Глава 30. Все, что нужно

"Необходимо больше мужества, чтобы открыть свои сомнения, чем спрятать их;
больше сил, чтобы подчиняться людям, чем доминировать над ними;
больше храбрости, чтобы следовать сознательным принципам, а не слепым рефлексам.
Стойкости духа и в душе, а не в мышцах и незрелом уме".
Алекс Каррас

Эдвард Каллен

Выскользнув из-за парты, я подошел к учительскому столу, чтобы отдать ей свой тест. Сперва она смотрела на меня с удивлением – видимо, я, черт возьми, закончил слишком рано, но потом осторожно все же взяла его. С едва заметной улыбкой на лице она выглядела так, словно хотела что-то мне сказать, но я лишь отвернулся и пошел назад к парте. У меня не было ни малейшего настроения шутить с ней или флиртовать, как будто я хочу ее или что-нибудь в этом роде. Раньше я часто занимался этим дерьмом, ради удовольствия очаровывал преподавателей-женщин, но теперь с этим покончено. Флиртовать ради хороших оценок не было необходимости, я легко мог их сам заработать, используя свой гребаный мозг.
Сев за парту, я достал телефон и открыл игру Судоку, чтобы скоротать время. В аудитории стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием карандашей по бумаге или шороха ластиков, ну и конечно Таниным смешным пыхтением. Я не слишком любил тишину – она действовала мне на нервы.
Какое-то время я играл, но тишина и мелкие раздражающие звуки мешали сосредоточиться, поэтому я открыл сообщения. Нашел номер телефона Изабеллы и напечатал "Надеюсь, у тебя хороший день, tesoro", быстро бегая пальцами по клавишам. Положив телефон на парту, я стал смотреть по сторонам и ждать, понимая, что для ответа ей потребуется какое-то время. Все вокруг выглядели очень сосредоточенными. Ну ладно, все, кроме Бена Чейни – еще одного в классе болвана с мозгами, поэтому он тоже уже закончил.
Телефон завибрировал меньше, чем через минуту, повергнув меня в шок. Я схватил его, пока он не наделал шума и не успел никого взбесить, чтобы не оказалось, что кто-то провалит из-за меня этот гребаный тест. Я мог быть, черт возьми, очень щедрым и вежливым, если хотел. Открыв новое сообщение, я нахмурился. "нидоыоедоде".
С минуту я удивленно сверлил его взглядом. Сначала я подумал, что она, может, нажала какие-то клавиши, когда доставала телефон из кармана, но потом вспомнил, что у нее раскладушка, и это было невозможно. Черт возьми, я не понимал, что это было. Бросил взгляд на часы – еще 20 минут до окончания урока. Но я не могу ждать так долго, это сведет меня с ума.
Пряча телефон в карман, я поднялся со своего места и подошел к учительскому столу. Наклонившись, я улыбнулся ей своей чарующей улыбкой, когда она подняла на меня глаза. Ее губы приподнялись и глаза заблестели. – Я могу воспользоваться уборной? – мягко спросил я. Она пару секунд просто смотрела на меня, я, черт побери, слишком хорошо знал правило: "никто, блядь, не может выходить из аудитории, пока все тесты не сданы", но придется ждать до самого конца урока, прежде чем эта тупица Таня закончит.
- Э-э, я не знаю, Эдвард… - начала она. Я улыбнулся еще шире.
- Ну же. Не заставляйте меня умолять, - сказал я многообещающим тоном, как будто флиртовал с ней. Она с минуту смотрела на меня, потом вздохнула:
- Ладно, - ответила она, подняв глаза к потолку, но продолжая улыбаться. Я хмыкнул про себя.
- Спасибо, - я подмигнул и пошел к выходу, быстро открыл дверь и выскользнул в коридор. Я прошел в холл, встал напротив туалета и быстро нашел в телефоне контакт. Набрав номер Изабеллы, я поднес его к уху и медленно вошел в уборную. Мне необходимо было услышать ее голос, чтобы убедиться, что все в порядке, странное ощущение того, что что-то случилось, не покидало меня. Через несколько гудков включился автоответчик. Я сбросил и снова набрал номер. Внутри меня поднималась паника, хотелось верить, что она просто не знает, как ответить на звонок. Она была дома с Эмметом, а этот козел не так вежлив, как Джаспер, и ей может быть просто неудобно просить у него помощи. Я не показывал ей, как пользоваться телефоном, а стоило бы.
Автоответчик включился во второй раз, и я бросил трубку, тут же залез в телефонную книгу и нашел Эммета. Нажав клавишу вызова, я ждал. Брат взял трубку через два гудка.
- Мужик, а разве ты не должен быть в классе и изучать всякое дерьмо? – спросил он с места в карьер. Я закатил глаза и простонал.
- Да, черт побери. Ты с Изабеллой? – спросил я.
- Я дома, - просто ответил он, голос его звучал безразлично и расслабленно.
- Я знаю, что ты дома, идиот, - отрезал я, прекрасно понимая, что он дома, так как отец велел ему остаться. – Я не об этом спрашиваю. Tы с Изабеллой?
- Господи, расслабься, братец. Она наверху в своей комнате, - ответил он. На заднем плане я услышал женский смех и мгновенно узнал Розали. Я застыл, понимая, что он игнорировал Изабеллу из-за своей гребаной девушки. – Она сказала, что не надо за ней постоянно смотреть, она крутая.
Я раздраженно застонал: – Ты гребаный идиот, может ты поймешь, что она не знает, что для нее, черт возьми, будет лучше? Она не отвечает на мои звонки, я только что получил от нее странное сообщение и мне нужно знать, в порядке ли она.
Секунду я колебался, стоило ли мне говорить это дерьмо, он теперь спросит меня, зачем я звонил ей, а она мне писала, и какого черта я так волнуюсь за нее, но он не сказал ни слова об этом. – Все равно, проклятье, расслабься. Я сейчас зайду к ней, - сказал он. В его голосе были странные нотки и он закашлялся. Я простонал, понимая, что он курил.
- Боже, Эммет, ты там что, кайф ловишь? – скептически спросил я. Тряхнув головой, я стал ходить по уборной, мое беспокойство все нарастало.
- Передохни, чувак. Я же сказал, что сейчас проверю, - ответил он. На его конце провода раздался какой-то шум и через минуту я услышал тихое "черт", сопровождающееся его громким сопением. Я понял, что он, мать его, бежал и ужас накрыл меня с головой, что-то действительно было не так. Я надеялся, что преувеличиваю, но там все-таки что-то случилось.
- Блядь, что происходит, Эммет? Это Джеймс? – яростно спросил я, срываясь на крик и не волнуясь, что меня услышат в соседних классах. Кто-то вскрикнул и я, оглянувшись, увидел, как вошел какой-то зеленый первокурсник, тон моего голоса шокировал его. Я послал ему грозный взгляд и приподнял бровь. – Какого ты нахрен уставился? – прокричал я. Его глаза распахнулись и он, развернувшись, быстро смылся.
- Блядь! – заорал Эммет. - Господи, детка, ты это сделала? Черт возьми!! Вот это моя девочка! – Я нахмурился, когда понял, что он говорит с Роуз. Я ругнулся, пытаясь понять, пошел ли он проверить Изабеллу, как вдруг в отдалении услышал голос Роуз, вопрошающий, все ли хорошо. - Черт возьми, ты в порядке, котенок? Господи, прости, клянусь, я думал, он ушел. Я не знал, что он все еще здесь!
