Я дошел до такой стадии, что стащил телефон Алека во время визита в их дом и попытался найти там ее номер, но он подловил меня раньше. Он чуть с ума не сошел, когда застал меня за этим делом, он угрожал мне, говоря, что если я попытаюсь разыскать ее, то крепко об этом пожалею. Он сказал, что я сделал свой выбор, и ее жизнь теперь не в моей власти, она сама найдет меня, если захочет заговорить. И от этих слов было чертовски больно, потому что это была самая настоящая херовая правда. Кроме поздравления с днем рождения она больше никак не проявила желание иметь со мной дело. У меня нет права насильно вовлекать ее в свой мир, и нам обоим будет, блядь, еще больнее, если мы вскроем старые раны.
Я приложился к бутылке "Серого Гуся", а потом сунул ее в холодильник, стараясь отвлечься от мыслей о Белле. Я пошел бродить по дому и, наконец, дошел до задней двери. Я открыл ее и поежился от слепящего солнечного света. Тут же меня ударил резкий запах сигаретного дыма, глаза защипало.
– Иисусе, что, нахер, я тебе говорил об этом? – раздраженно сказал я стройной женщине с оливкового цвета кожей, отмахиваясь от облака дыма.
На ней были надеты джинсы и простая футболка, она обхватила себя руками и нерешительно подняла на меня глаза.
– Вы курите, – защищаясь, сказала она, даже не бросив сигарету.
– Я курю травку, Леа. Между этими гребаными вещами большая разница, – пробормотал я.
Она закатила глаза и полезла в карман за пачкой "Мальборо", достала оттуда сигарету и протянула мне без единого слова. Я взял ее, еле слышно бормоча, что ненавижу эту гадость, но она все равно дала мне зажигалку. Дым обжег легкие, и я закашлялся, стряхивая пепел на землю.
– Какого хера ты тут делаешь, кстати? У тебя, что, нет работы?
– Мне нужен был свежий воздух, – сказала она, пожав плечами.
Я сделал еще одну затяжку и сухо засмеялся.
– Но если куришь, все, блядь, выходит наоборот, да? – спросил я. – И какого черта ты думала, когда впустила в дом мою тетю без разрешения?
– Она приятная женщина. Плюс, она сказала, что у Вас день рождения, – с улыбкой ответила она. – Кстати, сколько Вам?
– Достаточно, чтобы уже не быть идиотом, – пробормотал я.
– Но еще слишком мало, чтобы начать переживать? – игриво добавила она, заливаясь смехом.
– Что-то вроде.
– Вы должны были сказать мне про день рождения, – сказала она – Я бы Вам что-нибудь приготовила.
– Мне ничего не нужно.
– Ой, да бросьте. Вы еще слишком молоды, чтобы так цинично относиться к дням рождения, мистер Каллен. Плохой опыт?
Я закатил глаза и сделал последнюю затяжку, прежде чем бросить окурок на землю.
– Оставь эту тему.
– Я могу сделать торт, – сказала она, пожав плечами и выбросив свою сигарету. – Какой Ваш любимый?
Я напрягся от этих слов, перед глазами тут же встало воспоминание об Изабелле на кухне в Форксе. Она готовила мне итальянский кремовый пирог, и я сказал ей, что теперь это любимое мое лакомство, ведь это, черт возьми, самая вкусная вещь, которую я только пробовал.
– Я не люблю торты, – пробормотал я, злясь, что начал вспоминать. – Если ты на самом деле хочешь что-то для меня сделать, так почему бы хоть раз не закончить свою работу вовремя?
– Как хотите, – сказала она, а я развернулся и пошел в дом.
Я резко хлопнул задней дверью и сам вздрогнул от звука, голова все еще болела. Я поднялся наверх и вернулся в комнату, где был до этого. Упав в кресло, я открыл ноутбук и включил его, располагаясь поудобнее и взъерошивая волосы. Школьные задания сами, нахер, не делаются, и у меня нет иного выбора, кроме как взяться за это дерьмо.
Время еле ползло, один гребаный час показался мне проклятой вечностью. Я слышал, как звонил дверной звонок, но проигнорировал его, зная, что по важным вопросам мне перезвонят. У меня не было настроения для тупой компании, я пытался сконцентрироваться на музыкальных теориях, но вместо этого мысли постоянно дрейфовали к ней.
