От авторов: «Сумерки» нам точно не принадлежат.

Особое спасибо группе Taking Back Sunday за их стихи, бьющие в саму точку: Просто задай вопрос, развяжи узел. Скажи, что что тебе все равно, скажи, что тебе плевать. Вернись по следам, словно мы забыли. Скажи, что тебе не все равно, скажи, что тебе не плевать. Попытайся избежать этого, но сомнений нет, и есть одна вещь, с которой я ничего не могу поделать. Спасибо Джей-Зи за его «99 Problems», а Сэму Адамсу за его «Blow Up». Спасибо Pepper за их «Crazy Love», а Эминему за то, что он олицетворяет собой разбогатевшее белое отребье. Ах да, и Бобу Дилану – за то, что он есть!

Kid CuDi – These Worries:

Ладно, я был здесь раньше, один, сто раз или больше. Я устал от ублюдков, говорящих, что они беспокоятся обо мне, тогда как на самом деле им, вероятно, всегда было похуй на меня.

Да, жизнь такова: ударь меня, и я дам сдачи. Фу, фу, свали. Я вижу дьявола, который медлит.

Эти тревоги сильные. Они лежат на моих плечах. Моя гордость, я больше не позволю себе стать жертвой.

Дасти (наше гребаное чудовище)

Блядь, я так сильно ее хочу.

Чувствую это в глотке.

Десны немеют.

Грудь сжимается.

Кончики пальцев зудят.

Кровь несется по венам.

Она, блядь, зовет меня, эта сука.

Я пытаюсь держаться подальше, но это трудно. Она меня хочет.

И я ее тоже типа хочу.

Легкость.

Облегчение, когда ничего не чувствуешь.

Тишина.

Хаос.

Побег.

Единственное, что останавливает меня, это девушка, которая обычно спит рядом со мной.

Она того стоит.

Она важнее.

Блисс – это все.

Если я буду повторять себе это, я смогу игнорировать шепот кокаина.

***

- А чего, блядь, ты ждала, Элис? – спрашиваю я, прислоняясь к дверному косяку со скрещенными на груди руками.

Моя сестра сидит по-турецки перед зеркалом на полу своей спальни. Она плачет; не перестает весь день напролет, блядь. Моя девочка рядом с ней, пытается утешать, пытается найти правильные слова, но не похоже, чтобы они помогали. Блисс выпрямляет утюжком волосы Элис, а Элис стирает новые слезы с лица.

- Заткнись, Дасти, - слабо отвечает она.

- Ты думала, Джаспер нормально воспримет то, что ты целуешься с другим чуваком? - Тон у меня обвинительный. Я хочу, чтобы Белла знала, что это и ее касается.  – Можешь для начала объяснить, какого хера ты вообще целовалась с Питом?

Элис крутится, отчего Блисс роняет утюжок. Одна половина ее волос заколота, другая – свисает ровными прядями. Ее глаза безумно красные и опухшие от расстройства. Мне, по ходу, тоже это неприятно. Хреново, что Джаспер порвал с ней, и мне не нравится видеть, как моя младшая сестра плачет, но ей следовало думать головой. Она с Пити – что это за хуйня?

И если бы Блисс не увидела их – если бы я не увидел их – как далеко они могли бы зайти? Пит мой друг, но Элис моя младшая сестренка… я не собирался позволять этого. Этому не бывать.

Она снова плачет. Мама кричит мне снизу:

- Эдвард, оставь, блядь, сестру в покое!

Блисс выглядит расстроенной. Прошлая ночь была близка к идеальной, пока не случилось все это дерьмо, а у нас с моей девочкой не так много идеальных ночей. И, опять-таки, она не моя девочка. Она не сказала «да».

- Почему ты вообще плачешь? Ты позволила ему целовать себя! – Я смеюсь, но не над ней. Правда, не над ней. Я смеюсь над всей этой дерьмовой ситуацией – над нашей с Блисс ситуацией.

Я так стараюсь не сойти с ума и, думаю, делаю то, что она хочет, но она по-прежнему, блядь, сидит на полу и смотрит на меня с неверием. И я больше не могу читать ее так легко, как раньше. Она меняется, и я пытаюсь крепко держаться за нас и за ту, какой она всегда была – милой, живой и доброй, но все это понемногу ускользает. И кто виноват? Я? В смысле, уже, блядь, слишком поздно исправлять это дерьмо?