Я застыл, страх и ужас охватили меня после слов Эмметта. Я, черт побери, был прав, с ней там кто-то был и я точно знал, что это был за подонок. На заднем плане послышался голос Изабеллы, она говорила, что все хорошо, но я ни на секунду не повелся на это. Она пыталась казаться сильной и выносливой, но голос ее чертовски дрожал. Я завопил в телефон, орал на Эммета, чтобы он, блядь, объяснил мне все, кричал, что убью этого подонка, кричал, чтобы он убедился, не тронут ли хоть волосок на голове Беллы. Я был страшно зол и молился Богу, чтобы он ее не обидел, не был с ней жесток, иначе я его кастрирую, а потом вышибу его мозги. Никто не мог касаться моей девочки, если она этого не хочет, и этот урод поплатится, если он это сделал.
- Проклятье, Эдвард, успокойся, он ее не тронул, - ответил Эмметт, пока я был в истерике. Я застонал и продолжил кричать и ругаться, наверное, от злости мои выражения были некорректны. Услышав приближающиеся шаги, я оглянулся и увидел директора вместе с тем маленьким придурком, на которого я недавно накричал. Я застонал еще громче, понимая, что этот уродец пошел и нажаловался на меня.
- Изабелла, иди в комнату Эдварда и закройся. Роуз, иди с ней. Эдвард, мне надо идти, - сказал брат, и голос его был жестким. Я мог с уверенностью сказать, что он был чертовски зол и начал спрашивать у него, что случилось, пытаясь получить еще хоть немного информации, но он отключился.
- Черт! – заорал я, наплевав на присутствие директора в шаге от меня, стоящего там с видом сраного копа, как будто я был преступником и он проводил мое задержание. Я глянул на этот маленький кусок дерьма – того первокурсника – и, видимо, выражение моего лица было столь раздраженным, что он спрятался за директора, в надежде, что тот его защитит. Я мог спокойно надавать этому ублюдку, его я не боялся.
- Мистер Каллен, я жду объяснений…. – начал он, пытаясь прозвучать уверенно, но меня он не беспокоил. Он, черт возьми, боялся моего отца и я знал, что со мной он никогда не пересечет некоторые границы, боясь столкнуться лицом к лицу с доктором Карлайлом Калленом. В прошлом году на школьной стоянке меня повязали с наркотой, и он пытался исключить меня, но потом мой отец пришел на "родительское собрание"… Один гребаный разговор в его офисе о том, что это дерьмо больше не повторится, и директор потом даже извинялся передо мной за обвинения и пропущенные уроки.
- Я очень хочу, честно. С удовольствием бы, черт возьми, остался здесь и попытался все объяснить, но мне нужно домой. Это срочно, - многозначительно сказал я. Бросив телефон в карман, я развернулся в их сторону, и они расступились, чтобы дать мне пройти. Директор пялился на меня, нахрен ошарашенный моим неповиновением, но не сказал ни слова, когда я пронесся мимо.
Я вылетел в коридор и на улицу, даже не задумываясь, что оставил свои гребаные книги в классе по тригонометрии. Потом подумаю о них. Я прибежал на стоянку и, вытащив из кармана ключи, открыл двери. Скользнув в водительское кресло, я завел машину, даже не потрудившись пристегнуться. Резко вывернул руль, тронулся с места и, придавив педаль газа, вылетел со стоянки с такой скоростью, что камни и грязь полетели в другие автомобили. Втрое превысив лимит скорости, я мчался по улицам, желая только одного – быстрее добраться домой. Мне нужно было лично убедиться, что с ней все хорошо, что он ее не причинил ей вреда.
Залетев на подъездную дорогу, я быстро подъехал к дому, так круто развернувшись, что едва не врезался в дерево. Резко ударив по тормозам, я остановился у главного входа, как раз рядом с отцовским Мерседесом. Я был так заведен, что немедленно полез под сиденье за гребаным пистолетом; делал я это почти бессознательно, гнев ослепил меня. Точно так же было в прошлом году с Джейкобом, когда я напал на него. Я действовал на автопилоте, не понимая, что творю. Под сиденьем я оружие не нашел и тогда вспомнил, что оставил его наверху. Я застонал, подумав о том, что, черт возьми, я делаю – я же не могу просто зайти в дом с оружием наперевес, как гребаный маньяк. Выбравшись из машины, я метнулся в дом, взлетев по ступенькам. Я открыл дверь с такой силой, что она ударилась о стену. Со второго этажа раздавались крики, разозленные голоса, ругань. Они звучали так громко, что на миг я замер. Оглянувшись по сторонам, возле лестницы я увидел отца, он выглядел крайне разозленным. Глубоко дышал, ноздри раздувались от гнева. На меня он даже не взглянул, фокусируясь на этаже и пытаясь успокоиться, прежде чем направиться на кухню. Голоса стали громче и, подняв глаза, на лестнице я увидел Аро, мои глаза распахнулись от испытанного шока, когда я увидел, что он практически тащил Джеймса вниз по ступеням и выглядел при этом очень разочарованным. Эммет и Розали бежали сзади, оба выглядели злыми и что-то кричали. Роуз перечисляла все ругательства, которые знала, в адрес этого "чертова сукиного сына" и "гребаного ублюдка", Эмметт описывал, как сейчас же скрутит ему шею. А я просто стоял там, сбитый с толку разыгравшейся передо мной сценой. Роуз подбежала и смачно вмазала Джеймсу по затылку, и я задержал дыхание, ошеломленный ее храбростью и, возможно, тупостью. Джеймс замер и резко развернулся к Роуз, явно обозлившись после ее удара, но Аро скрутил его и потащил дальше по лестнице. Внизу Аро толкнул его в фойе и, не убирая руки с шеи своего племянника, повел его на кухню. Роуз и Эммет замерли в прихожей, заметив меня. Я наконец-то закрыл за собой дверь.
Роуз все еще сыпала проклятиями, а Эммет затих и выжидающе смотрел на меня.
- Я должен был лучше за ней присматривать, - сказал он, глядя прямо мне в глаза. Я, черт возьми, не должен был ему отвечать; он уже все сказал. Он все, блядь, понял, и ему не нужно было ничего доказывать. Эммет не сделал бы этого специально, наплевав на свои обязательства.
- Чтобы это было в последний раз, - подчеркнув каждое слово, ответил я, проходя мимо него на кухню. Джеймс стоял возле шкафчиков и смотрел прямо на отца, который зашивал этому подонку лицо. Его хорошо отделали: глаза отекли, из носа лилась кровь, губы были опухшими и разбитыми. Волосы растрепались, и весь он в целом был взъерошенный. Но этого недостаточно. Этот ублюдок не должен стоять здесь, он вообще больше не должен дышать. Я увидел, что его гребаные штаны расстегнуты, и гнев снова захлестнул меня, дыхание ускорилось. Я осмотрелся в поисках Изабеллы. Роуз подошла ко мне и вздохнула:
- Твоя девушка в порядке, - прошептала она. – Она в твоей комнате. – Я оглянулся на нее, нахмурившись, и запаниковал, когда она, черт возьми, назвала ее моей девушкой. Как, блядь, она узнала? Она увидела выражение моего лица и закатила глаза. – Не смотри на меня так, я не идиотка.
Я отвернулся и вздохнул, переводя взгляд на отца. Похоже, все уже знают, а, значит, это лишь дело времени, когда узнает и он. Отец что-то говорил Джеймсу, но голос был тихим, поэтому я ничего не расслышал, но по выражению его лица было понятно, что разговор не из приятных. Аро ходил по комнате, разговаривая по телефону, и выглядел разозленным. Через минуту Джеймс хихикнул, отодвигаясь от отца, который пытался обрезать нитку. Было заметно, что отцу претило заниматься этим дерьмом, но выбора не было. Проклятье, он был врачом и босс ждал, чтобы он сделал это, без разницы, по какой причине этот урод получил свое.