Несколько минут спустя раздался стук в дверь, и я застонал, от злости дергая себя за волосы.
– Что? – заорал я.
Дверь открылась и на пороге возникла Леа, в руках она держала большую плоскую коричневую упаковку.
– Это только что привезли из службы доставки, – сказала она.
Я вздохнул и прикрыл компьютер, отодвигая его в сторону. Она подошла и положила посылку на стол, я подозрительно осмотрел ее, думая, что, блядь, это такое. Я заметил, что на обратном адресе была написана какая-то галерея искусств.
– Как думаете, это подарок на день рождения?
– Почему ты всегда такая любопытная сука?
– А почему Вы вечно такой мудак?
Я удивленно глянул на нее и увидел на ее лице насмешку.
– Нужно иметь гребаную храбрость, чтобы сказать мне такое, – ответил я, приподняв бровь. – Тебе еще что-то нужно? Если нет, выметайся отсюда ко всем чертям.
– Нет, это все, – сказала она. – И кстати, я закончила. Все сделано вовремя, спасибо-вам-огромное.
– Не вовремя, – сказал я.
Она закатила глаза и развернулась, но тут я позвал ее по имени. Я открыл верхний ящик стола и вынул оттуда чековую книжку, быстро выписывая ей чек. Я протянул ей его, и она ухмыльнулась, возвращаясь назад и забирая чек у меня из рук.
– Лучше бы он был настоящий, мистер Каллен, – сказала она.
– Мои чеки хоть раз не принимали? – спросил я, наблюдая, как она покачала головой. – Так я и думал. А теперь катись к дьяволу, а то я передумаю и заберу его.
– Не заберете, – с уверенностью сказала она, расплываясь в улыбке.
Повернувшись, она снова пошла к двери и исчезла в коридоре. Я услышал с лестницы ее голос.
– До следующей недели!
– Какое счастье, – пробормотал я.
Весь прошлый год Леа проходила раз в неделю, она убирала и следила за порядком в доме. Я отказался брать в дом раба, это было бы как удар ниже пояса, поэтому Эсме нашла мне подходящего человека. Леа была надежной, и ей можно было верить, она была дочерью друга Эсме, и, несмотря на острый язычок и большой грязный рот, а также то, что ей было насрать на меня и мои приказы, она была хорошим работником. Я немало платил ей, и знал, что она никогда не предаст меня. Сейчас я уже достаточно взял себя в руки и мог обойтись без нее. Но, надо признать, мне нравилось иметь поблизости человека, который говорил со мной, наплевав на то, кем я являюсь.
Я открыл нижний ящик, чтобы достать нож, а потом резким движением надрезал бумагу и сорвал ее, обнажая полотно. Это было абстрактное изображение фортепиано, клавиши казались кривыми и извитыми. Картину орошали брызги красной краски, которые подчеркивали черно-белые тона всего остального. То тут, то там виднелись неровные строчки с нотами, которые сплетались в мелодию. Сероватые тона поверх рисунка казались туманной дымкой. Картина была выразительной, завораживающей с первого взгляда.
Я понес рисунок вниз и приложил его к стене над фортепиано, с минуту любуясь.
– Эсме, – пробормотал я, вспоминая, как она говорила о подарке.
Я улыбнулся и тряхнул головой, прежде чем вернуться наверх. Подарок оказался приличным, в отличие от прошлогоднего, когда она купила мне сраную книгу о самопомощи.
Остаток дня пролетел мгновенно, я заканчивал школьную работу, а после наступления ночи умылся и натянул приличную одежду. Мне наконец-то стало лучше, тело отходило от попойки, и я был готов принять еще не одну дозу спиртного.
