– Эдвард? – выдохнула я, начав за него беспокоиться, мне не нравилось, когда он расстроен.
Он по-прежнему сидел неподвижно, глядя в пространство, и как будто не слышал меня. Я хотела снова его позвать, но тут он громко выдохнул.
– У меня был сон, – пробормотал он.
– Еще один кошмар? – нерешительно спросила я, выбираясь из постели.
Я медленно подошла к дивану, и он, наконец повернулся ко мне, грусть в его глазах удручала. Я ощутила привкус тошноты, а он опустил ноги, чтобы я могла сесть. Он прижал меня к себе, легко поцеловав макушку, я зарылась ему в грудь.
– Нет, не кошмар, – сказал он. – Хороший сон.
– О чем? – спросила я.
– О тебе, – тихо ответил он. – Ты рисовала картину того луга, на который я брал тебя. Картина получилась такой хорошей, что ее взяли в музей, а тебя назвали очень талантливой. Тебя посчитали следующим Пикассо или Ван Гогом, tesoro. Это было мило.
Я засмеялась и покачала головой, отодвинувшись от него. Он выдавил кривоватую улыбку, но грусть в его глаза стала еще глубже.
– Я даже не знаю, как рисовать, Эдвард.
– Ты можешь научиться, – сказал он, пожимая плечами. – Ты бы хотела?
– Может быть, – ответила я. – Это, должно быть, весело. Но я не знаю, что из меня получится. Я же никогда не пыталась.
– О, ты будешь хороша, – с уверенностью сказал он. – Никогда не сомневайся в себе. Ты можешь сделать все, что пожелаешь.
– Кроме игры на пианино, – игриво сказала я.
Он хихикнул и кивнул. Несколько раз он пытался научить меня азам, но я ужасно справлялась, неуклюже путала ноты, а он съеживался от звуков, которые я извлекала из инструмента.
– Да, ради всех святых, побережем чужие уши и оставим музыку мне, – с улыбкой сказал он. – Но весь остальной мир твой. Ты можешь делать какое угодно дерьмо, сама знаешь. Рисовать, чертить, заниматься скульптурой, делать разное дерьмо странных форм и говорить людям, что это не то, на что, блядь, похоже. Все это требует таланта, сама понимаешь.
Я засмеялась.
– А ты думаешь, у меня этот талант есть?
– Конечно, – сказал он, поднимаясь. – Он врожденный, он глубоко в твоих гребаных генах. Тебя ничто не остановит.
– Спасибо тебе, – прошептала я, во мне всколыхнулась волна эмоций. – Для меня много значит, что ты веришь в меня.
– Я был бы идиотом, если бы не верил, – ответил он, подходя к столу и вынимая ключи.
Он открыл нижний ящик и начал что-то искать, перекладывая бутылки с алкоголем. Наконец он достал знакомую пластиковую емкость и я увидела, как он насыпал на бумагу немного марихуаны, сворачивая ее в трубочку. Потом повернулся ко мне и, приподняв бровь, ухмыльнулся.
– Не возражаешь?
Я покачала головой, удивленная, ведь он давно этого не делал… насколько я знала, по крайней мере. Он взял зажигалку и вернулся на диван, усаживая рядом.
– Помнишь, как это было впервые, и тогда я делал то дерьмо? – спросил он, поджигая косяк.
– Мы играли в игру, – ответила я.
Он кивнул.
– Двадцать один вопрос, – сказал он, делая длинную затяжку и задерживая в легких кислород.
Он повернулся ко мне и приподнял свободной рукой мой подбородок, притягивая ближе к себе. Он низко наклонился, его губы почти касались моих, и он начал выдыхать, дым окутал нас. Я вдыхала, пока не наполнила грудь полностью. Он ухмыльнулся и отодвинулся на несколько дюймов.
– Мы так и не закончили игру, tesoro. Думаю, пора это сделать.
Я улыбнулась, выдыхая, грудь жгло, и я закашлялась.
– Хорошо, – прошептала я.
– Я начну первым, – сказал он, делая еще одну затяжку.
Он медленно выпустил дым. Зрелище было почти красивым, я смотрела, как он дышал. Это было чувственно и эротично, и осознание того, что тот же воздух, что существовал в нем, принимала я, опьянил меня. Он кашлянул и глянул на меня, очевидно, раздумывая над вопросом.
– Из всех книг, которые ты читала, какая твоя любимая?
Улыбнувшись, я удивилась теме.
– Та, которую ты дал мне, когда мы в последний раз играли в эту игру, – ответила я. – «Грозовой перевал».
– Ты дочитала ее? – удивленно спросил он.
Я кивнула и он улыбнулся.
– Хорошо. Я же говорил, черт возьми, что ты сможешь. Как я уже сказал, что бы ты ни захотела, tesoro. Бесконечные возможности.
Следующие несколько часов мы задавали друг другу отдельные вопросы на разные темы. Он продолжал курить марихуану, иногда он вдувал дым и в меня или легко целовал, когда я выдыхала дым. По телу разлилось тепло, в венах шумела кровь, а наркотик подействовал на нервную систему. Мы не говорили друг с другом о муках и боли, которые пережили, наоборот, мы вспоминали то, что делало нас счастливыми. Он спрашивал, какие у меня самые глубокие надежды и желания, он хотел знать, куда бы я поехала, если бы имела безграничные возможности. Он хотел, чтобы я описала каждый свой шаг, который совершу, он рассказывал о своем детстве. В тот момент мы как будто скрывались от правды, реальность ушла на задний план, мы погрузились в мечты, говорили о будущем, о котором я всегда мечтала, но в которое никогда не верила.
– Ты все еще можешь ходить в школу? – спустя время спросила я, с любопытством глядя на него.
Я до сих пор не была уверена, что ему можно делать, и какие ограничения на его жизнь наложила организация.
– Думаю, да, – ответил он. – Поскольку технически я бросил старшую школу, я должен буду получить GED, но все это ерунда, я еще этим не интересовался. Слишком много другого дерьма, о котором нужно думать.
– Я понимаю.
Он криво улыбнулся и сделал глубокую затяжку, задержав в легких дым, пока смотрел на меня. Он подвинулся и погладил мою щеку, его касание было теплым и нежным. Я довольно замурлыкала и прикрыла глаза, а он наклонился ниже, медленно выдыхая. Я глубоко вдохнула, его губы обжигали меня.