- Эта гребаная сука хотела этого, умоляла меня, - презрительно сказал Джеймс. От его слов гнев внутри меня достиг крайней точки, и ноги двинулись непроизвольно.
- Что ты, блядь, сказал? – заорал я, направляясь к нему. Он обернулся ко мне и нахмурился. Аро преградил мне путь.
- Я сказал, что она хотела, чтобы я ее трахнул, - презрительно сказал он. Я ускорился и подошел к нему, за эти слова желая выбить из него все дерьмо. Он попытался отодвинуться, но отец стоял у него на пути, блокируя ему пути к отступлению. Я размахнулся и сильно врезал ему по носу. Он отлетел назад, ударившись о шкаф, а я влепил ему еще раз, прежде чем Аро схватил меня и оттащил назад.
- Гребаный лгун! Да ты, блядь, больной! – орал я, пока Аро тащил меня из кухни. Джеймс встал, рукой держась за нос, кровь текла по лицу. Отец кинул ему полотенце, чтобы он не запачкал пол, и снова пригвоздил его к ящику, чтобы закончить наложение швов. Он грубо вонзил иглу, намеренно неаккуратно, улыбаясь, когда Джеймс вскрикнул.
Аро приволок меня к лестнице в гостиной. Я оглянулся по сторонам, отметив, что Роуз и Эмметт ушли. – Это, черт возьми, неправильно, - презрительно прокричал я, вырываясь из его хватки. Я сжал руку, которая побаливала после столь мощного столкновения с носом Джеймса. Я был зол, что приходилось стоять здесь, пока этот осел был там и издевался над нами своими оправданиями. Аро вздохнул, покачав головой:
- Я знаю, что это неправильно, мой мальчик. Но разве еще вчера мы не говорили о том, что личные чувства мешают нашему делу? Я тоже расстроен, я знал, что она его заинтересовала, но никогда бы не подумал, что мой собственный племянник попытается причинить зло ребенку. Но что бы я сам не чувствовал, я не могу нарушать правила. Он проявил неуважение к твоему отцу, дотронувшись до его собственности, и он ответит за это, но он же ее не изнасиловал, Эдвард. Она всего лишь ваша собственность, и для него пользоваться ей ничем не отличается от поедания пищи из холодильника твоего отца без разрешения.

Я таращился на него, слишком злой и ошеломленный. – Значит, она стоит не больше, чем гребаный сэндвич для вашего ублюдка? Это вы мне пытаетесь сказать? Конечно, кому какая разница, что он насилует юную девочку, она же, черт возьми, никто, ей просто не повезло, и она не родилась в могущественной семье. Кому, блядь, какое дело до того, что она чувствует, какая разница, что он с ней жесток, - не веря своим ушам, сказал я. Он застонал, тряхнув головой.
- Успокойся, прежде чем ты расстроишь отца, - жестко сказал он, голос был низким. Я сузил глаза, интересуясь, какого черта он переживает об отце, а он отрицательно покачал головой. – Я не говорю, что она стоит не больше, чем сэндвич, Эдвард. Эта девочка наверху значит для твоего отца больше, чем ты понимаешь. Но в мире бизнеса это ничто, в организации все вещи белые и черные, ты это знаешь. То, что для него она не очередной раб, в глазах бизнеса значения не имеет. Ты должен научиться видеть разницу между личным и работой, должен научиться следовать кодексу, чтобы влиться в нашу жизнь, - сказал он, моя голова просто разрывалась от этих намеков. – И перестань так об этом переживать, - добавил он, нанося удар прямо мне в сердце. Я отступил назад, сбитый с толку. – В тот момент, когда ты начал выражаться вчера за столом, я понял, что у тебя к ней что-то есть, - продолжал он, снова нанося удар. – И ты вляпаешься в серьезные проблемы, если не прекратишь все это, - сказал он. Я ухватился за его руку, все это дерьмо ранило меня.
- Прекратите задевать меня за живое, - оборвал я. – И что за хрень вы имеете в виду, говоря, что для моего отца она значит больше, чем я понимаю? – он улыбнулся и покачал головой, не собираясь мне объяснять. Я устал от этих чертовых секретов.
- Ты знаешь, что я отношусь к тебе как к сыну, Эдвард, я всегда обращался с тобой, будто ты мне родной. И всегда желал для тебя только лучшего. Я не говорю тебе всего, чтобы не вовлекать в это девочку, - сказал он, снова задевая меня. – И даже если бы я сказал, это уже не имело бы значения, слишком поздно. Сейчас я только хочу, чтобы ты не позволял чувствам управлять собой. Нужно быть рассудительным. Нельзя, чтобы, когда ты с ней, сердце диктовало тебе, что делать; и прежде, чем ты оступишься в присутствии других, возьми ситуацию под контроль, - сказал он, проводя указательным пальцем мне по лбу. – Ты понимаешь, о чем я? Найди равновесие, дорогой мой мальчик. Не думаю, что твой отец уже все понял, и даже если так, то он слишком занят бизнесом и своими собственными проблемами, чтобы уделить этому время. Ты буквально написал у себя на лбу, почему ты так себя ведешь, сынок.
Я застонал и зарылся лицом в руки. Черт возьми, он удивительно быстро все понял. Все так быстро превращалось в полное дерьмо. – Черт, - пробормотал я, покачивая головой и пробегаясь пальцами по волосам.
Аро непринужденно улыбнулся. – Не переживай из-за этого, - сказал он, подходя ближе и похлопывая меня по плечу. – Я понимаю, что она милая девушка, и ты влюблен. Такое случается, но ты знаешь, многие неодобрительно смотрят на такие вещи, особенно учитывая, кто она. Сам я не вижу в этом ничего такого, и тебе еще придется постараться, чтобы найти такую преданную девушку, как она. Это деликатная ситуация, и не стоит выставлять ее напоказ, особенно перед твоим отцом. От этого только прибавится проблем и осложнений, а ему они сейчас ни к чему. Но есть вещи, которые ты, Эдвард, не знаешь, вещи, которые я бы хотел тебе рассказать, но не могу. Верь мне, не стоит сейчас забывать о холодном рассудке. Ты только выиграешь от этого, и если научишься балансировать между сердцем и умом, будешь вести себя правильно в соответствующих ситуациях. Если хочешь, отдай этой девочке свое сердце, но веди себя рассудительно, особенно рядом с отцом и его окружением. Ты понял, к чему я веду?
Я нерешительно кивнул. – Да, я все понял. Я действительно, черт возьми, не понимал, насколько я выставлял все напоказ.
Он улыбнулся, пожимая плечами. – Это одно из свойств, присущих первой любви – она изматывает. Просто расслабься и держи себя в руках, что бы ты ни делал, будь терпеливым. Ситуация сложная, будь осторожен. Если ты все продумаешь и верно разыграешь карты, не вижу препятствий для ваших отношений в будущем, если захочешь этого. Но сейчас не время для открытой любви, которую можно показать всему миру, а тем более не перед лицом твоего отца. Никогда не забывай: Quella destinata per te, nessuno la prenderà.
Я кивнул, слегка усмехнувшись. Я испытал странное облегчение оттого, что он все знал и, казалось, хотя бы частично принимал. – Я постараюсь. Это, черт возьми, невероятно сложно, просто тихо сидеть и ничего не предпринимать.
Он кивнул. – Для тебя вряд ли станет новостью, что у твоего отца иногда бывают проблемы? Он всегда такой хладнокровный, но если в дело оказываются замешанные его личные чувства, он иногда не сдерживается. Я много лет потратил, пытаясь разъяснить ему границы, но на эмоциях он все равно иногда их пересекает. Именно это и делает его столь непредсказуемым и опасным, и именно поэтому он до сих пор босс. Ты во многом похож на него, тоже не всегда думаешь, прежде чем что-либо сделать.
