От авторов: «Сумерки» нам не принадлежат. Мы уронили настоящую любовь на дно океана и заставили ее блуждать вслепую. Все права и уважение Стефани Майер, Марку, Тому и Тревису*, Ширли Мэнсон и Реджине Спектор.



Я пошел к колодцу желаний, утонул и опустился на дно океана. Изрезанный острыми камнями и выброшенный на берег, я дотянулся до падающей звезды. Она прожгла дыру у меня на ладони, добралась до моего сердца, и ей было хорошо на земле обетованной…


Белла

Знаете, когда вас беспокоит что-то, что вы не в силах контролировать, вы просто снова и снова думаете об этом.

Снова и снова.

Когда, даже если вы можете на несколько минут сосредоточиться на чем-то другом, за секунду у вашего сознания появляется шанс снова вернуться к тревожным мыслям. Каждая услышанная песня, любое увиденное по телевизору, любое сказанное кем угодно слово автоматически напоминает вам о вашей тревоге. Все это связано, словно мир пытается вам что-то сказать.

Вот каково это – любить Эдварда. Вот какое это чувство. Любить Эдварда – это когда все остальные вещи на свете уменьшила и поглотила лихорадка. Любовь для него – это не считаться с логикой, практичностью и последствиями.

Таким образом, наша любовь больше похожа на него. Она хочет того, чего она хочет и когда она этого хочет. И когда она этого хочет, ей это необходимо.

Я поворачиваюсь на бок, стараясь избегать центра его кровати. Вместо этого я сворачиваюсь на его половине.

Я даже не знаю, где он. Он спал в своей комнате, когда мы с Элли сегодня после обеда ушли с Леа, но когда я пришла сюда несколько минут назад, его не было. Сейчас почти час ночи. Я не писала ему сообщений. Он бы ответил, но домой бы не вернулся. Так что писать их нет смысла.

Я закрываю глаза и выдыхаю через нос. Пытаюсь уснуть, но вместо этого в голове снова кружат тревожные мысли.

Он наказан. Это явно немало значит.

Вчера вечером Эдвард отправился к Пити после того, как оба родителя запретили ему это. Закинулся всем, чем не стоило и припарковал свой подарок на день рождения на лужайке перед домом, когда наконец-то вернулся домой.

Я знаю, что он – это вечные неприятности. Он скрывает от меня подробности, но я не дура. Не слепая и не глухая. И не из тех, кто ни на что не обращает внимания. Я люблю Эдварда, но делаю это осознанно. Я знаю самое главное.

Это неизменно. Это навсегда, и я это знаю. Я уже чувствую, что наша любовь будет со мной до конца моей жизни.

Это колоссальное чувство. Астрономическое и безграничное. И связующее. И глупое.

Это так глупо.

Это не нормально.

У Элис и Джаспера – нормально. У моих родителей нормально. Даже у Карлайла и Эсме это нормально.

А это – лежать тут в полном одиночестве, когда один-единственный человек на всем белом свете знает, где ты, и этого человека здесь нет, и он делает бог знает что с (я даже не хочу знать) кем – это не нормально.

Мне стоит вернуться в постель к Элли. Знаю, что стоит. Стоит быть умной. Я знаю, что у нас этого не будет.

Знаю.

Но это знание не делает возможным вылезти из этой кровати, потому что на самом деле я этого не хочу. Я хочу быть здесь, когда он вернется. Несколько втайне украденных часов раз в несколько дней, прежде чем солнце взойдет – это все, что у нас есть. Это значит для меня даже больше, чем я в силах охватить умом.

Я знаю, что это опрометчиво – оставаться, снова и снова. Знаю, что мы рискуем потерять друг друга, но не только это. Еще я рискую потерять дружбу с Элис и всей его семьей. Знаю, что это неумно – быть половиной этого всепоглощающего лихорадочного секрета.

И нечестно.

Знаю.