Я, блядь, так отчаянно пытаюсь вести себя правильно с ней, но она, похоже, этого не понимает. А прошлая ночь… возможно, я потерял ее еще немного больше. Может, для нас слишком поздно. Может, она живет дальше.

Не то, чтобы я когда-нибудь приму это.

Если мы падаем, то падаем вместе.

- Эдвард… поцелуй меня. Поцелуй меня, детка, - шептала она на пляже. Я все еще ждал, когда она скажет, будет ли моей девушкой, но ее движения стали спешными и тяжелыми. Я знал, что что-то случилось. Она была очень озабоченной и ее мысли были далеко, но я все равно целовал ее.

Когда я открыл глаза, она смотрела мимо меня. Ее губы были со мной, но не ее внимание. Я напрягся и повернул ее голову к себе.

- Что за нах…

- Нет… нет. – Она продолжила целовать меня, но я не ответил. Я отодвинул ее за плечи и встал. Она встала следом за мной. - Возможно, это ерунда, - сказала она.

Сначала я подумал, что она собирается мне что-то сказать, что-то вроде того, что она наконец устала от моего дерьма, и что она бросает меня на этом самом гребаном пляже. Я запаниковал. Я, блядь, чуть не расплакался.

- О чем, блядь, ты говоришь, Блисс? – Я был готов, блядь, упасть на колени и клясться, обещать, заявлять, оправдываться и умолять, но она продолжала смотреть мимо меня. Поэтому я оглянулся.

- Эд…

Я был почти на грани.

Элис с Пити пережрали на балу, и люди лажают, когда обожрутся, но я никогда не думал, что мой лучший друг и сестра споются. Никогда. При виде Пити, лежащего на Элис, когда одна его рука была на ее бедре, а его губы на ее шее, я чуть не убил этого ублюдка. Нижняя часть ее платья была задрана, а верхняя – стянута вниз. Это было больше чем просто поцелуй. И у меня нет никаких сомнений, что все зашло бы гораздо дальше, если бы я их не прервал.

Белла бежала за мной по пирсу на пляж. Я схватил Пита за рубашку сзади и оттащил от своей сестры. Он запутался в собственных ногах, разбрасывая по пляжу песок. Моя сестра тут же прикрылась, а затем обеими руками прикрыла рот, словно не могла поверить в то, что она только что сделала. Она поднялась и села, и песок посыпался с ее плеч. Подводка на ее глазах размазалась, бальное платье было перекручено, а ее зеленые туфли валялись в стороне, полные песка. Рубашка Пити была наполовину расстегнута, волосы растрепаны. Его глаза были черными от кокса, а щеки – красными от смущения. Это был хаос: Элис начала плакать, Пит - расхаживать взад-вперед, Белла – сверкать глазами, а я – указывать, обвинять и угрожать.

Неловкая поездка домой прошла в тишине. Атмосфера в машине была удушающей. Я вел ее с сердцем, застрявшим в горле, и, поскольку от того, что случилось между моей сестрой и Питом, лекарства не было, наша ночь была испорчена. А чтобы сделать уже и так дурацкую ситуацию еще более дерьмовой, вчера Белла не пришла ко мне в постель. Элис не спала до самых птиц, плакала, а Блисс была верной лучшей подругой. Я остался один, без ответа, без своей девочки, неуверенный как пиздец.

Разумеется, компанию мне составил шепот.

Да, эта хуйня может уладить любое дерьмо.

Она всегда здесь ради меня.

Я люблю тебя больше, чем она.

- Отъебись, Эдвард! – кричит Элис; слезы катятся по ее грустному личику.

- Дасти! – вопит мама снизу.

Я продолжаю смеяться, но честно – не над ней.

Поднимая руки вверх в поражении, я отталкиваюсь от дверного косяка.

- Держись подальше от моих друзей, Эл.

Белла фыркает, наматывая шнур на утюжок. Она швыряет его на пол и встает. Ее макияж с прошлого вечера размазался, а волосы по-прежнему уложены в пучок, только расплетены и растрепаны. На ней пижамные шорты, которые, блядь, слишком короткие, и белая майка без лифчика. Детка выглядит изнуренной, но теплой. Она выглядит спокойной. Сексуальной. Она то, где я хочу быть.

- Я тебя ненавижу, блядь, - бормочет Элис и плачет, уронив голову на ладони.

