***

- Я не хочу, чтобы ты шел, - шепчет Белла, накалывая на вилку кусок торта. На ее губах остался светло-розовый след от красной глазури. Она отправляет в рот небольшой кусок, заводя волосы за ухо и глядя на меня, а затем снова смотрит в тарелку.

- Я знаю.

- Тогда не ходи. – В ее голосе не слышно надежды. Она знает, что я все равно пойду.

Я улыбаюсь, вздыхаю и тяну ее за мочку уха.

- Я вернусь. Я бы пообещал, но мы же не обещаем, детка. Так что я клянусь.

Белла ставит тарелку на тумбочку и откидывается на подушки, скрестив руки на груди. Она дуется, злится, потому что сегодня ночью я вынужден оставить ее одну. Мама Пити работает допоздна, поэтому он закатывает мне вечеринку. Я не могу на нее не прийти. Как это будет выглядеть? И что я скажу в оправдание? У меня его нет. К тому же, я хочу пойти.

Это мой шестнадцатый день рождения.

Она по-прежнему слишком мала.

- Я возвращаюсь в постель к Элис, - говорит она, когда я иду к шкафу.

Я закрываю глаза, набираясь терпения. Я только что выслушивал это же самое дерьмо от родителей, еще и двух часов не прошло. Я участвовал во всем этом дерьме. Ел торт и улыбался, глядя на машину. Благодарил их за подарки и лежал на диване с мамой, пока она со слезами говорила о том, какой я, блядь, милый и как, блядь, ей печально, что я расту. Я слушал отца, пока он продолжал распрягаться о том, какое гребаное дело он сейчас ведет. Черт, я хорошо себя вел, и в тот момент, когда я спросил у них, можно ли пойти к Пити, меня ждал облом.

Я спорил с ними об этом больше часа.

В том, что мне сказали «нет», не было ничего нового, но я думал, что сегодня все будет по-другому. Я думал, что сегодня, блядь, они пойдут мне навстречу и разрешат свалить. Я ошибался.

Моим родителям не нравится, когда я дома у Пити из-за его матери. Моим родителям не нравится, когда Пити дома у Пити из-за его матери. Она непредсказуема и вечно не в своем уме, так что я это понимаю. Но если ее там нет, в чем, блядь, проблема? Проблемы нет.

Они сказали, что я могу устроить вечеринку здесь, и они классно воспринимают то, что я курю и пью, но я не хочу, чтобы мои родители были рядом. Я хочу уйти и вернуться к своей девочке. Я хочу, чтобы в моем доме все оставалось спокойно, как было весь день. Мне просто нужна эта ночь. И все. И сейчас я вынужден уходить тайком.

Белла видела, как много дерьма они вылили на меня. Не могу поверить, что она собирается сделать то же самое.

Я снимаю с вешалки красно-черную байковую рубашку и надеваю ее поверх футболки, застегиваю пуговицы, не говоря ни слова, пока не надеваю на голову бейсболку с надписью “NY”.

- Блисс, не делай этого. – Я беру из верхнего ящика комода пачку сигарет и поворачиваюсь к ней. – Я же сказал, что вернусь.

- Это твой день рождения, так почему ты не можешь остаться здесь?

Я снимаю бейсболку и запускаю пальцы в волосы.

- И что делать, Белла? – Я снова надеваю бейсболку и оборачиваюсь в поисках ключей от моей машины. – Пити с Беном устраивают мне вечеринку, делов то. Я бы взял тебя, если б мог, но мы оба знаем, что это не вариант, Блисс. – Я нахожу ключи и кручу их на пальце.

- И все же я люблю тебя, - говорю я с улыбкой, но она не счастлива.