– Я знаю, что понимаешь, – прошептал он. – Это одна из вещей, за которые я люблю тебя. Я твой, Белла. Больше никто не смог очаровать меня, и я передать не могу, как ценю это дерьмо. Я помню, как ты стояла тут в самый первый день и говорила, что не можешь меня понять, а я думал, как мне хотелось, чтобы ты могла, черт возьми. Я отчаянно хотел, чтобы ты по-настоящему увидела меня.
Я улыбнулась и выдохнула.
– Теперь я действительно тебя вижу.
– Знаю, – ответил он, в его глаза вспыхнули искорки. – Хочешь знать, что я вижу?
– Что? – спросила я.
Он кивнул в сторону окна, и я повернула голову, застывая, когда увидела белые хлопья, падающие с неба
– Снег, – прошептал он.
Я ослепительно улыбнулась, но прежде чем я сказала хоть слово, он подскочил с дивана и схватил меня за руку, поднимая на ноги. Я уставилась на него, ошеломленная, а он хихикнул, его лицо засветилось.
– Давай, пошли на улицу.
– Сейчас? – недоверчиво уточнила я, глядя на часы.
Красные цифры ярко светились в темноте, сообщая, что уже четверть первого ночи.
– На улице, должно быть, холодно, Эдвард.
– Может, – сказал он и пожал плечами, будто это ерунда. – У нас есть пальто. И да, на этот раз я, блядь, надену свое.
– Э-э, хорошо, – со смехом сказала я, пока он рылся в шкафу.
Он достал мое пальто и бросил его мне, а потом полез за своим небесно-голубым. Мы быстро собрались, обулись и тихо спустились вниз, чтобы никого не разбудить. Эдвард отключил сигнализацию, когда открывал заднюю дверь, я выскользнула на улицу. Ночной воздух был холодным и обжигал лицо, но я глубоко вдохнула его, наслаждаясь зрелищем. Снежинки падали на землю, на деревья, покрывая мир белым покрывалом.
Я сделала несколько шагов в сад, а Эдвард, когда закрыл дверь, приблизился ко мне сзади. Я смотрела на ночное небо. Снег падал на меня, влага холодила кожу, по телу побежали электрические разряды. Я прикрыла веки и улыбнулась, открывая рот, чтобы поймать несколько снежинок языком. Они были ледяными и не имели вкуса, как я и ожидала, но в этом действии было что-то магическое. Я покрылась гусиной кожей, но, несмотря на ужасный холод, по телу распространялось тепло.
Через минуту я повернулась к Эдварду. Он не сводил с меня серьезного взгляда. Я мягко улыбнулась ему, замечая, как снежинки попадают в ловушку его взъерошенных бронзовых волос. Я подошла к нему и погладила пальцами локоны, чтобы их убрать. Потом я притянула его к себе, облизывая губы, и он ухмыльнулся, когда я наклонила голову. Его поцелуй был нежным, губы мягкими, а рот теплым.
– Как красиво, – сказала я, когда оторвалась от него.
– Не сравнится с твоей красотой, – прошептал он.
Я ощутила, как заливаюсь краской от его слов, в лицо бросился жар.
– Пытаешься очаровать меня.
– Я только говорю правду, tesoro, – ответил он.
Я улыбнулась и отвернулась от него, когда мой румянец стал еще глубже. Я начала разбивать ногой холмики снега, собравшиеся на земле, носком задевая замерзшую землю.
– В Чикаго много снега? – спросила я.
Он молчал с минуту, пока я вопросительно смотрела на него, его взгляд был устремлен вдаль.
– Слишком много, черт его дери, – тихо сказал он. – Я люблю снег и все такое, но тут этого дерьма для меня достаточно. А в Чикаго целые сраные метели, снега каждую зиму по колено. Это меня сводит, нахер, с ума.
– Это, должно быть, весело, – сказала я, пожимая плечами. – Мы могли бы построить снеговика и сделать снежных ангелов, и даже играть в снежки.
Уголки его губ чуть-чуть приподнялись, когда он глянул на меня, но в глазах по-прежнему плескалась грусть. Я тут же почувствовала вину, что упомянула Чикаго, я не хотела портить ему настроение. У нас теперь нечасто случались беззаботные моменты, и я не хотела быстрее закончить сегодняшний. Я поняла, что Эсме была права – им нужно убежище, место, куда они могут пойти и быть собой, не переживая о прочих вещах.
– Ты, похоже, замерзла, – сказал он, не отвечая на мои последние слова.
Мои пальцы уже онемели, в ушах звенело, а из носа начало течь, но я лишь пожала плечами – я не хотела заканчивать этот миг.
– А ты выглядишь горячим, – выпалила я, не думая, что говорю.
Он на миг нахмурился, а потом расхохотался, качая головой.
– Спасибо, детка, – игриво сказал он. – Ты сама еще та горячая штучка.
Я закатила глаза, когда он хихикнул, подходя ко мне. Он притянул меня к себе и нежно сжал, его тело тут же начало согревать меня. Я зарылась ему в грудь и обняла, крепко-крепко. Он наклонил голову, прижался к моим волосам и довольно вздохнул. Я молчала какое-то время, просто прижимаясь к нему, а снег все падал и падал, окутывая нас крупными белыми хлопьями. Грудь Эдварда завибрировала, и из его уст вырвалась мелодия, сладкая и странно знакомая, мне потребовалась минута, чтобы вспомнить песню.
– Наши сердца были выставлены на всеобщее обозрение, – прошептала я, вспоминая строчку из песни, после которой мы занялись любовью на День Святого Валентина, тогда мы впервые стали единым целым. – Не могу поверить, что это происходит со мной.
– Ты помнишь песню, – это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.
– Как могу, – прошептала я, пока он продолжал мурлыкать мелодию, звук медленно превращался в слова, и вот полилась лирическая песня.
По спине словно прошел электрический разряд, сердце забилось, а его голос надломился на словах "Я сохраню тебя в своих снах".
– Ты в порядке? – спросил он, отстраняясь меня, когда ощутил, как я задрожала.
Я кивнула, глаза наполнились слезами. В животе появилось странное чувство – тоска, смешанная со страхом. Он осторожно посмотрел на меня.
– Хочешь внутрь?
Я снова кивнула, и он, взяв мою руку, повел меня в дом. Он буквально втолкнул меня внутрь и быстро закрыл дверь, снова включая сигнализацию, а потом мы пошли наверх. Я молчала, пока поднималась на третий этаж, в голове проносилось множество мыслей. Я быстро стащила пальто, когда зашла в спальню, на ходу разуваясь. Штаны промокли, и я сняла их, бросая на пол, туда же отправилась и рубашка. Я повернулась к Эдварду, внимательно наблюдая, как он вешает свое пальто на спинку кресла.
