Она так прекрасна.

 

Кристально чистая вода едва касается ее бедра, но после полного погружения она влажная, тело ее блестит. Волосы ее, теперь длиной до локтей, прилипли к загорелой коже. Черный верх от купальника немного спущен вниз, и я вижу, насколько она загорела, проведя на острове предположительно год.

 

Она уже на седьмом месяце беременности.

 

Ее округлый животик – моя путеводная звезда, которой я не смею коснуться.

 

Боль в груди обрела голос: теперь он велит мне не заражать нашего ребенка моей близостью. Поэтому я наблюдаю издали. На расстоянии в несколько футов, стоя в воде.

 

Улыбка, что таится на губах Беллы, пока она омывает водой животик, легкая, но такая безмятежная, что практически больно ее лицезреть. Больно всем телом, потому что… мне она так не улыбается. Давно она не улыбалась так – с того момента, как я попал в тюрьму. Только теперь я понимаю разницу. Она не может меня любить… 

 

И в том я ее не виню.

 

Последние несколько месяцев кошмары продолжали изводить меня, а воспоминания о… о всех – о семье, так называемых друзьях, моментах, разделенных с Беллой, совещаниях, грабежах, убийствах… мне кажется, я изменился. Теперь мои мысли четче.

 

- Ты снова хмуришься.

 

Я пожимаю плечами и скольжу ладонью по водной поверхности. Зарываюсь пальцами ног в белый песок на морском дне. Рыбы удирают со всех ног.

 

Солнце греет мне спину.

 

Но я чувствую себя ледышкой.

 

Интересно, когда я сошел с ума – случилось ли это уже в тюрьме… или была какая-то причина, толкнувшая меня к безумию.

 

А с другой стороны: разве безумный человек признает себя таковым?

 

- Он толкается, – с нежностью говорит она. – Хочешь почувствовать?

 

- Это девочка, – машинально отвечаю я, не отводя от воды взгляда.

 

Необычная крошечная рыбка плавает возле моей голени.

 

- Эдвард… – В голосе Беллы вновь появляется огорчение.

 

Она понимает, что меня что-то беспокоит. Знает, что я не желаю о том разговаривать. Наконец, она замечает, что теперь я редко приближаюсь к ней. Но разве я смею? Я разрушил ее. Вина продолжает снедать меня, но я такой трус, что едва ли могу с этим что-то поделать. Я отказываюсь и отпустить ее, потому что знаю: она в мгновение ока оставит меня. Только псих поступил бы иначе.

 

Отстойно, когда к тебе взывает совесть.

 

Еще отстойнее, если совесть вызывает чувство вины.

 

Тот тихонький голос, который раньше просто шептал, теперь звучит в полную мощь.

 

Думаю, я всегда был несколько одержим Беллой – даже в самом начале. Но сейчас я поступаю еще хуже… она моя гребаная заложница.

 

Я громко фыркаю и ныряю под воду.

 

~xXx ~

 

Растопив огонь, я откидываюсь на спинку дивана и делаю глоток виски. Солнце село, мы поели, прибрали и теперь просто болтаем, сидя на террасе, как происходит в большинство вечеров. Но в отличие от остальных вечеров – и дней, в частности – я размышляю о том, что раньше не приходило мне в голову. Как… Чем занималась Белла, пока я сидел в тюрьме? Слушает ли она ту же музыку, что слушала в прошлом? У нас еще не закончились батарейки, есть MP3-плеер и колонки, которыми можно воспользоваться, но по некоторым причинам мы этого не делаем. Изменились ли ее хобби? И… близка ли она со своей семьей?

 

Я знаю лишь то, что перечислено в досье на нее. Мать, покойный отец и единственная сестра. Сестра, на год старше Беллы.

 

С тех пор, как… я увез ее, мы не обсуждаем прошлое. Хотя я буквально похитил ее. Хлестнул по лицу пистолетом, накачал наркотой и украл.

 

Как будто она вещь.