Я не собирался влюбляться в нее. До того, как это произошло, я даже не знал, что способен любить другого человека так, как я люблю Би. У меня было извращенное и ущербное представление о любви. Единственный пример, который у меня был – это мои родители, а они провели первые десять лет моей жизни в изменах, воплях, слезах и гневе. Они использовали нас с сестрой как рычаг в своих ссорах, а свою предполагаемую любовь - как оружие друг против друга. До недавнего времени я представлял себе, что так ты любишь кого-то. До Беллы.

Теперь все по-другому. Мои родители – страстные натуры и не боятся показывать, как сильно они влюблены. Они постоянно касаются и смотрят друг на друга. Мои мама и папа все делают вместе и заботятся друг о друге. Они – команда. И они против целого гребаного мира. Думаю, я хочу, чтобы так же было у нас с Блисс. Но это сложно. Гораздо сложнее, чем я в состоянии охватить умом. Мне трудно забыть, как у них все начиналось. Мои родители запятнали мне разум и раздавили эмоционально. Но дело не только в этом. Ее очень оберегают, а меня нет. Это ведь я должен оберегать ее от этого, да?

А я не оберегаю.

Мы связаны друг с другом. Видимо, всегда были. По крайней мере, я так считаю. Поэтому, когда мои родители смотрят на меня как на мелкого мудака, потому что я снова налажал в школе, или когда Пити приходит ко мне со своими домашними заморочками, или когда у меня просто херня в голове и я в чумовом настроении, я знаю, что она единственная, к кому я могу прийти, кто не станет ни ждать чего-то от меня, ни разочаровываться от того, что я что-то сделал или чего-то не сделал.

Любовь – это чертовски странная штука. Она прощающая и безусловная.

Белла любит меня, несмотря ни на что. Она слишком наивна, чтобы быть осмотрительнее, а я довольно безрассуден, чтобы позволять ей это, потому что я тоже ее люблю.

Она – моя более нежная сторона, а я – ее гребаное чудовище.

- Блисс, детка, брось. – Я натягиваю одеяло ей на ноги и подтыкаю его, чтобы она осталась, но она сбрасывает его.

Я злюсь, стягивая его с кровати, и сдерживаюсь, чтобы не ударить кулаком в стену.

- Ты ведешь себя как ребенок, - говорю я и тру ладонями лицо, чтобы стряхнуть дурное настроение.

Но уже слишком поздно.

- Но это не должно меня удивлять, да, принцесса?

Белла поднимается и свешивает ноги на своей половине кровати.

- Не будь груб со мной, Эдвард, - шепчет она, когда я переступаю через одеяло и иду к окну.

Я прикуриваю сигарету и курю, прислонившись к компьютерному столу.

- Я не груб. Ты ребенок. Еще скажи, что это не так.

Я прав. Я знаю, что я прав.

Она стискивает простыни в кулаках и ее щеки начинают гореть. Я причиняю ей боль. Она ненавидит, когда я зову ее той, кем она и является. Вот почему я это делаю.

- Скажи это, Блисс. Что у тебя на уме, маленькая девочка?

- Заткнись, Эдвард, - шепчет она.

- Почему? Хочешь, чтобы я остался дома и порисовал с тобой, лапуля? Может, заплетем друг дружке косички и поделимся гребаными секретиками? – Я щелчком отправляю бычок за окно и наблюдаю, как она злится. – У тебя, блядь, для этого есть моя сестра, Белла. Не я.

Любовь жестока.

Я закрываю окно, включаю телевизор, подбираю одеяло и швыряю его на кровать. Я ничего не говорю – не доверяю своим словам. Не доверяю своим действиям. Не хочу делать ей больнее, чем уже сделал. А я могу. Легко.

Моя рука на дверной ручке, я собираюсь уходить, но сначала смотрю на нее.

Она вытирает слезу.

Я - жалкий мудак. Но ничего не могу с этим поделать.

***

Не успеваю я съехать с подъездной дорожки, как мой телефон звонит.

- Я еду, Пити, - отвечаю я.

- Здорово. Родители отпустили тебя или как? – На заднем фоне играет музыка. Я слышу голоса и смех.