– Эдвард, – прошептала я, мой голос дрожал.
Он повернулся и застыл, когда увидел, что я стою в одном лифчике и трусиках, его глаза инстинктивно исследовали мое тело снизу вверх. Наконец, он посмотрел мне в лицо и когда наши взгляды встретились, от огня в его зеленых глазах моя кожа покрылась мурашками. Он жадно рассматривал меня, но грусть в его взгляде сейчас была сильнее, чем когда-либо. Я ощущала его любовь. Мы можем игнорировать ее, отстраняться, но это чувство всегда с нами.
– Люби меня.
Он напрягся от моих слов и нерешительно покачал головой. Я знала, что он больше всего на свете хочет согласиться, но я видела и страх, который заставлял его отгораживаться. Я не понимала, что происходит, но странное чувство в животе появилось вновь, на глазах выступили слезы.
– Белла, я не думаю… – начал он.
– Пожалуйста, – преодолевая напряжение, прошептала я, в горле застрял ком.
Я боролась с собой, я не хотела плакать. Он был нужен мне в эти минуты, это чувство зарождалось глубоко внутри, пронизывая меня. Мне было мало просто видеть его любовь, я хотела ощутить ее. Прошли месяцы с нашей последней близости, с тех самых пор, как в нашу жизнь ворвалось разрушение, и мы потеряли контроль. И вот теперь все мои желания сосредоточены в одном – я отчаянно хочу принадлежать Эдварду Каллену. Сейчас. В этот момент.
Его разрывали сомнения, когда он смотрел на меня, но стоило мне во второй раз произнести "пожалуйста", как агония на его лице исчезла. Вздохнув, он пробежался рукой по волосам и сделал ко мне несколько шагов. Он молчал, но слова и не были нужны. Мы оба знали, что нам нужно, и мы поддались желанию, не в силах более сопротивляться этому притяжению, которое охватывало нас с самой первой нашей встречи.
Он замер возле меня, он проследил кончиками пальцев мою руку, а потом наклонился и поцеловал. Он потянулся и аккуратно расстегнул мой лифчик, медленно снимая его и бросая на пол. У меня вырвался гортанный стон, когда он погладил мою грудь, его пальцы нежно сжимали соски, они быстро затвердели от его ласк. Руки Эдварда спустились к моим бедрам, и он медленно начал подталкивать меня к кровати. Я упала на спину, а он лег сверху, не разрывая поцелуй.
Я лежала, прикрыв глаза, наши губы двигались в унисон, а потом он спустился к моей шее, его теплое дыхание, касающееся влажных дорожек, оставленных поцелуями, посылало по телу молнии. Во мне разливалось тепло, а он спускался поцелуями к животу, я глубоко вдохнула, когда он коснулся языком пупочной ямки. Было щекотно, я вся задрожала от его ласк.
Он наслаждался каждой минутой, он целовал и ласкал каждый дюйм моей кожи, прежде чем аккуратно снять трусики. Он бросил их на пол, и я крепко вцепилась в простыни, когда он начал медленно целовать внутреннюю поверхность бедра. Он взял мои бедра и удерживал их, пока его язык нежно ласкал меня там, а потом погрузился в меня. Я громко застонала, наслаждаясь удовольствием, пока он пробовал меня.
Мои стоны становились громче, ноги задрожали, и я ощутила, как нарастает напряжение. Я тяжело дышала, а потом отпустила простыни и потянулась к нему. Я зарылась пальцами в прядки его волос и простонала его имя, у него вырвался стон. Он быстро оторвался от меня, и я открыла глаза, когда он сел, стягивая с себя рубашку. Я смотрела на него в темноте, наслаждаясь его мускулистым телом. Я поднялась и проследила пальцами рельеф его пресса, а потом татуировки на груди. Он тем временем расстегивал штаны. Он быстро снял их, и я задохнулась, когда увидела его эрекцию. Я провела рукой вниз, кончиками пальцев погладила дорожку волос на животе, а потом нежно взяла его и несколько раз сжала. Он застонал и откинул голову назад, закрывая глаза, он пульсировал в моей руке.
– Ты уверена? – спросил он через минуту, кладя свою руку поверх моей.
– У кого из нас сейчас задние мысли? – тихо спросила я. – Ты не веришь мне?
Он улыбнулся, удивившись, что я повернула его слова против него, а потом оторвал от себя мою руку и лег на меня сверху. Я задержала дыхание, когда он пристраивался у меня между ног, а потом одним уверенным толчком погрузился в меня, я крепко держалась за него, пока он наполнял меня. Он громко застонал, сильнее опускаясь на меня и притягивая ближе к себе.
– Конечно, я тебе верю, – прошептал он. – Я просто давал тебе шанс передумать.
– Я никогда не передумаю, – ответила я, пока он медленно выходил, а потом входил. Поначалу его толчки были размеренными и аккуратными, он прижимался ко мне губами, нежно целуя, у меня вырывались тихие стоны. Я обвила его руками, прижимая к себе, а потом начала гладить его спину. Удовольствие было мощным, и вскоре напряжение вновь начало нарастать, я дрожала. Оргазм настиг меня внезапно, я закричала, откидывая голову назад, я выкрикивала имя Эдварда. Он застонал, яростно впиваясь поцелуем в мою шею, пока я выгибалась под ним. Спустя миг я начала расслабляться.
Вскоре Эдвард ускорился, его толчки стали глубже и резче. Дыхание срывалось, его тело тряслось в моих руках, пока он входил и выходил из меня. Я ощущала, как каждую клеточку его тела наполняет желание, он отдавал мне кусочек себя. Я вцепилась в него, крича, пока он продолжал наполнять меня, чувства были интенсивными, как никогда раньше. У нас столько раз был секс, но только сейчас я ощущала, как между нами пробегают электрические разряды незамутненной страсти. И этого было достаточно, чтобы отнять у меня дыхание. Я жадно хватала ртом воздух, грудь была в огне, каждый дюйм моего тела тянулся к нему. Я слышала его тяжелое дыхание и вздохи, его руки крепко меня держали, он пытался притянуть меня к себе еще ближе. Мы практически стали единым целым, где кончался он, начиналась я. Я потерялась в нем.
Несколько раз меня сотрясал оргазм, и каждый раз я кричала его имя, ногти впивались в его кожу, а руки жадно исследовали тело. Я как будто инстинктивно впитывала в себя каждую частичку его тела, я наслаждалась напряжением его мышц, запоминала его очертания. Мое сердце билось так, будто хотело вырваться из груди, я ощущала его пульс, и знала, что с ним происходит то же самое. Мы были поглощены моментом, комнату наполняли лишь наши вздохи и вскрики, у меня в глаза появились слезы.