На кухне завязалась потасовка, я слышал крики отца. Аро застонал: – Вот об этом я и говорил, очередная подобная ситуация. Иди наверх и проверь свою девушку, думаю, сейчас ей довольно страшно быть одной. Не переживай, уверен, твой отец поймет, особенно учитывая отношение вашей семьи к сексуальным преступлениям.
Он направился на кухню, а я побежал по лестнице, быстро перебирая ногами. Залетев на второй этаж, я стал перескакивать через ступеньки, отчаянно желая увидеть ее. Ощущение того, что я был полным кретином, только нарастало, я так долго проторчал там внизу, а ведь был нужен ей. Я подбежал к комнате и попытался открыть дверь, но было заперто. Я даже не стал стучать, зная, что она не встанет, чтобы отпереть. Поэтому я быстро вынул из кармана ключ и, открыв замок, распахнул дверь. Наши взгляды встретились, и я замер, просто глядя на нее, будто пребывал в трансе. Она выглядела такой испуганной, раскачивалась взад вперед и тихонько плакала. Громко шмыгнув носом, она попыталась выровнять дыхание, и это вывело меня из ступора. Я полетел к ней, обнял, отчаянно желая дать ей чувство безопасности. Я хотел, чтобы она знала, что больше никто ее не обидит, что с ней все хорошо. Как же я ненавидел то, что ее так напугали в ее собственном доме – в нашем гребаном доме.
Я баюкал ее в своих объятиях и легонько покачивал, желание утешить ее было таким естественным. Я бормотал ей "тихо, не плачь", пока она рыдала, а потом начал шептать, как же я сожалею о случившемся. Физически вреда ей не причинили, потому что он не смог добраться до нее, но, черт возьми, ее надломили изнутри, и я хотел исцелить ее. Я говорил все, что только приходило в голову, пытаясь найти правильные слова, которые утешили бы ее. Она так боялась изнасилования, и вот ей пришлось столкнуться лицом к лицу со своим страхом. Она была чертовски сильной, и пусть она сейчас себя такой не ощущала, но так и было. Я извинялся, что не был рядом с ней, не помог ей, хотя обещал. Я клялся, что это дерьмо больше не повторится и что я жестоко обманул ее, и не был там, когда она больше всего нуждалась во мне. Спасибо, Господи, моему брату и его девушке за вмешательство, ведь я оказался бесполезен, когда был так ей необходим. Я не оправдал ее ожиданий, точно так же, как и не оправдал ожиданий своей матери. Проклятье, я не помог ей, когда она нуждалась в этом, был бесполезен, и вот теперь то же самое произошло и с Беллой, моей Беллой. От меня не было никакой гребаной пользы, когда я нужен.
Она всхлипывала, уткнувшись мне в шею, и крепко, почти до боли вцепившись в меня. Но я не обращал внимание на это дерьмо. Она могла бы избить меня, наставить синяков, обескровить меня, и я бы не оказал ни малейшего сопротивления, я бы сидел и терпел, если бы это облегчило ее муки. Я бы вынес ради нее и боль, и страдания, только бы она не терзалась в одиночестве. Черт возьми, она не должна сейчас это переживать.
Я сжал ее еще крепче, надеясь, что она ощутит себя в безопасности рядом со мной, надеясь, что это не оттолкнет ее от меня. Я объяснил ей, как почуял неладное после того сообщения, когда позвонил Эммету. Я так надеялся, что она все поймет, поймет, что я хотел бы быть с ней, помочь ей, хоть и не смог сделать это лично.
Дверь отворилась, и заглянул отец. Мы встретились глазами, он с минуту наблюдал за нами с Изабеллой. Мне было все равно, что он заподозрит что-то, я не мог сейчас ничего изменить. Я просто сидел там и покачивал ее, понемногу успокаивая.
- Она в порядке? – наконец спросил он. В его голосе явно ощущалось участие, он действительно хотел знать, и пришел сюда не для виду. Изабелла дернулась от звука его голоса и оглянулась. Он слегка улыбнулся ей, по моему, он пытался быть по-своему сострадательным. Отец не был хорош во всяком сентиментальном дерьме, у него не получалось делать все это правильно или доставлять радость людям, или подбадривать их. Но он, черт побери, пытался и уже за это заслуживал одобрения, да хотя бы за то, что он поднялся сюда. Изабелла быстро от него отвернулась, снова уткнувшись мне в шею. Улыбка отца исчезла, он пристально смотрел на нее с загадочным выражением на лице. Это была не только грусть или сожаление. А что-то еще. Но я не мог понять. Они скрывали что-то, касающееся Изабеллы – это было ясно, как день. Если слова Аро там внизу о том, что Изабелла значит для отца больше, чем я в силах понять, заронили во мне подозрения, то отец сейчас подтвердил их.
- Будет в порядке, - ответил я правду. И говорил я сейчас не только о случившемся. Я говорил в общем. С моей девочкой все будет в порядке, я об этом позабочусь. – Он ушел? – нерешительно спросил я, надеясь, что этот ублюдок уже не находился внизу.
- Да, сейчас Аро везет его в аэропорт, и посадит на самолет до Чикаго. Эммет хорошо его отделал, даже Розали дала пару пинков. Я слышал, что удар под глазом, который потребовал нескольких швов, дело рук Изабеллы, – cказал он. Я слегка кивнул, но продолжал молчать, пока сидел и укачивал ее. Меня наполняла гордость, в груди возрастало удовлетворение от того, что она смогла постоять за себя, отплатить ему. Но я быстро убрал подальше эти чувства, сейчас не время для чего-то хорошего. Ее обидели, и нужно заверить ее, что она не одна, что я тут, с ней.
- Я бы его убил, - сказал я. Если бы тогда я оказался здесь, его жизнь закончилась бы. Аро это бы не обрадовало, особенно с его взглядами на впутывание личного в бизнес, о чем он говорил мне внизу во время нашего разговора, но я бы не смог остановиться. Я поднял взгляд на отца, но его внимание было приковано к Изабелле, он пристально ее разглядывал. Она закрыла глаза и все еще плакала, но, слава Богу, немного успокоилась с тех пор, как я зашел. Он был так сосредоточен на ней, что мне стало даже любопытно, слышал ли он меня, а затем он ответил:
- Я бы тоже его убил. – Мои глаза удивленно распахнулись, он все еще смотрел на Изабеллу, а потом резко обернулся и вышел из комнаты, закрывая дверь. Я сидел тихо, убаюкивая свою девочку, когда услышал шаги, спускающиеся по лестнице. Он оставил меня одного с ней, оставил здесь, чтобы я зализывал ее раны.
Аро был прав – я написал все прямо у себя на лбу.
Еще несколько минут я баюкал ее, пока не показалось, что она успокоилась. Она все еще шмыгала носом, но в основном была тихой. – Белла, детка? – мягко сказал я. – Давай приляжем, хорошо?
Она кивнула, и я поднялся, держа ее на руках. Она еще крепче ухватилась за меня и дрожала. Я подошел и положил ее на кровать, головой на подушку. Она вцепилась в меня, когда я попытался отойти. – Я лягу рядом, успокойся, - пробормотал я. Она колебалась, но потом все же разжала руки. Я выпрямился и прогнулся назад, потягивая спину, она ныла после сидения на кровати и покачивания ее, но меня это не волновало – оно того стоило. Она этого стоила. Я стянул обувь и отбросил ее, залез с другой стороны кровати; я был в джинсах и рубашке, но не обращал на это внимания. Она повернулась, чтобы видеть меня, а я нагнулся и подтянул одеяло, чтобы укрыть нас. Это не было необходимым, в комнате было тепло, но я подумал, что это позволит ей чувствовать себя в безопасности.
