Провинция... До...

Я – всё, чего она хочет. По крайней мере, так кажется, когда она стоит передо мной, и её губы на моих губах.

Прошло две недели с тех пор, как она поцеловала меня. Это ложь. Прошло три часа с тех пор, как она поцеловала меня. Две недели прошло с тех пор, как она поцеловала меня первый раз. С моего дня рождения.

Я убедил себя, что это был поцелуй из жалости или поцелуй в честь дня рождения. Одноразовый. Но я ошибся. Она позволяет мне целовать её в машине, и за школой, и на иве.

Сегодня у меня последним уроком самостоятельное занятие*. Я прогуливаю его, потому что не могу почти час сидеть в кабинете и ничего не делать. Они не разрешают спать в кабинете для самостоятельных занятий, а я не знаю, чем ещё я должен там заниматься.

Ветер завывает в деревьях, когда я иду к машине Беллы. Мне нужно убить пятьдесят минут.

Я сижу на капоте её «Мерседеса» и жду её. Я больше не хожу домой пешком после школы. Не тогда, когда можно сидеть в её машине на парковке и полчаса целоваться, прежде чем ехать домой. Пешком ходят лохи.

Глупые вороны скачут с дерева на дерево, галдя ни о чём. Может, они ненавидят этот ветер так же, как я. Мне хочется, чтобы Белла скорее пришла.

У меня есть зажигалка и полупустая пачка сигарет в одном кармане, и пачка жвачки в другом. Моя рука лежит на том кармане, в котором сигареты. Но если я покурю, она учует запах и не позволит себя целовать. Поэтому я лезу за жвачкой. Я жую две подушечки, словно две чем-то лучше, чем одна.

Я высматриваю её, отчаяние овладевает мной, даже, несмотря на то, что я видел её всего несколько часов назад. Даже, несмотря на то, что она позволила мне целовать её почти весь перерыв на ланч, и я стесал костяшки, придерживая её затылок, когда прижимал её к кирпичной стене за главным корпусом.

Когда наконец-то звенит последний звонок, я с волнением жду, пока все валят из школы. Беллы нигде не видно.

Я обеспокоен тем, что она не рядом со мной, что она не прикасается ко мне. И тогда я вижу её, смеющуюся, её волосы на лице, и рука свешивается с её плеча. Мой самый страшный оживший кошмар.

Мне хочется убить его. Хочется оторвать его гребаную руку и затолкать её ему в глотку.

Я выплевываю жвачку в кусты и рассматриваю её лицо. Мне хочется знать, смотрит ли она на него так же, как меня.

Я помню, что она говорила о нём. Он не мой парень. Он тот, кого она целует? Мы равны для неё?

Она выглядит равнодушной или скучающей. Вот что я говорю себе. Но он выглядит самоуверенным. Этот маленький ублюдок выглядит так, словно думает, что она принадлежит ему.

Она ловит мой взгляд, и её улыбка гаснет, когда она смотрит на меня. Она выглядит смущенной, а затем почти злой. Словно это я иду с девушкой, чья рука свисает с моего плеча. Наверно, это потому, что я сижу на её гребаной машине, а она это ненавидит.

Я спрыгиваю с машины и отвожу взгляд. Потому что мне невыносимо видеть, как он прикасается к ней. И если я посмотрю на него ещё хоть секунду, я дам ему по морде. Сначала кулаком, а затем той железной коробкой для ланча с Хи-Меном, которую он носил с собой, когда мы ходили в детский сад.

Спиной к ним, я хватаюсь за ручку дверцы машины Беллы так, словно это спасёт мне жизнь. Мне бы хотелось, чтобы она отперла двери, чтобы я мог спрятаться внутри её блестящей машины. Я слышу сзади звон её ключей, но она не отпирает двери.

Я слушаю, как она прощается с ним и надеюсь, что его собьёт грузовик.

