"Лицо врага пугает меня только тогда, когда я вижу, как оно похоже на мое"
- Наполеон Бонапарт - Доктор Карлайл Каллен
Джейкоб Блэк.
Я легко могу вспомнить, как впервые встретил его много лет назад в местной начальной школе. Эдварду тогда как раз исполнилось десять, и я впервые пришел на его футбольный матч, потому что раньше другие дела постоянно вставали на пути. Я разрывался между работой в госпитале и делами в Боргата, у меня очень мало времени оставалось для собственных детей. И это причиняло мне боль, я чувствовал, что будто бы пренебрегаю ими, но я делал все, чтобы дать им то, чего они заслуживают. Жизнь, приближенную к нормальной, несмотря на обстановку, в которой они родились. Жизнь, где они будут в безопасности, будут ограждены от жестокости мира, к которому я принадлежал. И для этого благополучия мне многим пришлось пожертвовать, но я точно знал, что будет с моими детьми, если они останутся в Чикаго под присмотром бдительного ока Боргата, и верил, что оно того стоит. И не имеет значения, сколько сложностей мне это добавляло, сколько дополнительной работы, сколько футбольных игр я пропускал, или про сколько танцев я просто забывал… зато им был дан шанс на нормальную жизнь, даже если я почти не участвовал в ней.
Но в тот день я рано выскользнул из госпиталя, чтобы посмотреть. Их игра была больше для развлечения, учитывая возраст, но, несмотря на пренебрежение правилами, я уже тогда мог сказать, что мой сын талантлив. Он волновал меня больше других; мой ребенок, который был настолько похож на мать, что иногда мне было тяжело даже просто смотреть на него. Он был сломлен, и я знал, что постоянный дефицит внимания не помогает ему исцелиться. Официально я был гребаным доктором, моей работой было лечение людей, но собрать своего сына воедино я был не способен. Я поклялся себе, что попытаюсь, и именно поэтому я оказался в полдень на том поле.
Половина игры уже была позади, когда костлявый смуглый мальчик, принимая плохую подачу, получил по лицу удар, на его щеке остался порез. Я предложил быстро проверить ребенка и, сказав, что рана поверхностная, взял из машины чемоданчик первой помощи, чтобы обработать ссадину.
- Спасибо, док, - вежливо сказал он, когда я наложил повязку. – Оу, точно, я вспомнил! Что сказал доктор, когда человек-невидимка назначил встречу?
- Не уверен. А что сказал доктор? – с любопытством спросил я.
- Извините, но я не смогу увидеться с вами завтра, - ответил он, громко смеясь над собственной шуткой. – Поняли? Не могу увидеться? Ну, знаете, он же человек-невидимка!
Я тихо засмеялся и сказал ему, что шутка получилась хорошей, а потом закончил с его раной. Эдвард подбежал к тому месту, где мы сидели, его лицо светилось от счастья, а искорки горели в ярко-зеленых глазах, которые я так обожал в его матери.
- Отец! – возбужденно сказал он. – Ты пришел! Ты, действительно, пришел, чтобы посмотреть, как я играю!
Чувство вины, ударившее меня в тот момент, было сильным, я ощущал себя худшим отцом на земле, недостойным того обожания и любви, которую он, очевидно, ко мне чувствовал.
- Пришел, - тихо ответил я.
Эдвард ослепительно улыбнулся и забросил руку мальчику на плечо.
- Это Джейкоб Блэк, - сказал он. – Он мой лучший друг.
Его слова застали меня врасплох – я не знал, что Эдвард уже с кем-то подружился. Все его учителя повторяли одно и то же – он был закрытым и отстраненным, как будто не присутствовал там, где находится. У него были приличные отметки, но больше ни в чем он не принимал участия, если только его не заставляли. Ну, ладно, ни в чем, за исключением футбола. Он даже мало общался с братьями, всегда держался на расстоянии и скрывал свои чувства от остальных. Из всех, кого я видел, в наибольшей мере он открывался Элис, но даже ее не до конца впускал в свой мир, так что меня поразило, что он был таким расслабленным с другим человеком.
И как раз тогда зазвонил мой пейджер. Как только раздался звонок, момент был потерян. Мой сын сразу понял, что я должен идти, и искорки в его глазах тут же потухли, и без единого слова вернулся прежний Эдвард, которого я видел постоянно после смерти матери. Он отвернулся и пошел прочь, а Джейкоб поплелся за ним следом, по дороге к полю они игриво дрались и хохотали, прежде чем началась вторая половина матча. Я постоял еще с минуту, просто наблюдая, и вид их двоих смог немного рассеять мое волнение.
Не вся надежда потеряна – тогда я это понял… у Эдварда был кто-то. Кто-то, кому он верил, кто-то, с кем он мог просто быть собой. На своих плечах он нес ношу целого мира – он столько перенес и выстрадал, и теперь я видел, что он, наконец-то, нашел родственную душу. Кого-то, с кем он просто мог быть Эдвардом – маленьким невинным мальчиком, которого преследовали демоны, невидимые для посторонних.
Спустя годы мне стало очевидно, что Джейкоб попадал в неприятности не реже Эдварда – тогда я не в последний раз его лечил. Эти двое постоянно встревали в передряги, они создавали хаос и рисковали так, что я содрогался, узнавая об их проделках. Они приходили ко мне за помощью чаще, чем можно было сосчитать, и я мог вылечить их физические раны, но не знал, что делать с душевными. Я находил успокоение в том, что они есть друг у друга. У них было хотя бы это.
После их разрыва я наблюдал, как мой сын сорвался с катушек. Я еще никогда так не переживал за него, но прошло слишком много времени, и я боялся, что уже ничего не могу поделать, не смогу помочь. Та любовь и обожание, которые он ощущал ко мне мальчиком, медленно умирали все эти годы, а наши отношения стали напряженными. Я знал, что это моя вина, я так отчаянно пытался уберечь его от моей судьбы, что даже не думал, что сделает с ним мое пренебрежение. Его душа измучилась, эмоционально он вышел из-под контроля, и все дальше и дальше ступал на тот путь, единственный путь, от которого я так старался держать его подальше.
Путь, который вел его прямиком в Чикаго.
Я надеялся, что строгие правила в речной школе, в которую я послал его, немного помогут ему научиться сдерживать свою импульсивность, но когда он вернулся, я понял, что это не сработало. Он был зол – охеренно зол – и я знал, что это из-за дефицита общения с внешним миром. Он чувствовал себя одиноким в целом мире и держал оборону, срываясь на каждого, кто встречался на пути. Было больно видеть, как он ломается на моих глазах, и я уже начал было думать, что путь, к которому он приближался, был неизбежен. Возможно, так было суждено с того самого дня, когда в Чикаго мою Элизабет забрали у него на глазах. Мафия ворвалась в его мир, и я не знал, возможно ли вернуть все назад.
Но потом случилась она.
Изабелла Свон пришла в мой дом и сделала ту единственную вещь, на которую никто не был способен – она сломала его стены. Она вытащила Эдварда с этого пути и показала ему, насколько иным он может быть. В этом даже есть ирония, что девочка, которая не смогла бы выжить сама, учила моего сына, у ног которого лежал весь мир, что значить ЖИТЬ. Но если вспомнить его мать и меня…
Как сказала бы Элизабет, это судьба.