От слез ее лицо пошло пятнами, глаза покраснели. Я дотронулся до нее и убрал с лица пару прядей волос, она отпрянула, но меня это не обидело. Пригладив волосы ей за ушком, я пробежался ладонью по щекам, стирая слезы, а потом придвинулся чуть ближе к ней, но все же не желая вторгаться в ее личное пространство. Просто хотелось, чтобы ей было со мной комфортно. Раньше ей это помогало.
Она не отводила от меня взгляда, и я тоже смотрел на нее. Слезы прекратились, но она все еще выглядела истощенной. – Хочешь вздремнуть? – спросил я мягко.
- Нет, - ее голос дрожал. – Просто хочу полежать здесь немного.
Я кивнул. – Мне уйти? – нерешительно спросил я, если ей нужно одиночество, то мне следовало оставить ее. Ее глаза распахнулись, и она яростно покачала головой. – Не волнуйся, я останусь. Мы можем быть здесь так долго, как ты хочешь. Да хоть неделями тут валяться, если тебе это поможет.
Она выдавила из себя маленькую улыбку, и я улыбнулся в ответ. Мы просто тихо лежали, рассматривая друг друга. Вскоре я протянул руку и, положив ее ей на талию, начал нежно ее поглаживать. Я старался двигаться медленно и постепенно, боясь, что она не хочет моих прикосновений, и внимательно наблюдал за ее реакцией. Слава Богу, это ее не обеспокоило. Где-то через минуту она сама придвинулась ближе ко мне. Я усмехнулся и сократил оставшееся расстояние между нами, прижимая ее голову к моей, и закрывая ей глаза. Рукой я нежно поглаживал ее по волосам. Ее дыхание порхало у меня на лице, а запах был таким сладким, что у меня возникло острое желание попробовать ее, поцеловать, но сейчас был неподходящий момент.
Через минуту она откинула голову, открывая глаза и глядя на меня. – Прости, - прошептала она.
Я нахмурился и с недоверием посмотрел на нее. – Ты извиняешься? За что?
- За то, что я такая жалкая и слабая. За то, что так расклеилась, - пробормотала она, закатывая глаза и гримасничая. Я вздохнул и мотнул головой, осознав, что был прав – она ощущает себя бесполезной.
- Ты не слабая, и уж никак не жалкая. Господи, Изабелла, ты боролась. Это дерьмо требовало сил и храбрости. Ты имеешь полное право быть расстроенной случившимся, и не должна извиняться. Ты все сделала правильно, Bella Ragazza. Ты же его ударила? – спросил я.
Она вздохнула: – Его оружием. Я не смогла найти ничего, чтобы защититься, а он положил его на стол, поэтому я схватила пистолет и ударила его по лицу, - тихо сказала она, голос звучал почти стыдливо, но я был ошеломлен. Она, черт возьми, ударила его пистолетом? Ее храбрость поражала, особенно с ее боязнью оружия.
- Черт, вот это было храбро, - сказал я, пытаясь дать ей понять, что я радовался за нее, за то, что она боролась. – Я так горжусь тобой.
Ее глаза слегка расширились от моих слов. – Ты мной гордишься? – недоверчиво спросила она. Я улыбнулся и кивнул, понимая, что моя сраная гордость была сейчас не к месту, но я хотел, чтобы она знала.
- Проклятье, да, я горжусь тобой. Ты дала ему отпор, не у многих хватит на это решимости, - сказал я. Она уставилась на меня, а потом засмеялась.
- Я сделала так из-за тебя, - мягко сказала она. Мои глаза распахнулись.
- Меня? – переспросил я. Она кивнула.
- Я подумала о тебе и осознала, что просто не могу сдаться, зная, что будь ты на моем месте, ты бы боролся, поэтому и я поступила так же, – cказала она. От ее слов я ощутил волнение в груди.
- Хорошо. Потому что никто не может прикасаться к моей девочке, если она этого не хочет, - жестко сказал я. Она улыбнулась и вспыхнула, я так любил этот румянец на ее щечках.
- Спасибо, - прошептала она. – За то, что защищаешь меня, ты знаешь, как я этого боюсь.

Я тихо вздохнул, кивая головой. – Ни одна женщина не должна подвергаться насилию. Этому нас всегда учила мама и проверяла, поняли ли мы. Когда-то она повторяла, что вне зависимости от обстоятельств, вне зависимости от ситуации, женщина всегда должна иметь выбор в сексуальной жизни. Она знала об этой проблеме рабов, что многие в организации порабощали людей, и она, черт возьми, ненавидела это, но не могла прекратить. Слишком тяжело, слишком сложно для нее. Но с одним смириться она не могла – с тем, что одни люди используют для своего удовольствия других. Она не раз повторяла, что женское тело – это храм, в который ты не смеешь входить без спроса. Конечно, я был просто гребаным ребенком, и по-настоящему еще ничего не понимал, но это так въелось в память, что я запомнил ее слова и окончательно понял их, когда повзрослел.
Она кивнула, соглашаясь, и подняла на меня глаза, а потом медленно наклонилась ко мне и прижалась губами к моему рту. Я нежно поцеловал ее в ответ, стараясь сохранить поцелуй невинным, ни в коем случае не желая давить на нее. Она оторвалась от меня и легонько улыбнулась, откидываясь на подушку. – Ее слова звучат так, будто она была хорошей, пылкой женщиной, - мягко сказала она. Я улыбнулся и закивал.
- Да, была. И этот вопрос много для нее значил. Она… хм, - я замер и нервно пробежался пальцами по волосам. Трудно было говорить об этом, но я чувствовал, что по какой-то причине она должна знать. Я хотел разделить с ней то, чего никогда и никому не рассказывал. Не знаю, говорили ли братья Элис и Розали об этом, думаю да, ведь они понимали наше отношение к данной проблеме. И именно поэтому отец так трепетно относился к этому вопросу, поэтому он вполне мог убить любого, кто осмеливался совершить подобное под крышей его дома. – Моя мать была… э-э-э… изнасилована, - нерешительно сказал я.
Она выпучила глаза и уставилась на меня. – Была? – удивленно спросила она. Я кивнул и продолжал перебирать пальцами ее волосы.
- Да, когда она была еще очень молодой. Я не знаю деталей. Но она этого не стыдилась, не стыдилась называть себя пережившей это. Ей не нужно было работать, у отца была куча денег, но она тратила почти все свое время на помощь жертвам изнасилования, нанимала для них адвокатов, помогала справиться с этим. Отец не любит об этом говорить, но он до сих пор ежегодно жертвует хренову кучу денег для Чикагского центра помощи жертвам сексуальных преступлений, где работала мама, он назван в ее честь, - пробормотал я.
- Вау, - мягко ответила она, удивленно глядя на меня. Я кивнул и вздохнул. Мы просто смотрели друг другу в глаза, прежде чем я придвинулся и притянул ее к себе, а она положила голову мне на грудь и прижалась ко мне. Я чмокнул ее в макушку.
- Поэтому я не хочу, чтобы у тебя создавалось впечатление, будто ты должна разрешать мне касаться тебя. Твое тело – это твой храм, и я в него не войду, если ты не хочешь, - сказал я. В тот момент, когда с моих губ слетели эти слова, я рассмеялся, поняв, как они прозвучали. Я не войду? Господи, я могу быть еще большим идиотом? – М-да, это прозвучало бредово, не обращай внимания, - сказал я, все еще смеясь и качая головой. Изабелла приподняла голову и сконфуженно глядела на меня.