Я задержался на кухне, уделив внимание "Серому Гусю", а потом поднял глаза на часы и в расстройстве чувств взъерошил волосы. В темноте комнаты красные светящиеся стрелки сообщали, что скоро десять. Я думал, что делать, мне отчаянно хотелось пойти спать, но слова Эсме всколыхнули во мне чувство вины. Я знал, что отец сейчас в городе, и Джаспер тоже, и все они будут праздновать приближение клятвы Эммета. Какая-то часть меня чертовски хотела быть там, но оставался и тот я, который обижался на Эммета за все услышанное от него дерьмо и не хотел видеть его без извинения. Я знал, что не дождусь этих слов, и честно, он, блядь, думает так же, я уверен. Но Эсме была права, когда говорила, что мы братья, и у него сейчас важное событие в жизни.
Осмотрев кухню, я начал рыться по ящикам в поисках гребаного "Ксанакса", или чего-то еще, что успокоит мою нетерпеливую задницу. Я застыл, когда открыв ящик у раковины, заметил сложенный листочек бумаги. Боль в груди стала невероятно сильной, я перестал дышать, и резко захлопнул дверцу, заливаясь слезами. Это последнее, что мне было сейчас нужно, я купался в гребаной жалости к самому себе, а ведь мне нужно быть сильным, сейчас не время для разбитого сердца. Но боль была такой сильной, что я не мог больше ни о чем думать. Я знал, что написано на этой бумаге, и знал, откуда она, блядь. Я перечитывал ее чаще, чем мог сосчитать, лист был затертым и помятым от постоянного складывания и разворачивания, а слова врезались в мою память, как будто высеченные ножом.
"Эдвард.
В той книге, "Грозовой перевал", которую ты дал мне, в книге твоей матери, есть строчка. Если все прочее сгинет, а он останется, я еще не исчезну из бытия.
Во всей книге эта фраза моя любимая. Я часть тебя, а ты часть меня, и так будет всегда. Sempre. Я подумала, что ты захочешь знать. Я люблю тебя. Ты же в курсе, да? :)Белла."
Понятия не имею, когда она это написала, на записке не было ни даты, ни указания, что вдохновило ее на это. Она часто оставляла мне маленькие заметки на зеркалах, покрытых паром, и всякое такое, но эта выскользнула из кармана моего зимнего пальто. Я нашел ее вскоре после приезда в Чикаго, и слова преследовали меня постоянно, я снова и снова прокручивал их в памяти. Она часть меня, это, нахер, ясно – без нее в моей жизни образовалась чертова дыра, и я иногда думал, чувствует ли она то же самое.
Ей так же больно, как и мне? Она мучается от ощущения, что ее сердце вырвали из груди, и она уже никогда не будет целой? Она когда-нибудь думала о том, чтобы приехать ко мне и попытаться остановить? Любит ли она меня до сих пор? Смогла бы любить после всего?
Она в порядке, я должен постоянно себе это напоминать. Где бы она ни была, она в порядке, и это, блядь, важно. Потерять ее – оно того стоило, и как бы я теперь ни страдал, у нее есть настоящая жизнь.
Я сделал последний глоток водки и схватил ключи, а за пояс засунул пистолет, прикрывая его рубашкой. Я потащился к входной двери, прежде чем растеряю остатки решительности, и закрыл дом. Перед крыльцом стоял черный "Мерседес". Я ненавидел эту проклятую машину, но она лишь стала частью всего остального, что я должен был терпеть, и я не хотел менять ее, чтобы не выделяться уже на первых шагах. Последнее, что я хотел – это привлекать к своей заднице еще больше внимания, даже если это просто машина. Мне нужно быть сдержанным, особенно на работе, чтобы никто не ждал от меня ошибки или подвоха. Я должен был стать их частью, одним из них, еще одним фаворитом мафии, кем-то неважным, ублюдком, с которым лучше не связываться, если вам дорога жизнь.
Дорога в клуб заняла несколько минут, нервы были на пределе. Я заметил у входа джип Эммета, он был припаркован между двумя арендованными машинами по бокам. Автомобиль Алека стоял недалеко от входа, на своем обычном месте, как всегда, когда он был в клубе, что случалось нечасто. Он был его хозяином, но управление переложил на других, клуб служил прикрытием для его денег, и кроме того, он мог там заниматься бизнесом, подальше от их с Эсме дома. Я припарковался поодаль, закрывая машину и направляясь внутрь. На пороге меня охватила нерешительность, я почти тут же столкнулся с Алеком. Он повернулся ко мне и одарил удивленным взглядом, сердце пустилось вскачь. Он предупреждал меня, чтобы я держался подальше от этого места, и вот я тут. Не знаю, как он отреагирует, и, несмотря на заверения Эсме, что для этой ночи он сделает исключение, я не мог предсказать его гребаные действия.
