ГЛАВА 18. ЧАРЛИ БРАУН. ЧАСТЬ 1

От авторов: «Сумерки» нам не принадлежат. Нам очень нравятся черные глаза Эдварда.

Все права и респекты Стефани Майер, Taking Back Sunday, Red Hot Chili Peppers, Sleigh Bells, Coldplay, GroupLove, The Postal Servic, Синди Лопер, Fun, Soft Cell, Ники Минаж и Пэт Бенатар.

Вот что происходит, когда встречаются поэтесса и реалистка. Вот как бывает в жизни.

Coldplay – Charlie Brown:

Разожги огонь. Высеки искру. Разожги огонь, пламя в моем сердце. Мы слетим с катушек. Будем сиять в темноте.

Все мальчики. Все девочки. Все, что имеет значение в этом мире. Все взлеты. Все падения, когда комната продолжает вращаться. Мы выйдем за рамки. Будем сиять в темноте…

Блисс

В последнее время нам нечасто удается провести вместе вечера по будням. Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить, когда это было последний раз.

В январе? Или до начала нового учебного года?

Это было очень давно. И хотя я бываю здесь по выходным три из четырех раз в месяц, выходные – это совсем не то же самое. Иногда он остается дома. А иногда…

Я открываю глаза и вглядываюсь так пристально, насколько мне позволяет поза. Я лежу на спине, а Эдвард обвивает меня. Его бедра на кровати, рядом с моими. Грудь его лежит на моем животе, а голова – на моей груди, ухом к моему сердцу.

Иногда я буду оставаться в его постели даже когда его нет, и за пару часов до рассвета, когда он придет домой. От него не будет пахнуть ни девушками, ни душем – только дымом, вечерними играми и жвачкой «Дабл Минт». Он спихнет с постели мою белую пижаму и свои серые простыни и накроет меня одними своими прикосновениями. Поцелуями. Дыханием.

Я улыбаюсь самой себе, улыбка идет изнутри. Смотрю на своего парня, обвитого вокруг меня. По тому, как он дышит, и по пульсу, который я ощущаю животом, я понимаю, что он не спит. Я устала и знаю, что он тоже устал. Сейчас почти час ночи, но здорово иногда полежать вот так – неподвижно и в тишине.

Мы видимся в коридоре на переменах и все такое. Теперь он оставляет в моем шкафчике длинные записки, больше похожие на письма. Мы всю неделю находимся в непосредственной близости, но это не сравнимо с тем, что происходит сейчас.

Я еще раз закрываю глаза и на секунду расслабляюсь, пытаясь вспомнить нашу последнюю буднюю ночь вместе. Кажется, что январь был вечность назад. Сейчас конец марта. Завтра Элис исполняется шестнадцать.

Шестнадцать.

Я гадаю, какую машину ей купят.

В этом году все совсем по-другому, и во многом он гораздо лучше, чем прошлый. Мы с Эдвардом по-прежнему вращаемся в разных компаниях и его постоянно нет дома, но его костяшки много месяцев остаются целыми. Он по-прежнему зависает с друзьями, но его глаза остаются незамутненными голубыми. Он ходит в школу, играет в мяч и остается самим собой.

И все хорошо, все действительно хорошо; я лишь хочу, чтобы мы могли оставаться наедине почаще. Хочу, чтобы мы могли просто быть, но прекрасно знаю, что этому не бывать. Нас сдерживает очень многое. Его друзья, мои родители, не говоря уже о моем сердце…

Я провожу пальцами по его спутанным от кепки волосам, просто ощущая его дыхание.

Мне есть, что сказать. Я хочу спросить его, где он был весь день, пока я была в школе. Хочу сказать, что скучала по нему всю неделю, с прошлого раза, когда мы были так же близки, ночью в прошлую субботу. Хочу спросить, в порядке ли он, все ли у него хорошо, чувствует ли он, как успокаивается его сердце, а мое – бьется быстрее, так, что раз в несколько тактов они бьются в унисон.