- Что в этом смешного? – спросила она. Я застонал – ну конечно, она, черт возьми, не увидела скрытого смысла в моих словах.
- Забудь, это все ерунда, - сказал я. Она прищурилась, очевидно не удовлетворенная моим объяснением.
- Я хочу знать, - сказала она и я прикрыл глаза, понимая, что, черт побери, не могу не объяснить ей, если она просит. Я полностью ей подчинялся, она обвела меня вокруг пальца.
- Когда человек получает оргазм, это называется "кончил". "Они кончили", понимаешь, - с запинками произнес я. Она выжидающе смотрела на меня, с таким серьезным выражением лица, что это заставляло меня нервничать. – Поэтому когда я сказал, что не войду, прозвучало будто я.., ну ты знаешь,.. не кончу в тебя. – Она уставилась на меня с удивлением, и я простонал. – Ты мало знаешь о сексе, да?
Она нерешительно кивнула и выглядела смущенной. – Ну, я понимаю, что происходит и что люди делают… - промямлила она. Я вздохнул.
- Секс – это намного больше того, что кто-то вставляет что-то куда-то. В нем есть прикосновения и забота, ласки и уважение. Он позволяет человеку испытать удовольствие. И черт… Как мне это объяснить? Когда наступает точка наивысшего напряжения, то начинается что-то вроде приятной щекотки, а потом вдруг раздается взрыв и тебя накрывает самым потрясающим удовольствием, которое охватывает тебя всего. Это, м-м, это трудно объяснить. Ну, как будто ты вот-вот чихнешь, эта короткая пауза, когда чих нарастает в тебе, и ты замираешь, а потом вдруг тебя накрывает. Ты понимаешь, о чем я?
Я чувствовал себя проклятым идиотом, когда говорил это. Как, черт побери, я могу объяснить оргазм кому-то, кто понятия не имел о близости? Слава Богу, вместо того, чтобы смотреть на меня как на дурака, она засмеялась и кивнула: – Да, приятные ощущения, как будто напряжение перед освобождением, - сказала она. Я улыбнулся.
- Да, точно. Похоже на это, только сильнее в тысячи раз. Все тело пощипывает, а потом расслабляется, превосходные ощущения, черт побери. Это и означает испытать оргазм. Но тебе не нужно проходить через все до конца и заниматься полноценным сексом, чтобы достичь вершины, можно все сделать лишь касаниями и ласками. Люди называют это дерьмо по-разному, оргазм или эякуляция, или кончить, или щелкать орешки, без разницы, это все одно и то же.
Ее глаза расширились, и она резко покраснела, отводя от меня взгляд. Я нахмурился и попытался перебрать в уме все, что только что сказал, надеясь, что не был чересчур вульгарным. Я пытался быть деликатным, посвящая ее в это дерьмо. – Изабелла? Я что-то не то сказал?
Она взглянула на меня и сонно улыбнулась. – Щелкать орешки? – нерешительно спросила она, приподнимая брови. Я пожал плечами.
- Да, иногда это так называют. А что?
Она отрицательно мотнула головой и все еще выглядела смущенной. – Просто… э-э… Эммет говорил об этом сегодня, сказал мне спросить у тебя, когда я не поняла это выражение, - мягко сказала она. Я в шоке уставился на нее, а потом застонал и закатил глаза.
- Вот осел, - сказал я, тряхнув головой. – Какого черта он говорил с тобой о щелканье орешков? – Мне не слишком нравилась мысль о ее разговорах с другими о сексе. Особенно этот осел, он бывает грубым.
Она пожала плечами. – Он сказал, что это было твое любимое времяпровождение, что он никогда не думал, что ты бросишь своих девушек и что ты, наверное.., - начала она, но потом оборвала фразу и снова пожала плечами, отворачиваясь от меня и вспыхивая, вид при это у нее был почти испуганный.
- Что я, наверное, что? – серьезно спросил я, желая знать, что такого мог сказать ей брат. Я понял, что если Роуз знала, то и он тоже, черт побери, знал, но мне было нужно знать, какого черта он говорил ей что-то, имеющее связь с нашими отношениями.
- Это неважно, - быстро сказала она, тряхнув головой. Я слегка прищурился.
- Это важно. Что он сказал? Я имею в виду, да, получать оргазм приятно. Но мне не нужны все эти сучки для этого, я их больше не хочу. Я говорил тебе, что ты единственная в моей жизни девушка, которую я хочу, и не изменю своего мнения. Я могу сам довести себя до оргазма, и я не стесняюсь этого дерьма, – проговорил я, наблюдая за ней. Ее глаза слегка распахнулись, но через секунду она улыбнулась с искорками серьезности в глазах.
- Можешь сам довести себя до оргазма? – спросила она нерешительно, вопросительно глядя на меня. Я застонал и прикрыл глаза.
- Да, могу. И ты можешь, поэтому я предложил тебе коснуться себя. Но это не относится к делу, ты стараешься отвлечь мое внимание от вопроса. Что сказал Эммет? – спросил я.
Она вздохнула: – Я не помню, - пробормотала она. Некоторое время я не мог поверить в это, а она смотрела в сторону от меня.
- Ерунда, - жестко сказал я. Она подняла на меня взгляд и застыла, вид у нее был как у лани, пойманной в ловушку. – Почему ты лжешь мне?
Она качнула головой, просто глядя на меня, она как будто боялась, что попала в неприятности из-за лжи. Черт, неужели она так боялась сказать мне? – Э-э, он просто.., - начала она, шумно выдыхая и закрывая глаза. – Он сказал, что думает… Я имею в виду, что ты не был с другими девушками, поэтому он подумал, что, наверное….
Я терпеливо лежал и ждал, пока она путалась в словах, все еще ни хрена не понимая, что сказал Эммет. Я вздохнул, когда она остановилась, и снова приблизился, рукой взяв ее за щеку, вынуждая ее посмотреть на меня. Наши глаза встретились, и я не разрывал визуального контакта, пока не наклонился и не поцеловал ее. Ее губы незамедлительно раскрылись, и я выпучил глаза, когда почувствовал, как кончик ее мягкого влажного языка нерешительно коснулся моей нижней губы. Я приоткрыл рот и углубил поцелуй, сталкиваясь своим языком с ее. Удивительно, что в этот раз она, черт возьми, взяла инициативу на себя, такого поворота я совсем не ожидал. Мы продолжили целоваться, наши губы двигались медленно, но страстно, языки синхронно повторяли движения друг друга. Проклятье, даже просто целовать ее было охренеть как горячо. Член начал твердеть и я застонал ей в рот, когда ощутил, как ее рука двигалась по моей шее, к волосам. Она пробежала пальцами сквозь мои локоны, крепко хватая меня и притягивая еще ближе. Ее дыхание сбилось, и я почувствовал, как задрожали ее пальцы. Это на миг испугало меня, и я попытался отстраниться, опасаясь, что для нее это было слишком, что после всех сегодняшних событий она не может терпеть такое, но когда начал отклоняться, она схватила меня еще крепче и подалась вслед за мной. Я открыл глаза, и наш поцелуй прервался, когда я увидел выражение ее лица. Ее глаза были закрыты, и налицо были ускоренное дыхание и дрожь. Я был ошеломлен и, черт возьми, заинтересовался, знала ли она, что чувствует. Для меня это было ясно как белый день. Моя девочка была возбуждена.