Не могу сказать, что был абсолютно счастлив от их связи, она навлекала на них слишком много неприятностей, но я видел и хорошее. В глазах Эдварда снова появились искорки, когда он нашел любовь и надежду, и, хотя я знал, что он уже никогда не будет цельным, пустота в нем как будто заполнилась. Он нашел того, кто понимал его, и он больше не был одинок.
А Джейкоб, напротив, был.
Изабелла смогла вытащить моего сына с пути разрушения, но я знал, что Джейкоб Блэк все еще на нем стоит. Я никогда не забывал ту его шутку в первый день, иногда она случайно приходила на ум, когда я думал о нем. Джейкоб был очень похож на человека-невидимку, он плыл по жизни, и большинство его совершенно не замечало. И, хотя я не мог помочь, я видел его горе.
И вот теперь, стоя на краю обрыва в Ла Пуш в полной темноте, я страстно желал, чтобы я, на хер, сделал тогда хоть что-то. Я столько раз стоял в стороне и наблюдал, как люди страдают, и никогда не помогал им. Я убеждал себя, что ничего не могу сделать, а ведь правда в том, что я просто эгоистичный ублюдок, который даже не пытался. Я не только упустил собственного сына из-за своей слепоты, но и Изабеллу с Джейкобом. Кстати, именно это и я делал пожизненно. Я игнорировал муки людей, я стоял и смотрел, как их заставляют страдать и калечат во имя La Cosa Nostra, и теперь я устал, и меня от всего тошнило. Я никак не мог уйти от этой жестокости, что бы я ни делал; и мой единственный выбор, который я сделал, чтобы защитить, принес только новое кровопролитие.
Я перевез семью через полстраны, а она следовала за мной – опасность всегда таилась в тени. Зло контролировало мою жизнь, снедало меня, уничтожало мою человечность, и я не мог его остановить. Я так переживал, чтобы мой сын не превратился в меня, что позволил себе стать похожим на собственного отца. Я больше не был тем мужчиной, за которого вышла замуж Элизабет, и я знал, что, где бы она ни была, она смотрит на меня с отвращением. Она испытывает стыд, и я не могу ее винить. Я всегда хотел быть врачом, чтобы помогать людям, чтобы исцелять и нести добро в мир, а я так далеко отошел от собственных идеалов. Я больше не признавал их или уже даже не пытался помогать. И теперь было слишком поздно для Джейкоба, я больше не мог спасти его. Я столько раз лечил его за эти годы, а в тот раз, когда его жизнь, действительно, стояла на кону, я потерпел поражение.
Я знал, что мой сын будет винить себя в гибели Джейкоба, в этом натура Эдварда, но правда в том, что виноват только я. Я принял клятву много лет назад, чтобы дать безопасность людям, которых любил, но это лишь навлекло на них беды. Джейкоб мертв из-за меня, из-за моего образа жизни, так же, как и Элизабет… еще одна ноша, которую я буду нести до конца своей жизни.
Я смотрел вниз на беспокойную воду, глаза зафиксировались на точке, где минутой ранее исчезло тело Джейкоба. Я слышал, как волны бьются о скалу и знал, что начинается шторм, юго-восточные ветры набирали силу. Уже зажглись желтые огни, сигнализирующие жителям держаться подальше от реки квилетов там, где она протекает близко от острова Джеймса – эта область была особенно опасной. Я стоял там несколько минут, скрытый темнотой и совершенно один, ни один человек не решился бы прийти сюда в таких условиях, и пытался очистить голову. Я чувствовал отвращение к себе за то, что похоронил тело невинного мальчика таким способом, но не видел иного выхода. Я видел, как он вырос, и вот теперь я проводил его в последний путь, как многих своих врагов за эти годы – в водную могилу в океане. Тяжелые цепи вокруг ног не позволят ему всплыть на поверхность, а потом его тело присоединится к природе, исчезнет навсегда.
- Oggi a te, domani a me (Сегодня твой день, завтра – мой), - прошептал я, качая головой.
Если я продолжу в то же духе, будет только вопросом времени, когда я закончу так же. Я чувствовал, что должен отдать ему честь, но мне не хватало слов, и я знал, что меня ждут другие дела. Я не мог помочь Джейкобу, но я могу помочь Изабелле, и я знал, что ее спасение – единственное, что может спасти моего сына. Их судьбы переплелись так тесно, что потеря одного будет означать потерю и второго, а это я не мог принять без битвы.
Мой сын, который столько потерял в жизни, был опасно близко к тому, чтобы потерять единственное, что сохраняло его цельным.
Сказать, что я был зол на Эдварда – ничего не сказать. Я был взбешен и поражен тем, что ему хватило наглости сделать такое с чипом Изабеллы после всего, что произошло; его поведение только доказывает, что он глуп и непостоянен. Мне приходилось исправлять его ошибки, подчищать хвосты, но сейчас я могу и не суметь. Я боялся, что на этот раз он зашел слишком далеко, и нет возврата. Уже ничто не будет прежним.
Я направился к машине, спрятанной между деревьями под покровом тьмы, быстро забрался в нее и выехал. Я уже убрал возле дома, помыл подъездную аллею и выровнял гравий, чтобы скрыть следы происшествия, но остались и другие вопросы, которые следовало решить. Я достал телефон, который нашел у Джейкоба в кармане и открыл его, быстро пролистывая список контактов. Найдя его домашний номер, я нажал кнопку вызова и в тишине слушал гудки.
- Алло? Джейкоб? – раздался взволнованный голос Билли Блэка после четвертого гудка. – Где ты, сынок? Я переживал за тебя…
Я вздохнул и закончил звонок, прежде чем он завершил предложение, отключая телефон и пряча его в карман. Я быстро помчался к дому и припарковался, делая глубокий вдох, чтобы подготовиться. Мне нужно было успокоить эмоции, нужно убрать из мыслей Джейкоба и все остальное, что я не могу изменить. Я должен сфокусироваться на задаче: найти Изабеллу.
Я знал, что даже без чипа у меня достаточно источников, которые позволят обнаружить ее, но проблема заключалась в том, что я не знал, в каких обстоятельствах я ее найду. Джеймс безжалостен, у него нет ни уважения, ни сожаления, он думает лишь о себе. Он, не колеблясь, будет жесток с Изабеллой, если этого потребует его извращенное воображение, а предположения, с кем он работает, настораживали меня.
Я направился прямо на кухню и схватил бутылку с жидкостью, которую Эдвард хранил в холодильнике, я открыл ее и сделал глоток. Скривившись, когда водка обожгла горло, я с яростью поежился. Я мало пью, в частности, после того, как пил постоянно в течение года после смерти Элизабет. Но мне необходимо было что-то, что снимет напряжение до того, как я увижу его.