- Ненавидь меня сколько хочешь. Но не путайся больше с Пити.

Белла стоит передо мной, положив руку на дверь; я по одну сторону, она – по другую. Я больше не смеюсь. Я чувствую вину за то, что вообще смеялся, но это не в моей власти. Я схожу с ума. Чувствую, как мы отдаляемся. Моя детка прямо передо мной, но она так далеко. Мне следует сказать, что это все из-за нее: моя поза, язык, смех, тон голоса. «Это все твое, детка», хочется мне сказать. «Уладь все это дерьмо. Будь здесь. Будь моей».

Она смотрит на меня, а я смотрю на нее.

Затем она говорит:

- Ты такой мудак.

Я открываю рот, чтобы ответить, но она захлопывает дверь перед моим носом.

***

- Разденься для меня, детка, - шепчу я.

Она раздевается.

Я подцепляю пальцами ее оранжевые кружевные трусики и стягиваю их с ног. Белла по-прежнему в футболке, и я люблю, когда она такая: полураздетая, раскрасневшаяся, открытая и - здесь. В моей комнате темно: телевизор выключен, окно закрыто. Детка зажигает свечу, потому что ей так нравится. Тусклый свет свечи освещает ее нежную кожу. Я целую ее под коленом, там, где у нее маленькое родимое пятно, по форме напоминающее очертания штата Мэн. Она прикусывает губу и вертит бердами. Я стою на коленях и снимаю свою футболку.

- Ты любишь меня, детка?  - спрашиваю я, поднимая ее правую ногу, заводя ее к себе за спину и падая между ее ног. Я целую ее в шею сбоку, потягиваю кожу, зажав ее между зубами.  – Можешь жить без меня? Хотела бы?

Я протягиваю руку вниз между нашими телами и стягиваю свои баскетбольные шорты. Мой член скользит между ее складочками, но я не пытаюсь войти. Еще не время.

Детка надувает губы и стонет. Ее ресницы трепещут, а берда выписывают круги.

Я медленно двигаюсь вместе с ней. Она готова для меня. Ее тело, блядь, поет. Мой член весь мокрый от ее соков.

- Ты когда-нибудь позволяла кому-нибудь другому трогать тебя так? Видеть тебя так? – спрашиваю я, целуя ее плечо. Мои глаза закатываются и закрываются.

Но мне невыносимо не смотреть на нее, и я открываю их и наблюдаю, как ее щеки становятся еще краснее, чем были. Наблюдаю, как под белой пижамной майкой твердеют ее соски. Все ее руки и ноги в мурашках, и я чувствую их своими боками. Ее рот слегка приоткрыт; она облизывает свою опухшую от поцелуев нижнюю губу и шепчет что-то неразборчивое. Ее светлые волосы разметались по моей подушке. Она вонзает пальцы ног в матрас, а ногти на руках с темно-фиолетовым лаком – мне в бицепсы и держится за мои руки, пока у нее хватает сил. Затем она цепляется за простыни и тянет.

- Никто и никогда не будет любить тебя так, как я, Блисс. Никто не знает тебя, как я.  – Я кружу, кружу бедрами. Головка моего члена ходит туда-сюда у ее входа. Я останавливаюсь. Белла резко втягивает воздух. – Позволь мне, - шепотом молю я. – Позволь мне, детка, пожалуйста.

Я разжимаю ее пальцы, сжимающие простыню, и сплетаю их со своими. Целую ее запястье и губы. Ищу ее глаза и смотрю в них до тех пор, когда она тоже видит меня.

- А ты позволял? – спрашивает она, положив свободную ладонь сбоку на мою шею. – Позволял когда-то кому-то трогать тебя так? – Она удерживает на себе мой взгляд, вынуждая меня ответить.

Я вжимаю ее руку в матрас и дышу через нос. Все мое тело напрягается, а член твердеет еще сильнее. Очень сильно. У меня так много власти над этой девочкой. Она пытается быть смелой, но у нее нет того, что есть у меня. У нее нет хладнокровия… она недостаточно хитрая, чтобы быть такой плохой, как я. Я давно понял, как устроены наши отношения. Она всегда просто идет туда, куда я ее веду, и может быть, те времена уже прошли, но Блисс нерешительная. Она никогда бы мне ни в чем не отказала… кроме этого. Это она может.