Когда она идет к водительскому сиденью, я стараюсь не встретиться с ней взглядом, сосредоточив внимание на злобных воронах на деревьях. Краем глаза я вижу, что она смотрит на меня. Чего-то ждет.

- Привет.

Я игнорирую её. Что бы я сейчас ни сказал, это будет ужасно.

- Эдвард, - говорит она громче, словно я не расслышал её с первого раза.

Я выдыхаю, а затем сдаюсь и поворачиваюсь к ней лицом. В её глазах огонь, и она свирепо смотрит на меня через крышу своей машины.

- Да что с тобой?

- Ты моя девушка? – глупо спрашиваю я.

Она поднимает лицо к небу и смеётся. Она, блять, смеётся. Она так красива, когда делает это, что мне хочется кричать. Кажется, будто моя грудная клетка раскалывается посередине, и её содержимое растекается по асфальту.

- Эдвард. – Кажется, словно она почти бранит меня.

- Забудь об этом.

Она отпирает дверцу, и я внутри, запираюсь раньше, чем она скажет ещё хоть слово. Она очень долго стоит рядом с машиной, прежде чем открывает дверцу и бросает свой рюкзак на заднее сиденье.

Она сидит рядом со мной, на дорогом кожаном сидении, и мне хочется сказать ей миллион вещей, которые ей не понравятся.

- Почему тебе надо это делать? – Она хмуро смотрит на меня.

- Делать что?

- Всё портить.

Мне хочется сказать ей, чтобы она привыкала. Вместо этого я достаю из кармана сигарету, чувствуя себя гораздо хуже, когда, незажжённую, сжимаю её губами.

- Прикуришь её в моей машине – пойдёшь пешком, - угрожает она. Я знаю, что она говорит всерьёз, и мне всё равно.

Я отказываюсь смотреть на неё. Крепко сжимаю зажигалку в руке, большой палец прижимается к грубому металлу рифлёного колёсика, угрожая действительно всё испортить. Может, две недели – это всё, что у меня есть. Чтобы показалось, что я заслуживаю её улыбку, её слова и её губы.

Но этого времени совершенно недостаточно. Я слишком эгоистичен. Я дотрагиваюсь до кончика сигареты языком и закрываю глаза.

Выдергиваю её изо рта и вышвыриваю из окна. Я чувствую себя сумасшедшим. Чувствую, словно теряю рассудок и хочу, чтобы она это прекратила. Я продолжаю держать глаза закрытыми и прижимаюсь затылком к подголовнику.

- Он просто мой друг, Эдвард.

- Ага, видимо, как и я, - огрызаюсь я в ответ.

- Нет.

- Тогда кто?

- Ты не просто кто-то, понятно?

- Я не знаю, что это значит, Белла.

Она откидывает голову назад и, моргнув, смотрит на потолок своей машины.

- Это значит, что я не хочу, чтобы ты был просто другом.

Наконец я могу дышать, даже, несмотря на то, что на самом деле она не дала мне ничего.

- Чего же ты хочешь, Белла?

Она выглядит так, словно ей больно.

- Я хочу поцеловать тебя.

Поцелуй меня. Блядь, сделай это.

- Я боюсь этого, - говорит она, указывая на пространство между нами. Она боится. Это нелогично. Несколько недель она только и делала, что целовала меня.

- Закрой глаза, - просит она. Но я не хочу закрывать глаза. Я хочу смотреть на неё, пока целую.

Я хочу, чтобы она позволила мне это.

Мы оба двигаемся лицом друг к другу, и я не знаю, почему у меня такое чувство, что всё закончено, когда ничего ещё даже не начиналось.

Мы просто смотрим друг на друга, и она такая печальная. Печальнее, чем я когда-либо её видел. Я смахиваю волосы с её глаз и наклоняюсь к ней. Её ресницы трепещут у моего лица, и это очень приятно, но не так приятно, как целовать её.

- Пожалуйста, не бойся меня, - шепчу я ей в щёку.

- Я не тебя боюсь.

Я не знаю, что это значит.

