Она была тем недостающим звеном головоломки, и теперь, когда она была здесь, передо мной, казалось, что все частички пазла подходят друг к другу безо всяких проблем. Все опять было правильно. Я уже не беспокоился ни о торнадо, ни о землетрясении или пожаре, не психовал из-за чертовых муравьев, и мне реально было наплевать на то, какую, нахрен, корзину я купил. Мы все выдержим и справимся со всем, что уготовила нам жизнь. Все, что имело значение, была эта красивая женщина, которая стояла всего в нескольких шагах передо мной и смотрела на меня с удивлением, и выглядела при этом такой же чертовски нервной, каким я чувствовал себя весь день.

На самом деле, "красивая" – было далеко не правильное слово, чтобы описать, как она выглядит. Пока мы стояли, я напрягал извилины, пытаясь придумать слова, которые были бы достаточны для того, чтобы описать ее, но не нашел ни одного. Самым подходящим из тех, что пришло в голову, было "идеальная", и я знал, что она ни хрена не идеальна в традиционном смысле, у нас у всех были гребаные недостатки, но, глядя на нее, оно казалось подходящим. "Идеальная".

Я рвал себе задницу и из кожи вон лез, пытаясь сделать этот день совершенным, когда это было абсолютно излишним, поскольку любой момент с ней был уже совершенным. Мы могли быть больны гриппом и смотреть Фокс Ньюс (кабельный новостной канал, принадлежащий Fox Entertainment Group. Многие наблюдатели утверждают, что и в своих сводках новостей, и в своих политических комментариях Фокс оказывает содействие консервативной политической позиции), хотя я, скорее бы, черт возьми, стал ходить по раскаленным углям, чем смотреть его, и я был бы вполне удовлетворен, до тех пор, пока она находилась бы рядом со мной. Мы могли бы пойти в церковь, хотя я бы, скорее, прошелся по бритвенным лезвиям и бросился в бассейн с алкоголем, чем сделал это, и то бы меня это ни хрена не раздражало. Я ничего не имел против организованной религии и не сбрасывал со счетов тот факт, что Бог может существовать, но в жизни, которой мы жили, я был почти уверен, меня скорее ударит молния, чем я отправлюсь на поклонение в дом Господень. Но я бы рискнул пойти на это дерьмо, если бы Белла захотела пойти в церковь, и не задумался бы ни на секунду, поскольку до тех пор, пока она была со мной, ничто не будет слишком плохо – даже электрический стул.

Она стояла в дверях и с любопытством разглядывала меня. Выглядела она слегка смущенной. От одного лишь взгляда на нее, разодетую как куколку и нервно ерзающую, у меня перехватило дыхание. Она была в белом многослойном платье, которое спускалось примерно до колен, черном пиджаке и черных колготках с черными туфлями на плоской подошве. Я не разбираюсь в одежде для девочек, поэтому не мог описать, что это, нахрен, был за материал, но подумал, что и она, наверное, тоже не знает. Несмотря ни на что, эта байда смотрелась очень хорошо. Она выглядела классно. На лице ее было совсем немного макияжа, а волосы завиты и зачесаны назад.

Я стоял с минуту, просто любуясь ею, губы мои изогнулись в ухмылке. Казалось, что глядя на мою улыбку, она сразу же расслабилась, ее собственные губы дернулись вверх, и нервозность исчезла с ее лица. Она обернулась и быстро закрыла за собой дверь. Я сделал несколько небрежных шагов вперед, будучи не в состоянии оторвать от нее глаз. Я был будто, черт возьми, заворожен ею, меня тянуло к ней, как будто между нами было магнитное притяжение. Она снова повернулась ко мне лицом и очаровательно улыбнулась, когда я подошел.

– Ах, la mia bella ragazza. Buon San Valentino, – сказал я, протягивая ей цветок.

Ее глаза в шоке распахнулись, и она некоторое время смотрела на него, прежде чем осторожно взять его у меня.

– С Днем Святого Валентина. Ты очень красивая.

Ее улыбка засияла, когда она переключила свое внимание с розы на меня.

– Спасибо, – мягко сказала она. – Ты выглядишь по-настоящему привлекательно.

Моя ухмылка стала еще больше.

– Я знаю, – сказал я игриво. – Разве я не всегда такой?

Она захихикала, и этот звук был таким ясным, беззаботным и счастливым, что он немедленно заставил мое сердце колотиться, и еще эта тупая боль в груди, которая частенько появлялась во мне, но только в ее присутствии… Я и представить не могу, что можно любить кого-то так же, как я ее люблю.

– Ну, конечно, всегда. Но сегодня ты особенно красив, – сказала она, пожимая плечами.