Хочу сказать, что люблю его сильно, очень сильно.

Но ничего не говорю.

Знание того, где он был, и слова о том, как сильно я скучала по нему, ни на йоту не улучшат эту идеальную безмолвную неподвижность. Так или иначе, будет только боль. И я знаю, что он чувствует биение обоих наших сердец. Вот почему он прижимается к моему сердцу щекой, и я знаю, что он знает, что я люблю его. Как он вообще может сомневаться в этом? Как может кто-либо сомневаться в столь чистом, столь сильном и очевидном, что чувствуешь каждой клеточкой тела, когда прикасаешься?

Любовь крепко вплетается в нас обоих как корни дерева. Мы созданы, чтобы любить.

Приходится жить тогда, когда все сложно и запутано.

Эдвард дышит на меня – через пижамную майку я ощущаю тепло.

Я люблю его очень сильно. Такое чувство, что я даже не в силах удержать в себе всю свою любовь к нему.

Он слегка шевелится, и волосы на его висках щекочут верх моей голой груди. Я посмеиваюсь, но это больше похоже на шепот сквозь улыбку. Он ослабляет объятия, перемещает руки с моей талии на бока и укладывается на меня носом и подбородком, теперь щекоча намеренно.

Я смеюсь приглушенно, но сильно. Нам обоим требуется сделать специальное усилие, чтобы вести себя тихо. Никто из нас не говорит, но я слышу его. Мое сердце слышит его, он тоже давит смех. Именно так звучит лучшая на свете улыбка: наполненный дыханием смех сквозь шепот, скорее воздух, нежели звук.

Мы молча обнимаемся, толкаемся и тянем друг друга, и я так сильно улыбаюсь, что болят щеки. Ощущаю свою улыбку, крепко зажмурившись во время смеха. Ощущаю ее глубоко внизу груди, там, где начинается живот. Чувствую все, и это заставляет меня трепетать. Чувствую покалывание. Притяжение.

К нему.

Его.

В такие моменты, как эти, когда тишина значит все.

Мы сплетаемся, перемещаемся поверх одеял и, потея, любим друг друга под звук скольжения простыней, не говоря ни слова. Эдвард колет меня в бок. Он сгибает пальцы и щекочет мне живот под майкой, осыпает шею крайне нежными поцелуями, отчего мой пульс зашкаливает. Мне каким-то образом удается высвободиться, и я жадно хватаю ртом свежий воздух. Стоя на коленях, отчасти сзади, а отчасти – окружая меня, Эдвард забирается в каждый уголок моего сознания, теплый, твердый и всеобъемлющий.

Он загорелый и ухмыляющийся.

Я переворачиваюсь на спину - насколько могу при той свободе действий, что он мне оставил, и беру в руки обе его руки, чтобы мы оба перестали двигаться. Его веки темные, но голубые глаза ярко светятся в ночи. Их свет прожигает меня насквозь. Прямо до самого центра души.

Он медленно моргает и улыбается, но в его горящем голубом взгляде что-то есть. Правда в том, что в них наша любовь, невероятная, всеобъемлющая, ошеломительная, практически чересчур потрясающая. Наша любовь трудоемкая. Бросающая вызов. Это тяжелая борьба, и сила этой любви пугает. Я чувствую себя голой, когда он, здесь и сейчас, смотрит на меня, и я знаю, что он тоже это чувствует. Я чувствую себя маленькой в сравнении с силой нашей любви, и, похоже, она может поглотить меня целиком.

Эдвард лишь облизывает губы. Глядя на то, как я гляжу на него, он выглядит восхитительным и голодным. Кажется, что, если бы он захотел, он мог бы съесть меня живьем. Он ровно так же силен, как и наша любовь.