– Я люблю тебя, – прошептала я, ощущая, как он напрягся.
– И я люблю тебя, – ответил он, слова застряли у него в горле. – Так чертовски сильно. Sempre.
– Sempre, – эхом повторила я, борясь со слезами.
Он застонал и несколько раз сильно врезался в меня тазом, я слышала в его дыхании слова.
– Non ci sarà mai un altro (Никогда не будет другой), – говорил он. – Solo tu. Il mio cuore è tua (Только ты. Мое сердце принадлежит тебе), tesoro.
Я застонала, когда сладкие слова сорвались с его губ, несмотря на то, что не знала, что они означают. Его тело сотрясалось, и он зарычал, когда достиг своего пика. Он прижался к моим губам, его язык яростно переплетался с моим, и он сделал еще несколько толчков, крепко держась за меня, как будто от этого зависела его жизнь.
Вскоре он замедлился и оторвался от меня, он обвил меня руками и уткнулся лицом мне в шею. Его дыхание было неровным, по телу пробегала дрожь, а с губ сорвался придушенный стон. Я поняла, что он борется с рыданиями, его боль чувствовалась физически, мои глаза защипало от слез.
Он сел на колени и попытался взять себя в руки, зашипев, когда выходил из меня. Пока я смотрела на него, еще одна слезинка скользнула по моей щеке, и я быстро ее вытерла. Его глаза покраснели, на губах дрогнула улыбка.
– Это было охеренно сильно, – с придыханием прошептал он.
– Да, – ответила я, когда он лег рядом со мной, вытирая руками лицо.
Я легла ему на грудь, и он подтянул плед, укрывая наши обнаженные тела. Я довольно вздохнула, когда он начал поглаживать мою спину, он излучал тепло.
– Доброй ночи, – прошептал Эдвард, когда я начала погружаться в сон. – И я не откажусь от своих слов, Белла. Ты будешь в моих снах.
Я улыбнулась его словам и провалилась в дрему раньше, чем успела ответить, впервые во сне я нашла покой. Не было ни мук, ни агонии, преследующей меня обычно по ночам, ни боли, ни смятения, разрушающего сон. Мне было спокойно и хорошо, я так долго этого ждала, и теперь готова была праздновать эту перемену.
Я еще не знала, что кошмар настигнет меня, когда я проснусь.
Солнце ярко светило в окно, когда я открыла глаза. Я быстро села и глянула на часы, было около десяти утра. Я поежилась, когда ощутила прохладу, горло болело, а неприятное чувство в груди подсказывало, что я заболеваю. Я застонала, понимая, что простудилась ночью под снегом, и потянулась за теплым одеялом. Оглянувшись, я поняла, что Эдварда нет поблизости. Я застыла, заметив на его подушке свернутый лист бумаги. Подозрительно глянув на него, я увидела там свое имя, и то чувство, с которым я боролась прошлым вечером, стало невероятно интенсивным, меня затошнило.
Я подобрала письмо и нерешительно развернула его, замечая, что вся страница была исписана почерком Эдварда. Я боролась с эмоциями, которые грозили взять надо мной верх, и начала читать, руки тряслись.
La mia bella ragazza,
Франклин Делано Рузвельт как-то сказал в своей речи, что свободу невозможно дать, ее можно только приобрести. Он был одним из наших президентов, и я не знаю, слышала ли ты о нем. Наверное, ты узнала из «Джеопарди», кем он бы, а я помню, как меня бесило то, что нужно учить историю, я не видел смысла в том, что уже прошло. Оглядываясь назад, я понимаю, что был просто невежественным маленьким дерьмом, но, думаю, с этой точки я начинаю исправляться. Я многое принимал в жизни как должное, и не ценил мелочи – мелочи, которых у тебя не было, и которые ты должна была пережить, как все мы. То, что случилось с тобой, – это нечестно, и только узнав тебя, я это понял. Как бы я хотел, чтобы больше людей это узнало. Может, тогда люди поняли бы, что из истории можно почерпнуть много нового об ошибках людей. И мы смогли бы избежать всей этой хрени, и мир не был бы полон дерьма.
Ты пришла в мою жизнь в прошлом сентябре и перевернула все, что я знал, с ног на голову. Ты изменила меня и дала мне то единственное, что, мне казалось, я никогда не буду имееть, то единственное, что мне по-настоящему было необходимо, хоть я это и не понимал. Ты дала мне любовь. Ты научила меня значению слова "жить", ты дала мне причину просыпаться по утрам, к чему-то стремиться, бороться, когда я просто хотел, нахер, все бросить. И я буду вечно благодарен тебе за это дерьмо, и это то единственное, что я никогда не буду принимать, как должное. Я люблю тебя, Изабелла. Иисусе, я охеренно люблю тебя, и я делаю это только по этой причине.
Как я уже сказал, свободу нельзя дать, и мне стоило понимать, что если я скажу тебе, что ты свободна, это не сделает тебя таковой. Свободу нужно приобрести, и именно это ты должна сделать, tesoro. Ты должна уехать отсюда и найти это дерьмо. Весь мир у твоих ног, жизнь, полная желаний и возможностей, которые ты потеряешь рядом со мной. Я знаю, о чем ты мечтаешь, чего хочешь, и ты не должна жертвовать своими надеждами ради меня. Ты достаточно отдала в жизни из-за разных гребаных ублюдков. Я принял свое решение и выбрал свой путь, а теперь пора и тебе сделать то же самое. Ты выше этого дерьма, Изабелла, и правда в том, что ты заслуживаешь большего, чем я могу тебе дать. И как бы сильно, блядь, я ни любил тебя, как бы ни хотел идти рядом с тобой по жизни, я уже не тот сраный эгоист. Больше нет. Будь уверена.
Когда ты будешь это читать, я уже уеду. И я знаю, что поступаю как гребаный трус, когда делаю это, но у меня никогда не хватит сил сказать это тебе в лицо. Я слишком слаб, чтобы отказать тебе в чем-то, а я знал, что ты попросишь меня остаться, но я просто не могу. Это нечестно по отношению к тебе, и я никогда не прощу себя, если ты не получишь то, что заслужила – настоящую жизнь. Жизнь вдали от этого дерьма, где ты сможешь быть просто гребаной Беллой, красивой, умной, талантливой женщиной, у которой больше сил, чем у кого-либо в этом мире. Будь собой, а не тем, кем пытались сделать тебя люди много лет. Пойди в школу и найди там свое место, делай всякие великие вещи, я знаю – это твоя судьба. Ты особенная, tesoro, не забывай это. Ты должна показать всем этим мудакам, что они теряли, не зная тебя. Покажи этим уродам из твоего прошлого, что они не удержат мою девочку.