- Закрой глаза, - снова просит она.

И я закрываю. Я закрываю глаза и держу в ладонях её лицо. Она пахнет так вкусно, что мне хочется её укусить.

Я чувствую, как её губы кружат над моими губами, и говорю себе, что если она поцелует меня, я буду просто целовать её вечно. Я буду целовать её в этой машине всю оставшуюся жизнь, потому что её поцелуи – это всё, чего я хочу.

Я задерживаю дыхание до тех пор, пока не перестаю существовать. До тех пор, пока она не целует меня.

Её губы нежные, и она словно говорит мне то, чего не скажет словами.

Я чувствую себя живым.

Мне хочется скользнуть руками ей под блузку, но вместо этого я лишь втягиваю её нижнюю губу. Я посасываю и надавливаю, и она так хороша на вкус, что от кайфа у меня кружится голова. Я чувствую себя так, словно плыву. Мой язык у неё во рту, и мне хочется раздеть её догола. Мне хочется взять её, схватить и сделать своей.

Неистовые поцелуи замедляются, но я всё ещё держусь за неё так, словно она может попытаться ускользнуть. Мы молча сидим в машине на школьной парковке, прижавшись лбами друг к другу. До тех пор, когда она хватает свои ключи, заводит двигатель и везёт нас домой.

И вот и всё. Я совершенно уверен, что с нами покончено. Всё.

Сигареты всю дорогу прожигают дыру в кармане. Мне хочется, чтобы она что-нибудь сказала.

Она паркуется у своего дома. Мне хочется вытоптать цветы её матери и лягнуть её красивую золотую машину так, чтобы осталась огромная вмятина.

Со стиснутыми кулаками я стою лицом к своему дому вдалеке.

- Я не знаю, как ухаживать за утками. – Это всё, что я могу сказать в этот момент.

- Я знаю, - заверяет она меня спокойным тоном. Мне хочется посмотреть на неё, но я не могу. До тех пор, пока она не делает несколько шагов вперед, обгоняя меня, направляясь к тому грязному дому.

- Ты не идешь? – спрашивает она.

- Я думал…

- Что ты думал?

Я смотрю на её недоверчивый взгляд.

- Не знаю. Я не знаю, что я думал. – Я лгу.

Мы идем через поле бок о бок. Она не прикасается ко мне. Мне хочется, чтобы она прикоснулась. Всего лишь рукой. Я просто хочу, чтобы она прикоснулась ко мне одной рукой.

Она идет немного впереди меня, когда мы подходим к ступеням заднего крыльца, и каждая половица скрипит и стонет под её ногами.

Я не знаю, как она может стоять так высоко, когда она такая маленькая.

Утята уже не маленькие. За день, пока мы в школе, они устраивают огромный беспорядок. Смотреть на то, как она убирает за ними – часть послеобеденного распорядка дня. Я смотрю, как она сворачивает грязную газету и стелет свежую. Смотрю, как она меняет им воду и наполняет кормушку. Они крякают ей так, словно она их мать.

- Думаю, скоро они вырастут достаточно, чтобы жить на улице. – Она улыбается, словно гордится тем, что они растут.

Мы выносим их на улицу, чтобы они погуляли на солнце, и они повсюду следуют за Беллой.

А я просто смотрю на неё. Это почти как раньше. Когда мы еще не были даже друзьями, и я только смотрел на неё.

Я жду, когда она догонит меня, и когда она догоняет, я не отвожу взгляд. В её глазах голод, и я говорю себе, что не просто вижу то, что хочу видеть.

Она больше не улыбается. Её рот выглядит почти измученным, словно в нем запуталось слишком много слов. Она идёт ко мне до тех пор, пока носки её туфель не налетают на мои.

- Закрой глаза, - умоляет она.

Я закрываю их в ту же секунду, как она просит. Я держу их закрытыми, пока секунды тикают.