Но… мне нравится то, что я чувствую, когда я с Эдвардом. Мне жаль, что это нечестно по отношению ко всем остальным, но я не хочу быть умной. Он мне подходит. Он был создан для меня. Я хочу, чтобы у меня был его шепот и поцелуи при пробуждении. Я хочу, чтобы у меня был он под одеялом, на мне, касался меня своим носом, щеками, подбородком, касался моей голой кожи своими губами. Это нелепо, но я люблю то, как он любит мою кожу.

Я моргаю, открывая и снова закрывая глаза, укутывая лицо в мягкий серый хлопок.

Я люблю его. Она колоссальна – любовь, которую я испытываю к нему у себя внутри. Она исключительна и пугающе абсолютна, но, смешанная с его ванильно-дымным запахом, окружающим меня, она еще и совершенно успокаивающая. Она убаюкивает мое сердце и заставляет губы изогнуться в усталой улыбке, когда я плотнее закутываюсь в его одеяла и переворачиваю подушку прохладной стороной вверх. Любовь утешает, успокаивает и стережет мой сон, пока я жду, когда тот, кто вызывает во мне эти чувства, вернется ко мне.

Я уплываю.

Когда позднее он обвивается вокруг меня, я чувствую, что я дома.

От него пахнет мальчиковым мылом, он очень теплый и прижимает меня ближе к себе. Целует меня в уголок рта и я просыпаюсь от легкого привкуса крови.

- Эдвард…

- Ш-ш-ш, все нормально. – Он накрывает нас одеялом с головой. Я чувствую его улыбку. На верхней губе слева порез. Его поцелуи нежные-нежные.

- Что случилось? – спрашиваю я так тихо, как могу.

Эдвард целует бездыханный смех на моей щеке.

- Дрался за твою честь.

Я слышу его усмешку, когда он туда-сюда проводит носом у меня под подбородком. Я прекрасно все понимаю. Моя честь в защите не нуждается. Моя невинность несомненна. Увертки вроде этой – способ Эдварда сказать мне, что он вообще ничего не собирается мне говорить.

- Дай я схожу, принесу пакет со льдом, - говорю я, поднося его правую руку к своим губам и нежно целуя костяшки, которые – знаю – сбиты и горят от боли.

- Нет. – Он качает головой. Вместо этого он крепче прижимает меня к себе, вдыхая мой запах, и я чувствую его силу. Я чувствую то, что бы он сделал, если бы захотел, и как больно он может сделать другому человеку при желании. Эдвард способен полностью уничтожить, но его движения обдуманны и осторожны, когда его руки забираются мне под пижамную футболку. Он настойчив, но так внимателен.

- Блядь, ты такая нежная, сонная девочка. – Он медленно задирает на мне футболку. – Можно я сниму ее с тебя?

Я киваю, потерявшаяся в любви, и двигаюсь, чтобы помочь ему снять с меня футболку. Его простыни кажутся такими гладкими, и его футболка с v-образным вырезом – тонкая преграда, разделяющая наши животы. Мы лежим на боку, и его левая рука обвивает меня. Пальцами и ладонью правой руки он легонько проводит по моему голому боку, даря едва ощутимые прикосновения. Я наклоняюсь, он наклоняется, и мы целуемся.

На его верхней губе все еще чувствуется след насилия. Она не дает мне забыть, откуда мы, и что мы живем в совершенно разных мирах.

И что бы я ни делала, он не пустит меня в свой. И продолжает отталкивать все дальше и дальше от моего.

Я слегка приоткрываю рот, очень осторожно целуя его.

- Ты не должен был драться. – Шепчу я ему под одеялом.

В комнате темно, но я знаю, что Эдвард снова усмехается. От этого я тоже улыбаюсь. Он знает это так же, как и я. Он проводит большим пальцем вдоль края моего лифчика, над ребрами.

- А ты не должна была позволять мне снимать с тебя футболку, - парирует он, едва касаясь своими губами моих губ, отчего моя улыбка делается шире.

Я знаю, что он прав.

Знаю без единой тени сомнения.

Но это приятно, так что мы делаем то, что делаем.

Я закрываю глаза и обхватываю его за шею, когда его губы накрывают мои. Я уступаю ему. Чувствую, как все мое тело вьется лентой под весом его поцелуя.