Я доезжаю до конца подъездной дорожки и включаю фары, сворачивая на главную дорогую.

- Неа. Хрен там. Пришлось дождаться, пока они пойдут спать.

Он смеется.

- Не суть, брат. Просто приезжай сюда. Потаскухи едут.

Виктория. Микси. Ким. Шарлотт.

- До скорого. – Я кладу трубку.

Включаю радио, но оно, блин, не включается. В этом «Вольво» есть CD-плейер, но у меня нет ни одного диска. Я держу руль одной рукой, а телефон – другой. На заставке фото Элис и Беллы, которое я сделал раньше. Мой день рождения прошел спокойно по сравнению с несколькими последними. Я не хотел ничего устраивать, потому что знал, что Пити с Беном устраивают мне сегодня вечеринку. Моя семья и Блисс – вот и все, кто праздновал сегодня вместе со мной. И вроде как это все, что было мне нужно.

Девчонки приготовили мне на завтрак блинчиков. А потом я несколько часов смотрел, как Элис катается на доске. Белла сидела рядом со мной. Я подремал. Когда я проснулся, коридор перед дверью моей комнаты заполнился воздушными шарами. Я посмотрел кино с отцом. Они подарили мне машину. Мама заказала ужин. Я поцеловал Беллу в коридоре, когда никого не было. Сделал фото Элис и Блисс, спящих на диване.

Поругался с родителями и разбудил их.

Глядя на дорогу, я набираю ее номер. Она не отвечает.

- Детка, прости. Ответь на звонок потом, ладно? Я только отмечусь там и вернусь домой. Ты не можешь злиться на меня в мой день рождения. Это правило. – Я был мудаком. Чувствую себя полным дерьмом.

Когда я вижу на подъездной дорожке Пити машину Виктории, чувствую себя еще хуже.

Если в Форксе и есть плохая для жизни часть города, то Пити живет в ней. У него маленький развалившийся дом. Белая изгородь перед домом сломанная и ободранная. Вся трава высохла, а прямо посреди лужайки растет огроменное дерево с такими переросшими корнями, что они покорежили и подъездную дорожку и тротуар. Внутри ничуть не лучше; у них разномастная мебель и стены в пятнах. На кухне вечно грязно, а в ванной, блядь, просто отвратительно. Его мать никогда не убирается и раскидывает бутылки из-под бухла по всему дому. В доме пахнет лаком для волос и спреем от тараканов. Но это неважно. Это все, что есть у Пити, и мы торчим тут, когда хотим.

Прямо перед тем, как я вхожу в дом, мой телефон пикает. Сообщение от Блисс:

Уже второй час. Твой день рождения закончился.

Я набираю ей, но она не отвечает.

Прежде, чем я успеваю набрать еще раз, Пити открывает дверь.

- Чувак, долго будешь там стоять? – Он отходит в сторону, пропуская меня в дом.

За ним я вижу полный дом народа. И всем, за исключением Бена и Пити совершенно наплевать на меня. Они здесь чтобы выпить, покурить, потрахаться, … а не для того, чтобы отмечать мой день рождения. Я отметил это дерьмо раньше, когда это имело значение. И теперь я должен быть с ними дома. Вот что мне нужно. Там мое сердце.

Но я все равно вхожу.

Опускаю телефон в задний карман и осматриваюсь.

- Димитри на кухне, - говорит Пити мне на ухо, а затем обнимает и поздравляет с днем рождения.

- Уже второй час, Пити. Мой день рождения закончился, - говорю я, беру бутылку «Джека» и отхлебываю из нее.

Больно.

Блядь, любовь – это больно.

- Плевать, чел. У меня есть для тебя кое-что, пошли. – Я иду за Пити через его маленькую гостиную, по пути здороваясь со всеми.

Бен на кухне. Курит трубку с травкой, сидя на сломанном кухонном столе. Он видит меня и встает, набрав полные легкие дыма.