- Отвечай, - настаивает она. – Позволял? Да? Скажи, что что никто и никогда не был с тобой вот так, и я твоя.

Я двигаю бедрами, и головка моего члена оказывается внутри. Ее веки немного опускаются, но он остается. Ее взгляд остается.

- Где ты? – со стоном спрашиваю я, используя каждый мускул своего тела, чтобы не сдвинуться с места и не войти в нее. Руки дрожат, глаза щиплет. Челюсть стиснута, а сердце отстукивает по два-три удара за раз. Я практически ощущаю, как хороша она изнутри, теплая, тесная… блядь, просто то, что я так близко к ней, и вынужден сдать назад, даже не проникнув внутрь, невыносимо.

- Вот она я. А ты, блядь, где? – Она даже не похожа на себя. В ее голосе поражение, злоба и ехидство. Она не совсем здесь, но все же она здесь, плачет.

Я выхожу из нее, оставляя член висеть между нами. Напряжение в конечностях немного спадает, и я зависаю над ней; мы едва касаемся друг друга, но мы близко.

- Не делай этого, - шепчу я, целуя ее мокрые веки и слизывая слезы, испивая, блядь, ее печаль. – Не отдаляйся от меня, - говорю я тихо ей в губы. – Это правило, помнишь? Ты никогда не отдалишься. Помнишь, Би?

Белла обвивает меня руками за шею, накрепко прижимая к себе. Ее ноги сцепляются у меня за спиной, удерживая нас вместе. Она целует меня в губы так, словно действительно этого хочет, словно это чего-то стоит. Но когда мы все еще недостаточно близко, она ногами стаскивает с меня шорты до лодыжек, и дальше я уже сам отшвыриваю их в сторону. Мы вместе справляемся с ее футболкой, и когда мы полностью голые, касаемся друг друга всем телом. Каждый дюйм моего тела касается каждого дюйма ее тела. И это любовь. Я чувствую, как она переходит через нее в меня. Я дрожу. Прижимаю ее к кровати. Пытаюсь упасть в нее.

Она кусает меня за щеку и царапает мне спину.

- Помедленнее, принцесса, - шепчу я ей на ухо, а затем целую ее ключицу и прижимаюсь лбом к ее лбу. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я лучше вижу ее. Горящая свеча мерцает; она почти догорела и вот-вот потухнет. В комнате пахнет ванильными пряностями и дымом, а воздух такой густой, что трудно дышать.

Блисс успокаивается и ее слезы прекращаются. Она целует меня в плечо, грудь, шею. Крепко обнимает меня, и не похоже, что она собирается разжимать объятья.

- Я просто хочу, чтобы это были только ты и я, - говорит она тихо.

- Так и есть. – Я сдерживаю досаду прежде, чем мы снова потеряем контроль. – Так и есть, Белла. Уже несколько месяцев… - Я замолкаю прежде, чем скажу слишком много.

- Я не могу быть твоей девушкой, Эдвард.

Я поднимаюсь на руках; они вжаты в подушку, на которой она лежит, и часть ее волос зажата под моей ладонью.

- И мы не можем заниматься сексом… мы не можем заниматься сексом до тех пор, пока я не буду единственной, с кем ты занимаешься сексом.

Она говорит мне это, но я не слушаю. Единственное, что я осознаю – это то, что эта малышка произносит слово «секс», и это слово звучит слишком по-взрослому, слетая с ее драгоценных надутых губ. Кажется, будто она только что повзрослела прямо у меня на глазах. Кажется, что произошло именно то, что я надеялся предотвратить, и я целиком в ответе за то, что подтолкнул ее к этому. И теперь между нами стена. Она, может, и не чувствует, но я ее чувствую.

Она только что забрала у меня часть моей власти.

- Ты… - начинаю я, но она останавливает меня.

- Не лги мне больше. – Она убирает пряди волос со своего лба. Ее глаза блестят, и она с силой выдыхает, словно очень долго ждала, чтобы сказать мне это, и теперь, сказав, снова может дышать.

- Я ни с кем не был, - говорю я, вставая на колени. Мы по-прежнему голые, она – с раздвинутыми ногами, я – со все еще твердым членом, но это не имеет никакого значения. – Я был верен. Я был… - Я тяну себя за волосы и отодвигаюсь от нее.