Мы по-прежнему просто дышим, но он, похоже, наконец-то собирается заговорить. Я моргаю, сглатываю слюну и собираю волю в кулак. Я жду, что он скажет что-то, что обернется против меня, и я чокнусь или и того хуже – сойду с ума. Но когда я вижу, как ширится его улыбка, никаких неожиданных признаний не следует. Не сводя с меня глаз, Эдвард проводит большим пальцем ниже моей шеи, по ямке между ключицами. От этого мое сердце пропускает удар.

- Твое сердце издает мой любимый звук, - говорит он тихо. – Самый любимый. Твое сердцебиение успокаивает меня.

Мои щеки горят и ямочки на щеках покалывает.

- Эдвард, - шепчу я, моргая и закрывая глаза и робея от того, какой невероятно особенной я себя чувствую.

Я знаю, хочу сказать я. Знаю, потому что я знаю, но не могу сказать. И это нормально. Потому что мне даже не нужно ничего говорить.

Эдвард наклоняется ближе – совсем близко, так, что мы легонько соприкасаемся носами и лбами, и нежно целует меня. Так нежно, что я чувствую, как в меня проникают излучаемые им волны любви и благоговения. Я чувствую его дыхание, сердцебиение и истинное обожание.

Я краснею сильнее. Улыбаюсь сильнее. Я балдею от того, что он дает мне понять, какое я чудо.

Поцелуи Эдварда с губ перемещаются к щеке, и он тоже продолжает улыбаться. Когда он снова начинает говорить, это едва слышный шепот:

- Расскажи мне секрет, детка.

Мурашки на моей коже сходят с ума, я излучаю райский свет. Снова беру в руки его лицо и тяну к себе. И шепчу, прежде чем снова поцеловать его:

- Я люблю тебя.

***

Сейчас ранний вечер, мы с Элис сидим рядом на диване у нее дома, и она ест из чашки смесь из хлопьев «Трикс» и «Кикс». Молоко выглядит розово-фиолетовым. От нее пахнет сном и сладостью.

Я макаю один из своих коричных мини-рулетов в чашку с молоком и секунду смакую на языке размякший бисквит, а затем жую и глотаю его. Элис, вооружившись пультом, щелкает каналы. На ней обрезанные серые вельветовые штаны и черно-белая футболка с рукавом реглан. На мне шорты, которые я не могу носить дома и одна из ее футболок с группой «Taking Back Sunday», завязанная узлом справа на подоле. Мы обе с распущенными волосами с пробором посередине, а мои шлепанцы лежат на полу перед нами, рядом с ее слипонами от «Ванс».

Сегодня суббота, третье мая, и нас это совершенно не волнует. Вчера мы обе не спали почти до рассвета. Она улизнула из дома, чтобы увидеться с Джаспером. Я была на крыше с Эдвардом, мы курили паровозом и целовались, и в свете луны я наблюдала, как он кольцами выдыхает дым. Мы ласкали друг друга, пока мой телефон не завибрировал в его заднем кармане, и его руки выскользнули из-под моей пижамы, чтобы я могла вернуться туда, где должна была быть.

Мы с Элли проспали до после обеда, и я не вылезала из постели почти до двух, но это нормально. Субботы именно для этого и созданы. Карлайл работает, Эсме только что вернулась из магазина и выкладывает на кухне продукты. Эдвард играет в мяч, а мы с Элис – квинтэссенция расслабона.

Она останавливается на сериале «Тош.0», откладывает пульт и берет ложку. Я беру еще один коричный рулетик, скрещиваю ноги по-другому и снова сажусь на пятки. Позже мы планируем поехать с парнями, но до этого еще далеко. В Порт-Анджелесе открылся новый каток, куда мы уже несколько недель собираемся поехать, и хоть я и была не против взять ролики напрокат, Элис вчера купила мне их. Они белые с розовыми колесами и шнурками пастельных цветов радуги, и я, похоже, не могу дождаться, когда сегодня вечером надену их.