– Не ожидал увидеть тебя тут, – спокойно сказал он, подходя ближе, от его тона меня попустило.
– Э-э, ну, сам понимаешь, каково это, – мямлил я, взъерошивая волосы и пытаясь успокоиться.
Из-за этого чертового письма я совершенно забыл про "Ксанакс".
– Да, понимаю, – ответил он, кивая мне, чтобы я проходил дальше.
Я поблагодарил его и медленно направился к столику в углу, где все сидели. Первым я заметил Эммета, он сидел на диване с отцом и Джаспером по бокам. Я знал, что тут еще должны быть люди из Borgata, которые будут поздравлять его, и его друзья из школы, но пока они были одни.
– Эдвард, – сказал отец, кивая мне, когда я приблизился.
Эммет с Джаспером быстро развернулись на звук моего имени, они явно напряглись. Я увидел, как гребаный огонек вспыхнул в глазах Эммета, злость смешивалась с тупой жалостью, которую я так ненавидел.
– Привет, – ответил я, замирая перед ними.
Я перегнулся через стол и протянул Эммету руку, и он мгновение думал, брать ее или нет.
– Поздравляю.
– Спасибо, – наконец, ответил он, беря мою руку, его хватка оказалась нарочно жесткой.
Я поморщился и выдернул кисть, сгибая и разгибая пальцы.
– Присаживайся и присоединяйся к празднованию.
Я скользнул на место рядом с Джаспером, и он сделал вид, что не знает меня, он не отводил взгляда от столешницы и изо всех сил игнорировал меня. Не знаю, в чем, блядь, его проблема, но ясно, что он сейчас не хочет иметь со мной дело.
Вскоре к нам подошла официантка и поставила две бутылки "Кристалла" (шампанское "Кристалл" занимает одно из почетных мест среди представителей высшей части оценочной шкалы шампанских вин. Производится в провинции Шампань ограниченными партиями – по 2,5 млн. бутылок в год. Выдерживается в подвалах не менее 6,5 лет. Стоимость – около 500$ за бутылку), заметив меня, она изумленно захлопала ресницами.
– Приятно видеть тебя, Эдвард, – с улыбкой сказала она.
– Да, и мне тоже, – пробормотал я, пытаясь быть вежливым, несмотря на то, что я понятия не имел, кто эта сука.
И это неудивительно, если учесть, что я был постоянно под кайфом или в алкогольном опьянении.
Подошел Алек и сел напротив меня, непринужденным жестом отсылая официантку прочь. Она тут же исчезла, а он усмехнулся, медленно откупоривая бутылку.
– Мужчины в нашей семье с шиком отмечают последние дни свободы, а потом бросаются в омут.
– Спасибо, дядя, – ответил Эммет, протягивая Алеку бокал, чтобы тот мог наполнить его.
Он по очереди разливал шампанское в наши бокалы, и когда дошел до отца, получил от него недоверчивый взгляд.
– Ты же знаешь, что под залогом я не могу пить, – сказал отец.
Алек весело ухмыльнулся.
– Я в курсе, – ответил он. – А еще, бьюсь об заклад, их больше заинтересовал бы пистолет у тебя за поясом, чем шампанское в бокале, так что можешь немного себя побаловать.
– Оружие они не видят, а вот шампанское вполне, – сказал отец. – Я не могу попасть назад в тюрьму за нарушения условий освобождения. Мне еще многое необходимо закончить до суда на следующей неделе.
– Например? – с любопытством спросил я, думая, что, блядь, он делает.
Его отстранили от дел Borgata и уволили из госпиталя в Форксе, потому что обвинения против него были слишком серьезны, но он все равно был чем-то занят. В последнее время, черт возьми, с ним вообще было нереально связаться.
– Например… отвести Роуз к алтарю, – сказал он, пожав плечами.