Белла сдвигает ноги, но не прикрывается. Она прячет лицо в ладонях, а затем зарывает пальцы в волосы и смотрит на потолок. Я беру с комода пачку сигарет и прикуриваю одну, не потрудившись открыть окно. С сигаретой во рту я ищу свои шорты. Теперь Белла смотрит на меня. Она привстает, опираясь на локти.

- Я старался с тобой, Би, - говорю я, делая затяжку, поднимая с ковра шорты и надевая их. – В смысле, сколько, блядь, раз мне надо попросить тебя быть моей девушкой?

Она садится и шарит по одеялу в поисках своей пижамы. Находит футболку. Я тянусь к ней и забираю ее, швыряя через всю, блядь, комнату.

- Не делай этого. Не одевайся. – Я выпускаю дым.

- Ты ведешь себя как сумасшедший, - бормочет она, снова ложась.

Я смеюсь, наконец, открывая окно.

- Ты еще не видела сумасшедших, детка.

Этой сигареты недостаточно, поэтому я лезу в верхний ящик и беру пакетик. Скручиваю косяк трясущейся рукой. Белла молчит, откинувшись на подголовник кровати и прикрывшись темно-серой простыней. Косяк сырой и скручен он слишком быстро, но как только я прикуриваю его, чувствую себя лучше.

Но с ней было бы гораздо лучше.

Потребовался бы один звонок Димитри. Теперь он постоянно продает кокс, и всегда его предлагает. Я отказываюсь из-за Беллы, потому что не хочу полностью облажаться. С этим дерьмом я теряю самоконтроль и все остальное становится вторичным, потому что я чувствую себя несокрушимым. Кокс – это всепоглощающая дрянь – дикая и заразная. И если я хочу, чтобы у нас с Беллой было все хорошо, мне надо держать нос чистым. Не только для ее душевного спокойствия, но и для своего тоже.

Но зачем? Зачем я, блядь, держусь изо всех сил, если ей это не надо? Это вообще имеет значение? Я лажал. Белла это знает. Знает, и она никогда не винила меня за это. Она должна быть в безопасности от этого. Я не должен за нее волноваться.

Все стало дерьмовее, когда она поцеловала того парня.

- Я убью этого ублюдка, - говорю я, и в груди полно дыма, а в голове – тумана.

Детка закатывает глаза.

- Это не имеет к нему никакого отношения.

- С тех пор все покатилось к чертям! – ору я.

- Нет, - говорит она. – У нас всегда все было наперекосяк! – Ее голос звучит слишком громко. Белла орет на меня. На меня. Она никогда не орет на меня.

- Потише, блядь.

Белла находит на тумбочке резинку для волос и стягивает волосы в высокий хвост. Я распустил ее волосы, когда она только пришла сюда. Она была чистой и теплой после душа, но она не мыла голову. Сказала, что ей нравится пучок, даже если он не такой красивый, как прошлым вечером, а я сказал, что ей лучше с распущенными волосами.

Теперь они снова собраны в хвост.

Затем она смеется.

- Ты все время бросаешь мне это в лицо.

- Тебе не стоило этого делать. – Я высовываюсь из окна и делаю глубокий вдох. В голове что-то происходит. Мне легче, чем было секунду назад, но я знаю, что могло бы быть и лучше. Я знаю, что могу полностью избавиться от этой боли в груди.

Детка громко смеется.

- Мне не стоило этого делать, а ты за моей спиной переспал со всей школой.

Я в последний раз затягиваюсь косяком, а затем оборачиваюсь и говорю:

- Я бы не трахался с ними, если бы мог трахаться с тобой.

Из комнаты словно высосали весь воздух. Гнев, боль от предательства и шок читаются на ее лице, а затем оно морщится, и она плачет. Очень похоже на то, как плакала Элис прошлой ночью на заднем сидении моего «Континенталя»: громко, душераздирающе и печально.

- Детка, - говорю я. – Блисс, прости. Я не должен был… - Я замолкаю, потому что слово – не воробей. Я точно знал, что делаю, когда говорил это. Я наделал много разной хуйни, а Белла – нет, и когда она поцеловала Гарретта… это было невыносимо. Как то, что я заставил ее испытать сейчас.

Любовь злопамятна.

Я подхожу к кровати и сажусь рядом со своей девочкой. Я ничего не говорю, пока она плачет. Я даже не прикасаюсь к ней. Жду. Я никогда раньше не слышал, чтобы она плакала так громко. Мне нужно сказать, чтобы она вела себя тише, а то кто-нибудь нас услышит, но не могу заставить себя. Может, я хочу, чтобы нас застукали. Если все узнают, нечего будет скрывать. Все дерьмо изменится, и разве это будет так плохо?