Я сделал еще глоток, прежде чем вернуть бутылку в холодильник, а потом достал из кармана ключи и направился к комнате под лестницей. Открыв дверь, я скользнул внутрь, закрывая за собой. Я пошел прямо к чулану, отбрасывая с дороги коврик и открывая дверцу в полу. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы сконцентрироваться, я спустился вниз по лестнице, моргая, чтобы привыкнуть. Место было почти пустым, коробки с наркотиками и оружием были вынесены и спрятаны в безопасности, поэтому передвигаться в темноте было не тяжело. Я приблизился к огромному книжному шкафу около стены и сбоку от него открыл металлическую электрическую коробку, которая контролировала систему безопасности. В случае, если включится сигнал тревоги, или кто-то проникнет сюда без кода, дом будет автоматически заблокирован, а на мой телефон тут же поступит сообщение. В отличие от обычных сигнализаций, эта не была подключена к полиции, это только бы принесло больше проблем в мою жизнь, но за всеми, кто проникал без кода, наблюдали включавшиеся сенсоры и камеры, так что я мог поймать их в ловушку и смотреть, как они перемещаются по дому. Это не совершенная система, но лучше, чем ничего. Она гарантировала, что я буду знать, кто пришел и зачем.
Я открыл панель, обнажая маленькую клавиатуру, и быстро набрал номер 62373. Раздался громкий щелчок, когда я нажал клавишу ввода, и я закрыл панель, а затем и коробку, пока книжный шкаф приоткрылся. На самом деле, это была дверь, ведущая в тайную комнату, которую мой сын любил называть "подземной темницей". Это помещение, в двенадцать шагов в ширину и четырнадцать в длину, имело стены, покрытые пуленепробиваемым покрытием. С полной звукоизоляцией и вентиляцией, оснащенное системой коммуникации и всем, что может только понадобиться, оно могло послужить тому, кому необходимо было спрятаться.
Толкнув замаскированную дверь, я зашел внутрь, включая маленький выключатель на стене. Помещение тут же осветили люминесцентные лампы, и я поморщился от резкого света, поднося к глазам руку и прикрывая их, чтобы привыкнуть. Пройдя дальше, я услышал стоны и глянул в направлении шума. Лоран лежал на цементном полу в углу, там же, где я оставил его несколько часов назад. Это было моим первым действием после отъезда Алека с Эдвардом, я сделал достаточно, чтобы он выжил, а затем привязал его к ножкам столика. Я знал, что он не может двигать ногами, и все из-за пули, но лучше было перестраховаться. Он легко мог прийти в сознание, проползти через комнату к огромному ящику с моим оружием, а этого я не мог допустить.
- Добрый вечер, - сказал я ровным голосом, доставая с полки около стола бутылку воды.
Сделав несколько шагов к нему, я увидел, что он смотрит на меня. Oн снова застонал.
- Карлайл, - прошептал он, его голос был едва слышен и полон боли. – Пожалуйста. Помоги мне.
- Помогу, - ответил я. – Но сначала, Лоран, ты поможешь мне.
- Пожалуйста, - повторил он. – Я не могу двигаться. Я не чувствую… ног, Карлайл. Я не могу…
- Я знаю, - сказал я. – Пуля попала в спинной мозг.
- Что? – не понимая, повторил он. – Пуля?
- Да, - просто ответил я, откручивая крышку с бутылки и опускаясь на корточки.
Я приподнял голову Лорана и приложил воду к его губам, откидывая бутылку, чтобы он мог попить.
- Я парализован? – спросил он, когда я убрал воду и встал. – О Господи, мои ноги!
Он издал всхлип, и я раздраженно вздохнул, качая головой.
- Соберись, Лоран, - резко сказал я, ставя воду на стол. – Возьми себя в руки.
- Что случилось? – спросил он, слезы застилали ему глаза, пока он пытался пошевелиться. – Господи Иисусе, мои гребаные ноги, Карлайл! Ты должен мне помочь!
- Что произошло? – спросил я, приподнимая бровь. – Несколько часов назад мне поступил звонок, что кто-то проник в мой дом. Так что я прибыл расследовать это, и нашел своего сына без сознания, его девушка исчезла, а невинный ребенок, который рос у меня на глазах, был серьезно ранен. Ты, Лоран. Присягнувший на верность человек чести, мой брат по жизни, получил повреждения там, где напали на мою семью. Так что насчет того, чтобы я вынул пулю, а ты рассказал мне, что произошло?
- Я, э-э, - запнулся он, качая головой и продолжая всхлипывать. – Я не знаю…
- Ты не знаешь? – скептически спросил я.
- Я не знаю, что случилось, клянусь! В меня стреляли, и я не знаю, как и кто, - с безумством в глазах ответил он.
- А я более чем уверен, что знаю, кто и как, - сказал я, облокачиваясь на стол и скрещивая руки на груди. - В тебя стрелял не профессионал, учитывая, что выстрел был не смертельным, а если принять во внимание тот факт, что мы нашли гильзу в машине, а пистолет моего сына исчез, я могу предположить, что это сделала Изабелла.
- Девчонка? – недоверчиво выкрикнул он. – Это она, блядь, сделала со мной?!
- Да, - холодно ответил я. – А теперь ты просто должен мне сказать зачем, Лоран. Ты должен сказать мне, что ты делал в Форксе, и как оказался в этой ситуации. Я знаю, что ты был с Джеймсом, и я могу предположить, что он как-то заманил тебя, поделившись своими планами. Я разбираюсь в этой жизни, сам понимаешь. Все мы иногда попадем в ситуации, которые выходят из-под контроля, но еще не поздно исправить случившееся. Не поздно помочь нам остановить его. Ты должен сказать мне, что ему нужно от Изабеллы. Ты должен помочь мне найти ее, пока это еще возможно.
- Я не могу, - сказал он, качая головой, на его лице застыл страх.
Я видел панику в его глазах, когда он смотрел на меня, и изо всех сил оставался спокойным, чтобы не напугать его еще больше. Он еще никогда не вкушал мою жестокость, но достаточно слышал о том, каким я могу быть, и я знал, что он боится за свою жизнь. И дело в том, что он должен бояться. Он знал, что связался не с тем мудаком, и я понимал, что он боится это признавать, ведь признание будет равноценно взятию на себя вины. Наверное, ему казалось, что единственный способ остаться в живых, даже временно – это полное отрицание, так что я должен доказать ему, что понимаю. Я должен убедить его, что все будет в порядке, если он скажет мне, что я могу пощадить его в обмен на помощь. Он должен поверить, что я позволю ему выжить, путь даже мы оба знаем, что он, на хер, умрет, как бы там ни было.
- Ты можешь, - тут же сказал я. – Я говорил: помоги мне, и я помогу тебе. Я знаю, что тебе больно, и твои раны нуждаются в обработке, прежде чем туда попадет инфекция. Я – твой единственный выход, Лоран.
- Я не могу сказать тебе ничего, - пробормотал он. – Я ничего не знаю. Клянусь, не знаю. Я не знаю, что хотел Джеймс.
- Ты лжешь, - с силой сказал я. – Ты умный человек. Ты бы не пошел с ним, если бы не знал, что делаешь. Ты бы просто не явился сюда и не позволил этому случиться, если бы тебе не пообещали что-то взамен. Так зачем ты пришел, Лоран? Что ты хотел от нее? Куда ее забрали?
- Я не знаю, - сказал он. – Ты должен мне поверить, Карлайл. Прости, я не могу сказать тебе…
- Прекрати, - сорвался я, во мне вспыхнул гнев. – Ты можешь сказать. Ты просто не хочешь. Тут есть разница, Лоран, разница между жизнью и смертью.
- Пожалуйста, - молил он.