Я потянулся к ней и положил ей руку на бедро, она вздрогнула от моего прикосновения, но глаза не открыла и не прекратила целовать меня. Снова закрыв глаза, я полностью погрузился в ощущения ее рта на моем, ее рук в моих волосах и начал легко поглаживать ей бедро. Она задрожала и издала стон, который прошел по нервам прямо к моему члену. Он стал тверже, чем когда либо, и я быстро оторвался от нее, разрывая поцелуй. Она открыла глаза и просто лежала и смотрела на меня, тяжело дыша. Я был прав; и когда ее шоколадные глаза встретились с моими, я увидел в них последние искры. Она вздохнула еще несколько раз, а потом попыталась выровнять дыхание.
Я, черт возьми, так хотел ее, больше, чем что-либо еще в этой жизни. Твердость в штанах была почти мучительной, но я знал, что сейчас не время переходить на новый уровень, только не после того, что она сегодня пережила. Он не коснулся ее, не изнасиловал, но он напугал мою девочку, и ей нужно было время, чтобы со всем справиться. Я не хотел давить на нее или подталкивать, даже если ей казалось, что она готова идти дальше.
- Мы должны остановиться, - прошептал я, дыхание срывалось. Она наблюдала за мной с минуту, и я увидел, как маска боли проскользнула по лицу. Моргнув несколько раз, я тряхнул головой. – Не потому что не хочу, просто…. Ты понимаешь… не сегодня, - промямлил я. Она кивнула и начала покусывать нижнюю губу, вид у нее был нервозный. Я прикоснулся рукой к ее лицу, провел пальцами по губам, которые слегка припухли от жарких поцелуев. Она выпустила губку изо рта и слегка улыбнулась. Я вернул ей улыбку и еще раз легонько поцеловал.
- Ты удивительная, - пробормотал я, проводя носом по линии ее подбородка, после того, как мои губы оторвались от нее. Она вздохнула.
Я отодвинулся и откинулся на подушку, обхватывая ее руками. Я быстро притянул ее к себе, крепко сжимая. Она перевернулась на бок и прижалась спиной к моей груди, ее волосы покрывалом рассыпались по подушке. Я подтянул ее чуть вверх, не отнимая от нее рук, но поднимая повыше, чтобы она не касалась моего напряженного члена. В этом было много неправильного, и даже если подросток внутри меня не хотел ничего, кроме того, чтобы прижаться к ее маленькой упругой попке.
В комнате было тихо, слышны были только звуки нашего дыхания и шум сквозняка. Изабелла поднесла свои руки к моим, все еще обнимающим ее, и мы сплели наши пальцы. Вторую руку она прижала к груди. Через миг я ощутил ее дыхание и порхающие поцелуи, которыми она покрывала мои кисти, слегка побитые после ударов Джеймса. Стало интересно, поняла ли она, раз увидела раны и начала их целовать. Я улыбнулся про себя и прикрыл глаза, наслаждаясь ароматом ее волос. Было так охренительно, черт побери, просто лежать рядом с ней и обнимать ее.
Мы лежали так некоторое время, не говоря ни слова и не двигаясь. Свободной рукой она поглаживала мое предплечье, и поэтому я знал, что она не спит. Я не мог видеть ее лицо, не знал, что она чувствует, улыбается или наоборот, но эта тишина меня озадачивала. – О чем ты думаешь? – мягко спросил я, стараясь быть тихим, чтобы не нарушать покой в комнате. Она слегка подпрыгнула, но не прекратила поглаживать мою руку, поэтому я понял, что не слишком сильно ее испугал.
- Просто мне стало интересно… э-э… я не знаю, - пробормотала она. – Это глупо.
Я нахмурился с недоумением, мое любопытство только возрастало. – Ничто, о чем ты думаешь, не может быть глупым. Можешь говорить мне все, что угодно, и спрашивать меня, о чем хочешь. – Она вздохнула и продолжила потирать мне руку, храня тишину.
- Ты думаешь.., - начала она, но потом остановилась и глубоко вздохнула. Ее рука начала дрожать, и я забеспокоился, чем мог испугать ее. Не люблю, когда она боится. Я так хотел отогнать ее страхи прочь. – Ты думаешь, ты бы мог когда-нибудь… э-э… полюбить кого-то… вроде меня? – нерешительно спросила она, произнося слово "любовь" шепотом. Ее рука дрогнула, и я замер, сбитый с толку ее вопросом. Я не ожидал, что она спросит это, не ожидал, что она даже будет думать об этом, но теперь все понятно.
- Э-э, я хочу сказать.., - начал я, несколько раз моргнув и пытаясь очистить рассудок и постараться быть логичным. Я был ошеломлен, что она произнесла это слово. До того, как я смог собрать мысли воедино и ответить, она заговорила, и в ее голосе прозвучала паника:
- Эммет просто сказал, что он думает… ты…. Просто забудь, что я сказала, хорошо? Я же сказала, это глупо, - проговорила она. Она, очевидно, пыталась скрыть это, но я отчетливо слышал опустошение в ее голосе. Она восприняла мою нерешительность как отказ, но я не имел это в виду. Просто она только что говорила о гребаных орешках, а потом вдруг подняла вопрос любви, вопрос, о котором даже я не решался заговорить, и я замер.
- Я не смогу никого любить, кроме тебя, Изабелла, потому что таких, как ты, больше нет, - выпалил я. Она застыла и слегка задрожала. – Черт побери, все это звучит неправильно, Господи. Если ты спрашиваешь меня, люблю ли я тебя, то да, Изабелла, мой чертов ответ „да". Я нахрен люблю тебя.
Ее рука в моей дрогнула и еще крепче сжалась. Я ощутил, как все ее тело слегка дрожит, а дыхание прерывается. – Ты… меня любишь? – прошептала она.
Я вздохнул: – Да. Может быть, для меня это чересчур быстро, но я не могу отрицать это дерьмо. Я даже не знал, что такое платоническая любовь, пока не появилась ты и теперь я знаю. И я надеюсь, что из-за этого ты не прекратишь все это, хоть я и не жду от тебя ответных чувств. Я говорил тебе, что буду с тобой, какая бы ты ни была, – cказал я, не желая давить на нее из-за своих романтических чувств.
- Но я люблю, - сказала она. – Я правда люблю тебя, Эдвард.

Когда эти слова сорвались с ее губ, я почувствовал офигенный подъем в груди, более сильный, чем когда-либо. Сердце бешено забилось, будто хотело взорваться. Чувства были такие сильные, что почти причиняли боль. Я вспомнил слова отца, которые он говорил тете Эсме однажды, что он до боли любил мою мать, но эта боль была хорошей, я тогда, черт побери, не понимал значения этих слов, а теперь понял. Потому что эта боль в груди, которая рождалась прямо в сердце, была не плохой. Это была самая великая боль, которую я испытывал в жизни. Боль от поглощения настоящей любовью, такая сильная, что перехватывала дыхание.
Никто из нас не говорил ни слова, мы просто лежали рядом, наслаждаясь тишиной, просто тем, что мы были вместе. Ее дыхание выровнялось, и я понял, что она заснула. Я легко поцеловал ее в голову и вскоре мои веки тоже опустились, и я погрузился в сон.
Я услышал мелодию, преследующую меня в подсознании, она снова и снова играла в мыслях, постоянно напоминая о той ночи. Этот кошмар часто мне снился. Я только-только научился играть эту музыку на пианино и так гордился этим. Если бы я знал, что случится той ночью, я бы выбрал что-то более счастливое, более жизнерадостное, чем марш funèbre Шопена. Я тысячи раз спрашивал себя, почему я выбрал этот проклятый похоронный марш для того дня. Нельзя было знать, что случится, невозможно предсказать. Я думал, что это возможно была моя вина, может я накликал несчастье, играя что-то о смерти, о всезнании. Это было нелогично, нерационально, мне было всего восемь, слишком мало, чтобы все это по-настоящему понимать.