Прости, если причиняю тебе боль, но поверь мне, так и должно было случиться. Я никогда тебя не забуду, и ты благословила меня тем, что нашла что-то во мне, что-то достойное и заслуживающее твоей любви. Прошлый год был самым большим гребаным подарком, который я только получал. Я, наконец, увидел свет и я должен тебе за это… и я плачу тебе тем, что отпускаю тебя на свободу.
Ты больше ничего не услышишь от меня, потому что это будет нечестно. И не переживай за меня, я буду в порядке. Как ты мне однажды сказала, я преодолею любые трудности. Я переживу и это, и ты переживешь. И не пугайся, потому что я знаю, что ты готова. Сам факт, что ты можешь читать это письмо – это доказательство, как далеко ты зашла, и ты можешь достичь еще большего. Ты готова для этого мира, Изабелла, он ждал тебя семнадцать лет. Не заставляй его ждать еще дольше.
И я верю в каждое слово, которое когда-либо говорил тебе. Я хочу, чтобы ты это знала. Это не твоя вина, что сейчас происходит. Я делаю это для тебя, потому что люблю тебя. Заставь всех нас гордиться тобой, tesoro. Я верю в тебя. И всегда буду.Sempre,
Эдвард.
26 декабря, 2006 года
Я тут же подскочила, письмо упало на пол, паника во мне была столь сильной, что коленки подогнулись. Я раскидывала вещи в поисках какой-нибудь одежды, и, наконец, надев первое, что сумела найти, я вылетела из спальни. Я побежала по ступенькам, ноги заплетались, я едва не упала, но хваталась за поручни, чтобы удержаться. Слезы застилали глаза, грудь болела, я изо всех сил пыталась взять себя в руки, но мне уже становилось тяжело дышать.
Я добралась до фойе и врезалась прямо в доктора Каллена, когда заворачивал за угол к лестнице, он отшатнулся на несколько шагов. Он схватил меня, ошеломленный, но я в панике оттолкнула его, побежав к входной двери. Доктор Каллен звал меня, но я не реагировала, я резко открыла дверь, она ударилась о стену, а я вылетела на крыльцо. Я застыла, когда увидела, что серебристый «Вольво» по-прежнему стоит на подъездной аллее, во мне всколыхнулась волна надежды.
– Он уехал, Изабелла, – спокойно сказал доктор Каллен.
– Нет, не уехал! – закричала я, стирая с глаз слезы, я начала звать Эдварда.
– Уехал, – сухо ответил доктор Каллен.
В его голосе совершенно не было эмоций, он говорил так, будто с его словами нельзя спорить, но я никак не могла принять сказанное, он не знал, о чем говорит. Еще не слишком поздно. Не может быть слишком поздно. Я застонала от раздражения и пошла к лестнице, но он перекрыл мне дорогу.
– Он уехал.
– Не уехал! – выкрикнула я, кивая в сторону входной двери. – Его машина все еще там!
– Он не сел за руль, – сказал доктор Каллен. – Его забрал Алек.
– Нет! – закричала я, слезы побежали с новой силой, тело трясло крупной дрожью.
Я яростно мотала головой, не с силах справиться с эмоциями.
– Он не мог оставить свою машину!
– Он оставил ее для тебя.
– Он любит свою машину!
– Тебя он любит больше.
Как только эти слова сорвались с его губ, я начала задыхаться, ноги отказались мне служить. Я упала на пол и зарыдала, а доктор Каллен начал звать Джаспера. Я снова и снова повторяла имя Эдварда. Боль была невыносимой, я не могла дышать, я хватала ртом воздух, крепко зажмурившись, и отчаянно пыталась проснуться – все происходящее казалось мне ночным кошмаром. Доктор Каллен присел рядом со мной и обнял, запах его одеколона лишь вызывал приступ тошноты.
– Пожалуйста, – начала умолять я, но звуки были едва слышны из-за рыданий. – Пожалуйста, нет. Пожалуйста, Господи, нет!
– Ш-шш, dolcezza, – нежно сказал доктор Каллен. – Все будет хорошо.
– Нет, не будет! Заставьте его вернуться! Пожалуйста, он мне нужен!
– Я не могу, – ответил доктор Каллен. – Прости, но он уехал.
– Он не может, – с недоверием прошептала я. – Он не может просто уехать. Я люблю его, он не может бросить меня!
– Проклятье, прости, я должен был быть там. Я не знал, что она уже проснулась, – раздался голос Джаспера, его тон был извиняющимся.
Доктор Каллен отпустил меня, когда Джаспер опустился на пол, он обвил меня руками. Я начала всхлипывать сильнее, изо всех сил стараясь дышать. У меня как будто вырвали из груди сердце, разбили на миллионы кусочков, и я уже никогда не буду целой. Я сходила с ума, я не могла понять, что происходит.
– Ты должна успокоиться, хорошо?
– Как? – спросила я. – Он нужен мне, Джаспер.
– Нет, – сказал он.
Я оторвалась от него и наградила недоверчивым взглядом, отталкивая от себя.
– Как ты можешь такое говорить? – взвизгнула я.
– Потому что это правда, – нахмурившись, ответил он. – Я знаю, что ты его любишь, и я знаю, что это больно. И знаю, что ему тоже больно. Ему тоже это причиняет страдания.
– Тогда почему, Джаспер? Почему он делает это со мной.
– Чтобы подарить тебе жизнь, – тихо сказал он.
Я яростно покачала головой, вытирая глаза.
– Как я могу без него? – выкрикнула я. – Он и есть моя жизнь!
– Именно поэтому он уехал, – объяснил он, как будто все было просто. – Он не хотел, чтобы весь твой мир вращался вокруг него. Он хотел, чтобы ты могла начать свою жизнь. Ты заслужила это, Изабелла.
– Я не хочу жизнь без него, – закричала я. – Я не могу.
– Можешь, – жестко сказал Джаспер. – Можешь и будешь.
– Я не хочу быть одна!
– И не будешь, – сказал он. – У тебя есть я. Я буду рядом, если понадоблюсь тебе, но он уехал, Изабелла. Он не вернется.