Я кивнул.

– Grazie, – промолвил я тихо, поблагодарив ее. – К сожалению, я не был здесь сегодня утром, но у меня были кое-какие дерьмовые дела, которые я должен был закончить, ну, ты знаешь? И я твердо намерен загладить свою вину перед тобой сегодня вечером.

– Как? – спросила она с любопытством, приподняв брови.

Я усмехнулся, покачав головой.

– Ты ждешь, что я испорчу весь сюрприз? Черт, нет, тебе просто придется потерпеть, и ты увидишь, что я задумал, – сказал я.

– Правда? – спросила она, теперь уже с удивлением.

Я кивнул.

– Да, правда. Почему, ты думаешь, я заставил тебя так одеться? – спросил я.

Она пожала плечами.

– Элис сказала, что это День Святого Валентина, так что я подумала, что это и был твой сюрприз, – сказала она, указывая на свою одежду.

Я застонал, закатив глаза.

– Ты серьезно думаешь, что ЭТО может быть сюрпризом? – спросил я.

Она пожала плечами, и я вздохнул, качая головой и борясь с желанием сказать ей, чтобы она завязывала быть столь абсурдной.

– Нет, Белла, не этот сюрприз я тебе приготовил. Это было как раз сраным отвлечением, чтобы я мог ускользнуть и подготовить сюрприз.

Она смотрела на меня в течение секунды, а потом вспыхнула восхитительной улыбкой.

– Ты такой милый, – сказала она, глядя вниз, на розу, которую держала в руках, и румянец начал расползаться по ее щечкам. – Большое тебе спасибо.

Я начал смеяться, когда она поднесла цветок к носу, чтобы понюхать его.

– Не торопись благодарить меня, детка. Нет никаких гарантий, что я не облажаюсь, – сказал я, усмехаясь.

Она посмотрела на меня, все еще краснея и улыбаясь.

– Если мы будем вместе, то это уже будет здорово, – выговорила она.

Я замер, а затем кивнул, немного удивленный тем, что услышал от нее, поскольку я почувствовал то же самое всего за миг до ее откровения.

– Да, так и будет, – сказал я тихо.

Некоторое время я смотрел на нее, а она смотрела на меня, прямо в глаза. Я сделал еще один шаг вперед и наклонился, мягко прижавшись к ее губам своими. Она удовлетворенно вздохнула и раскрыла губы, которые были покрыты блеском, и на мгновение показала свой язычок. Я быстро провел языком по ее губам, пробуя сладкий клубничный вкус ее помады, прежде чем приласкать ее язык своим.

– Такая сладкая, – сказал я, оторвавшись от ее губ.

Я провел указательным пальцем по ее нижней губе, стерев с нее немного блеска, и нанес его на свои губы. И снова попробовал его, ухмыляясь.

– Ты ведь знаешь, что это дерьмо исчезнет с твоих губ прежде, чем мы даже выйдем отсюда? – я наклонился вперед и поцеловал ее еще раз.

Она улыбнулась, кивнув, когда я отстранился.

– Знаю, поэтому Элис дала мне этот тюбик, – сказала она и достала из кармана тюбик с розовым блеском.

Я усмехнулся.

– Ну, со стороны Элис это было хорошо продумано, – сказал я.

Я взглянул на часы, вздохнув.

– Ну, ты готова объявить начало этой ночи?

Она кивнула. Я подошел, открыл дверь и жестом пригласил ее выйти. Я разблокировал замки и открыл дверь машины, ведя себя как гребаный джентльмен, как и полагается в таких случаях. Когда она садилась в машину, то одарила меня милой улыбкой, в ее глазах отчетливо замаячило волнение. Я закрыл дверь и вздохнул, очень надеясь, что я ничего не испорчу.

Я сел в машину, завел ее и направился обратно в Порт-Анжелес. Я пытался вести машину более или менее осторожно, но мне это не удалось, потому что мои ноги, казалось, обладали своим собственным сознанием, и стрелка спидометра медленно, но верно ползла вверх. Я видел, что Изабелла взглянула на нее несколько раз, но ничего не сказала. Она также ничего не сказала и о том, что я не был пристегнут ремнем безопасности, но опять же, обычно она никогда не комментировала мое вождение.

Мы доехали до Порт-Анжелеса, и я свернул на шоссе №101, направившись к Центру изящных искусств Порт-Анжелеса. Пока мой быстро думающий мозг старался придумать, что делать, я решил, что мы пойдем туда, где – я знал – ей понравится. Она творческий человек и рисует лучше, чем многие из них, и неважно, понимала она это или нет, и я подумал, что ей понравится в художественном музее. У них имеются и крытые павильоны, и экспозиции под открытым небом, где представлены все виды искусства, поэтому я решил, что что-нибудь в этом чертовом месте должно было привлечь ее внимание.