- С днем рождения, братан, - кашляя, говорит он, притягивая к себе и обнимая.

Мой телефон прожигает гребаную дыру в кармане. Я не могу перестать думать о Белле, даже когда вокруг меня происходит все это. Я снимаю кепку и пробегаюсь пальцами сквозь волосы. Принимаю «пáрик»* от Бена. Снова отхлебываю из бутылки Пити.

- Потаскухи сегодня под кайфом, Эд. Потом скажи спасибо Димитри. – Пити толкает меня локтем, кивая в сторону Вик, Ким, Микси и Шарлотт.

Виктория стоит на коленях, перебросив волосы на одну сторону, и скатывает долларовую купюру. Она наклоняется к столу и прикладывает купюру к носу. Закрывает глаза, а затем быстро втягивает три дорожки, словно это пустяк – словно делает так постоянно.

- О, черт! – Она смеется, откидываясь назад, на свои лодыжки, по-прежнему не открывая глаз. Она роняет купюру на стол и трет нос.

- Бля-я-я-я-я-я! – лениво говорит она и, наконец, открывает глаза.

Виктория встает и отряхивает джинсы. Взбивает прическу и трет нос тыльной стороной ладони.

- Это у тебя был не первый раз, гребаная лгунья. – Димитри смеется над Викторией, стоя сзади. Он скрестил руки на груди и качает головой.

- Нет, первый! - уверяет Вик, шлепая Дима в грудь.

Она лжет. Виктория жуткая лгунья. Когда она лжет, она дрочит свои волосы. Накручивает их на палец или тянет вверх, а потом отпускает.

Она гребаная лгунья.

- Это кокс? – тихо спрашиваю я у Пити.

- Ага. У Димитри есть. Думаю, теперь он продает это дерьмо. Дал потаскухам попробовать бесплатно. – Пити отдает мне бутылку. Я делаю еще глоток.

Карман все еще горит.

Очередь Ким нюхать, но у нее получается не так хорошо, как у Виктории. Ким чихает и сдувает часть дорожки. Димитри от этого не в восторге. Она пробует снова, но выходит не намного лучше, чем в первый раз. У нее слезятся глаза и дрожат руки. Но Ким конформистка. Наверное, она делает это только чтобы не упасть в глазах Ви. Мечась между Пити и Викторией, готов поспорить, она очень об этом сожалеет.

- Эдвард! – Виктория, наконец, замечает меня. Она идет через кухню и в последний раз трет нос, а потому запрыгивает на меня. Ее руки обвивают меня за шею, грудь прижимается к моей, а ногами она обнимает меня за бедра. На ней очередной топ кислотного цвета и дырявые джинсы. Торчат лямки лифчика, лак на ногтях облезает.

Я обнимаю ее одной рукой и ставлю на пол, делая шаг в сторону.

- Что это еще за дерьмо? – я киваю в сторону стола.

Бен выдыхает дым Вик в лицо; она бьет его по руке.

Закатывает глаза, заплетая кончики своих волос.

- Ничего. Просто какое-то дерьмо.

- Ты теперь коксовая потаскуха или как? – Пити смеется, откидывая голову назад. Он в говно – именно в таком состоянии мне нужно быть.

Я познакомился с Димитри в начале учебного года, вообще-то через Вик. До этого момента он был отличным парнем – мелкий дилер, трава в пакетиках по десять баксов и все такое. Он продает кое-какие таблетки и несколько месяцев назад подсадил нас с парнями на некое «Э»**, но эта суровая дрянь – это что-то новое.

Он тощий ублюдок, но девчонки от него тащатся. Микси не слезает с его члена. Вероятно потому, что у него есть наркота. В этом году он переходит в выпускной класс, так что какое-то время мне можно не беспокоиться о том, где купить травы. Он говорит, что после школы собирается в колледж, но этому не бывать. Парни вроде него навсегда застревают в городках вроде этого. Его отец работает на складе пиломатериалов, а мать в банке. Никуда он не уедет.