Он снова притянул меня к себе, и я снова начала истерично всхлипывать, окончательно теряя над собой контроль. Не знаю, сколько мы просидели там, на полу, пока он держал меня и давал возможность выплакаться. Я кричала и всхлипывала, я делилась с ним своей болью, а он просто тихо принимал ее. Он больше не говорил мне ни мудрых слов, ни советов, он не пытался ничего объяснить. Он сказал все, что мог – и ни одно слово уже не исправит случившегося.
Где-то после полудня я поднялась, ноги подгибались, тело тряслось от боли после того, как я столько просидела на жестком полу. Джаспер внимательно посмотрел на меня, но я просто отвернулась и пошла наверх, медленно поднимаясь по ступенькам. Я сразу направилась в спальню, игнорируя всех, кого встречала на пути. Я забралась в кровать и набросила на себя одеяло, а потом крепко зажмурилась и начала молиться, чтобы кошмар закончился.
Никто меня не беспокоил, пока я сидела взаперти, они позволили меня побыть одной. День прошел быстро, наступил следующий, но я по-прежнему отказывалась вставать с постели, если только не было крайней необходимости. Я снова и снова читала оставленное им письмо, и слова причиняли боль в двадцатый раз не меньше, чем в первый. Я плакала, пока не перестала видеть, я звала его, пока не потеряла голос, его уход разбил меня. Я слышала, как люди передвигаются по дому, слышала, как они ходят поблизости от меня, слышала их приглушенные голоса из коридора, но лишь на третий день Джаспер, наконец-то, решился войти в спальню. Я молчала, я была истощенной и слабой, мир, казалось, был в тумане, нереальный.
Он не стучал, он просто зашел внутрь и сел на край кровати. Я глянула на него и увидела в его глазах сочувствие, от чего у меня перевернулся желудок.
– Когда? – тихо спросила я, голос был скрипучим.
Он сконфуженно глянул на меня, и я вздохнула, качая головой.
– Когда он сказал вам, что уезжает?
– Э-э, несколько дней назад, – тихо ответил он. – Тогда, когда я сюда вернулся. Он зашел ко мне в комнату ночью и спросил, присмотрю ли я за тобой и помогу ли тебе встать на ноги.
– Дней? – не веря, спросила я, слезы застилали глаза. – Он знал, что уезжает, несколько дней? Почему он не сказал мне?
– Ты знаешь, почему, – ответил Джаспер. – Он бы не смог уехать, если бы сказал. Выйти через входную дверь – наверное, это самый тяжелый поступок в его жизни. Он стоял на пороге не меньше тридцати минут, его сердце было так же разбито, как и твое. А потом Алеку, наконец, надоело, и он вытащил его, прежде чем они опоздали на самолет.
– И вы все знали? – спросила я. – Все знали, что он уезжает, но ни один из вас не сказал мне? Это поэтому вы ссорились на Рождество?
Он кивнул.
– Я сказал Элис той же ночью, когда узнал, и мы посвятили в это Эммета и Розали по пути домой после покупки дерева. Эдвард был зол, что я рассказал им, я знал, как он старался в тот день, а Розали не облегчала ему задачу. Она сердилась на него за то, что он поступает эгоистично, она думала, что он опускает руки и хочет потащить тебя с собой на дно. Она почувствовала вину, когда я ей объяснил.
– А другие?
– Я не думаю, что кто-то рассказал отцу и Алеку. Полагаю, они знали, что Эдварда ждут в Чикаго, а потом сами сложили кусочки головоломки и поняли, что у него на уме, – ответил он. – Эсме расстроилась, когда ей рассказали. Она последняя узнала.
– Кроме меня, – горько пробормотала я, мне было больно. – Что мне теперь делать?
– Идти дальше, – сказал он. – Я заберу тебя с собой в Сиэттл, мы разместим тебя в собственной квартире, а когда ты будешь готова, то пойдешь в школу. Будешь делать все, что принесет тебе счастье.
– Он приносил мне счастье, – прошептала я.
– Я знаю, – тихо ответил он. – Дальше будет легче. Когда-нибудь боль станет слабее, и однажды ты сможешь двигаться дальше.
Я отрицательно покачала головой, вытирая слезы.
– Может, боль и станет слабее, но я никогда не смогу двигаться дальше, – сказала я, поднимаясь с кровати.
Я потянулась и осмотрелась, нахмурившись, когда увидела вещи Эдварда. Все выглядело так, будто он ничего не взял, вещи были на своих местах, там, где и должны быть.
– Он хоть что-то взял?
– Он взял немного одежды, – ответил Джаспер. – Он оставил машину для тебя, сказал, что ты можешь брать то, что захочешь. А то, что останется, когда ты уедешь, будет отослано ему в Чикаго.
– Вот так? – пробормотала я про себя. – Все так и закончится? Он просто ушел. Не оглядываясь назад.
Джаспер ничего не сказал, зная, что любое его слово не исправит положение… ничто не уменьшит боль. Я подошла к столу и начала перебирать вещи, выбирая свое среди принадлежностей Эдварда, и откладывая это в сторону.
– Ты не должна сейчас этим заниматься, – сказал Джаспер, не сводя с меня глаз. – У тебя еще будет время. Отец сказал, что ты можешь гостить тут столько, сколько захочешь.
Я покачала головой, борясь с волной эмоций.
– Гостить, – пробормотала я, слово казалось таким чужим.
Когда-то я была рабыней в этих стенах, потом это место стало моим домом. А теперь я просто гость, я задержусь тут на пути в свое Бог-знает-куда.
– Как я сделаю это, Джаспер? У меня ничего нет. У меня нет денег. Я даже не знаю, что делаю.
– Эдвард знал, что ты так скажешь, – ответил он. – Алек привез твои бумаги о наследовании. Он нашел тебе дом, а на твой счет положены деньги. У тебя полно средств, Изабелла. А когда возникнут другие трудности, ты решишь их по дороге к цели. Такова и есть жизнь. Никто из нас точно не знает, что мы делаем.
Я обдумывала его слова, пока продолжала сортировать вещи, неуверенная, как ответить. Джаспер встал, когда понял, что я не остановлюсь, он вышел, а потом вернулся через несколько минут с коробками. Я начала разбирать стол Эдварда, наши вещи были перемешаны. Я увидела, что нижний ящик открыт и застыла, когда заглянула внутрь. Там лежал его мобильный.
– Он даже не взял телефон.
– Он подумал, что так будет лучше. Он не хотел, чтобы тебе было еще тяжелее, чем уже есть, он боялся, что один из вас позвонит другому, и это так и будет тянуться, – тихо сказал Джаспер. – А еще я пообещал ему, что изменю твой номер, чтобы он не боролся с искушением позвонить тебе.
