Солнце, в конце концов, село, и я осознал, что не могу оставаться здесь вечность, пора двигаться. Я направился к гостинице, смирившись с фактом, что длительное обдумывание или планирование не помогут мне подобрать правильных слов, потому что этих гребаных правильных слов не существует. Ее мама умерла, и ничто в мире не сможет исправить это.
Приехав, я направился к номеру и остановился, положив руку на дверную ручку, делая глубокий вдох. Я медленно открыл дверь и оказался лицом к лицу с улыбающейся Эсме.

Она застыла, увидев меня, ее улыбка быстро испарилась, и краска сбежала с ее лица.
– О боже, Эдвард, – ужаснувшись, прошептала она.
Я быстро оглядел комнату, увидев спящую Изабеллу, свернувшуюся на кровати.
– Что случилось? Где Алек? С ним все в порядке? Пожалуйста, Боже, скажи, что с моим мужем все хорошо.
Я кивнул, расстроено проводя рукой по волосам.

– Да, черт, с Алеком все хорошо. Он… убирается, или что-то в этом роде. Я не знаю, блядь, – запинаясь, произнес я.
Она растерянно нахмурилась.
– Что случилось? Что он убирает? – прошептала она, паникуя.
– Свою сестру и Чарли. Они… блядь, Эсме. Он, блядь, убил их, – сказал я, выдохнув это слово.
– Что? О Боже… Что с Рене? Где она? – разволновавшись, спросила она.
Я посмотрел на нее и покачал головой, по жжению глаз ощущая, что в них опять показались слезы при упоминании мамы Изабеллы.

– Не удалось, – сказал я.
Она издала всхлип и быстро прикрыла рот, когда движение в комнате привлекло мое внимание. Я быстро взглянул туда и увидел, что на кровати сидит Изабелла. Я не был уверен, что она слышала нас, но запаниковал. Она заметила мое выражение, и в ее взгляде появился ужас.
– Где моя мама? – нечетко, с тревогой в голосе, произнесла она.
Я застыл, отчаянно пытаясь придумать, как, блядь, ответить на этот вопрос, но моя нерешительность была тем, что нужно. Она поняла, просто посмотрев на меня, что я обманул ее. Она поняла, что я облажался.

Она потеряла контроль. Я не был уверен, что предчувствовал это, какой реакции от нее я ожидал, но я точно не был готов к неистовому взрыву. Я крепко держал ее, пока она бесилась, орала и била меня, пытаясь вырваться. Опустошение тяжело ударило по ней, и она винила меня, выбрасывая ненависть и злость. Ее кулаки били меня со всей возможной силой, которую она могла собрать, и я дергался, когда она попадала по моему уже поврежденному плечу, но терпел каждый удар, который она наносила мне. Я, блядь, дал ей надежду, зная, черт побери, что она сказала мне много месяцев назад, что это ее самый большой ужас. Надежду, которая пугала ее больше всего, и я внушил ее Белле, и она, блядь, поверила мне. Я пообещал, что все будет хорошо, поклялся, что не подведу ее, но не смог. Я, блядь, дал ей все, что она хотела, заставил ее принять это и поверить, и затем отобрал.

Я отдал ей свою гребаную душу, пока она била меня, дал понять, что, даже если она сейчас презирает меня, я все равно не прекращу ее любить. Она может ненавидеть меня, если хочет, они может обвинять меня и выбить из меня все дерьмо, но я никогда, блядь, не отпущу ее.
Я понимал, что она чувствует, я помнил, как очнулся в больничной палате, когда мне было восемь лет, и услышал, как отец говорит, что мама умерла. Я помнил опустошение и боль, гребаную вину и злость, которую испытал.
Я понимал, что ей необходимо обвинить кого-нибудь, чтобы справиться с болью, которую она ощущает, и я был единственным человеком, которому она доверяла достаточно. Я принял каждый кусочек ее боли, потому что это то, что ты, блядь, делаешь, когда любишь кого-то. Его счастье будет твоим счастьем, но его боль тоже будет твоей болью. И столько, сколько будет больно ей, будет больно и мне.

Остальной мир перестал существовать, пока я держал ее. Я игнорировал телефонные звонки и надеялся, что никто не постучится в номер, встревоженный криками. Она означала для меня все, и я хотел объяснить ей, что случилось, как она умоляла меня, но я не знал, что сказать. Я не мог, блядь, сказать ей, что Рене убила себя. Я не хотел, чтобы ее воспоминания о матери были испорчены мыслями, что Рене сдалась, или что она не была сильной, потому что это неправда. Последние слова Рене эхом отдавались в моей голове, и я чувствовал себя полным идиотом, не видя, что происходит. Она выглядела решительной, почти, блядь, удовлетворенной в тот момент, когда говорила: "Тогда я легко могу уйти, зная, что она в безопасности".