- Не смей умолять, - выплюнул я. – Это тебе не к лицу. Будь гребаным мужчиной и скажи то, что мне необходимо знать.
- Не могу, - повторил он, качая головой. – Ты должен понять…
- Нет, это ты должен понять, - резко оборвал я. – Они забрали у меня кое-что важное, и я должен это вернуть. И я не остановлюсь, пока не найду ее, так что твой единственный выход – помочь мне, если хочешь получить даже самый мизерный шанс выйти из этой комнаты живым.
- Они убьют меня, Карлайл, - всхлипнул он, страх в его чертах проступил сильнее.
Я видел, как тряслось его тело, но это было вызвано не повреждениями, а просто страхом.
- Если я скажу тебе хоть что-то, они меня убьют.
- Если ты мне не скажешь, я убью тебя, - вышел я из себя. – И заверяю тебя, Лоран, я тебя не пощажу, если ты не проявишь ко мне уважения. Каждую минуту, пока она вдали отсюда, ты будешь здесь, и твои страдания не прекратятся, пока она не вернется на свое место.
- Но… - начал он, от этого слова мое раздражение достигло небес.
- Нет никаких "но", - зарычал я, обрывая его. – Ты скажешь мне то, что я хочу знать, и этим все закончится. Я долго и тяжело боролся за эту девочку, и не позволю какой-то грязной крысе прийти и забрать ее. Скажи мне, куда, блядь, он ее увез. Что он хотел? На кого он работает?
- Какая тебе разница? – всхлипнул он. – Просто отпусти ее, сдайся! Ты не остановишь это, так спаси себя, пока можешь! Оно того не стоит, Карлайл! Она просто девчонка, она, на хер, подстрелила меня. Маленькая сучка подстрелила меня!
Все мое хладнокровие тут же испарилось, я замахнулся ногой и резко ударил его в бок, удар был такой силы, что у него сломались ребра. Он заорал от боли и жадно хватал ртом воздух, не в силах шелохнуться, чтобы защитить себя.
- Не называй ее так! – со злостью закричал я. – Для тебя это может быть просто игрой, но это моя жизнь, ты, кусок дерьма! Я найду ее, и клянусь, каждый, кто принимал в этом участие, заплатит за это жизнью. Моя семья многим пожертвовала ради Изабеллы Свон, и я не позволю, чтобы это было впустую. Может, она просто девчонка, но для моей жены она была намного большим. И это, Лоран, делает ее, блядь, стоящей того.
Я развернулся и покинул комнату, оставляя его в углу, молящего о помощи. Я снова запер помещение и направился к выходу, руки тряслись от злости. Я вышел из комнаты и поднялся по лестнице, застывая, когда открылась входная дверь и вошли Эдвард с Алеком. Эдвард выглядел ужасно, его повреждения были очень заметны, но еще больше, чем физическая боль, была видна боль эмоциональная. Я знал, что он абсолютно сокрушен и больше всего на свете хотел проявить к нему сочувствие, повести себя как отец, но мой гнев затуманивал все. Все, что я чувствовал, это разочарование, граничащее с ненавистью. Я знал, что это не его вина, что мы оказались в этой ситуации, – моей вины намного больше – но я почти ненавидел его за то, что он все так усложнил. Я никогда ничего не делал, чтобы вызвать у него доверие, я никогда не был с ним рядом, так что это все было глупо, но я просто не мог принять факт, что он мне не верил. Он был так чертовски похож на меня и в этом вся проблема… он серьезно усложнил вещи.
Остаток ночи прошел незаметно. Я, наконец, смог дозвониться до Эммета, и мой гнев стал еще сильнее, когда я узнал, что он не в городе – развлекается на вечеринке и понятия не имеет, что происходит. Я потерял всякое самообладание и наорал на него, когда он объяснил мне, что именно сделал с чипом, а потом пережил и схватку с Эдвардом по этому поводу. Как они могли делать это за моей спиной, их явное недоверие и ослиное поведение были за пределами моего понимания.
В какой-то момент Эдвард сорвался, его собственный стресс дошел до критической точки, и даже Алек утратил привычную холодность. Он всегда сохранял спокойствие, держал голову гордо поднятой, но неуважение Эдварда и его тупость стали последней каплей. Он бросил Эдварда на стену и пригрозил ему, и даже навел на меня пистолет, когда я приказал ему отступить. Я стоял неподвижно, пока он целился мне в голову, зная, что он без колебаний нажмет на курок, если только я шелохнусь или проявлю агрессию, так что я просто ждал, пока он возьмет себя в руки.
За ночь я сделал бесчисленное множество звонков, я связывался со всеми, у кого могла быть информация и кто мог помочь. Но все оказалось безрезультатным, все высказывали свои подозрения, но ни у кого не было доказательств против Джеймса. Несколько раз я говорил с Ройсом, он был крестным отцом и наставником Джеймса, так что, если бы у кого-то и была информация, так только у него, но он не имел ни малейшего понятия. И это злило меня, ведь это была его гребаная задача – знать, что делает этот урод, а он провалил ее. Я угрожал ему, говорил, что буду наблюдать, и если все пойдет не так, он передо мной ответит.
Я немного успокоился, когда, поднявшись на третий этаж, где прятался Эдвард, нашел его на краю кровати всхлипывающим. Я застыл от этого зрелища, ощущая странное чувство дежа вю. Оно напомнило мне о том, как чувствовал себя я после смерти Элизабет – зеркальное повторение безнадежности и боли. Я пытался убедить Эдварда остаться, когда мы ехали в Чикаго, зная, что он в смятении и не сможет думать рационально, чтобы помочь, но он настоял, что должен быть там. Я изо всех сил пытался ответить на его вопросы, но я сам не знал, что говорить, и что случится, ведь я лучше других знал, как все может обернуться. Вид моей жены, лежащей мертвой на аллее, навсегда въелся в мозг, и я не хотел, чтобы мой собственный сын прожил остаток жизни, страдая от подобных воспоминаний и был не в силах избавиться от них, если все пойдет не так.
В конце концов, я позвонил Джасперу и рассказал ему, что произошло; я приказал ему оставаться в Сиэтле и быть там с Элис так долго, как возможно. Он ничем не мог помочь нам, и я не хотел вовлекать их еще больше. Уже плохо, что Эммет и Эдвард так замешаны в случившемся… если все три моих сына бросятся в одно место – это только вызовет ненужные подозрения.
Периодически я спускался в подвал и выжимал из Лорана информацию, но каждая следующая встреча была похожа на первую. Он молил о помощи и настаивал на том, что ничего не может сказать, от чего я только больше выходил из себя. Алек тоже пытался убедить его, но безрезультатно, и я даже вколол ему тиопентал натрия (Тиопентал натрия – лекарственный препарат, используемый как снотворное. В некоторых источниках носит название "сыворотка правды" – вещество, под воздействием которого человек якобы не может лгать), но он все равно не раскололся. Мое терпение подходило к концу, я знал, что Лоран слабеет, и с каждой секундой наши шансы ускользали.
Где-то после рассвета я стоял в убежище, глядя на Лорана, когда, наконец, Алек потерял самообладание. Я услышал, как он приближается, и глянул в его направлении, замечая, что лицо его ровное, но глаза горят гневом. Он выглядел как человек, выполняющий миссию, и я тут же вышел из комнаты, чтобы не мешать ему. Он бросил на меня взгляд, когда проходил мимо и вздохнул.