 

На острове нет места прошлому. Я не говорю о судебном процессе, о годах лишения свободы, о своей семье… нет. Вместо того мы просто живем, и жизнь наша заключается в этом острове. В штормах. В днях, когда идет проливной дождь. В ссорах. В поиске еды. В рубке дров. В моих настойчивых беседах о нашем будущем. А затем я заболел. Месяцы выпали из моего календаря. Я не ведал, что реальность, а что – нет…

 

Я по-прежнему этого не знаю. Я так ни хрена и не понял, что творилось у меня в голове, пока мы были на острове. Например, шум вертолета: потом я слышал этот звук бессчётное число раз. Он преследовал меня, как и кошмары, и, думаю… эта хрень несколько символична. Вертолет гарантирует, что Белла оставит меня. Вертолет станет концом наших отношений, превратит происходящее навеки в один короткий миг.

 

Наклонившись вперед, сидя на коленях, беру сигареты и зажигаю одну. Белла сидит рядом со мной, читает еще одну книгу для беременных, и я оглядываюсь на нее, смотря решительным взглядом. Легкая безмятежная улыбка все так же кроется на ее губах. Рука лежит поверх оголенного живота. Вокруг нее мягкое одеяло, а на плечах висит хлопковый жакет, но он расстегнут. Под ним лишь купальник.

 

- Я чувствую на себе твой взгляд, – шепчет она, не отрывая взгляда от книги.

 

Левый уголок моего рта приподнимается.

 

Признаю: я одержим ей, но… Господи, как же охуенно сильно я ее люблю.

 

Просто хочу, чтобы…

 

Боже всемилостивый.

 

Я жалею, что не сбежал. Тогда. Когда она предлагала. Она хотела, чтобы мы сбежали. Мы и должны были.

 

К сожалению, беглецом я никогда не был. 

 

И теперь слишком поздно для сожалений.

 

Но не поздно для искренности.

 

- Можешь ответить правдой на один вопрос? – спрашиваю я. Ее брови сдвигаются, она поворачивается ко мне лицом, и, видя ее неуверенный кивок, продолжаю: - Ты действительно любишь меня?

 

Потому что я не вижу ее любви. До сих пор она действовала согласно моим ожиданиям. Когда я ожидал, что она ответит на какой-то вопрос согласием, она так и делала. Она говорила «да», когда я просил ее спать со мной, говорила «да», когда я спрашивал, любит ли она меня… Она вела себя согласно моим «планам». Но реально ли это все? Навряд ли.

 

Она не одну минуту изучает меня, а затем откладывает книгу.

 

- Ты наконец-то готов услышать правду? – Она чуть склоняет голову набок. Снова в ее глазах этот взгляд, который говорит мне, что она умеет читать мои мысли.

 

- Думаю, да. – Я морщусь и стряхиваю пепел в огонь.

 

- Спроси меня, кто я.

 

Я хмурюсь.

 

- Что?

 

Она кивает и подползает ко мне.

 

- Спроси, в чем заключается моя работа в бюро.

 

Сраные федералы… Я вздыхаю.

 

- Кто ты, Белла?

 

- Я профайлер, – шепчет она. – Моя задача – распознать истинную личность людей, просто наблюдая за ними и изучая. А ты – типичный случай. И лишь упростил мне работу.

 

Я горько улыбаюсь и делаю затяжку.

 

- Спасибо, что дала мне почувствовать себя особенным.

 

- Нет. – Она хватает меня за руку, когда я собираюсь отвернуться. Я сглатываю комок в горле. Как же больно. – Я не об этом. Просто… Эдвард, как ты не поймешь? Когда ты привез меня сюда, ты был… – Она облизывает губы и на миг отводит глаза. – Ты был таким неуравновешенным. И… – Она вздыхает. – Ты чертовски меня пугал. Я боялась за свою жизнь.

 

- Прости, – выдавливаю из себя я. Внутри все стягивается в болезненный узел, воспоминания слишком тягостны. Я… я был не прав. И при мысли, что из-за меня Белла боялась… блядь.

 

- Я сказала тебе то, что ты хотел услышать, – мягко добавляет она. – Я думала… если буду вести себя отстранённее, ты останешься спокойным. Плюс, надеялась выгадать время, чтобы найти способ выбраться с острова.