Почему я, вашу мать, не сказал ей! Я виновато размышлял, почему, черт возьми, я не сказал ей, что мы собираемся помочь ей. Как я мог быть таким идиотом?

Через какое-то время Белла начала сдаваться, силы пошли на убыль, и крики перешли в рыдания. Я продолжал говорить, как сожалею, и она обвилась вокруг меня, вцепившись так, словно цеплялась за жизнь. Я крепко обнимал ее и уложил на кровать, придерживая, пока она плакала. Она ревела и хныкала несколько часов, и каждый всхлип причинял боль и разрывал мою грудь, и я плакал вместе с ней.
Ее слезы, наконец, высохли, тело расслабилось, но кулаки продолжали сжимать мою рубашку. Она замолчала и затихла, и я задумался, не заснула ли она, но, взглянув на нее, заметил, что ее глаза открыты. Она в трансе уставилась в пустой экран телевизора, не двигаясь, едва моргая. Я несколько раз позвал ее, поглаживая спину, но она не подала и признака того, что вообще понимала, что я здесь.

Мы так и провели без сна всю ночь. Телефон постоянно звонил, но я игнорировал его, не желая ничего делать. К моменту, когда солнце объявило о наступлении нового дня, я был полностью истощен. Мои конечности затекли, я чувствовал, словно их покалывают гребаные иглы. Я застонал и начал садиться, но Изабелла вцепилась в меня еще крепче, останавливая. На ее лице читалась паника, и я вздохнул, нежно гладя ее спину.
– Я никуда не уйду. Мне просто нужно сесть и потянуться, – тихо сказал я, произнося первые слова и нарушая напряженную тишину, нараставшую всю ночь.
Мой голос был болезненно хриплым, моя голова, блядь, гудела, и плечо чертовски болело, но я пытался игнорировать боль, потому что это дерьмо было неважно. Не имело значения, насколько плохо я чувствую себя физически, потому что ничто не могло идти в сравнение с тем, насколько искалеченной была она.

Она нерешительно отпустила меня и свернулась на кровати в позе эмбриона, вцепившись в одеяло. Я вздохнул и встал, потягиваясь и хватая с тумбочки телефон. Открыв его, я обнаружил несколько пропущенных звонков от Эсме и один от отца, принятый в середине ночи.

Я перезвонил по номеру Эсме и сел на краю кровати, выпрямляя спину и растирая пульсирующее плечо. Она ответила встревоженным голосом, спрашивая, все ли с нами в порядке, и сообщая, что она волнуется. Я сказал, что мы справимся, потому что не знал, что еще сказать. Она ответила, что они будут в резиденции Свонов весь день, на случай, если я захочу привезти Изабеллу. Я закрыл телефон, положил его на тумбочку и повернулся к Изабелле. Она лежала спиной ко мне, и я видел, что при каждом вдохе ее тело дрожало.

– Tesoro? – тихо спросил я, наклоняясь.
Она повернулась ко мне, и выражение ее лица ошеломило меня. Она выглядела проигравшей, полностью сломанной и унылой. Моя грудь сжалась, сердце практически разорвалось от боли, но в ее глазах я увидел искру и вздохнул от облегчения. Она могла страдать и распадаться на части, но она все еще была здесь, ее жизнь все еще ярко сияла где-то внутри. Я видел отражение своей любви и знал, что, пока оно там, мы будем в порядке.
Пока она верит в нас, мы сможем пройти через все.

– Это была Эсме. Они… хотят знать, хочешь ли ты… попрощаться с мамой, – нерешительно сказал я, неуверенный в ее реакции.
Я оборвал предложение, вспомнив, что обещал Рене никогда не привозить туда Изабеллу.

Было ли обещание, которое я мог сдержать?

Она секунду смотрела на меня, прежде чем кивнуть, слезая с кровати. Она не позаботилась одеться, просто скользнув в туфли и повернувшись ко мне. Я вздохнул и встал, хватая ключи и направляясь к ней. Она пошла к двери первой, но я взял ее за руку, закрыв глаза, когда электричество от ее кожи послало искры через мое тело.

