страсти.

Его щеки растянулись в злорадной улыбке, и он пожал плечами.

- Если ты не заметила, я жесток и к себе тоже.

Она заметила. Заметила, что всеми фибрами души он желал придавить ее и взять. Но уверенно себя контролировал. Воспоминание о том, как он потерял на рассвете контроль, заставило ее мышцы сжаться вокруг него, и на мгновение его веки затрепетали, но все же сам он оставался абсолютно недвижим.

- Ты думала обо мне, когда мы были в разлуке? - прошептал он, и внутри нее все перевернулось.

Да. Каждый день.

Он продолжал с надеждой смотреть на нее своими темными нефритовыми и беспокойными глазами. Увидев ее нахмуренное личико, он объяснил: - Я не слушаю. Практикуюсь. Пытаюсь перестать.

- На что походит мое сознание? - спросила она, и он обернул ее руки вокруг своей шеи и легко откатился назад, посадив ее к себе на колени, чтобы они смотрели прямо друг на друга.

- Ответь на мой вопрос, и я отвечу на твой, - плавно ответил он. Она сохраняла зрительный контакт, несмотря на то, сколь трудно это было.

- Конечно, думала, - прошелестела она в ответ. Когда он не начал двигаться, она объяснила: - Я так ужасно скучала по тебе, что первый год прожила в настоящем кошмаре. Не могла спать. Было слишком тихо. Как будто я разговаривала с пустой комнатой, в которой не было тебя и где ты не мог меня услышать.

Он обернул руки вокруг ее талии и начал приподнимать ее ленивыми кругами, тихо издавая гул, чтобы скрыть дрожь. Она продолжала смотреть ему в глаза, издавая стоны напротив его губ, покачиваясь на краю взрыва, но изящно балансируя на грани.

- Тебе приятно, родная? - насмешливо спросил он, прижимая пальцы к ее изгибам.

- Теперь ты ответь, - она едва могла произносить слова. - На что я похожу?

Он чуть наклонил ее назад, изменяя угол и увеличивая фрикции.

- Ты боишься, - рвано прошептал он, чувствуя, как под его ладонями сильнее крутит она бедрами, и намотанная упругость их общей страсти заворачивается в спираль все быстрее и быстрее.

- Обещаю, ты не должна бояться. Ты походишь на… - И в этот момент он сделал паузу, сглотнув комок в горле.

- Как будто ты сотрясаешься изнутри… словами и картинками… они абсолютно прозрачны, когда ты в чем-то уверена. - Он начал сражаться за кислород, когда она сильнее ухватилась за его плечи, судорожно издавая стоны возле его уха.

- А когда ты не уверена, они надорваны и приглушены. - Он начал ее немного приподнимать, поддерживая ее тело изо всех сил и чувствуя, как дрожат от усталости мышцы ее бедер. - Как сейчас.

Она потянулась, не отводя от него своих темных ясных глаз, молча умоляя продолжить.

- Ты боишься, что я больше не буду в тебе нуждаться, - сказал он - почти для себя, и его голос был практически неслышим между резкими вздохами. Кровать скрипела под ними, а воздух из бледно-желтого внезапно сгустился до текучего меда.

- Ты волнуешься, что однажды Форкс не удержит нас, и я больше не захочу тебя. - Он прикусил ее за шею, она выгнула спину, и, увидев, как распространяется румянец на ее груди, он понял, что она уже близка. - Но это смешно, Белла. Мое желание никогда станет меньше.

Она так неожиданно поглотилась оргазмом, сладким дрожащим насилием, заставлявшим ее выкрикивать, что он ворвался в удовольствие вместе с ней, простонав: - Оно всегда будет только больше.

Его руки болели, его полные кислоты легкие еле издавали вздохи, а сам он слишком устал, чтобы заметить, как она застыла. Он прислонился лбом к ее ключице, целуя снова и снова кожу на этом месте.

Он постепенно открыл глаза, ощутив легкий укол волнения, увидев, каким застывшим взглядом она уставилась на него.

- Что? - Он быстро пробежался в уме по последним пяти минутам, задаваясь вопросом, что такого неправильного сказал.

- Что ты только что сказал? - прошептала Белла. Кружащееся ощущение дежавю, что странная коварная болезнь, чувство параллельной жизни ноткой прошло сквозь стены от одного к другому, заставили ее напрячься до такой степени, что он отстранился.

- Что? - сказал Эдвард с оттенками защищенности в голосе и медленно нахмурился. - Все верно. Даже если ты не хочешь этого слышать.

Она молчала, замерев, как статуя, смотря в его глаза, и он стал раздосадован, что все, что он предлагал ей на серебряном блюдечке, она оставила нетронутым.