Он собственник. Непреложный. Настолько, что не имеет значения, что мы не должны делать то или иное. Только это. Только я и он, здесь и так, как есть.

Он целует мои ключицы и там, где бретельки лифчика. Мне не хватает воздуха, и я спихиваю одеяло. Он целует верх моей груди, и я пытаюсь стянуть с него футболку, но он мне не дает. Поэтому вместо этого я крепче обхватываю его за шею, обожая ощущение от его почти сухих волос, скользящих сквозь мои пальцы, когда он выгибает мое тело, надавив рукой на спину.

Как же нечестно, ненормально и неправильно все, что есть между нами, и это как пожар. Эдвард – моя лихорадка. От контакта его кожи с моей кожей меня трясет, и тело потакает его желанию. Мне нравится этот жар, я чувствую, что он любит меня. Его рот оказывается слева от моей груди, заставляя меня зажмуриться и глубже вдохнуть, чтобы он не проглотил меня целиком. Я крепче обнимаю его.

Он легонько касается губами того места, где колотится мое сердце. От этого я схожу с ума.

- Я так скучаю по тебе, когда ты уходишь, - шепчу я, чувствуя себя как во сне от его прикосновений, и поэтому правда беспрепятственно слетает с языка. – Я скучаю по тебе везде.

Эдвард открывает рот шире, и его губы движутся по моей коже. Его дыхание обжигающе горячее.

- Я знаю, - шепчет он в ответ, прямо у моего сердца.

Оно бьется быстрее для него.

А я вся в мурашках.

Я поднимаюсь, чтобы моя грудь оказалась ближе к его рту, и он касается меня зубами. Лишь слегка. Он легонько касается зубами моей груди, позволяя мне почувствовать, какие они твердые по сравнению с его губами и ладонями. Я опускаю глаза, и даже в темноте я вижу, как моя кожа белеет, затем розовеет, когда он касается зубами моих ключиц. Я сильно поджимаю губы, чтобы не произнести ни звука. То самое место между ног, там, где он лежит всем весом, болит. С моих губ срывается тихий умоляющий вскрик. Я не в силах его сдержать.

Руки Эдварда сильнее давят мне на спину, заставляя выгнуться. Его зубы и губы движутся ниже, кружа возле моего сердца, и оставляют там еще больше бело-розовых полос, и я клянусь, что вижу, как оно бьется.

Я сглатываю стон. Не могу лежать без звука. Эдвард нежно целует меня.

- Ты не должен ходить туда, куда я ходить не могу, - говорю ему сонным голосом, словно выбалтывая спросонья секрет, и внутри все переворачивается, дрожит и пылает в исступлении от его боготворящей любви. – Это нехорошо для нас обоих.

Он поднимает голову и прикрывает рукой мою едва различимую грудь. Он держит ладонь на моем сердце и легонько проводит большим пальцем там, где оно бьется.

- Знаю, детка, - говорит он мне, соглашаясь, понижая и так уже очень тихий голос. – Знаю.

***

- Мам, где мои сережки? Которые с маленькими жемчужинками.

- Они в ванной, как и твое ожерелье, Блисс. – Мама заглядывает в мою комнату по пути в свою и одаривает меня ободряющей успокаивающей улыбкой.

Я спокойна. Спокойна. Я лишь хочу надеть этот крайне особенный наряд. Я купила его для первого дня в старших классах, и этот день наконец-то настал.

- Спасибо. – Я улыбаюсь ей в ответ, вытаскивая из шкафа сарафан.

Я немного нервничаю, потому что это новое место, где я еще ни разу не была, но там будет Элли и все остальные. Так что это почти успокаивает меня. И только одно не дает мне покоя.

Находиться в одной школе с Эдвардом означает видеть то, что я предпочла бы не видеть. По имени Виктория. Этим летом я много времени провела с Калленами, и она не появлялась в их доме с тех пор, как Эдвард поклялся мне, что ее там не будет, но меня не обманешь. Я знаю, что она есть там, куда он ходит. Знаю, что у нее все еще есть та часть его, которой нет у меня. Знаю, что она видит, трогает и пробует на вкус то, что мне лишь иногда удается почувствовать, всего на чуть-чуть.