Ее лоб был нахмурен, когда я помогал ей выйти из машины – она явно не совсем понимала, что это было за место. Я увидел, что она обратила свой взгляд на большую красную расписную вывеску, слегка склонив голову, когда читала название.

– Это художественная галерея, – сказал я, не зная, поймет ли она, прочтя надпись "Центр изящных искусств".

Она посмотрела на меня, от удивления вскинув брови.

– Вроде музея изобразительного искусства?

Я улыбнулся и кивнул.

– Да, типа того, – сказал я.

Она улыбнулась, все черты ее лица выдавали волнение. Я сразу понял, что сделал чертовски правильный выбор, и что ей понравится это дерьмо.

Я взял ее за руку, переплетя наши пальцы, и повел в здание. Открыл дверь и пропустил ее первой, скользнув внутрь следом за ней и поддерживая ее за руку. Она остановилась, когда оказалась внутри, нерешительно оглядываясь. В помещении царил полумрак, рассекаемый лишь тонкими полосками света по периметру всего здания, и повсюду были расставлены экспонаты. Она посмотрела на меня, а я ответил ей маленькой улыбкой.

– Ну, давай посмотрим на эти произведения искусства, tesoro, – сказал я.

Она еще раз осмотрелась вокруг, не шевелясь.

– Ты не должен заплатить? – спросила она тихим шепотом.

Я таращился на нее пару секунд, шокированный ее вопросом.

– Нет, – ответил я, нерешительно покачав головой.

Я был застигнут врасплох, не ожидая такого поворота.

– Чтобы посмотреть на искусство здесь не нужно платить.

Ее глаза в шоке расширились, и она снова оглянулась. Я просто стоял, стараясь быть терпеливым, и ждал, немного переживая из-за того, о чем она думает. Я почувствовал себя плохо из-за того, что привел ее куда-то, где мне не пришлось потратить даже гребаного десятицентовика, как будто я был прижимистым скупердяем или кем-то в этом роде.

– Это место действительно бесплатное? – спросила она, наконец, посмотрев на меня.

Я чуть улыбнулся, кивнув головой.

– Да, tesoro. Это бесплатно. Они не берут плату, – сказал я.

– Почему нет? – спросила она совершенно серьезно.

Некоторое время я смотрел на нее, нахрен, не зная, как ответить на этот вопрос. Я никогда раньше не задумывался об этом дерьме.

– Думаю, в образовательных целях. Кто-то вложил средства в это место, чтобы люди могли придти и насладиться искусством совершенно бесплатно. Большинство людей рады возможности не платить за что-либо, поэтому произведения искусства увидят и оценят большее количество посетителей. Художники, как правило, работают не ради денег, а для удовольствия, так же как и многие музыканты. Мне кажется, – сказал я, пожав плечами.

У меня не было гребаного мнения на счет, правильно это или нет, потому что я очень мало знал об искусстве, но это звучало так, будто вполне может быть правдой.

Чуть погодя она кивнула и улыбнулась, и казалось, что она поняла.

– Хорошо, – сказала она, оглядываясь по сторонам.

– Хорошо, – повторил я. – Сейчас мы уже можем начать знакомиться с искусством, или ты еще хочешь по обсуждать денежный вопрос?

Ее глаза слегка расширились, и она отрывисто покачала головой.

– Прости, я вовсе не собиралась проявлять любопытство к деньгам, – сказала она, слегка запаниковав.

В замешательстве я нахмурился и помотал головой.

– Ничего страшного, я просто подшучиваю, – сказал я.

Она чуть улыбнулась.

– Ну, тогда ладно. Сейчас мы можем посмотреть на предметы искусства, – сказала она.

Я усмехнулся, слегка сжав ее руку.

– Хорошо, – сказал я, потянув ее за собой.

Мы ходили по залу, останавливаясь через каждые несколько футов, чтобы рассматривать экспонаты. У них был представлены почти все возможные виды искусства: резьба по дереву и керамике, и скульптуры, и картины, и рисунки, и фотографии, и ремесла, и другие творения. Это было интересно, не совсем обычное место, не из тех, в которых я привык бывать, но, как я уже говорил, для меня все было весело, если она была рядом. Она сияла на протяжении всего времени, ее лицо просветлело, а глаза, черт побери, сверкали. Она комментировала произведения искусства, не колеблясь, просто открывала рот и произносила то дерьмо, которое я бы ни в жизнь не подумал, что она скажет. Она чертовски глубоко анализировала это фуфло, а я просто стоял в стороне и с удивлением ее слушал. Мы увидели картину с изображением какой-то грустной женщины с букетом оранжевых листьев и еще там были деревья, и я смотрел на нее, полагая, что это стилизовано под времена года или какую-то подобную хренотень, потому что из-за того, что она была грустной, становилось чертовски холодно, но Белла сказала, что она мечтает. После этого я таращился на нее целую минуту, совершенно потрясенный, потому что этот бред никогда бы не пришел мне в голову.