– И это все? – спросил я. – Ты этим был так занят весь прошлый год? Практикуешь походы к алтарю?
– Ты спрашиваешь у меня, как я провожу свободное время? – спросил он, приподнимая брови. – Мы что, будем обмениваться историями? Может, тогда ты расскажешь, чем занимался весь прошлый год?
Я напрягся, и на его губах скользнула небольшая улыбка, он понял, что подловил меня. Я не смогу заговорить о том дерьме, которое вытворял.
– Сейчас для этого не время, – с нажимом оборвал нас Алек, покосившись на меня. – Правда в том, Карлайл, что ты можешь весьма неплохо провести остаток своих лет вдали от нас, а в преддверье этого твой старший сын женится. Тоже своего рода пожизненное заключение. Можешь меня исправить, но это называется выпить напоследок.
Отец нерешительно кивнул и поднял бокал, поднося его к губам. Мы тоже начали пить, "Кристалл" хорошо гармонировал с нашей беседой. В основном, говорил Эммет, а я сидел молча, слушая, как алкоголь шумит в голове. Вскоре братья опьянели, и чем больше спиртного разливалось за столом, тем быстрее ослабевало напряжение. Они начали шутить и смеяться, а я поймал себя на том, что по-прежнему наслаждаюсь их обществом, я затосковал по былым временам, по жизни в Вашингтоне до начала этой разрухи. Какие мы были беззаботные и счастливые, а потом пузырь лопнул, реальность упала на наш благополучный мир и разбила его на мелкие кусочки.
Думаю, в той банальной фразе говорили правду. Ты не узнаешь, что с тобой будет, пока не настанет время.
Воспоминания атаковали меня, я погрузился в них, но тут краем уха услышал ее имя и встрепенулся. Я быстро повернулся к Джасперу и нахмурился, когда Эммет захохотал.
– Иззи Биззи, наверное, не знает, что такое RSVP (сокращенно от répondez s’il vous plaît, просьба ответить - пометка на приглашениях), – игриво сказал Эммет. – Так и вижу, как она сидит где-то и пытается расшифровать это дерьмо.
– Наверное, она составит целый список того, что означают эти буквы, – со смехом сказал Джаспер.
– А что, блядь, они значат, кстати? – спросил Эммет.
– Понятия не имею, – пожав плечами, ответил Джаспер. – Это на французском.
– Да уж, ей никогда не разобрать это дерьмо, – снова рассмеялся Эммет. – Но, бьюсь об заклад, она уловила суть.
– А если и нет, у нее есть друзья, чтобы помочь, – ответил Джаспер.
Я уставился на них, пораженный тем, как они свободно говорят о ней. Не знаю, с чего меня так осенило, но тут я понял, что Белла для них часть семьи, и они наверняка пригласили ее на гребаную свадьбу. Сердце забилось с такой силой, что мне стало плохо, я чуть с ума не сошел от мысли, что смогу видеть ее целых несколько дней, во мне смешались агония и надежда.
– Она приедет? – спросил я, слова сорвались с губ прежде, чем я успел подумать.
Они все повернулись ко мне, вздрогнув, как будто только что заметили мое присутствие.
– Как я сказал минуту назад, не знаю, – ответил Эммет. – Роуз не получала RSVP.
– И никто не говорил с ней? – недоверчиво уточнил я, поворачиваясь к Джасперу.
Он медленно пожал плечами, а потом уставился в стол. Я не сводил с него глаз, не зная, что, блядь, это означает – он должен был помогать ей.
– Это же смешно. Кто-то должен был говорить с ней. Этим утром Эсме сказала…
– Что сказала моя жена? – остро переспросил Алек, я запнулся.
– Она сказала, что Изабелла пожелала мне счастливого дня рождения, – ответил я, вопросительно глядя на дядю. – И я подумал, что она говорила с ней, ведь так?
Он отвернулся, его лицо было пустым, и я тут же задумался, а не солгала ли она мне, нахер, чтобы улучшить мое самочувствие. Но тут Алек кивнул и сделал глоток.
– Я говорил с ней этим утром, – сказал он. – Приедет она на свадьбу, или нет, но она о ней знает. Она не озвучила свое решение, но прекрасно поняла значение RSVP. Répondez s'il vous plait. Вы ее недооцениваете. Похоже, она умнее всех вас.