Я сухо засмеялась, со злостью захлопывая ящик. Казалось, он все продумал, он не оставил в плане никаких лазеек.
Следующие два дня я перебирала вещи, упаковывая свои принадлежности. Я собрала всю свою одежду и фотографии, свои книги и тетради, а также рисунки, которые сделала за последние годы. Я взяла корзину со дня святого Валентина, цепочку, купленную мне Эдвардом для бала и его футбольную майку, которую он дал мне в самый первый мой день здесь, но все остальное я оставила на местах. Мне казалось, что я должна помочь упаковать его вещи, но мне было слишком больно этим заниматься. Я не могла воочию увидеть, как эту комнату покинет всё, напоминающее об Эдварде Каллене.
Эммет и Розали вскоре уехали, попрощавшись перед школой. Они сказали, что будут мне звонить, и мы скоро вновь увидимся. Никто не упоминал Эдварда, казалось, они радовались тому будущему, которое лежало передо мной. Но я не была наивна – они тоже переживали, не меньше меня.
Время от времени в комнате со мной сидели Джаспер и Элис, но никто из них не принуждал меня начать разговор. Элис сказала, как ей жаль, она говорила, что чувствовала что-то нехорошее уже некоторое время, но от ее слов мне стало только хуже. Мое сердце было разбито, я злилась и винила всех вокруг, срываясь на них без причин. А внутри я ощущала только свою вину. Мне постоянно казалось, будто причина только во мне, именно из-за меня он изначально присоединился к организации. Я винила себя за то, через что ему пришлось пройти, за то, что ничего не замечала. Я часами смотрела на циферблат, думая, где он и чем сейчас занимается, переживая, все ли с ним хорошо. Я часто размышляла, как я могла не заметить скрытые знаки, ведь теперь я ясно видела, что он со мной прощался.
На третий день доктор Каллен отвез меня в медицинский центр, который находился в полутора часах езды от нас, там мне удалили чип. Я боялась, когда сидела в комнате ожидания, крайне уставшая и нервная. Я не могла вспомнить, когда в последний раз ела, и знала, что все волнуются за меня, но мне было слишком плохо, чтобы о чем-то переживать. Депрессия лишь углублялась, и доктор Каллен дал мне таблетки, которые, как он уверял, помогут, но я отказывалась их принимать. Я не хотела лечиться, чтобы вновь начать чувствовать, я еще не готова была принять случившееся. Я не хотела двигаться дальше. Я хотела Эдварда, и если я не могу быть с ним, лучше ничего не чувствовать, оцепенеть.
Вскоре к нам подошел пожилой темноволосый мужчина в голубом хирургическом костюме и белом халате, он приветствовал доктора Каллена, а потом обратился ко мне.
– Ты, должно быть, Изабелла Свон, – сказал он.
– Да, сэр.
– Хорошо, готова извлечь эту штуку из себя? – предложил он, тепло улыбаясь.
Я улыбнулась в ответ и кивнула, соглашаясь, даже если сейчас мне было страшно.
Он открыл для меня дверь, а я замерла на пороге, не в силах двинуться дальше. Мое сердце неслось галопом, меня тошнило, я боялась того, через что сейчас нужно пройти. Я повернулась к доктору Каллену, который по-прежнему сидел на стуле, сложив руки на коленях.
– Вы пойдете со мной? – нервно спросила я, не желая быть одна.
Мне безумно хотелось, чтобы Эдвард был сейчас со мной, глаза защипало от слез, когда я об этом подумала. Джаспер предлагал со мной поехать, предлагал поддержку, но я отказала ему, говоря, что это ерунда. А сейчас я боялась.
– Если хочешь, – ответил он, удивленно глядя на меня.
– Пожалуйста, – попросила я.
Он кивнул и встал, положив руку мне на спину, он завел меня в кабинет. Мне сделали рентген, с помощью чего определили примерное месторасположение микрочипа – где-то между лопаток. Затем меня завели в маленькую комнату со столом, куда я должна была лечь на живот и обнажить спину. Нервничая, я подчинилась, а доктор Каллен переставил стул поближе ко мне, садясь. Другой врач привез аппарат с монитором, он сказал, что мне сделают инъекцию в спину, чтобы я ничего не чувствовала. Я напряглась, а доктор Каллен взял меня за руку, другой он нежно гладил мои волосы. Я ощутила укол.
Я точно не знаю, что со мной делали, я не видела происходящее, но процедура длилась сорок пять минут. Доктор Каллен вздохнул, когда мужчина начал зашивать ранку, хмуря брови.
– Их явно намного легче поставить, чем потом извлечь, – грустно сказал он.
– Это точно, – ответил врач. – Они не сконструированы так, чтобы их потом удалять. Чип хорошо вживили, и трудно было найти его из-за рубцовой ткани. Рана, наверное, будет болеть, я выпишу вам обезболивающие препараты, а повязку вы поменяете потом сами.
– Спасибо вам, – тихо проговорила я.
Он улыбнулся и кивнул.
– Я рад, что смог помочь.
Они вышли из комнаты, а я начала одеваться, онемение на спине казалось очень странным. Через несколько минут мы с доктором Калленом вышли, он заплатил за процедуру, и мы поехали назад в Форкс в полной тишине. Молчание не было напряженным или странным, учитывая ситуацию, напротив, мне было комфортно с ним в машине. Где-то за пятьдесят минут до дома он прочистил горло, повернувшись ко мне.
– Могу я задать тебе вопрос?
Я глянула на него, замечая, что он тоже нервничает.
– Да.
– Ты помнишь всех людей, с которыми встречалась на складе, где тебя держали? – спросил он.
Я напряглась, пораженная, что он спрашивает меня об этом, ведь раньше никто не касался этого вопроса.
– Э-э, думаю, да.
– А ты можешь рассказать мне, кем они были?
– Да, там был Джеймс, – начала перечислять я. – А еще двое молодых русских парней. Я не знаю точно, кто они. А еще пожилой русский по имени Стефан, он был главным.
– А там был еще один пожилой русский мужчина по имени Владимир? Он примерно одного возраста со Стефаном, и они чем-то похожи, – выяснял он.
Я неуверенно покачала головой.
– Я такого не видела. Стефан, казалось, работал сам по себе, – сказала я.
– А еще там была девушка.
– Хайди?
– Нет. Ну, то есть, и она тоже. Там была и другая девушка, с Джеймсом. Они называли ее Вики, – сказала я.
– Виктория? С рыжими вьющимися волосами? – спросил он.
Я кивнула, и он горько засмеялся, качая головой.