- Mi sono rotto il cazzo, - еле слышно бормотал он, говоря, что он сыт ситуацией по горло.
Я кивнул, беззвучно соглашаясь, и стоял в дверях, наблюдая, как он подошел к ящику. Он порылся в нем и достал нож и пару пинцетов.
- Пока ты еще жив, мы поиграем в маленькую игру "считалочка".
Я отвернулся и ушел, не имея ни малейшего желания видеть, что будет происходить, и услышал щелчок замка, за которым последовал громкий крик агонии Лорана, который слышался до самой лестницы. Я знал, что Лоран не выйдет из комнаты живым, и его последние часы пройдут в муках от рук самого страшного ублюдка, которого я только знал. Я пошел наверх и оставил Алека заниматься тем, что он делал лучше всего, сделал несколько звонков и подготовил вещи в Чикаго. Наконец, я вернулся в комнату после полудня, и как только спустился в подвал, столкнулся с Алеком, выходящим из тайной комнаты. Я с любопытством глянул на него, замечая, что он взмок и на его рубашке следы крови.
- Русские, - просто сказал он, от этого слова, сорвавшегося с его губ, мое сердце замерло.
Я знал, что Алек давно подозревал, что Джеймс сливает информацию русским, и если это правда, Изабелла в еще больших неприятностях, чем я думал. Они безжалостные личности, и я знал, что если она у них, они легко могут убить ее, и это меня пугало. Единственное объяснение тому, что они взяли Изабеллу и оставили моего сына в живых – они играли в какую-то игру и пытались манипулировать нами, а мы не можем так рисковать.
- Почему? – нерешительно спросил я.
Он пожал плечами.
- Lei è una principessa della mafia, - ответил он.
- Они знают? – недоверчиво спросил я. – Как?
- Не знаю, откуда у них эта информация, но они в курсе. Возможно, они даже знали раньше нас, - сказал он. – Все выходит из-под контроля, Карлайл. Мы должны остановить это прежде, чем они повергнут нас. До сих пор ты не терял надежды, что все разрешится, но так дальше нельзя. Я закопал Лорана в лесу, но ты, наверное, захочешь очистить пол в комнате. Я хочу переодеться, чтобы мы могли скорее уехать.
Он всунул мне полотенце, и я нерешительно взял его, наблюдая, как он уходит. Потом я начал работать, очищая цементный пол с помощью перекиси водорода и воды, чтобы скрыть следы крови. Затем я разложил все в комнате по местам и закрыл ее, возвращаясь наверх. Мы уехали в аэропорт вскоре после этого, и я принял звонок от Аро, который приказал нам быть у него ночью.
Перелет прошел быстро, я был погружен в мысли и все время пытался рассортировать вещи по местам, мое нетерпение росло по мере того, как мы ехали по Чикаго в резиденцию Эвансонов. После приезда я сразу достал ноутбук и отдал его Эммету, требуя, чтобы он быстро исправил то, что натворил. Мне было противно быть настолько холодным с собственным сыном, но я все еще был зол, и мое волнение за Изабеллу теперь стало только сильнее, когда я узнал, что причастны русские.
Позднее, ночью, мы сидели у Аро, и произошло именно то, чего я боялся. Он отказался вмешиваться, говоря с нами о "пропавшей собственности". Алек пытался настоять, что Изабелла больше не собственность, что за нее поручились, и она свободна, но решимость Аро не поколебалась. Он приказал нам обоим уходить и сделать все, что в наших силах, чтобы исправить ситуацию, но официально отказался начинать войну с другой организацией из-за того, что не имело ценности ни для него, ни для Боргата в целом. Все время, пока он говорил, я сдерживал гнев, но тот факт, что он вел себя так безжалостно, когда его собственную кровь похитили, уничтожил все остатки моего уважения к этому человеку. Он не знал правды, но в моих глазах это не имело значения. Он проинформировал Алека, что, если Изабелла заговорит о секретах организации со своими похитителями, он заставит ее ответить за это, но это последнее, что меня сейчас волновало.
Мы вернулись к Эвансонам рано утром, усталость, наконец-то, начала брать над нами верх. Алек вернулся к работе, пытаясь нащупать ниточки, которые выведут нас на русских, а я связался с доктором, который имплантировал Изабелле чип в Финиксе, мы оба бесконечно пили кофе, чтобы не спать. Мы работали в обстановке сильного напряжения, когда вдруг Алек подскочил и резко отшвырнул назад стул, на его лице была паника.
- Блядь, - сказал он, застав меня врасплох – я крайне редко слышал это слово из его уст.
Он вылетел из комнаты в фойе, мое сердце бешено забилось. Быстро оглянувшись, я попытался понять, что он нашел, и тошнотворное чувство пронзило тело, когда мои глаза упали на монитор, за которым он сидел. На экране была картинка с камеры безопасности, и я тут же понял, что сейчас происходит, желудок свернулся от предчувствия.
Через несколько секунд я был окружен полицией, вторгнувшейся в дом. Они бросили меня на пол и одели наручники, обыскав на предмет оружия. Меня вывели из комнаты и зачитали мои права, я не слишком удивился, когда они заговорили о нарушении закона RICO (RICO - амер. закон "О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях"). Я знал, что обвинения серьезны и грозят серьезным наказанием, но дело в том, что они не имели ничего общего со мной, как личностью, они относились к тому, кем я был – к члену преступной организации. Эдвард что-то кричал мне, но я приказал ему заткнуться, переживая, что он потеряет над собой контроль. Мы влипли в серьезные неприятности и последнее, чего я хотел, – чтобы он еще больше усложнил вещи.
Меня забрали в центр города и изолировали от остальных узников, за несколько часов оформив все бумаги и установив надо мной надзор. Прошло время, начался новый день, а все, о чем я мог думать – это о том, что делала моя семья. Я был совершенно отрезан от внешнего мира, в голове проносились худшие сценарии, я все больше выходил из себя.
Мой юрист, Майкл Ричи, приехал на второй день и сказал именно то, что я и ожидал, заявляя, что доказательства против меня крайне серьезные. Они провели расследование и выдали ордер на арест дома в Форксе, каждого компьютера, тонн личных документов, финансовых отчетов и сведений о перемещениях. Они конфисковали коллекцию моего огнестрельного оружия, а заодно и многочисленные диски, книги, и даже гребаный микрочип, который я оставил на столе в библиотеке. Они даже забрали почти выпитую бутылку абсента и разные приспособления для приема наркотиков, которые нашли в спальне Эдварда, ни один уголок дома не остался нетронутым. Он плавно перешел к тому, что Эдварда арестовали в доме Эвансонов за пользование поддельным идентификационным кодом, сказав, что они держат его поблизости, и заверил, что он вызволит его максимально быстро. Я ощущал вину, потому что знал, что он был там по единственной причине – из-за меня, и я переживал, что наше заточение в клетке, пока Изабелла находится Бог знает где, только серьезно навредит его сознанию.