– О чем она мечтает? – спросил я, желая знать, что за хрень она сказала.

Она вздохнула и, посмотрев на картину несколько мгновений, пожала плечами.

– Не могу знать наверняка. Мне кажется, она одинока, и время проходит мимо нее, а она просто дрейфует по жизни, ожидая момента, когда что-то, наконец, встряхнет ее, и она по-настоящему проснется и заживет, – ответила она.

Мои глаза расширились от испытанного шока, и я уставился на нее, потому что ожидал услышать, что "она мечтает об осени" или что-то другое, но не это.

– Я... а-а… – начал я, обернувшись, чтобы посмотреть на картину, недоумевая, как она, нахрен, дошла до этого. – Я думаю, мы должны достать тебе GED (General Education Diploma – диплом об общеобразовательной подготовке), чтобы ты смогла поступить в колледж. Ты, мать твою, слишком умна, чтобы не сделать этого.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на меня, и слегка прищурилась.

– Уместно ли сквернословить в художественной галерее? – тихо спросила она.

Я повернулся и посмотрел на нее, изумленный, что она, черт возьми, сказала это после того, как я фактически предложил, что мы отдадим ее в школу, и разразился смехом из-за выражения ее лица. Я поднес руки ко рту, чтобы прикрыть его, стараясь не побеспокоить никого поблизости, а она улыбнулась.

– Ты на самом деле считаешь меня достаточно умной для школы?

Я взял свой смех под контроль, пробежался рукой по волосам и кивнул.

– Да, считаю. И хочу сказать, что тебе необходимо продолжать работу над навыками чтения, письма и всего остального, и нет никаких причин, почему ты не можешь заняться этим – сказал я, пожав плечами.

Она кивнула, продолжая нежно улыбаться мне. Я улыбнулся в ответ.

– Ты ведь знаешь, что я могу помочь тебе, верно?

Ее улыбка стала шире.

– Я знаю, что ты можешь попытаться помочь мне. А получится у тебя или нет, это уже другой вопрос, – игриво заявила она.

Мои глаза в ужасе расширились от ее язвительности.

– Злючка, – сказал я, ухмыляясь. – И, думаю, мне это нравится.

Она покраснела и отвернулась от меня, а я фыркнул. То, как она могла в считанные секунды превратиться из игривой и саркастичной в застенчивую и заливающуюся румянцем, было ужасно мило. Она была истинной женщиной, загадкой.

Мы прошли по остальным галереям, общаясь и держась за руки. Мы вышли на улицу и рассматривали экспонаты снаружи, расставленные среди деревьев, которые, казалось, нравились ей не меньше. После того, как закончили, мы направились к машине, я взглянул на часы и был шокирован тем, что мы проторчали в этой гребаной галерее, разглядывая произведения искусства, целых два часа.

– Знаешь, не исключено, что однажды мы увидим здесь и какую-нибудь из твоих работ, – сказал я.

Она посмотрела на меня, вопросительно приподняв брови.

– Ты всерьез думаешь, что я настолько хороша? – спросила она.

Я кивнул.

– Да. И это лишь талант, данный тебе природой, а представь себе, как чертовски хороша ты могла бы быть, если бы взяла несколько уроков, – сказал я.

Она ярко улыбнулась и кивнула, никак больше не отреагировав. Я завел машину и поехал через Порт-Анжелес. Изабелла возилась с радио, и это немного раздражало меня, но я сдержался, чтобы не сказать ей, чтобы выключила его, нахрен. Я стал более терпимым – я по-прежнему вел себя как последняя стерва, но я уже лучше умел сдерживать себя. Я не хотел срываться на ней, ведь на самом деле то, что она делала, было офигенно здорово. Тот факт, что с ней было так комфортно, что она возилась с моей музыкой, зная, каким я могу быть, был совершенно невероятным и показывал, как она изменилась. Она уже совершенно точно не была той испуганной девушкой, которую я встретил на кухне в то первое утро, умоляющей меня не наказывать ее. Эта девочка была готова сознательно надавить на мои кнопки и совсем не боялась меня, но я также знал, что она никогда не сделает этого умышленно, чтобы только вывести меня из себя. Она была совсем не такой. В ее теле не было злобных костей.