- С днем рождения. – Димитри роняет пакетик мне на ладонь. – Это от Пити, - говорит он, обнимая Микси рукой за плечи. Она целует его в шею, цепляясь за его футболку.

- Мило. – Я открываю пакетик и нюхаю.

Охуительно.

- Скатай «Филли» - отпразднуй, блядь. – Он вытягивает стул, где девчонки только что делали свое грязное дело. – Пока…

- Не. Моя тема – трава, Дим.

Я срезаю кончик у сигары, когда Виктория подкрадывается ко мне сзади и закрывает мне глаза своими ледяными руками.

- Угадай, кто? – шепчет она мне на ухо.

Я улыбаюсь, откладывая сигару и нож.

- Вик, хорош прикалываться.

- Только если обещаешь поделиться.

- Если хочешь. – Я пожимаю плечами.

Она кусает меня за ухо. Это болью отдается у меня в животе. Я думаю о своей девочке дома. Закрываю глаза и представляю ее лицо. Представляю, как волосы Изабеллы отсвечивают рыжим на солнце. Как она лежит в моей постели. Думаю о ней до тех пор, пока не перестает болеть живот и не начинает болеть голова.

Любовь неумолима.

Виктория сидит у меня на коленях. Она откидывается назад и кладет голову мне на плечо. Ее глаза широко раскрыты, а кожа липкая. Она пахнет жарой… она горяча. Ее грудь вздымается и опускается в такт ее тяжелому дыханию. Ее зрачки расширены, глаза почти целиком черные. Виктория продолжает надрачивать свои волосы. Взбивает их снова и снова. Докрасна трет нос. Скрипит зубами. Блядь, это отвратительно.

- Потрогай меня, Эдвард, - говорит она, полностью согнувшись.

Пити фыркает. Бен прячет лицо в ладонях и смеется. Он охрененно накурен, глаза едва открыты. Микси оседлала Димитри и буквально трахается с ним, не снимая одежды, на глазах у всех. Она громко стонет. Димитри подмигивает через ее плечо. Ким и Шарлотт выглядят так же как, как Виктория и Микси – чертовски уставшими.

Я сталкиваю Викторию с колен и начинаю скручивать косяк.

Через три часа комната кружится у меня перед глазами. Виктория снова у меня на коленях. Мои руки на ее бедрах в попытке остановить кружение комнаты. Виктория невозмутима, стягивает волосы в хвост и двигается в такт с басами стерео. Ее глаза далеко отсюда, щеки красные. Бретельки лифчика съехали с плеч. Ее кислотно-розовая майка натянута слишком низко, так, что видно черное кружево. Она неопрятная. Настойчивая. Прямо как я.

- Мне пора, - бормочу я, с силой сталкивая ее.

Виктория отталкивает мои руки и снова забирается мне на колени.

- Ты не можешь уйти. Ты еще не получил свой подарок.

Она стягивает с меня бейсболку и надевает ее на себя. Вертит бедрами и пытается поцеловать меня в губы, но я отвожу лицо и забираю бейсболку обратно.

- Мне ничего от тебя не надо, Ви.

Музыка громко играет, в доме до сих пор полно народу. Бен рядом со мной, целуется с Шарлотт. Я слышу Пити на кухне. Димитри и Микси нигде не видно. Я чувствую приступ клаустрофобии. Ощущаю себя пойманным и пришпиленным к месту. Я сталкиваю Викторию и вытаскиваю из заднего кармана телефон. У меня уходит секунда, чтобы сфокусировать зрение.

От Блисс ничего нет.

- Блядь. Мне пора. – Я встаю, но Виктория тянет меня обратно.

Она целует меня. У нее не тот вкус. Сухой. Но я целую ее в ответ, пытаясь выбить из головы мысли о Белле. Пытаясь похоронить разочарование. Я должен ехать домой, но знаю, что ее не будет в моей постели. Я облажался.