Мелодия в голове становилась все громче, пытая меня. Я мог видеть лицо матери, ее волнистые волосы и искристые глаза, ее гордую улыбку. Черт побери, она была настолько красивой, постоянно светилась изнутри, и всегда была подобна ангелу. Я был маминым сыночком – она для меня была всем миром. Я везде следовал за ней, делал все, что она мне говорила. Братья часто были где-то на улице, играли, барахтались в грязи, катались на велосипедах, бегали, как банши, а я следовал тенью за матерью, предлагая ей свою помощь. Просил ее поиграть со мной. Просил поучиться играть на фортепиано. У какого гребаного восьмилетнего мальчика мать будет лучшим другом? Господи, как же я любил ее. Она была такой терпеливой, доброй, сочувствующей, такой воспитанной. Она избаловала меня своей любовью. Она во всем мне потакала, пекла любимую выпечку, делала вишневое печенье, просто чтобы показать мне, как я дорог ей.
И черт возьми, она так гордилась мной той ночью, так обожала. Я слышал ее слова сквозь звуки мелодии в памяти: – Моя душа, - говорила она, ее голос был мягким и сладким, но с искорками радости. Она всегда называла меня "душой", ее солнышком, потому что я так ярко светил для нее. Я был ее солнечным лучиком; я вносил тепло в ее мир, делал его ярче и свежее.
Она смеялась, звук был ошеломляющий, он почти перекрыл эту мучительную музыку на заднем фоне. Смех был легким, свободным, почти счастливым. Ночь была красивой и она предложила пойти прогуляться, вместо того, чтобы ехать на машине, я боялся, отец очень расстраивался, он терпеть не мог, когда мы ходили беззащитные ночью по улицам, она она настаивала, что все будет хорошо, что отец поймет. Я верил ей и даже не стал спорить. Мать была моим божеством, она не ошибалась. А я верил ей.
Это пришло из ниоткуда. Картинки вспыхивали у меня в голове, так быстро и хаотично, что я их почти не различал. Шум покрышек. Выражение чистого ужаса у матери на лице. Их голоса, такие холодные и жестокие, жуткие слова. Мама кричала, чтобы я убегал оттуда. – Беги, Эдвард! Беги и не останавливайся, детка! – Ее крики, столь громкие посреди ночи, но, казалось, никто ее не слышит. Я застыл, потому что она была моей матерью, и я не мог уйти без нее. Я не хотел уходить один; она должна была пойти со мной. Я был ее гребаной душой, ее тенью. И должен был оставаться рядом с той, кому я принадлежал. Ее испуганные взгляды, пока я не двигался, ужасающий страх в глазах. Она, черт побери, знала уже тогда, что для нее это был конец. Но она думала только обо мне, ее младшем сыне, ее сердце. – Если ты любишь меня Эдвард, ты побежишь, - жестко сказала она, слезы брызнули из глаз. Я колебался, был так испуган, но когда она закричала "Беги!" и они приблизились к нам, я бросился в противоположную сторону по аллее.
- Заткните ее! – орал мужчина. Моя мать кричала, более ужасающего, пронизывающего крика я никогда не слышал, мои колени подогнулись. Шаги замедлились и я развернулся. Они мучили ее, они мучили мою маму! Она была всем для меня, а они ее мучили!
Раздался громкий выстрел и я резко встал, издав крик. Я быстро оглянулся вокруг, все было обыденным. Я понял, что я в своей комнате и держусь за грудь, пытаясь успокоить сердцебиение. Рядом лежала Изабелла, она смотрела на меня широко открытыми глазами, ее лицо потемнело. Она переживала за меня.
Я откинулся обратно на постель и застонал, растирая лицо руками. Дрожь сотрясала тело, дыхание сбивалось. Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и потянулся к Изабелле. Я ожидал, что она отпрянет от меня, но она наоборот забралась в кольцо моих рук и прижалась к груди. Я обнял ее и крепко прижал к себе, поглаживая ей спину. Она тихо лежала, не осмеливаясь произнести ни слова, даже не спрашивая объяснений. Она была такой понимающей, намного больше, чем я заслужил.
- Мне было восемь, - наконец проговорил я хриплым голосом. Я ощутил, как слезы появились в глазах, а в горле застрял ком, и я пытался с ними бороться. Хотелось просто, черт побери, рассказать ей все, чтобы она знала. – У меня было занятие по музыке, я только достиг седьмого уровня по навыкам. Было поздно, когда я закончил и мама забрала меня домой, но погода была хорошей и она решила прогуляться и посмотреть на звезды. Она чертовски любила природу и никогда не уставала любоваться ее красотой. Мы жили на приличном расстоянии, и она решила сократить путь по дальним аллеям. Подъехала машина, черная машина без окон. Это была гребаная машина ганстеров, это было понятно даже по ее виду. Она увидела ее и все поняла, не знаю только как. Она приказала мне бежать, оставить ее там, но я не хотел. Она заставила меня; она, черт побери, сказала, что если я люблю ее, то должен бежать. Я любил и послушался. – Слезы бежали по щекам, я уже не мог с ними бороться. – Я добрался до конца аллеи, когда она закричала, и я развернулся, и увидел, как мужчина засунул ей в рот пистолет и выстрелил. Кровь запачкала стену позади нее, и она с громким стуком упала на землю. Я начал звать ее, и они обернулись ко мне. Их было двое, и один из них поднял пистолет, а я повернулся и побежал, понимая, что один раз я ее уже ослушался и не хотел это повторять. Раздался второй выстрел, и жгучая боль прожгла мне грудь. Но я не остановился, не обращал внимания на боль, кровь заливала меня. Я все бежал и через пару кварталов спрятался за контейнером для мусора, меня трясло, я плакал по маме, которая лежала мертвой на той гребаной аллее. Вскоре из-за болевого шока и кровотечения я потерял сознание.
Я замолчал и прочистил горло, делая глубокий вдох. – Скорее всего, кто-то проследовал по дорожке крови, которую я оставил, и нашел меня. Следующее, что я помню, была больница, и мой отец, и выражение опустошенности на его лице. Он плакал, я никогда не видел его таким. Он сидел рядом с моей кроватью, и все время повторял "это была моя гребаная ошибка". Я сказал ему, что он не виноват, что виноват я. Я хотел, чтобы ему стало легче, не хотел, чтобы он сломался. Отец был самым сильным человеком из всех, кого я знал, он всегда пугал меня своим темпераментом. И черт, моей вины было больше, чем его. Ведь это я убежал. Я просто оставил ее там умирать, просто отказался от нее. Она нуждалась во мне, а я ее бросил.
Я судорожно вздохнул, даже не пытаясь вытирать слезы или успокоить рыдания. Изабелла не двигалась, и я просто тихонько сжал ее, ощущая ее тело и жизнь в ней. Я не мог потерять ее. Не мог снова пережить это, я уже потерял маму.
Некоторое время она молчала, ее рука нежно гладила мою грудь. Я ценил ее жест, ценил ее прикосновения. Она вздохнула и подняла голову, чтобы посмотреть на меня. Я моргнул несколько раз, ошеломленный, что ее лицо тоже было все в слезах.
- Ты не бросил ее, – cказала она. – Ты сделал то, в чем она нуждалась.
Я пристально смотрел на нее, а потом начал стирать слезы с ее щек. – И что это? – мягко спросил я.
Она посмотрела мне в глаза, подняла руку и вытерла мои слезы, как я ее. – Ты выжил.

Редактура: Нотик.

Источник: http://robsten.ru/forum/19-1061-1