Я держу их закрытыми, когда она запускает пальцы мне в волосы, касаясь ногтями кожи головы. Когда наклоняется ко мне, поднявшись на цыпочки. Когда зарывается лицом мне в шею.

Я держу их закрытыми, когда она обнимает себя моими руками. Когда я провожу своими губами по её лицу, по ее нежной-нежной коже.

И я бы согласился остаться слепым навечно, если бы сейчас она поцеловала меня.

- И что мы будем с этим делать? – шепчет она.

Она говорит это так, словно это проблема. И я снова не знаю, что она имеет в виду.

Я целую её лицо до тех пор, пока не нахожу её губы.

- Ты будешь целовать меня, а я буду целовать тебя. – Я улыбаюсь ей в губы, но она не улыбается в ответ. Потому что для неё не всё так просто.

- Эдвард, кто я для тебя? – спрашивает она, сжимая в кулаках мою рубашку.

Ты - всё.

- Ты просто девушка, которую я целую. – Глаза всё ещё закрыты.

- Эдвард.

Глаза открыты.

- Что?

- Ты обещал не лгать мне.

- Я не лгу. – Лгу. Конечно же, лгу. Я люблю тебя. В один прекрасный день я скажу тебе это.

- Мне надо домой на ужин, но хочешь… пойти со мной? – спрашивает она, и в её голосе робость и надежда.

Я не могу поверить, что она просит меня пойти на ужин с её родителями.

Я лгу и говорю, что мой отец хочет, чтобы я ужинал дома. Она понимает, что это ложь, но больше не просит.

Я не могу встретиться с её родителями. Они попытаются забрать её у меня. Попытаются. Я ни разу не говорил ни с одним из них, но им не понравится тот факт, что она позволят мне себя целовать. Я могу это сказать по тому, как её мать поливает цветы, растущие вдоль подъездной дорожки и по тому, как её отец всегда паркует машину в гараже.

Они возненавидят всё, что я есть.

Она целует меня в щеку. В щеку, блядь. И пожелав спокойной ночи, уходит. Я смотрю, как она идет через поле, и чувствую пустоту.

Я не хочу возвращаться в этот пустой тихий дом.

Я выхожу с террасы, и два утёнка идут за мной. Я позволяю им плавать в бассейне. Опустив ноги в воду, я выкуриваю полпачки. Солнце давно село, я разогреваю в микроволновке замороженный ужин и иду спать.

Уже за полночь входная дверь распахивается, сотрясая весь дом и меня самого. Я тихо лежу в своей постели, пытаясь оценить, насколько он пьян. Он ничего не опрокидывает, пока идет в свою комнату в конце коридора, его тяжелые шаги отдаются у меня в ушах. Всё стихает. Я лежу без сна. Я не знаю, как это возможно – чувствовать себя еще более одиноко теперь, когда я знаю, что он дома.

Я жду до тех пор, пока не убеждаюсь, что он вырубился, а затем стягиваю одеяло и на цыпочках иду к двери. Я прижимаюсь ухом к полой двери, просто чтобы убедиться. Но ничего не слышу.

Дверь скользит по ковру, когда я открываю её. Минуту я стою, не двигаясь, а затем медленно иду по коридору.

Он оставил дверь спальни открытой. Я стою на ступеньке, которая ведёт в его комнату с розовыми обоями и подходящим по цвету ковром. Глядя в темноту, я просто пытаюсь рассмотреть его фигуру на кровати, лицом вниз поверх покрывала. Я вижу, как с каждым вдохом и выдохом его тело поднимается и опускается.

Иногда я задаюсь вопросом: найду ли его мертвым в этой самой комнате.

Я иду обратно в коридор, не беспокоясь о шуме, потому что теперь знаю, что он мертвецки спит. Но не возвращаюсь в свою комнату.

Полная луна светит в гостиную, её зловещий свет падает на мебель.

Я стою на кухне перед раздвижной стеклянной дверью. Почти светло.

И затем я вижу её. Едва одетую. Она сидит на изгороди, которая отделяет владения её родителей от наших.