Я подъехал к гостинице, и глаза Изабеллы распахнулись от удивления, когда отель появился в поле нашего зрения. Я остановился перед ним, и она взглянула на меня.

– Что это за место? – спросила она.

Я улыбнулся, заглушив машину.

– Это "Джордж Вашингтон Инн", – сказал я.

Она слегка нахмурилась и какое-то время разглядывала большой белый особняк, потом повернулась обратно ко мне.

– Джордж Вашингтон, который президент? – спросила она.

Я кивнул в ответ.

– А разве он не умер до того, как образовался этот штат?

Я улыбнулся.

– Да, я почти уверен, что он умер, – сказал я. – "Джеопарди"?

Она смущенно улыбнулась.

– Да, – пробормотала она.

Я засмеялся и толкнул ее слегка.

– Отель лишь носит его имя, он, действительно, мать его, никогда не жил нигде поблизости, – сказал я.

Она понимающе кивнула, а я вышел из машины, подошел и открыл ее дверь, чтобы помочь.

– Так зачем мы здесь? – спросила она.

– Мы останемся здесь на всю ночь, я арендовал его, – сказал я, пожав плечами.

Она замолчала, глядя на меня с недоверием.

– Все номера? – спросила она неуверенно.

Я кивнул, а она вздохнула.

– Ничего удивительного, что ты вынужден был сводить меня в бесплатную галерею искусств, это должно было обойтись тебе в целое состояние.

Шокированный ее словами, я вытаращил глаза и начал смеяться. Она смущенно улыбалась и заливалась румянцем, явно удивленная своим собственным поведением. Обеими руками она схватила меня за руку, обняла и, прислонившись головой к моему плечу, стала смотреть вдаль, на воду. Я протянул руку и погладил ее спину, поцеловав в макушку.

– Ты голодна? – спросил я.

Она кивнула, промурлыкав в ответ:

– Да.

– Хорошо, идем. Давай покормим тебя.

Мы направились внутрь, и я пошагал прямо на кухню, радуясь тому, что помещение совершенно пустынно. Я сгреб одеяло с прилавка и, открыв холодильник, схватил корзину. Изабелла посмотрела на нее с удивлением, а я усмехнулся, велев ей следовать за мной. И направился обратно к двери, она последовала за мной на лужайку. Я остановился на полпути, поставил корзину на траву и расстелил на земле одеяло. Взглянув на Изабеллу, я увидел, что она улыбается, глядя на меня с любовью.

– Пикник? – спросила она.

Я кивнул и улыбнулся еще шире. Она подошла и аккуратно опустилась на одеяло. Я сел рядом с ней и стал доставать из корзины контейнеры, расставляя их вокруг. Я открыл контейнеры, Изабелла окинула их оценивающим взглядом и, потянувшись, тут же схватила виноградинку, которую запихнула в рот. Она улыбнулась, когда увидела, что я наблюдаю за ней.

Я усмехнулся, взял в руки зеленую бутылку и сорвал с нее крышку, затем достал два пластиковых стаканчика. Изабелла смотрела на меня с опаской, пока я наливал в стаканы жидкость с пузырьками, один из них я протянул ей. Она осторожно взяла его и, поднеся к носу, понюхала.

– Это алкоголь? – спросила она недоверчиво.

Я усмехнулся, покачав головой.

– Боюсь, что нет, angelo mia. Это игристый виноградный сок. Ты и я – мы будем трезвы сегодня ночью, – сказал я, ухмыляясь.

Она посмотрела на меня с нескрываемым удивлением, но, улыбнувшись, пригубила свой напиток.

– Ням, – сказала она. Я усмехнулся и отхлебнул из своего стакана. Никогда прежде я не пробовал ничего такого, и Элис предложила мне его, когда я сказал, что хотел бы попытаться избежать алкоголя и провести вечер в расслабленной обстановке. Я уже видел Беллу подвыпившей, и даже пьяной... Я хотел, чтобы мы были естественно раскованы, без необходимости накачивать себя гребаными одурманивающими веществами, чтобы сблизиться.

Некоторое время мы просто жевали, болтая и смеясь, черт возьми, просто расслаблялись. Я взял немного еды, но ее было достаточно. Она не жаловалась, она благополучно поела и откинулась на спину, сбросив туфли. Мы говорили обо всем, о каждой мелочи, о которой только могли подумать. Мы говорили о банальном дерьме, вроде книг и фильмов, и о погоде, а потом перешли к более серьезным темам. Она рассказала мне истории из своего детства, или, как я считал, из жалкого подобия детства, рассказала о матери. В свою очередь, я поведал ей о своей маме, даже несмотря на то, что это была чертовски больная тема, но я решил, что это не такое уж большое дело, когда узнал, что она, на самом деле, встречалась с моей мамой.