Она смотрела на меня, когда я сплел наши пальцы вместе, нежно сжимая их. Уголок ее губ дернулся в мягкой улыбке, но она так же быстро испарилась, как и появилась.
Я медленно ехал к Свонам, не торопясь вернуться туда. Изабелла сидела, расслабившись, пока я рулил, но, как только я повернул к поместью, она напряглась и начала осторожно осматривать окрестности. Я ничего не сказал, не зная, хочу ли я говорить ей, что Чарли и Джейн мертвы. Я прикинул, что это будет горькой радостью, и осознал, что в другом случае она узнала бы это, но не сейчас. Сейчас она ехала к своей матери.

Я вышел из машины и вздохнул, когда Изабелла не сделала и движения. Я обошел вокруг и открыл ей дверь, но Эсме вышла, остановив меня, сказав, чтобы я дал ей время. Это было гребано тяжело, но я ушел от машины, оставляя ее сидеть внутри, напоминая себе, что я не могу, блядь, баловать ее. Она была независимой и сильной, и я не мог заботиться о ней, неважно, насколько сильно я хотел этого. Я мог быть здесь для нее, но не мог сделать это за нее.

Эсме повела меня к границе поместья, к линии деревьев, где был воткнут в землю маленький деревянный колышек. Мы молча стояли несколько минут, я смотрел на свежевскопанную землю, и воздух был густым от жары и невысказанных слов.
– Это не твоя ошибка, малыш, – тихо сказала Эсме через несколько минут, легонько потирая мою спину. – Я знаю, каково тебе сейчас. Я помню год после смерти твоей матери, как ты ходил в трансе, словно постоянно ожидая увидеть маму. Ты всегда винил себя за то, что не смог помочь, чувствовал вину, хотя ничего не сделал. Я не думаю, что мы достаточно убеждали тебя, что это не твоя ошибка – мы просто полагали, что ты сам понимаешь это.
Я не ответил, не имея представления, что, блядь, сказать. Я хотел сказать, что она ошибалась, потому что чувствовал, что это моя вина, но она все равно не согласилась бы со мной, так что в этом не было смысла. Она вздохнула, когда поняла, что я не отвечу, и покачала головой.
– Такой упрямый. Ты можешь ничего не говорить, но, по крайней мере, послушай то, что я скажу. Это не твоя ошибка и не ошибка Изабеллы. Мы должны сказать тебе больше, и тебе нужно убедить ее. Мы знаем, что Изабелла ни при чем, но она все равно будет винить себя. Фактически, она уже делает это. Она пройдет через "что, если", и попытается представить сценарий, где все по-другому, и ее мама жива, но ты знаешь, что это невозможно, – сказала она.

Я молча стоял, вспоминая, как часами бродил по лесам вокруг Форкса, когда был ребенком, сочиняя сценарии, где моя мама осталась бы жива, и винил себя в идиотском дерьме, которое я сделал и из-за которого она умерла. Я находил нечто несущественное и превращал это в проклятый катализатор, который послужил причиной трагедии. Я не мог подсчитать, сколько раз я винил себя за любовь к музыке, потому что, если бы я не играл на пианино, мы не оказались бы там той ночью. Я не хотел, чтобы Изабелла пошла той же дорогой, потому что знал, что, блядь, происходит в этом случае. Я знал, что происходит, когда ты живешь в этом и не отпускаешь это от себя. Ты впитываешь это и становишься холодным, медленно умирая изнутри, когда тебя захватывает темнота. Я не хотел, чтобы это случилось с единственным человеком, который смог вытащить меня из моей собственной гребаной черной дыры.
– Это нечестно, – тихо сказал я. – Она не получила жизнь.
Эсме вздохнула и опять погладила меня по спине.
– Ты прав. Это нечестно. Алек, может, и делал собственные ошибки, но, когда я сказала прошлым вечером те же самые слова, он высказал то, над чем я даже не думала. Он сказал, что ее жизнь, может, и не принадлежала ей самой, но смерть была ее собственной. Она не могла жить, как хотела, но умерла по своему желанию. Она приняла первое решение в своей жизни, прошла через него, и никто не может забрать его у нее. Никто из нас и не должен. Мы должны уважать ее решение, как бы тяжело это ни было.
Я повернулся, удивленный ее словами, и мое сердце застыло, когда я увидел фигуру за нами. Я подпрыгнул и закричал, хватаясь за грудь, потому что был пойман врасплох.
– Боже, Белла. Ты, блядь, испугала меня, – сказал я.