Все мое тело болит из-за неё.

Здесь ночь громкая, насекомые и лягушки пытаются перекричать сильный ветер.

Её белая майка практически светится в лунном свете. Она обхватывает себя руками, её волосы распущены и спутаны. Моё сердце беспорядочно бьётся, беспокоясь о том, что она на улице посреди ночи.

Я иду через васильки, и чёртовы сорняки колют мои босые ноги.

Она не видит меня до тех пор, пока я не оказываюсь практически перед ней, и она вздрагивает всем телом при виде меня.

- Я думала, это койот. – Она нервно смеётся, пытаясь удержаться на изгороди.

Иногда я чувствую себя койотом. Словно пытаюсь охотиться за неё.

- Это всего лишь я.

Я стою в футе от неё даже, несмотря на то, что мне хочется обнять её и крепко сжать.

Я невольно смотрю на её грудь, когда она разжимает руки и вытягивает длинную травинку. И, может, погода может быть сексуальной.

- Ты в порядке? Что ты здесь делаешь? Посреди ночи.

- Я не могла уснуть. Иногда я сижу здесь. - Она проводит сухой травинкой по кончикам пальцев, глядя на неё, а не на меня.

- В темноте?

Я смотрю, как она вертит травинку, у нее явно что-то на уме.

- Прости меня, - говорит она, почти слишком громко.

- Простить за что?

- За сегодня.

- Ты сидишь здесь посреди ночи, потому что чувствуешь себя плохо оттого, что не хочешь быть моей девушкой?

- Нет. – Она качает головой, и на её лице расплывается удручённая улыбка. – Я отказываюсь быть как они, понятно?

Я киваю даже, несмотря на то, что на самом деле не знаю, кого она имеет в виду.

- Мои родители влюбились друг в друга, когда учились в средней школе.

Она сказала «влюбились».

- Я не могу быть как они, Эдвард. Не могу.

Я не знаю, как мы вообще можем быть как её родители. У меня никогда не будет такой дорогой машины, как у её отца. Наверно, у меня никогда не будет дома, и я не буду учиться в колледже. Я не такой, как они.

- Они даже не спят в одной постели, - со стоном говорит она, прикрывая рукой глаза, словно стыдясь.

Словно она имеет какое-то представление о том, что значит смущаться из-за родителей и из-за того, кто они есть.

Она не хочет, чтобы мы были как они. Я невольно улыбаюсь при мысли о нас в доме с гаражом и цветами перед входом, которые Белла добросовестно поливает. Я знаю, что она не это имеет в виду, но это то, что я слышу. И то, что я вижу. И то, чего я никогда не смогу иметь.

Она спрыгивает с изгороди, снова обхватывая себя руками. Она стоит и ждёт, и мне хочется её украсть. Мне хочется целовать её губы до крови и трахать в этой высокой траве.

Я робко протягиваю руку, боясь своих мыслей, собственных побуждений. Сражаясь с ветром, я убираю волосы с её лица. Я держу её лицо в ладонях и чувствую, как всё её тело тает, прижимаясь к моему. Мы стоим на поле, она обнимает меня, и мои губы на её макушке до тех пор, пока она не начинает засыпать.

Я отстраняюсь, готовый сказать ей, чтобы она шла спать, но она прижимает меня к себе.

- Не уходи.

Она моргает, глядя на меня, и выглядит такой юной, такой красивой, такой невинной. Я слегка киваю ей. Не говоря ни слова, она идет к моему дому, ведя меня за руку. И это я иду за ней. Вверх по ступенькам заднего крыльца. Через дверь на кухню. По коридору. К моей спальне.

Я смотрю, как она сбрасывает шлёпки и забирается под простыни.

Белла в моей постели.

Я думаю о её родителях, их раздельных кроватях и о том, что это худшее в них.

Они возненавидят всё, что я есть.

*аналог нашей «продлёнки», но с той разницей, что она не факультативна, как у нас, а включена в учебный план