Мы словно постоянно перетягиваем канат, только никогда не тянем его одновременно. Раньше она хотела, чтобы я остепенился, и теперь, когда я сделал это, она этого больше не хочет. Куда мы так придем? Потому что со временем все становится только хуже. Было проще, когда все было хреново и я не старался изо всех сил. Когда я уходил гулять каждые выходные, когда я умолял, блядь, ее быть моей девушкой каждый раз, когда мы были вместе… до того, как она поцеловала Гарретта. Вот когда все это дерьмо опустилось до самого дна.

Первое, что она говорит мне, когда поток слез ослабевает:

- Ты такой лицемер.

- Мне плевать, - говорю я честно.

- На все.

Я качаю головой и провожу рукой по своим волосам. Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. Мне невыносимо видеть ее лицо, каким оно стало по моей воле.

- Мне не насрать, Белла.

- Но только на Гарретта и на Элис с Питом. – Ее голос тихий и хриплый от сильного плача.

На этот раз я поворачиваюсь.

- Какое отношение они имеют ко всему этому?

Она смотрит на меня. Ее голос дрожит, она ловит ртом воздух. Подбородок дрожит и еще несколько слезинок падают из ее глаз, но ей хорошо удается контролировать себя. Она остается сильной, как всегда.

Она лучше меня.

- Ты взбесился, - говорит она.

- Она моя младшая сестра.

- А то, что ты со мной - это нормально, потому что я не чья-то сестра?

Я не отвечаю, потому что она права. Но все иначе. Это так.

- Я собиралась сказать «да». Собиралась. Я была готова все отпустить и просто сказать «да» и быть с тобой, но затем ты увидел Пити с Элис, и твоя реакция напомнила мне о том, почему я говорила «нет». – Белла делает несколько рваных вдохов и выдохов, прежде чем продолжить. – Я заслуживаю большего, чем то, кто ты для меня. Я хороша для тебя, а ты ужасен для меня. Но мы в тупике, и я не могу без тебя.

- Ты не можешь уйти от меня, - говорю я, разворачиваясь к ней всем телом и стягивая простыни на пол.

Она не останавливает меня. Белла качает головой, словно никогда не могла, и ногой отталкивает простыню целиком, хватаясь за мои руки, когда я взбираюсь на нее.

- Ты – само сочувствие, - шепчет она, медленно плача.

Я пристально смотрю в ее глаза, пока не становится слишком больно. Теперь они у нас одинаковые, потому что мы оба плачем и цепляемся друг за друга, шепча: «Я люблю тебя». Я прячу лицо в изгибе ее шеи и погружаю зубы в ее плоть, просто чтобы почувствовать, что она со мной. Я вплетаю пальцы в ее рыжеватые волосы и тяну ее голову назад до тех пор, пока она не вскрикивает. Тогда я целую ее под подбородком и двигаюсь вниз, к горлу. Опускаюсь ниже, к ее груди, и тереблю губами сосок.

- Можно кое-что сделать, Белла? Можно потрогать тебя?

- Да, - тихо шепчет она. Ее голос дрожит, а глаза продолжают слезиться.

- Это может быть больно, но я не собираюсь… мне просто нужно потрогать тебя, принцесса.  – Я усаживаюсь на пятки и, взявшись за колени, раздвигаю ей ноги.

Порой я не могу поверить, что она моя. Белла права, мы зашли в тупик.

- Мы так и умрем, понимаешь? – говорю я с ухмылкой, и я был бы счастлив умереть в старости и нищете, только если она будет со мной. И так и будет. Без нее нет будущего.

Ей удается улыбнуться, и это искренняя улыбка, потому что правда, блядь, убивает, но для нее нет лучшего времени, чем, например, сейчас. Мы наедине, вместе и касаемся друг друга. И у нас ебанутые отношения, но мы близки, и нет лучшего способа почувствовать связь с кем-то, чем это. Ей это нужно… мне это нужно, просто чтобы напомнить нам, что невзирая ни на что, здесь есть любовь. Она глубоко внутри нас. В сердце.

Теперь шепот кокаина раздается далеко отсюда. Когда она здесь такая, ему нет места.