Я знаю.

Но что я должна делать? Что я могу сделать?

Я не могу изменить то, что я знаю, и не могу сделать так, чтобы Эдвард чего-то не делал. Не могу избегать школы только потому, что это одно из тех мест, где пересекаются наши миры.

Поэтому я надеваю свой белый сарафан из ткани в дырочку и тонкое розовое болеро. Завязываю розовые, в тон болеро, банты на эспадрильях и провожу пальцами по своим все еще мокрым волосам. Наношу капельку туши и румян. Застегиваю свои жемчужные сережки и улыбаюсь отражению в зеркале.

Я выгляжу красиво. Ощущаю сексуальность своих небольших округлостей. Чувствую тайную уверенность в скрытом от глаз кружеве. Я чувствую себя готовой.

Как бы мне хотелось этим утром поехать в школу вместе с Элис на заднем сидении машины Эдварда, но мои родители ни за что бы не разрешили. А просить пойти в школу самой – значит, поднять вопрос, который я не готова поднимать. Может, в следующем году. Может быть…

Но скорее всего нет.

Я выбрасываю из головы все, чего я хочу, но не могу иметь, и спускаюсь по лестнице. Мама ждет меня с гренком и белой розой. Отец входит на кухню, когда мы заканчиваем завтрак и целует в макушку сначала ее, а затем меня.

Мама обнимает меня.

- Отличного тебе первого дня, детка.

Я целую ее в щеку и втыкаю розу в петли спереди рюкзака.

- Спасибо, мам.

Слезы счастья это или нет, но я рада, что она не плачет.

Я увижусь с ней после обеда, когда она заберет меня, а поскольку у отца поменялись смены, теперь по утрам я буду ездить с ним. Это вроде как здорово. Я никогда раньше не проводила с ним время по утрам.

Я изучила свое расписание вдоль и поперек, и теперь знаю, что предупреждающий звонок звенит в 8:05, второй – в 8:10, а первый урок начинается в 8:15. Отец останавливается перед старшей школой Форкса в 7:52 и одаривает меня доброй улыбкой.

- Ты сильная, Белла, - говорит он. – Но я всегда здесь, рядом, что бы ни было.

Я знаю. Папа дрался бы за меня до самого конца.

Знаю.

Но я лишь хочу, чтобы он отпустил меня, всего на немного. Ездить в школу с друзьями – разве я прошу слишком много?

- Я знаю. – Я уверенно улыбаюсь ему в ответ.

У дверей стоят и ждут несколько групп детей, но я никого не знаю по-настоящему. Я обхожу здание, находясь в его тени. На парковке за школой я стою на солнце на тротуаре и жду Элли. Сообщение от нее приходит в 7:59.

Мы почти на месте. Не уходи без меня!

Ни за что.

Еще несколько минут я впитываю редкие лучи солнца этого уходящего лета, прежде чем замечаю старый «Вольво». Элис выбирается с переднего пассажирского сиденья, на ней джинсы с протертыми на коленях дырами и две майки: черная поверх белой. Ее длинные светлые волосы распущены, и пока она идет ко мне через парковку, я вижу ее красные губы цвета карамели на яблоке. На ней здоровенные солнечные очки.

- Милое платьице, принцессочка. – Она смеется, подходя ближе. Я стучу каблуками по бетону, чтобы встретиться с ней на полпути, и обнимаю ее, когда мы встречаемся. Ее брат до сих пор не вылез из машины.

- Я надела его только ради тебя. – Я улыбаюсь.

- Блядь, да что ты! – Она закатывает свои прозрачные голубые глаза. Я не вижу их сквозь очки, но знаю это.

На другом конце парковки водительская дверца открывается. Эдвард вылезает; на нем серо-черная фланелевая рубашка и черные джинсы. И я вижу, что на нем тоже солнечные очки.

Элли берет меня под руку, и мы направляемся в школу.

Я не знаю, видит ли это Эдвард. Я знаю, что он не должен, но надеюсь, что видит. Ему нравится, когда я в бело-розовом. Я надела это дурацкое платье ради него.

* речь об участниках группы “Blink-182”