Он не мог слышать испуганный шепот ее мыслей, сосредоточившись на звуке возле комнаты.

Тяжелая поступь, неизменно принадлежавшая Эммету, доносилась до них выше, затем спустилась вниз по лестнице и раздалась в коридоре, приближаясь к ним.

Белла слышала, как он постучал в дверь ее комнаты.

- Белла? - сказал Эммет.

Она услышала, что он подождал и затем постучал снова.

- Белла? - На сей чуть сильнее.

Раздался скрип двери ее спальни, и Эммет пробормотал: - Вот дерьмо.

Он на своих медвежьих лапах подкрался к комнате Эдварда, и раздавшийся стук в дверь был настолько отвратительным, острым, почти болезненным, что Белла напряглась и ухватилась за плечи Эдварда.

Его зрачки сузились до размера булавочных головок. Он попытался удержать Беллу, руками укачивая ее и заключая в тюрьму, а взглядом умоляя молчать. Он не был готов бросить сейчас это прибежище - не тогда, когда только обрел ее. Он боялся, что произошедшее слишком ранимо, слишком ново, чтобы пережить мир, находившийся снаружи этой комнаты.

- Шшш, - тихо сказал он, поглаживая ее по спине.

И произнес громко удивительно привычным и поэтому немного раздраженным голосом: - Я еще сплю. Свали, Эммет, ради Бога.

Голос Эммета был приглушен сквозь закрытую дверь.

- Вам обоим нужно подняться наверх.

Это все, что ему нужно было сказать - чудовищность происходящего ясно передалась в этих пяти словах.

Белла поднялась с коленей Эдварда и начала сражаться с вывернутым наизнанку платьем, что наполовину скрутилось в узел. Эдвард провел рукой по волосам, и боль в его сердце чуть унялась, потому что он наконец-то обрел ее. Облегчение - единственное, что могло помочь ему справиться с ужасным горем, которое скоро сокрушит его, а он боялся за себя и тем более за Карлайла. Но бросив взгляд на Беллу, он выпрямился и почувствовал, что в силах справиться с этим.

Эммету больше нечего было сказать, но он дважды откашлялся, громко вздохнул и пошел прочь, и каждый шаг его был перегружен тяжелой скорбью.

Эдвард ухватил Беллу за запястье большим и указательным пальцами, когда он скатилась с кровати, поднимая лифчик, лежавший на книжном стеллаже прямо поверх «Божественной комедии» Данте.

Когда она посмотрела на него, ее глаза на сей раз не были полны слез. Чудеса. Он сглотнул, ощущая как горе, так и радость.

- Пойдем и сделаем маму счастливой.

Он не видел ее лицо, поскольку Белла отвернулась и оставила его одного, сидящим на простынях.

Она схватила наугад чистую одежду и побежала в ванную, не обращая внимания на сотовый, батарея которого полностью разрядилась. Когда экран издал последний цифровой вдох, слова, видневшиеся на нем, исчезли в черноте.

Белла, я еду.

Вода опалила ее, когда она отчаянно запрыгнула в душ, быстро намыливая земляничным мылом свою кожу.

Ее руки дрожали так сильно, что мыло почти высказывало.

Эсми. Эдвард. Майкл.

В голове не укладывалось происходящее; каждое по-своему уникальное переживание одолело ее, и Белла прижалась к плитке, дрожа от бесслезных рыданий, и дважды нагнулась, чувствуя позывы на рвоту.

Меньшее или большее. Выбор был настолько очевиден, но выбрать она не могла - не посреди этого хаоса.

Меньшее, большее. Она много раз прокрутила в уме эти слова, как игральную карту, король трефов, завоевателя. Странные слова, должные сделать ее счастливой, вместо этого заставили ее задрожать, как будто она боялась. Она вытерлась полотенцем и скользнула в одежду, скрутив волосы в неопрятный пучок.

Меньшее… большее. Какое значение имеют для нее эти слова? Она вытерла пар с зеркала и посмотрела на свое отражение, чувствуя во рту слабый привкус виски, и почистила зубы до тех пор, пока во рту не остался лишь вкус мяты.

На подкашивающихся ногах она побежала по лестнице, покачиваясь и задыхаясь, и споткнулась, ударившись пальцем ноги и упав на четвереньки на прекрасный персидский ковер.

Она подняла голову, увидев Эдварда, стоящего в дверном проеме комнаты Эсми, и поняла, воспоминание о помятой траве и тумане - единственное, что она помнила сейчас. Протестующий голос в ее голове громко скандировал, и она поняла.

Большее, меньшее.

Поняла, что вчера вечером сказал ей Эдвард, но не вслух.