Напряжение тут же вернулось, у меня скрутило живот. Над столом нависла некомфортная тишина, и я встал, уходя от них подальше. Надежда внутри меня так и грозила сжечь мозг, она словно насмехалась надо мной.
Я присел у барной стойки, и попросил бармена принести мне водку. Он принес мне две стопки, я опрокинул их в себя. Он наливал мне третью, когда стул рядом со мной скрипнул, и я напрягся, увидев Эммета. Он не смотрел на меня, как будто не узнавая, вместо этого он попросил бармена налить и ему порцию. Он быстро опустошил рюмку и скривился, его тело вздрогнуло, когда он застонал.
– Не знаю, как, блядь, ты пьешь это прямо из бутылки, – сказал он, кивая, чтобы рюмку опять наполнили.
Я быстро выпил свою, и когда подошел бармен, он наполнил обе, поставив перед нами бутылку.
– Тело вскоре привыкает, – сказал я, выпивая еще одну порцию. – Уже почти не чувствую жжения. Идет легче, чем вода.
– Эх, – сказал он, выпивая водку.
Он опять скривился, из груди у него вырвался хрип, и он со стуком поставил рюмку назад на стойку. Я хихикнул и наполнил обе посудины, поднимая свою, но Эммет не последовал моему примеру. Чуть позднее он просто поднял рюмку и начал ее взбалтывать, внимательно рассматривая содержимое.
– Давай уже, говори, – пробормотал я, наполняя стопку.
Он хихикнул, качая головой.
– Не вижу смысла, – сказал он, прежде чем опрокинуть в себя водку.
Он попытался сдержаться, но все равно вздрогнул.
– Твои страдания убьют любой юмор.
– Я в порядке, – выдавил я, беря бутылку.
Я хотел налить ему, но он остановил меня, качая головой. Я пожал плечам и просто поставил бутылку назад.
– Ты чертовски хороший лгун, но меня ты не обманешь, – ответил он, впервые за время разговора поворачивая ко мне голову. – Я знаю, что тебе плохо. Это легко заметить.
– Ну и отлично, но с этим ничего не поделаешь, так что прекращай это обсуждать, – пробормотал я.
– Она ни с кем из нас больше не общается, – сказал он, снова отворачиваясь.
Он поднял подстаканник и поставил его ребром, пытаясь раскрутить. Он выглядел скучающим, но я видел по выражению его лица, что он просто размышлял, что именно, блядь, можно мне говорить.
– Раньше мы ее слышали, время от времени получали короткие сообщения, где она передавала приветы, а еще она слала открытки по почте. Блядь, я даже получил от нее пару электронных писем, когда она освоила компьютер. Но несколько месяцев назад это прекратилось.
Я удивленно уставился на него, пытаясь понять.
– Что-то случилось? – нерешительно спросил я, думая, почему контакт оборвался.
Я пытался справиться с паникой, не желая пугаться заранее, но, блядь, в голове крутились худшие сценарии.
– Она в порядке, да?
– Да, она в порядке, – сказал он. – Или я думаю, что в порядке. Не скажу точно, я же с ней не разговариваю. Но Алек поддерживает с ней общение.
– А Джаспер? – спросил я. – Разве в школе он ее не видит? Он что, не может по-прежнему присматривать за ней?
Он фальшиво рассмеялся.
– Джаспер тоже от нее ничего не слышит. Он даже не знает, где она. Именно поэтому он избегает с тобой бесед, он чертовски боялся даже сидеть рядом с тобой. Он все ждет, когда ты ему врежешь. Он думает, что потерпел поражение, но я постоянно повторяю ему, что это и должно было случиться. Ты выпустил маленькую птичку из клетки, вытолкнул из ее удобного гнездышка, и она сделала именно то, что должна была.
– И что это? – спросил я, когда он встал.
– Она улетела.