Часы превращались в дни, а я все еще был в камере. Мой адвокат пришел еще через два дня, чтобы проинформировать, что на следующей неделе нас выпустят под залог, но он никак не может ускорить этот процесс. Он также сказал, что Эдварда освободили, и я был благодарен, что он на воле, хоть и переживал, чем он теперь займется. Мне оставалось только надеяться, что он сохранит трезвую голову и не наделает того, о чем потом пожалеет.
Каждый новый день был похож на предыдущий, время текло мучительно медленно. Они наблюдали за каждым моим шагом, за моими звонками и посетителями, они все записывали, поэтому никто из нас не рисковал общаться, кроме как через адвокатов. Однажды утром, когда я сидел в камере, глубоко погрузившись в размышления, ко мне зашли офицеры. Они приказали мне подойти к решетке и поднять руки. Я подчинился, отказываясь с ними говорить. Они надели на меня наручники и провели в комнату для допросов, открывая дверь и заводя внутрь. Смуглый мужчина сидел за маленьким столом, он смотрел на меня с небольшой улыбкой на лице.
- Карлайл Каллен, - сказал он, кивая в знак приветствия и поднимаясь.
Он указал на стул перед собой.
- Присаживайтесь.
Я поколебался, но через секунду подчинился, любопытствуя, что он хочет. Я присел, и офицеры начали прикреплять мои наручники к столу, чтобы я не мог двигаться, но мужчина остановил их.
- В этом нет нужды, джентльмены. Мы оба цивилизованные люди, - сказал он.
Офицеры удивленно глянули на него, но послушались, и, развернувшись, вышли, оставив меня без охраны. Мужчина снова присел и положил руки на стол перед собой, на его лице сохранялась улыбка.
- Вам, наверное, интересно, кто…
- Доктор, - серьезно сказал я, обрывая его.
Его улыбка испарилась от моего властного тона, и он вопросительно приподнял брови.
- Доктор? – спросил он.
- Да, доктор. Я не просто так ходил в медицинскую школу. Доктор Карлайл Каллен, - ответил я.
Он уставился на меня, а затем кивнул.
- Э-э, точно, правильно. Извиняюсь, доктор Каллен, - сказал он. – В любом случае, я специальный агент Джо Ди Фронзо из Департамента Юстиций.
Раздраженно вздохнув, я покачал головой.
- Мне нечего сказать.
- Я знал, что вы это скажете, - ответил он. – Вы бы не зашли так далеко, если бы не умели изворачиваться. Я просто хотел рассказать вам о том, что я нашел.
Я подозрительно посмотрел на него, когда он поднял портфель и положил его на стол, открывая. Он достал оттуда обычную на вид записную книжку и отодвинул портфель в сторону, положив книжку перед собой.
- Знаете, что это, доктор Каллен? – спросил он, вопросительно глядя на меня.
Я не ответил, не имея намерения говорить ему еще хоть одно слово, но любопытство брало верх надо мной, и я хотел знать, что он раскопал.
- Я приму вашу реакцию за "нет". Мы нашли это в спальне на третьем этаже в вашей резиденции в Вашингтоне. В спальне вашего сына, если я правильно припоминаю.
Я глянул на записную книжку, напрягая мозги в попытке понять, что в ней. Он начал пролистывать ее, и я видел, что каждая страница покрыта детским на вид почерком, и меня осенило, что это принадлежит Изабелле. Я напрягся, когда он просматривал страницы, в предчувствии, что там.
- Довольно увлекательная вещь. По крайней мере, то, что я могу прочитать. Почерк плохой, так что кое-что не разобрать. Но есть вещи, которые крайне интересны, и я хотел ими с вами сегодня поделиться, - сказал он, останавливаясь на одной из страниц.
Он провел пальцами по строчкам и остановился на половине листа:
- Джейн иногда говорила мне, что убьет меня во сне. Она говорила мне держать один глаз открытым, если я хочу жить. Я боялась спать по ночам. Я бодрствовала на случай, если она решится. Я не боялась смерти, но не хотела оставить маму одну. Я не хотела, чтобы Чарльз еще больше ее мучил, и думала, что Джейн убьет ее следующей. Пока я жива, Джейн придет за мной, а не за ней. Хотя Джейн никогда не приходила.
Вздохнув, он снова начал листать, останавливаясь во второй раз:
- Я назвала его отцом только однажды, когда была ребенком. Он никогда не называл меня дочерью, но я знала, кто я. Я позвала его по имени, но он не слушал меня, и тогда я сказала «папа», чтобы привлечь его внимание. Все в комнате были шокированы и не знали, что сказать. Чарльз разозлился и побил меня. Он сказал, что я никогда не буду его ребенком, потому что я слабая. Он сказал, что если это снова случится, я пожалею о том, что научилась говорить. Больше я никогда не называла его отцом.
Он замер и с любопытством посмотрел на меня.
- Своны, как я понимаю? – спросил он. – Они не так давно довольно странно погибли. К несчастью и очень неожиданно. Любопытно, что они оставили Изабелле все их состояние, учитывая, что по этим записям они не слишком любили девочку. Но, знаете, не это больше всего меня смущает. Видите ли, я под впечатлением, что Изабелла была сиротой из Италии и лишь недавно переехала сюда после того, как узнала, кто ее родители, ну или как говорят ее бумаги. Как я уже сказал… интересно.
Я сидел неподвижно, пока он рассматривал меня, меня охватил ужас. События быстро набирали обороты, все становилось хуже с каждой секундой, дно опасно прогибалось. Он был очень близок к правде, к тем вещам, которые крайне необходимо было скрыть, вещи, которые свергнут нас и обнажат всю сеть криминальной деятельности, которая еще не открыта.
- Хорошо, так что насчет продолжения? Я думаю, эту часть и вы найдете очаровательной, - сказал он, снова просматривая записную книжку. Через минуту он остановился и вздохнул:
- Я никогда не забуду его взляд. Он выглядел так, как будто ненавидел меня. Как будто он хотел моей смерти. Я не понимала, почему он так меня ненавидит. Я не знаю, что сделала неправильно. Я только пыталась делать то, что он мне говорил, и не хотела навлечь на себя неприятности непослушанием. Я думала, он собирает убить меня, но он сделал кое-что похуже. Он оставил меня одну в темноте. Он был добр ко мне, и я не хотела разочаровать его. Но разочаровала. Я видела во сне выражение его лица. Его глаза преследовали меня, а я так хотела это забыть. Я хотела бы нравиться доктору Каллену.
Я сохранял безразличное выражение лица, когда он поднял на меня глаза, но слова сильно меня ударили. Я точно знал, к какому дню они относились, она никогда не говорила это вслух, поэтому мне было нелегко проглотить услышанное. Он смотрел на меня с минуту, прежде чем закрыть книжку, качая головой.
- Что вы сделали с девочкой, доктор Каллен? Почему она вам не нравилась?
- Чтение этого – вмешательство в личную жизнь, - холодно сказал я. – У вас не было ни официального, ни морального права брать это. Я знаю закон, агент Ди Фронзо, и я хорошо осведомлен, что вы можете и не можете конфисковать, пока обыскиваете имущество и опечатываете его. Вы можете провести опись моей собственности, но не можете исследовать все, что вам вздумается, чтобы получить доказательства других преступлений.
- Святая правда, доктор Каллен. Как я уже сказал, вы умете изворачиваться, - тихо сказал он, качая головой. Он положил записную книжку назад в портфель и откинулся на спинку стула, на его лице застыло серьезное выражение.