 

Она действительно не хочет здесь оставаться.

 

- Ты хочешь домой, – тихо заявляю я.

 

- Конечно, хочу. – Разумеется. – И я, как и ты, знаю, что с острова можно выбраться.

 

Я снова сглатываю, изо всех сил пытаясь сохранять невозмутимый вид.

 

- Нет.

 

- Да, есть. – Ее губы приподнимаются в легкой улыбке. – Ты был бы не ты, если бы не подготовил план Б – «на всякий случай». Потому что, каким бы безрассудным ты ни был, Эдвард… ты профессионал. И не пытайся отрицать. Я знаю тебя. Я встречалась с тобой целый год, а люди так легко не меняются.

 

Вместо споров я прошу: 

 

- Попробуй объяснить мне, какой же я на самом деле.

 

В ответ Белла удивленно смеется и берет со столика бутылку воды.

 

- Не уверена, что это мудрое решение. – Она усмехается и делает глоток воды. – Честно, Эдвард, тебе последнему стоит просить об этом.

 

- И как это понимать? – Я ощетиниваюсь от раздражения.

 

Она пожимает плечами.

 

- Просто ты – тот, кому нужно все держать под контролем, и тот, кто не потерпит человека, знающего слишком много.

 

- Поясни, – нетерпеливо приказываю я и тушу сигарету.

 

Она глядит на меня, но вскоре вздыхает и, откинувшись на подушки, говорит:

 

- Ладно. Ты контролирующий, манипулирующий и проницательный. Ты упрям. Ты часто врешь… – Она ухмыляется. – Это видно по двум приметам: иногда, когда лжешь, ты морщишь губы, чуть склоняешься вправо и иногда почесываешь бровь. Ты берешь все, что хочешь, и мысленно оправдываешь себя, чтобы уснуть ночью, но… – Она приподнимает палец, а я тем временем чувствую, как стягивается петля вокруг моей шеи. – Вина рано или поздно все равно одолевает тебя. Ты и пугающий, и милый. Если кто-то предает тебя, ты возвращаешься с местью и не успокаиваешься, пока этот кто-то не оказывается в гробу. И вместе с тем у тебя есть эта навязчивая потребность угождать. В Чикаго это был твой отец, а…

 

- Думаю, достаточно, – шепчу я, отводя взгляд в сторону. Господи, Белла обладает умением навести на меня чувство, будто я скольжу на американских горках, оставляя меня недоуменно беспомощным.

 

- Ох, дорогой мой, я только начала. – Она выпрямляется. – Когда ты в отчаянии, то становишься ходячей смертью. Ведешь себя абсурдно, вводишь самого себя в заблуждение, считая королем мира. Избегаешь препятствий, не задумываясь о последствиях. Ты мастерски хитер. Ты не понимаешь разницы между правильным-неправильным, честностью и ложью, фактами и чертовыми выдумками. Предпочитаешь идти по легкому пути… 

 

Я трясу головой.

 

- Хватит. – В горле пересохло, кровь бурлит по венам, руки сжимаются в кулаки.

 

- Когда кто-то загоняет тебя в угол – ты атакуешь. Иначе не можешь. Вот и сейчас ты собираешься так же поступить. – Она оказывается совсем близко. Моя грудь вздымается от еле сдерживаемого гнева. – Хочешь, чтобы я заткнулась, правда? – Ее слова режут как самый острый нож, а голос ее нежен, взгляд добрый, и когда она тянется, чтобы откинуть волосы с моего лба, то делает это практически ласково. – Тебе невыносима мысль, что я знаю о тебе больше, чем казалось первоначально. – Я впиваюсь в нее взглядом, тихо закипая. – Ты боишься, что я нанесу тебе удар в твоей же собственной игре.

 

- Да пошла ты, – выпаливаю я.

 

Она даже не вздрагивает. Белла слишком бесстрашна.

 

- Я пугаю тебя, не так ли? – спокойно спрашивает она. – Вот почему ты испытывал необходимость похитить меня? Чтобы удостовериться, что на нейтральной территории мы с тобой никогда не встретимся?