Он ухмыльнулся, и я проводил его взглядом, пока он снова присаживался за стол. В тот момент я понял, что он сделал именно то, что я, упрямый дурак, отказывался делать – он уступил. Возможно, он не соглашался со мной, и часть его, блядь, никогда не поддержит мои решения, но теперь он видел, что я не окончательно облажался, отпустив ее. Я вздохнул и поднял бутылку, делая из нее глоток. Потом я тоже пошел к столу и нахмурился, когда понял, что Алек ушел. Оглянувшись, я нашел его в углу, он говорил с кем-то. Я застыл, когда он отклонился, и я смог мельком увидеть лицо того мужчины. Меня словно молнией ударило, когда я рассмотрел черты его лица – он смотрел прямо на меня. Гнев захлестнул меня. Невозможно ошибиться, шрам на пол-лица разоблачил его.
Алистер.
Я смотрел на него, руки дрожали, пока я боролся со злостью. Я впервые увидел его воочию, и я тут же подумал, какого хера он тут делает, мне стало страшно, когда он, заметив мой взгляд, ухмыльнулся. Сердце забилось с бешеной силой, я изо всех сил старался не пуститься в бегство от одного его вида. Мне было насрать на доводы отца… ублюдок сделал это. Я знал, каждая клеточка меня знала – он не только бы причастен к гибели моей матери, но и к похищению, и он за это, блядь, заплатит.
Тут в кармане завибрировал телефон и отвлек меня. Я достал его и выключил звук, когда увидел на экране имя Эсме. Оглянувшись на Алека, я напрягся, когда заметил, что он беседует по телефону, а Алистер идет прямо в нашем направлении. Он остановился посредине между мной и столом, и кивнул отцу.
– Приятно снова тебя видеть, Карлайл, – обыденным тоном сказал он.
– Доктор Каллен, – резко ответил отец, его тон шокировал меня. – Я заработал это звание и заслужил, чтобы ко мне обращались с уважением.
– Доктор Каллен, – прохладным тоном отозвался Алистер, враждебность моего отца немного сбавила ему обороты.
Я заметил в глазах отца вспышку гнева, он выглядел точь-в-точь, как я себя чувствовал. Меня это удивило, ведь это означало, что он мне, нахер, поверил, но прежде чем эта мысль окончательно завладела мной, Алистер повернулся ко мне и снова ухмыльнулся.
– А ты, должно быть, младший Каллен. Эдвард, да? Если мне не изменяет память, ты вылитая копия своей матери. Какая жалость, что с ней так получилось.
– Сукин ты сын, – выплюнул я, гнев во мне был так силен, что подогнулись колени.
Он вздрогнул, пораженный моим тоном, и тут же сделал шаг назад, когда отец вскочил. Он быстро обошел стол и встал между нами, когда я бросился к мужчине, решив отделать его. Я замахнулся водкой и кинул ее, отца окатило жидкостью, но он успел увернуться от бутылки, которая врезалась в стол как раз позади него. Стол покачнулся от силы удара.
– Не смей, блядь, говорить о моей матери!
– Эдвард! – взревел отец.
Глаза Алистера расширились от шока, когда я снова попытался добраться до него, но отец отшвырнул меня назад, и кто-то скрутил меня. Я попытался раскидать обоих, но прежде чем я смог, Алек схватил меня за шею и бросил на ближайшую стену, его пальцы с такой силой врезались мне в глотку, что я начал задыхаться. Я вцепился в его руку и попытался отодрать ее, но он даже не дрогнул.
– Уважение, – прошипел он, только я услышал это слово.
Его голос кипел от возбуждения.
– Я прошу прощения за поведение моего сына, – услышал я слова отца, казалось, что он с трудом выдавливает их из себя. – Он все еще привыкает.
– Вред не был нанесен, – ответил Алистер, глядя на меня. – Но я тоже заработал свое место и заслуживаю уважения. Сегодня я пущу все на самотек, но в следующий раз у меня не будет иного выбора, кроме как пойти на конфликт.
– Ясно, – ответил отец. – Но я лично заверяю вас, что следующего раза не будет.
– Уверены? – спросил Алистер, когда Алек, наконец, отпустил меня.
Я глубоко дышал, грудь болела, а горло жгло.
– Похоже, мальчик очень импульсивен.
– Он бывает таким, но я могу гарантировать, что больше у вас с ним стычек не будет, – сказал отец.