- Но мне любопытно, кого вы ловили на своем ноутбуке? Там стоит GPS программа, но мы не можем заставить ее работать. Она похожа на программу, которую люди обычно используют, чтобы разыскивать своих домашних животных, но их коды не регистрируются, как тот заблокированный сигнал. Программа выдает ошибку, говорит, что чип не найден. Вы что-то потеряли?
Я уставился на него, сердце бешено забилось, его слова меня озадачили. Я надеялся, это означает, что Эммет не успел починить программу до того, как они конфисковали ноутбук, или же он случайно стер ее из системы частично или полностью.
- Это Изабелла Свон? – спросил он. – Где девочка? С ней что-то случилось?
- Я хочу своего адвоката, - ответил я.
Он кивнул, не удивляясь моему ответу, отталкивая стул и поднимаясь.
- Не сомневаюсь, - сказал он. – Было приятно наконец-то с вами встретиться, уверен, мы будет теперь встречаться чаще. Если вы решите заговорить, вы найдете, как со мной связаться.
Он вышел, не говоря больше ни слова, а офицеры проводили меня назад в камеру. Несколько следующих дней я провел в панике, не в силах есть или спать, или даже нормально функционировать, я не знал, что происходит за пределами этих стен.
Настал день предварительного слушания, мои нервы были на пределе. Когда нас провели в комнату суда, я впервые увидел Алека со дня ареста, он выглядел моей полной противоположностью – спокойный, собранный и уверенный в себе.
Юристы оспорили наши обвинения, ссылаясь на нарушение четвертой поправки (Четвертая поправка к Конституции США регламентирует запрет на произвольные аресты и обыски) и проведение неправомочного обыска. Они обвинили государство в том, что нас задержали до того, как были собраны все улики. Адвокаты говорили, что доказательства были высосаны из пальца и никак не указывали на нарушение законов RICO. Адвокат Алека опротестовал то, чтобы было собрано, он заявил, что у нас было законное право на невмешательство в нашу частную жизнь, которое было грубо нарушено во время обыска. Он процитировал Исключительное право (статья закона Конституции США, говорящая, что доказательства, полученные незаконным путем, не могут быть использованы для обвинения в преступлении и во время проведения судебного процесса), а затем доктрину "плод ядовитого дерева" (официальная метафора, которая используется для обозначения доказательств, полученных незаконным путем. Доктрина "плод ядовитого дерева" - это раздел статьи Исключительно право, которая запрещает использовать в криминальном суде улики, полученные путем нарушения законов США); все это пошатнуло доказательства против Алека. Судья с неохотой снял с него обвинения, но мне так не повезло. Улики против меня были более серьезными, а моя семья имела более явные связи с организацией, поэтому мистеру Ричи было нелегко пресекать ниточки, ведущие от Боргата ко мне. Судья решил, что мои обвинения достаточно серьезны, чтобы продолжать дело, и назначил три миллиона долларов в качестве залога, я должен был отдать паспорт и быть помещенным под наблюдение, чтобы вернуться в Вашингтон.
Эсме собрала деньги для моего залога, Алека отпустили, а судебный процесс продолжался до вечера. Позже, когда я, наконец, вышел из тюрьмы, я лицом к лицу столкнулся с сестрой, которая ждала меня на парковке, прислонившись к машине. Ее лицо было серьезным. Они выглядела уставшей, на лице были морщины от волнения, казалось, она постарела на десяток лет. Меня встревожило ее явные переживания, живот подвело от тошноты.
- Привет, младший брат, - тихо сказала она, выдавливая улыбку, когда я приблизился. – Выглядишь ужасно.
- Смотри, кто говорит, - пробормотал я. – Ты хоть спала? Ты сейчас похожа на маму.
- Оу, это удар под дых, - сказала она с неестественным смехом. – Немного понервничала. Нелегко спать, когда мужа нет рядом и, ну, сам понимаешь…
- Да, понимаю, - ответил я. – И, блядь… прошло почти две недели, Эсме. Это очень плохо. Эдвард, наверное, разваливается.
- Так и есть, - тихо ответила она, с предчувствием глядя на меня.
Очевидно, ей было некомфортно, она выкручивала руки и волновалась.
- Что-то произошло? – нерешительно спросил я, подозрительно прищуриваясь.
Эсме никогда от меня ничего не скрывала, а сейчас, очевидно, у нее был секрет, и это меня доводило. Она была самым близким мне человеком, единственная, с кем я мог поделиться всем, и то, что она боялась мне говорить – нехороший знак.
- Давай, э-э, поедем домой? – предложила она, разворачиваясь к машине.
Я схватил ее за руку, чтобы задержать, но она вырвалась из хватки и снова через силу мне улыбнулась.
- Все хорошо, Карлайл. Просто… не здесь, идет? – тихо сказала она. – Поговорим дома.
- Хорошо, - ответил я, пока она забиралась в машину.
Я обошел вокруг и сел на пассажирское сидение, пристегиваясь, пока она выезжала с парковки.
Дорога домой была напряженной, мы не произнесли ни слова. Мое нетерпение росло с каждой секундой, ее поведение меня волновало. Когда мы, наконец, заехали на подъездную аллею к их дому в парке Линкольна, я уже точно знал, что произошло что-то плохое – что-то, что мне явно не понравится. Она вылезла из машины и направилась к двери, не дожидаясь меня. Она оставила дверь открытой, исчезая внутри. Я замешкался на входе, странно нервничая, но сделал глубокий вдох и переступил через порог. Я закрыл входную дверь и направился в холл, мои шаги оборвались, когда я услышал быстрый шепот Эсме в офисе.
- Я не могу, Алек. Как я скажу ему? – спросила она.
- Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, - ответил Алек. – Он верит тебе; он примет это лучше из твоих уст.
- Не имеет значения, кто это скажет, он никогда не примет это хорошо, - со злостью сказала она. – Он взорвется.
- Может, и так, но кто-то должен ему сказать. Заверяю тебя, Эсме, будет лучше, если это скажешь ты, а не Аро, - сказал Алек. – Он все равно выяснит, и лучше пусть он узнает сейчас.
- Узнаю что? – спросил я, замирая в дверном проеме и с ожиданием глядя на них.
Эсме посмотрела на меня, в ее глазах была тревога, мое сердце забилось быстрее. Она выглядела как олень, пойманный в темноте светом фар, в ее глазах застыл страх.
– Скажи мне.
Они стояла неподвижно, глядя на меня, а потом содрогнулась.
- Это, э-э… Эдвард. Он, э-э, переживал. Нет, он переживает. Он не мог просто сидеть на месте, а я не знала, что делать, чтобы остановить его. Я знала, что он собирается сделать. Или, я догадывалась, я подозревала. Но я не могла ему запретить. Не могла не позволить ему пойти на это, даже если знала, что должна. Он взрослый, и пусть это не то, что она хотела для него, и пусть ты будешь расстроен, но это его жизнь. Он так переживал, Карлайл. Ты должен понять. Он точно знал, что делал; я это видела по нему. Он все обдумал, он понимал последствия своего поступка. Вы двое были в тюрьме, а он не знал, к кому еще обратиться, он отчаялся…
- Эсме, - жестко сказал я, меня пронзила паника от ее слов.