Я не знаю, зачем я это делаю.

Но Белла – такая же подделка, как и я. Она не лучше меня – такая же гребаная лгунья. Хитрая и убедительная. Белла коварная и обольстительная. Она дурачит своих родителей и предает мою сестру каждый раз, когда она со мной. Заебывает своими слезами в моей постели, но не отвечает на звонки, когда больше всего мне нужна.

Она не моя девушка. Она не может диктовать мне, что делать.

Я целую Викторию до тех пор, пока она не отстраняется с криком, впиваясь ногтями мне в плечи. Она лежит на спине, а я у нее между ног, … и мы в гостиной, полной народу.

Она не Белла.

Но если она хочет, чтобы я был дома, ей придется забрать меня. Нахуй ее. Нахуй Блисс с ее фантиками. Нахуй ее с ее холодными пальцами ног, тихим похрапыванием и теплыми сонными прикосновениями.

Она не может владеть мной целиком. Я не дам ей трахать мне мозг как это делают мои родители.

Нам даже нельзя быть вместе.

Да, нахуй ее, стучащую в мою дверь и спящую в моей постели, где ее не должно быть. Нахуй ее, делающую это каждую ночь. Нахуй ее, красивую, нежную и искреннюю. Нахуй ее, заботящуюся обо мне. И нахуй ее, вызывающую у меня чувство вины за то, что я тот, кто я есть.

Чудовище.

Бессердечное.

Проблемное.

Я ничего не могу поделать с тем, что мои чувства притуплены. Я сломлен. Я просто такой, какой я есть. Вик больше похожа на меня. Вместе мы лучше. Когда дело касается ее, нет никаких чувств. С ней легко. Без боли. Никаких ожиданий и милых моментов. Я трахаю ее, и все, нет никаких запоздалых размышлений и запутанных чувств ответственности и любви.

Любовь?

Блядь, любовь такая продажная.

Любовь лжет и хитрит. Любовь – это тяжелый труд. Любовь душит и использует. Трахает мозг и корежит душу. Она полна дурных предчувствий и вонзает нож в спину. Страстная. Леденящая. Вызывающая улыбку, но ломающая шею. Она того не стоит. Она чертовски стоит того. Она - это все, что я о ней думал и все, чего я о ней не думал.

Любовь виновна. Любовь – побег. Любовь – это глазунья и сладкий попкорн. Это разговоры по телефону поздней ночью и наверстывание упущенного. Это сохранять спокойствие. Она мертвенно бледная. Любовь податлива. Любовь в маленькой девочке с желтым леденцом. Любовь – это видеть фейерверки в ее глазах. Любовь – это держаться за руки под одеялом и когда есть, на что посмотреть. Любовь – это принадлежность. Любовь – это больше не принадлежать самому себе. Любовь – это сражаться в заранее проигранной битве. Любовь – это секрет. Любовь – это неправда. Любовь – она на два года младше, но в миллион раз старше.

Любовь – она у меня дома, игнорирует мое беспокойство.

Любовь портит все, но делает все гораздо лучше.

Любовь – это блаженное чудо.

Любовь – она клубничная блондинка, лгунья, дразнилка, принцессочка, пытка. У нее все неправильно. Она должна брать трубку. Если бы ей было не все равно, она бы взяла. Любовь бы ответила на звонки.

У Любви лучшая часть меня.

Любовь всегда должна быть понимающей.

Любовь не должна быть трудной.

Любовь должна быть верной.

Любовь должна отвечать.

Но Любовь – предатель любви.

* вполне допускаю, что в разных частях нашей страны это может называться по-разному, и понятия не имею, называется ли это так до сих пор, но когда я была в возрасте Эдварда, это называлось именно «парик» от слова «паровоз», так что если что, прошу прощения за анахронизм
** имеется в виду «экстази»