Я подношу кружку ближе и начинаю макать в молоко очередной кусок рулетика, когда слышу мелодию «Under the Bridge»* и как на улице хлопает дверца машины, и мое сердце пропускает два удара. Я чуть не роняю рулетик в молоко. Мне хочется улыбнуться, но я сохраняю непринужденное выражение.

Мой парень дома.

Я слышу голос Пити, как ключ поворачивается в двери и как открывается дверь, и мне очень хочется обернуться и просиять от любви, но я делаю то же, что и Элис. Она не оборачивается, поэтому и я не оборачиваюсь. Она держит чашку в правой руке, а левую поднимает и заводит за голову, словно ждет приз.

Пит отбивает ей пять, и я поднимаю руку за тем же. Его ладонь и пальцы кажутся мне грубыми. Они проходят мимо, и Эдвард ерошит волосы своей сестры. Легонько тянет меня за кончики. На этот раз сердце не пропускает удар. Оно подпрыгивает. Рвется к нему.

Они пахнут точно как подростки: солнечным светом, потом и глиной. Пахнут скошенной травой и зеленой листвой, идеальным летним ветерком. Они ни слова не говорят ни нам, ни друг другу. Разговор, который они вели на улице, продолжается, когда они проходят мимо дивана по пути на кухню – что-то о том, что маме Ким вчера кто-то позвонил и что ей в следующие две недели запрещены все развлечения. Я сопротивляюсь настойчивому желанию обернуться и посмотреть. Лишь знание того, что Эдвард в своей форме, заставляет моих ленивых бабочек взмыть вверх.

Вероятно, его руки в грязи. Щеки, вероятно, слегка загорели, а бейсболка надета козырьком назад.

Я вынуждена прогнать эту картинку из головы, чтобы держать под контролем свое волнение.

- Привет, как дела, мальчики? – спрашивает Эсме. Издалека сложно расслышать, что они говорят, особенно когда Элис снова начинает щелкать каналы. Слышен только смех, звук открывающихся, льющихся в бокалы бутылок с водой, сминаемых в кулаках парней. Пити вгрызается в яблоко и Эсме спрашивает, хочет ли он арахисового масла. Слышен звук поднимаемого мусорного пакета, его завязывают, и Эдвард несет его на улицу.

Я макаю очередной рулетик в молоко, когда он возвращается и закрывает за собой входную дверь. Боковым зрением я улавливаю что-то белое, испачканное в глине и кусочек улыбки, отчего мои бабочки сходят с ума. На этот раз, когда Эсме говорит, я слышу ее громко и отчетливо.

- Так теперь никто из вас не идет на выпускной? Разве это честно по отношению к твоей бедной матери? – Ее тон дразнящий и слегка игривый. Я слышу ее улыбку, но есть и крошечный намек на обвинение.

Эдвард посмеивается, возвращаясь на кухню. Я слышу, как он включает воду и моет руки. Слышу, как они втроем разговаривают, но обрывки разговора, которые до меня доносятся, не имеют большого смысла, хотя мое сердце настораживается по-настоящему при упоминании выпускного.

Элис, шумно прихлебывая, допивает остатки молока, и надежда расслышать что-либо еще умирает вместе с ним. К счастью, она встает, чтобы взять тарелку с едой. Я иду за ней, держа кружку обеими руками. Когда мы сворачиваем за угол, я вообще не могу поверить в слова, которые срываются с губ ее матери.

Эсме смотрит прямо на нас и поднимает правую руку ладонью вверх, словно ответ на то, что они там обсуждают, совершенно очевиден, и это мы.

- Возьмите девочек, - говорит она с улыбкой, переводя взгляд с нас на Эдварда и Пити.