Она что-то бормотала, ее фразы были расплывчатыми, но общий смысл до меня дошел. Я надеялся, что недопонял, но ее намеки были явными.
- Что сделал, черт побери, мой сын? Только не говори мне, что он…
Она нерешительно кивнула, и я резко замер, ужас сковал меня.
- Этого не может быть, - сказал я, яростно качая головой в знак отрицания, руки сжались в кулаки, гнев внутри рос. – Только не после всего, что я, блядь, сделал, чтобы удержать его, как он мог пойти к ним…
- Он пошел, - тихо сказала она.
- Нет! – выкрикнул я. – Ты ошибаешься! Он не такой, на хер, глупый, Эсме. Он не мог быть таким тупым!
- Я не ошибаюсь, - ответила она, в ее глазах стояли слезы.
- Ошибаешься, - сорвался я. – Должна ошибаться! Как, черт возьми, ты можешь знать? Наверное, ты не поняла.
- Я поняла, - сказала она. – Он сделал это, Карлайл. Ройс был там с ним, и…
- Ройс? – закричал я, мысли путались. – Ты, наверное, блядь, шутишь. Ройс сделал это с ним?! Клянусь, если он инициировал моего сына…
- Карлайл, - с силой сказал Алек, ярость в его голосе оборвала меня. – Следи за своим ртом. Ты гость в моем доме и говори с моей женой с уважением. Ты знаешь, что есть вещи, которые мы не можем и не должны говорить, если мы мужчины чести, а ты опасно близок к тому, чтобы сказать то, о чем потом пожалеешь.
- Но мы говорим об Эдварде, Алек, - сказал я, качая головой. – Это мой гребаный сын!
- Да, и он принимает собственные решения. Это его жизнь теперь, и ничто это не изменит, - парировал он.
- Должен быть… - срываясь, начал я.
- Нет, - жестко сказал он, обрывая меня. – Что сделано, то сделано. Ты знаешь, что возврата нет. Ты должен это принять.
- Я не могу! – выплюнул я. – Я не могу, блядь, принять это, Алек! Эдвард для этого не создан! Он слишком молод и глуп! Он, на хер, слишком импульсивен! Он не знал, что делает! Он выбросил свою жизнь и зачем, Алек? Для чего?
- Для нее, - спокойно сказал он, награждая меня недоверчивым взглядом. – Как быстро ты забыл, Карлайл. Ты был когда-то восемнадцатилетним мальчиком, который поклялся Омерте, организации, потому что верил, что это единственный способ спасти женщину, которую ты любил. Ты был в точно такой же ситуации, и теперь не можешь стоять тут и говорить, что сожалеешь о том решении. Ты пожертвовал собой ради Элизабет, и Эдвард сделал то же самое ради Изабеллы. Ты серьезно можешь винить его за это? Ты можешь быть недоволен своей жизнью, но ты прекрасно знаешь, что спасение Элизабет – это единственное, о чем ты не жалеешь. Если бы требовалась твоя жизнь в обмен на ее, ты сделал бы это без раздумий.
- Но, блядь, я ее не спас! – закричал я, в моих глазах появились слезы, с которыми я изо всех сил боролся. – Она мертва, Алек, и если бы я никогда не принимал клятву, если бы не присоединился к этой жизни, она бы…
- Она что? – выплюнул он, обрывая меня. – Была бы еще жива? Даже ты в это не веришь! Если бы ты не принял клятву и не поручился за нее, она бы все равно сегодня была мертва, но мертва как раб! Ты дал ей шанс, Карлайл. Ты дал ей настоящую жизнь, где у нее была семья и образование, и все, что она хотела. Ты дал ей мир, и именно твоя клятва позволила этому случиться. Это сложно, но такова правда. Ее жизнь рано оборвалась, нельзя отрицать, но это не из-за твоей клятвы. А из-за нее самой.
- Как ты смеешь винить ее?! – закричал я на него. – Это не ее вина. Она не заслуживала смерти!
- Я не говорю, что она заслуживала смерти, - жестко ответил он. – Ее жизнь оборвалась, потому что она пожертвовала собой. Она сделала выбор, Карлайл. Она сделала ради Изабеллы то, что ты сделал для нее, и именно это сейчас делает Эдвард. Ты думаешь, твой сын так похож на тебя, он делает те же ошибки и сам разрушает себя, как и ты, но ты забываешь, что он еще и сын своей матери. Я вижу в нем Элизабет не меньше, чем тебя, если не больше. Он любит эту девочку, и готов пожертвовать собой, чтобы убедиться, что она выживет. Может, он глупый и импульсивный, но нет ничего наивного или детского в его решении. Так как ты смеешь злиться на Эдварда, но не винить за это же и его мать?
Я уставился на него, слова застали меня врасплох.
- Ты ошибаешься, - наконец сказал я.
- Нет, - ответил он.
- Ошибаешься. Ты говоришь, что я дал Элизабет мир, что я дал ей все, что она хотела, но я не дал ей то единственное, в чем она нуждалась больше всего, - тихо сказал я, в уголках глаз появились слезы.
- И что это? – спросил он.
- Свободу, - просто сказал я. – Я ее не освободил.
- Se ami una cosa, lasciala andare, - сказал он, сухо усмехнувшись и качая головой. – Ты слишком много философствуешь, ты слишком эмоциональный и мыслишь абстрактно. Что это значит, Карлайл? Свобода?
- Я, э-э, - начал я, звонок телефона оборвал меня на полуслове.
Алек схватил трубку со стола и тут же ответил.
- Эвансон, - сказал он, замирая и глядя на меня. – Да, все в порядке. Мы скоро будет там, сэр.
- Аро, - сказал я, когда он отключился.
- Да, так что бери себя в руки, - сказал он. – Он хочет поговорить с тобой о твоем освобождении.
Я кивнул и сжал переносицу в расстройстве.
- Так, а где Эдвард? – спросил я, глядя на сестру и пытаясь справиться с гневом.
Она стояла в стороне, руки были скрещены на груди, а по щекам бежали слезы.
- Я не видела его несколько дней, - тихо проговорила она.
- Дней? – повторил я, вопросительно приподнимая брови. – Ты не видела его несколько дней?!
- Он был тут три дня назад с Ройсом, что-то искал в офисе Алека. Я не знаю, что они собирались найти, учитывая, что Министерство Юстиций здорово тут покопалось, но я не задавала вопросов – он был не в себе. Он сказал, что позвонит позже и объяснит, что происходит, когда у него будет возможность, но с тех пор я ничего о нем не слышала. Эммет говорил, что он показывался у них дома посреди ночи два дня назад, переспал на диване, но когда утром Эммет проснулся, он уже ушел, - ответила она. – Я пыталась ему звонить, но попадала на автоответчик.
- Он слишком далеко зашел, - сказал я, качая головой. – Он понятия не имеет, против чего идет и что делает. Его убьют.
- Будем надеяться, что ты ошибаешься, - сказал Алек. – Надеюсь, он точно знает, против чего идет, потому что время заканчивается. Сколько у тебя есть времени, прежде чем ты должен отчитаться?
- Сорок восемь часов, - ответил я.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ > > >
Источник: http://robsten.ru/forum/19-1061-1
0