Я спросил Изабеллу, что она помнила о моей маме. Она рассказала, как мама играла с ней в грязи и сделала для нее куклу, с которой Белла могла играть. Мне это напомнило о том дне, когда Изабелла нашла в моей комнате одну из маминых тряпичных кукол, как она смотрела на нее и сказала, что у нее была такая. Было совершенно потрясающе, что моя мама сделала ее для нее и подарила ей единственную игрушку, которая была у нее, пока она была маленькой. Странно, насколько все это казалось взаимосвязанным.

Нам обоим было приятно просто говорить о своем прошлом, без страха, что тебя осудят или отнесутся снисходительно. Черт возьми, она понимала меня, а я понимал ее, и именно поэтому мы так хорошо ладили. Мы действительно были как две капли воды, только выросли на разных концах спектра и сошлись вместе в его центре. Мы учились друг у друга, и оба росли как личности.

Спустя какое-то время мы начали бросаться друг в друга виноградом и пытались поймать его ртом. Было чертовски смешно, потому что она не смогла поймать ни одной, ее усилия были тщетными, и однажды она чмокнула меня прямо между глаз, но это лишь развеселило нас.

После того, как мы успешно прикончили весь гребаный виноград, я присел и сграбастал клубнику. Переместился поближе к ней, и она улыбнулась, когда я поднес ягоду к ее губам. Она откусила от нее маленький кусочек, и сок потек по ее подбородку. Я отбросил клубнику, просто кинул ее на сраное одеяло и наклонился. Слизнул сладкий сок, и она застонала, веки ее, затрепетав, закрылись. Я припал своими губами к ее после того, как она проглотила клубнику, а она подняла руки и тут же запустила их в мои волосы, притянув меня к себе поближе. Она прилегла на одеяло, и я склонился над ней, целуя ее очень глубоко.

Некоторое время мы целовались, что было вполне нормальным для гребаных переполненных гормонами подростков, которыми мы и являлись. Я щекотал ее шею, а она хихикала, запустив руки под рубашку, поглаживая мне спину. Я провел рукой вверх по ее бедру и вдруг застыл, когда рука наткнулась на голую кожу, и я понял, что ее черные колготки были максимум до бедра. Через секунду я возобновил движение рукой, выдохнув ей в шею, когда мои пальцы побежали по чему-то, подозрительно похожему на чертов пояс с подвязками. Я отклонился, чуть переместившись. Посмотрел вниз и немного поддернул ее платье, замерев, когда мои глаза действительно обнаружили черный пояс с подвязками.

– Срань господня, Белла! Ты пытаешься довести меня до гребаного инфаркта? – спросил я, глядя на нее.

Она сморщила лоб, глядя на меня в замешательстве. И меня осенило, что она ни хрена не понимала, что это дерьмо способно сотворить с таким, как я. Она не знала, как чертовски сексуальна была в нем, а я лишь знал, что мне как пещерному человеку хотелось перекинуть ее через плечо, оттащить в дом, сорвать с нее платье и, блядь, просто глазеть на нее.

– Это охеренно сексуально, – сказал я, потянув за подвязку.

Ее глаза расширились от удивления из-за знакомства с новыми пикантными подробностями.

– Правда? – спросила она.

Я кивнул, а она покраснела, что возбуждало меня еще больше. Мысли о чистой, мать ее, невинной девушке, с головы до пят заливающейся румянцем, на которой надеты подвязки, было достаточно, чтобы заставить мой член пульсировать. Я старался игнорировать эту хрень, оглядываясь по сторонам в поисках достойного повода, чтобы сменить тему, потому что если я зациклюсь на этом, мне придется повесить груз на свои гребаные штаны.

Ухмыльнувшись, я кинул взгляд на корзинку для пикника. Я сунул руку внутрь и вытащил купленные упаковки "Toblerone". Я бросил ей одну, и она, взглянув на нее, улыбнулась.

– Элис сказала, что на День Святого Валентина нужно дарить возлюбленным шоколад, а нет лучшего шоколада, чем сраный "Toblerone", детка.

Она улыбнулась, открыла его и, отломив треугольник, сунула его в рот.

– Спасибо, – серьезно сказала она.

Я улыбнулся, пожав плечами.

– Это всего лишь шоколад, – сказала я.

Она вздохнула и покачала головой.

– Не только… Я имею в виду все это – оно значит для меня больше, чем ты когда-нибудь узнаешь. За то, что веришь в меня. Что веришь в нас, – сказала она.

Я кивнул.