– Она дочь нашего старого врага из ирландской мафии. Мы заключили договор много лет назад, своего рода перемирие, и не думаю, что ее отец будет счастлив, если узнает, в чем она была замешана.
– Сначала она была добра ко мне, даже кормила, – сказала я, не желая причинять еще больше проблем. – На самом деле, они никогда не причиняла мне боль, но разозлилась, когда я поранила Джеймса. Он пытался… э-э…
Я запнулась, нервно покусывая нижнюю губу. Доктор Каллен молчал с секунду, прежде чем сердито вздохнуть.
– Я не знаю, что он пытался, но знаю, что он ничего не сделал, – сказал он. – У организации есть несколько врачей, которых мы вызываем время от времени, если не можем обратиться в больницу. Когда мы были в доме у Эсме, я попросил одного из них осмотреть тебя, чтобы убедиться, что тебя не тронули.
– Спасибо вам, – прошептала я. – Он больше не пытался после того первого раза. И он не оставался со мной наедине. Я думаю, он боялся отц…, – внезапно замолчала я, когда поняла, что чуть не сказала.
Он удивленно глянул на меня, с любопытством приподнимая брови.
– Так ты знаешь, что Стефан его отец? – спросил он.
– Э-э, да, – пробормотала я. – Вы знали?
– Тогда не знал, но теперь знаю. Кстати, я выяснил это точно так же, как и узнал, кто твой родственник, – ответил он. – Провел тест ДНК.
– Так вы в курсе? – пораженно спросила я. – Вы в курсе, что он отец и Эммета тоже?
Он напрягся, я явно поставила его в тупик. Мое сердце бешено забилось, когда я поняла, что он не знал этого.
– Отец Эммета? – недоверчиво спросил он.
– Он сказал, что да, – с паникой ответила я, глядя на него.
Лицо доктора Каллена потемнело от гнева, он испугал меня, но он быстро отошел.
– Нет, я не знал, – холодно сказал он. – Ты говорила про это Эммету?
Я быстро покачала головой.
– Нет, я не знала, стоит ли. Не думаю, что он захочет это знать, однажды он говорил мне, что не хочет даже слышать о своей биологической матери. Я не уверена, говорил ли он тогда правду, он мог солгать.
– Я рад, что ты ему не сказала, – ответил он голосом, лишенным эмоций. – Думаю, эта новость сломает Эммета. Спасибо, что была честна со мной. Значит, это все, кто были на складе?
– Думаю, да, – сказала я, вздыхая.
Он кивнул, и в машине вновь повисла тишина.
И вдруг я вспомнила.
– Подождите, был еще один мужчина. Я не знаю, кто он. Я редко его видела, и он никогда не говорил со мной, только стоял и смотрел на меня.
– Как он выглядел? Ты помнишь?
– Да. Он выглядел странно, на самом деле. У него была смуглая кожа и большой шрам на лице. Он был немолод, однажды он говорил со Стефаном, но я не помню, о чем, – пробормотала я, нахмурившись. – Это, может быть, Владимир?
– Нет, – быстро сказал доктор Каллен. – Это не он.
– Оу, – нахмурившись, сказала я. – Тогда я не знаю, кто он.
– Все хорошо, – тихо сказал доктор Каллен. – Мне просто было любопытно. Спасибо, что рассказала мне.
– Пожалуйста.
Мы снова замолчали, и до конца поездки доктор Каллен казался отвлеченным и напряженным. Он не сказал ни слова, когда мы приехали домой, лишь тихо открыл мне дверь, а потом исчез в своем офисе.
Ночь пролетела быстро, мне не удалось нормально поспать, как и все прошлые ночи этой недели. Я лежала и плакала, снова и снова перечитывая письмо Эдварда, я уже знала его наизусть. Мне было так больно, как никогда прежде, эта боль была намного хуже любой физической боли. Физические страдания проходили, раны заживали, но я не думала, что моя разбитая душа когда-то станет целой. Я была сломлена, часть меня навсегда исчезла.
Следующим утром Джаспер поднялся наверх на рассвете, но я уже проснулась и ждала. Он зашел в комнату, снова без стука, и глянул на диван, где я сидела. Комната была все еще в темноте, я сидела, притянув коленки к груди, а руками обхватила себя и смотрела в окно. Я думала, что делал Эдвард той прошлой ночью, когда я проснулась, смотрел ли он на те же самые деревья, думал ли об отъезде, как вот я сейчас. Было ли ему так же страшно и тяжело, как мне?
– Ты готова? – спросил Джаспер, он еще вчера отнес мои вещи в «Вольво» Эдварда.
Я кивнула, не в силах выдавить хоть слово, потому что правда в том, что я никогда не буду готова. Я встала и собрала последние мелочи и засунула их в карман пальто, прежде чем пойти к двери. Джаспер протянул мне ключи от машины Эдварда, он вышел, а я застыла на пороге. Он вопросительно глянул на меня.
– Я, э-э… я спущусь к тебе, – пробормотала я. – Мне нужна минутка.
Он улыбнулся и сказал, что у меня столько времени, сколько я пожелаю. Потом он начал спускаться, а я вернулась в спальню. Я медленно обвела глазами комнату, в груди все пульсировало от боли, когда я смотрела на вещи Эдварда, все было на своих местах, но не было самого важного. Я заметила рамку для фотографий на столике и подошла к ней, нерешительно поднимая ее. Это был наш снимок, тот, который мы сделали в Порт-Анджелесе как раз перед разлукой. Это было время, когда у нас еще были мечты – наши глаза светились надеждой и любовью. Для нас не было границ, мы излучали счастье. Я подумала, буду ли я когда-то еще так счастлива. А он?
Я провела кончиками пальцев по фотографии, прослеживая лицо Эдварда. Я так хотела увидеть его настоящего, почувствовать его, ощутить его запах, его тепло еще хоть раз, но это было невозможно. Теперь уже невозможно, навечно, он все для этого сделал. Он все спланировал так, чтобы у меня было будущее без него; но он так и не понял, что он – это единственное будущее, которое я по-настоящему хотела.
Я наклонилась и нежно поцеловала холодное стекло там, где было его лицо, по щеке скатилась слеза и упала на рамку. Зрение затуманилось, я смотрела на фотографию и ощущала острую боль в груди, и тогда я произнесла то одинокое слово. Единственное слово, которое я никогда не говорила, единственное слово, которое я никогда не хотела произносить, но которое, я знала, я должна сказать.
– Прощай.
Редактура: Lersha
Источник: http://robsten.ru/forum/19-1061-1
0