Я не имел понятия, сколько уже она стоит там, но она смотрела мимо нас на деревянный колышек в земле. Она ничего не сказала, проходя мимо нас, и скорчилась над ним. Эсме взяла меня за руку.
– Дадим ей несколько минут, – сказала она, уводя меня.
Сначала я сопротивлялся, но она потянула меня и посмотрела взглядом, означающим "уходи, нахрен". Я в последний раз взглянул на Изабеллу, повернулся и пошел назад к «Вольво». Я оперся на капот и скрестил руки на груди, наблюдая за Изабеллой, сидящей на земле.
Она оставалась там какое-то время, перебирая пальцами вскопанную землю. Я не мог слышать со своего места, говорила ли она что-нибудь, но на самом деле это не имело значения. В любом случае, ее мама знала все, что она хотела сказать, точно так же, как и моя мама это знала.
– Мы ошиблись, – сказала Эсме, когда Изабелла встала и начала отряхиваться.
Она медленно пошла к нам, и я вздохнул, глядя на свою тетю.
– Что на этот раз? – спросил я.
Она грустно улыбнулась, похлопав меня по щеке.
– Мы сказали, что Рене… или, лучше, Бри… не имела шанса на жизнь, но ошиблись. Она жива. Она живет внутри Изабеллы, и всегда будет жить, – сказала она.
Я нерешительно кивнул, и она шепотом попрощалась, когда Изабелла, пройдя мимо нас, залезла в машину, так ничего и не сказав.
Фактически, Изабелла едва произнесла хоть слово за несколько дней, прошедших после этого. Я не мог заставить ее поесть, и сон был краток для нас обоих. Мы оставались в гостинице в Финиксе до конца недели, заблокировавшись от мира, но к началу следующих выходных я понял, что пора ехать. Боргата покинула Форкс, мой отец остался жив, инцидент в Финиксе был, очевидно, под контролем, и пора было возвращаться к жизни.

Дорога была напряженной и молчаливой, и каждый час казался вечностью. Я часто останавливался в течение дня, чтобы устроить перерыв, и к концу воскресенья мы приблизились к границам Форкса. Я подъехал прямо к дому и припарковался за отцовским «Мерседесом», вылезая и потягиваясь. Изабелла вылезла и направилась прямо в дом, даже не позаботившись подождать меня, но я последовал за ней. Она открыла дверь, и мы, зайдя в холл, оказались лицом к лицу с моим отцом.
– Привет, дети, – тихо сказал он, с любопытством оглядывая нас.
– Да, привет, – пробормотал я.
Изабелла кивнула в знак приветствия.
– Доктор Каллен, сэр. Могу я уйти?
Он застыл и уставился на нее с глубокой заботой в глазах.
– Да, конечно, dolcezza. Тебе не надо спрашивать. Ты свободна делать все, что хочешь.
Она коротко взглянула на меня и поднялась по лестнице. Я застыл, наблюдая, как она исчезает из поля зрения.
– Я собираюсь в кровать, – пробурчал я, поднимаясь по лестнице вслед за ней, и услышал вздох моего отца.
– Эдвард? – сказал он.
Я остановился и повернулся к нему.
– Просто дай ей время.

Я кивнул и поднялся наверх, направляясь прямо в спальню. Я открыл дверь и застыл, нахмурившись от растерянности, обнаружив, что комната пуста. Я повернулся и уставился на дверь спальни через коридор, и грудь сжалась от гребаной мысли. Я подошел и взялся за ручку, издав вздох облегчения, когда она повернулась. Я открыл дверь и шагнул внутрь. Изабелла скользнула в кровать и сжалась в комочек. Я сбросил обувь и присоединился к ней, обнимая и прижимая ее к себе.
– Это не твоя гребаная ошибка, Белла. Это ничья ошибка, и я не дам тебе отталкивать меня. Ты не можешь сделать ничего, чтобы я прекратил любить тебя, – прошептал я, зарываясь лицом в ее волосы и вдыхая ее успокаивающий запах.
Ее тело вздрогнуло, и она начала всхлипывать, но не произнесла ни единого слова в ответ.
Теперь, когда мы вернулись домой, нам надо было собирать себя по кусочкам. У нас были планы на будущее, пустой холст, чтобы мы нарисовали на нем собственную картину жизни, которая нам понравится. Я не знал, куда мы поедем, или что мы будем делать после того, что случилось, но я не брошу ее.

Никогда.

Очевидно, что мы оба изменились – мы приехали из Финикса другими людьми. Мы оба были сломанными и менее наивными, но, пока в ее глазах остается искра, я верил, что мы пройдем через шторм, бушующий вокруг.
Я верил, что мы пройдем через разрушения и выйдем на другую сторону, свободные от дерьма, которое сдерживало нас так долго.
Мы просто должны предвидеть, что все уйдет, нахрен, первым.

Редактура: Lersha

Источник: http://robsten.ru/forum/19-1061-1