– Благодаря тебе это легко, – сказал я. – Любить тебя легко. Это естественно. Знай, я никогда не откажусь от тебя.

Она улыбнулась.

– Я тоже никогда не откажусь от тебя.

Мы ели каждый свой "Toblerone" и болтали, любуясь закатом. Мы говорили о том, какое это красивое место, и она казалась очарованной закатом и звездами. Была приятная, расслабленная атмосфера. Мы так и лежали на одеяле, изредка разговаривая, но в основном просто наслаждались тишиной. Это была одна из причин, по которым я люблю бывать с ней – ей никогда не казалось, что она должна чем-то заполнить молчание. Мы оба просто получали удовольствие от того, что мы вместе.

Я смотрел на небо, когда вдруг почувствовал, как что-то шлепнуло меня по лбу. Инстинктивно закрыв глаза, я дотронулся рукой до этого места, моля чертова Бога, чтобы только это не было птичьим дерьмом или чем-то вроде него. Спустя мгновение я почувствовал еще один шлепок и застонал, и примерно в это же время Изабелла начала смеяться.

– Идет дождь, – сказала она.

Я вздохнул, приподнимаясь. Я же знал, что тот чертов метеоролог, нахрен, знать не знал, о чем говорил.

– Да уж, пойдем внутрь, – сказал я, вставая.

Изабелла кивнула и встала, сунув ноги в туфли. Мы направились к отелю не спеша, капли дождя нас не очень беспокоили, потому что он был мелким.

– Ну и как тебе моя корзина? – усмехнувшись, спросил я чуть погодя и, поднимая корзину вверх, чтобы показать ей.

Она улыбнулась.

– Красивая. Это ведь плетеная корзина, сделанная индейцами? Похожа на антикварную, – сказала она.

Я пришел в замешательство.

– Оу, черт, я не знаю. Это не корзинка для пикника? – спросил я.

Она весело засмеялась.

– Как правило, на корзинах для пикника сверху имеются откидные крышки, – сказала она, пожимая плечами. – Хотя это красивая корзина. У Свонов было несколько таких, они их коллекционировали. Когда я была маленькой, у меня были серьезные неприятности после того, как я поиграла с одной из них, но мне казалось, что она такая красивая… и мне захотелось ее.

Я вздохнул – ну, разумеется, она из тех людей, которые способны разбираться в этих сраных корзинах.

– Ты можешь взять себе эту корзину, – сказал я, пожав плечами, так как планировал просто оставить эту хрень здесь или выбросить ее, раз уж она мне больше не понадобится.

Я заплатил за нее достаточно денег, даже чересчур много для нормального человека, чтобы еще когда-нибудь потратиться на дурацкую корзину, поэтому, если ей нравится, то она вполне может сохранить ее. Она посмотрела на меня и улыбнулась, поблагодарив.

Мы вошли внутрь, и я бросил все вещи на кухне, взял Изабеллу за руку и повел ее в гостиную, туда, где стояло пианино.

– Прежде чем мы пойдем наверх, я... эм-м… я хотел бы сыграть что-нибудь для тебя, – сказал я.

Она взглянула на меня с удивлением, а я вздохнул, снова начиная нервничать.

– Ну, в смысле, если только ты хочешь послушать. Ты вовсе не обязана и можешь прямо сказать мне "нет".

Она улыбнулась и покачала головой.

– Конечно же, я хочу послушать, – сказала она. – Не говори глупостей.

Я кивнул, подвел ее к роялю и сел на скамеечку. Уже через секунду я малость запаниковал, потому что не настроил эту херовину, когда был тут утром, и испугался, что оно будет фальшивить, но потом нажал несколько клавиш и приятно удивился, что оно в порядке.

– Ты помнишь мелодию, которую я играл для тебя на Рождество, когда Эсме помешала нам? – спросил я.

Она кивнула.

– Я закончил ее. Знаешь, это ты вдохновила меня на нее. Это первое, что я написал за долгое время.

Она тепло улыбнулась мне, и я начал играть для нее. Я много практиковался в последнее время, фортепиано снова манило меня. Изабелла сидела рядом со мной, следя, как мои пальцы порхают над клавишами, и красивая мелодия витала в воздухе вокруг нас. После того как я повторил ее дважды, я остановился, и посмотрел на нее. Она прелестно улыбнулась мне и, наклонившись, нежно поцеловала меня.

– Это было так красиво, – сказала она, и голос ее был насыщен эмоциями.

Я усмехнулся, чувствуя, как грудь просто распирает от гордости.

– Иначе и быть не могло, ведь меня вдохновила красивейшая из женщин во всем мире, – сказал я тихо.