 

У меня вырывается злой смешок.

 

- Ты ни хрена не знаешь, Белла. – Встав, я возвышаюсь над ней и загоняю ее в клетку, наклонившись вперед и поставив руки на спинку дивана. – Знаешь, о чем я думаю? Думаю, что ты испытываешь необходимость подвергнуть меня психоанализу, чтобы найти оправдание своим чувствам. Тебе ненавистна мысль, что ты не смогла бороться с мной, что так легко сдалась. – Я снисходительно улыбаюсь. – Тебе ненавистна мысль, что я владею тобой, как проклятой собакой. 

 

К моему негодованию она лишь улыбается.

 

- Теперь тебе лучше, Эдвард? Достаточно унизил меня? Снова чувствуешь себя королем?

 

- Что? – Я ни хрена ее не понимаю. – Ох, Белла, не следовало тебе пить беременной. Так ведут себя только шлюхи, это вредно для ребенка. – Я усмехаюсь и выпрямляюсь, качая головой. Она свихнулась. Наверняка. Иначе быть не может. – А с другой стороны, ты с самого начала была моей маленькой шлюшкой, верно? – Я подмигиваю ей. – Я щелкнул пальцами – и ты прискакала ко мне, с радостью готовая раздвинуть ноги. Ты была на седьмом небе от счастья, когда я трахал тебя.

 

Белла не плачет. Улыбка ее даже не дрогнула. Свет в глазах не тускнеет. Она выглядит так, будто только что утвердилась в своем мнении.

 

- Хочешь узнать, что теперь будет? – Она изгибает бровь.

 

Я закатываю глаза и решаю пойти ей навстречу. И все. Мне реально насрать.

 

- Решено, доктор Кроули… о простите. Доктор Свон. Или у вас еще какие-нибудь фамилии имеются, мисс Актрисуля?

 

- Да ладно. – Она смеется и гладит мою руку. – Можешь испробовать все, что захочешь, но ты не запугаешь меня, Эдвард.

 

Я отхожу, скрестив на груди руки, и деланно скучающе смотрю на нее.

 

- Уверена?

 

- Точно. – Она кивает. – Теперь ты рванешь прочь, примешься уверять себя, что я полна дерьма, не ведаю, о чем говорю, а потом… – Медленная улыбка расползается на ее губах, но она не высокомерная. Наоборот, понимающая, немного печальная и задумчивая. – Милая твоя сторона, та, что на самом деле любит меня, ужаснется.

 

Я смеюсь и забираю сигареты с зажигалкой.

 

- Мечтай, лапушка. 

 

- Я не мечтаю. Это факты, – откровенно говорит она. – Ты только что назвал меня шлюхой, обвинил в том, что я пила алкоголь, будучи беременной… а, ну и в том, что по большей части я твоя декоративная собачка. – Бровь снова приподнимается. – Поверь мне, тот Эдвард, в которого я влюбилась – а он еще жив где-то в глубине тебя – будет ощущать к себе омерзение вперемешку с ненавистью.

 

Я скрежещу зубами и ухожу.

 

Она… блядь, да неправа она. Не может этого быть.

 

- Эдвард? – зовет она.

 

Я замираю, но остаюсь стоять спиной к ней. Одна нога замирает на последней ступеньке, и я мужественно готовлюсь к продолжению… «Теперь ты рванешь прочь, примешься уверять себя, что я полна дерьма, не ведаю, о чем говорю, а потом…», готовлюсь, что она выскажет очередную херню.

 

- Конечно, есть вероятность, что ты не извинишься передо мной, – задумчиво говорит она. – Знаешь, почему? – Я практически слышу улыбку в ее голосе. – Больше всего ты терпеть не можешь признавать себя неправым. 

 

Я ухожу.

 

~xXx ~

 

Доказать, что Белла неправа, невозможно. Если я не извинюсь, она посчитает меня слишком упрямым. Хоть это и так, я очень не хочу прослыть таковым в ее глазах. А если я извинюсь и покажу, как омерзителен сам себе за то, как назвал ее… ну, она снова права. 