Элис роняет челюсть на пол и ее голубые глаза вылезают из орбит. Мои глаза тоже расширяются, когда я бросаю взгляды на ее мать, ее сына, его друга и снова на ее сына. Его бейсболка надета козырьком назад, а щеки загорели на солнце. Я так поглощена желанием наброситься на него и защекотать, что лишь наполовину осознаю то, что Эсме только что сказала.

Пити смеется как тронутый. Эдвард тоже смеется, беззвучно – смех рождается из его беспечной крутейшей улыбки. Эсме невинно поднимает руки вверх, словно ее предложение – это верх разумения.

- Ты, блядь, с ума сошла? – спрашивает Элис, смеясь с таким же недоверием, как и Пити. – Серьезно, ты выжила из ума?

Их недоверчивый смех заразителен. Я тоже вроде как смеюсь, ставя кружку с молоком на стойку рядом с собой, чтобы запустить пальцы в волосы. Со стороны кажется, будто я подыгрываю им, но внутри сердце бьется в надежде, которую я сдерживала месяцами. В своих мечтах я и представить не могла, что Эдвард пойдет на выпускной, и я определенно не позволяла себе фантазировать о том, что если он пойдет, то возьмет меня. Это не для нас. Я не дура. Если я не позволю себе желать нереального, меня не ждет разочарование.

- Что? – продолжает Эсме, подмигивая так, словно мы все сумасшедшие. Она смотрит на Эдварда и говорит на полном серьезе:

- Выпускной важен, и я хочу, чтобы мои мальчики пошли, а что может быть идеальнее?

Эдвард продолжает посмеиваться и вытирает рукой свое загорелое лицо. Снимает бейсболку, ерошит волосы и натягивает ее обратно. Он улыбается, но качает головой точно так же, как Элис.

Стоящая рядом со мной Элли упирает руки в бока, а Эсме начинает рассуждать о платьях и фотографиях, корсажах и аренде лимузинов, и все понимают, что все получается быстро и спонтанно. Я улыбаюсь, потому что мне нечего сказать, и пытаюсь уследить за тремя одновременными разговорами Элис с Питом, Эдвардом и ее мамой, и я стараюсь держать себя в руках, и голова совершенно идет кругом, когда я замечаю нечто. Я бросаю взгляд на Эдварда, и на пару секунд он встречается со мной взглядом, в котором я вижу смущение. Он тоже нацепил маску, но под ней затаилась усмешка.

Она хорошо скрыта, но сияет победоносно. Никто этого не замечает, потому что не смотрит, но я вижу свет по краям его синих зрачков.

- Тут нечего обсуждать. – Эсме смеется – она победила. – Вы должны сделать это потому что я ваша мама, и это меня осчастливит. – Она берет яблоко с середины стола и с ликованием откусывает от него, явно довольная собой.

- Ты помешалась. – Элис смеется, продолжая качать головой, и протягивает руку к маминому яблоку, чтобы откусить от него. – И я вообще не шучу. Тебе надо найти хорошего специалиста, - говорит она с набитым ртом.

Пити швыряет в Элис свой огрызок, когда встает. Она ловит его свободной рукой и швыряет обратно в него. Эдвард отходит от столешницы, у которой стоял и делает шаг в мою сторону, к выходу из кухни. Я все еще пытаюсь охватить умом все это, гадая, как он это сделал, как все так идеально сложилось, что может и впрямь, действительно, по-настоящему произойти, когда он подходит ко мне на расстояние вытянутой руки.

Он не касается меня, и я не касаюсь его. Мы ничего не говорим, и я уже точно знаю, что это все каким-то образом подстроил он, когда он роняет свою грязную бейсболку мне на голову и тянется ко мне за спину, чтобы стащить мое молоко. Он выпивает его одним глотком и улыбается, а потом уходит со своим другом. Может, Ким и сама виновата в своих проблемах, но все остальное – дело рук моего парня.

Мое сердце выстукивает его имя. Я стараюсь улыбаться не слишком широко.

_____________

* песня Red Hot Chilie Peppers