Она покраснела, а я усмехнулся.

– Ты сыграешь для меня еще что-нибудь? – спросила она.

Я смотрел на нее пару мгновений и кивнул. Я начал работать над кое-каким новым дерьмом, не над собственным произведением, а над адаптацией популярных песен под фортепиано. Я немного поразмышлял, потом улыбнулся.

– Я сыграю мелодию, которая напоминает мне о нас, – сказал я.

Она посмотрела на меня с удивлением.

– Правда? – спросила она.

Я кивнул.

– Да. Это настоящая песня, я имею в виду, что ее можно услышать по радио или где угодно, но я переложил ее на пианино, потому что она заставила меня задуматься о наших отношениях, – сказал я, пожав плечами.

Она ослепительно улыбнулась.

– Ты еще и споешь? – спросила она взволнованно.

Я уставился на нее, не зная, как отреагировать на ее просьбу. Я никоим образом не был певцом, от моего ужасного голоса наверняка уши вяли, но она смотрела на меня с надеждой, сияя ясными глазами, и я, блядь, никак не мог сказать ей "нет" или в чем-то отказать.

– Хорошо, но я чертовски омерзительно пою, так что это может быть малоприятно, – предупредил я.

Ее улыбка стала еще шире, и она кивнула, продолжая смотреть на меня с волнением. Я помотал головой, смеясь над ее энтузиазмом, и повернулся к роялю. Ударил по клавишам, подготавливая себя.

Сделав глубокий вдох, я взял первые несколько нот. Это была песня Blue October’s "Балкон на восемнадцатом этаже", и в первый раз, когда я услышал ее – несколько недель назад, она почти ошеломила меня, поскольку напомнила мне о Изабелле. Казалось, будто это дерьмо было написано специально для нас с ней.

– Я закрываю глаза и улыбаюсь, зная, что все в порядке, до глубины души. Так что закрой дверь. Это случилось? – начал я тихим голосом.

Я чувствовал на себе ее взгляд, и это заставляло меня нервничать, мне хотелось встряхнуть пальцами, но я старался сохранить концентрацию. В течение всего дня я мог сказать ей, что люблю ее, сказать, что она значит для меня, но такое странное признание оказалось более глубоким. Как будто я раскрывал перед ней душу, полностью обнажаясь. Я был так чертовски уязвим в этот момент, и это попросту был не я. Но сейчас это было именно так – я был тем, кем становился рядом с ней.

– Мое дыхание раздувает твои волосы. Я и не подозревал, что ты открыла жалюзи и впустила к нам весь город. Боже, ты держала меня за руку, и мы стояли, просто вбирая в себя все это, – продолжал я, мои пальцы слегка запутались в клавишах, потому что я чертовски долго не практиковался и играл не на своем уровне. – И я знал это с самого начала, поэтому я раскинул руки в стороны. Твоя голова покоится у меня на животе, и мы очень стараемся не заснуть. Мы на балконе восемнадцатого этажа. Мы оба улетаем.

Я сделал глубокий вдох, добравшись до той части, которая на самом деле была обо мне и о ней. Я ощутил, как эмоции захватили меня, и боролся с ними, нахрен, не желая разрыдаться, как какая-то баба.

– И мы говорили о маме и папе, о семьях, чтобы просто узнать, откуда мы. Наши сердца были выставлены на всеобщее обозрение. Не могу поверить, что это происходит со мной. И я поднял руку, как бы показывая тебе, что я твой, что ты можешь владеть мной. Я по-прежнему твой, и ты можешь владеть мной. И тогда я почувствовал, как поднялся ветер, я наглотался воздуха и задохнулся. Слова были сказаны, а потом ты поцеловала меня ...

Я быстро взглянул на Изабеллу, все еще пытаясь заглушить гребаные эмоции, потому что это было про нас. Я мог бы сам написать это дерьмо, прямо от сердца, о том, как она повлияла на меня, что она для меня значит. Я замер, пальцы застыли на клавишах, когда я увидел слезы, струящиеся по ее щекам. Я мгновенно потянулся к ней, стирая их. Она всхлипнула и накрыла мою руку своей.

– Я люблю тебя, Эдвард Каллен, – тихо сказала она голосом, чуть хриплым от переполнявших ее эмоций.

Глядя на нее, я несколько раз моргнул.

– И я люблю тебя, Изабелла Свон, – сказал я, потрясенный ее реакцией.

Она продолжала смотреть на меня, слезы по-прежнему текли по щекам, но во взгляде не было грусти. Каждая черточка ее лица излучала искреннюю любовь, ее привязанность ко мне была очевидной.

– Мы можем подняться наверх? – тихо спросила она немного погодя.