 

А это так, потому что…

 

Блядь. 

 

Какой больной сукин сын обзывает свою любимую женщину шлюхой?

 

Не хочу даже думать об этом. И не думаю. Как-нибудь само утихнет. Так проще.

 

 

 

Дабы выпустить пар, продолжаю путь в джунгли. Посреди ночи.

 

Но когда непреодолимое желание увидеть Беллу становится слишком сильным, ноги сами несут меня обратно. Как будто кто-то сжимает мои легкие, не расцепляя хватку, пока я не увижу ее лицо, не услышу ее голос… не коснусь ее. Но я не стану этого делать. Не буду касаться ее. Просто сяду поближе.

 

Точно не знаю, потому что часы остались в доме, но предполагаю, что прошло уже четыре или пять часов. Нахожу Беллу спящей на террасе. 

 

Усевшись на половицы возле ее головы, кладу голову на подлокотник дивана. Ноги устали, а в голове пусто.

 

 

Никогда. Я не смогу. Ни в коем разе. Это наш рай. Мы будем счастливы.

 

Но последняя мысль больше не кажется правдоподобной.

 

Хотел бы я, чтобы все обернулось кошмаром – дурным сном, от которого я проснусь… сейчас же. А затем вернусь на склад, и когда Белла не раз попросит меня сбежать с ней, соглашусь.

 

Я громко вздыхаю, понимая, что этого не случится. Не будет пробуждения, поскольку это не сон. Дотянувшись до полупустой бутылки с водой, стоящей возле огня, допиваю ее залпом, а затем отшвыриваю в сторону.

 

Спать совсем не хочется, потому что настает пора для реальных кошмаров. Но мне действительно нужно немного отдохнуть, посему встаю с пола и падаю на соседний диван головой поближе к Белле.

 

 

 

 

 

 

 

 

Круто выглядишь. Круто выглядишь. Круто выглядишь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я просыпаюсь от удушья, сковавшего мне горло.

 

Сердце гулко бьется, как бывает всегда после кошмаров.

 

- Дерьмо. – Я принимаю сидячее положение и, сощурившись, гляжу на слепящее солнце.

 

- Доброе утро, – слышу мягкий голос Беллы. Она выходит из дома, держа в руках поднос с едой. Фрукты, яйца, рулеты, испеченные ею вчера вечером, и стаканы с соком.

 

После событий в кошмаре, не упоминая уже об осознании, что преследует меня, я не произношу ни слова, пока Белла варит яйца на огне и не накрывает нам стол. Вместо того я смотрю на океан, глубоко затягиваясь сигаретой, и еще сильнее схожу с ума.

 

Забавно: однажды Белла сказала, что я немногословный человек, и я был таким – по крайней мере, в прошлом. Но я никогда не оставался безмолвным.

 

А сейчас… у меня нет слов. Мне нечего сказать.

 

Если и оставалось какое-нибудь негодование от ее предательства, теперь оно исчезло навеки.

 

Если бы мы находились в сказке, то оставалась бы надежда на искупление грехов. Я постарался бы заслужить его, и она простила бы меня прежде, чем наступил бы закат. Но мы не в сказке. И нет способа искупить свою вину. Белла конкретно спалила меня. Шестьдесят четыре убийства, многие из них – произведенные недрогнувшей рукой. 

 

Невинные люди, которые пострадали из-за того, что я был жадным или имел непреодолимое желание угодить отцу, показать ему, на что я способен. Я воровал ради него, забирал жизни, врал, уничтожал конкурентов, сжигая дотла их магазины и до смерти забивая их. Не представляю даже, сколько семей я разрушил.

 

И чем я отличаюсь от своего отца – от человека, который уничтожил семью Беллы?

 

Бесцельно прощающие люди – глупые люди – сказали бы, что я начал прислушиваться к своему сердцу, а это верный путь к искуплению. Но слушаю ли я его на самом деле?

 

Потому что я все равно не отпущу Беллу.

 

Сбежать не получится.