Я удивленно вытаращился на него, пораженный, что он вступился за меня, хотя он десятки раз повторял в Вашингтоне, что не будет поручаться за мою отчаянную задницу, пока я не научусь нести ответственность за последствия своих поступков. Его лицо было очень серьезным, очевидно, он знал, что говорит.
– Беру с Вас слово, – сказал Алистер.
Отец кивнул.
– Хорошо.
Алистер удалился, а я хотел было вернуться к столу, но тут Алек схватил меня за руку.
– Иисусе, я больше ничего не буду делать, – резко сказал я. – Я просто хочу, блядь, сесть и заткнуться, как вы все и ждете.
– Напротив, сейчас ты кое-чем займешься, – сказал Алек, его голос был серьезным. – Я говорил по телефону с Аро, у нас на том конце города ситуация, которую нужно решить. Так что соберись, потому что мы тратим ценное время на всякую ерунду.
Я одарил его удивленным взглядом, когда он позвал официантку и приказал ей и дальше приносить алкоголь моей семье, бесплатно, а еще убрать беспорядок, который я учинил. Он извинился перед Эмметом, и меня тут же захлестнуло чувство вины за эту гребаную сцену, которую я устроил на празднике. Алек объяснил, что нам необходимо ехать. Я повернулся к брату, полный стыда.
– Прости, Эм, – промямлил я. – Я не хотел, нахер, все испортить.
– Ерунда, – сказал он. – Если в нашей семье ничего не произойдет, это будем не мы. Я не знаю, кто был этот мудак, но у меня плохое предчувствие, так что будь осторожен, ладно?
Я кивнул, а отец раздраженно выдохнул.
– За него не стоит переживать, – спокойно сказал он. – Он не будет проблемой.
Я подозрительно прищурился. Минуту назад мне показалось, что он, блядь, верит мне, но сейчас он снова вел себя так, как будто этот мудак абсолютно безопасен. Но прежде чем я сказал хоть слово, Алек окончательно потерял терпение и потащил меня к двери. Я сбросил его руку и сам пошел за ним на парковку. Я хотел взять свою машину, но он снова остановил меня.
– Забирайся, – приказал он, кивая в сторону пассажирского сидения своего "Мерседеса".
Я раздраженно вздохнул, но подчинился, потому что спорить означало только навлечь на себя еще большие неприятности.
За всю поездку он не сказал ни слова, напряжение в машине было невыносимым. Он так и излучал гнев, а я, казалось, впитывал каждую его каплю, моя собственная злость нарастала, я сжал руки в кулаки. Глядя в окно, я смотрел, как в темноте проносятся мимо здания, и думал о том первом разе, когда Алек взял меня на работу.
20 января 2007 года
– Какого черта мы тут делаем? – сконфуженно уточнил я, уставившись на ветхий дом, к которому мы приближались.
"Сенсационные грешки" гласила люминесцентная вывеска о названии места, и даже по первому впечатлению я мог сказать, что такие места регулярно Алек не посещает.
– Бизнес, – просто ответил дядя.
Я, вздохнув, пожав плечами. Он выдрал мою задницу из постели в три часа ночи и сказал, что нам нужно кое-куда поехать, но ни черта не объяснил по пути. Из всех мест, куда он мог взять меня в подобное время, это точно не был бы дрянной стрип-клуб.
– Это место, что ли, принадлежит тебе? – спросил я.
Он споткнулся и одарил меня раздраженным взглядом, очевидно, он неправильно понял мой вопрос.
– Ты плохо знаешь меня, Эдвард, если считаешь, что я могу владеть чем-то подобным, – ответил он. – Владелец платит Borgata ежемесячный гонорар, и мы позволяем им вести бизнес на нашей территории. Кстати, большинство бизнесменов тут поступают именно так.
– Шантаж и вымогательство, – пробормотал я. – Чудненько.
Он сухо засмеялся, качая головой.
– Исключительно в целях защиты. Пока они платят дань, с ними нет никаких затруднений, а в обмен иногда мы подчищаем за ними хвосты. Это деловые отношения.
– Как скажешь, – сказал я. – Что тебе понадобилось в этом месте, кстати?
– Увидишь.
Он открыл входную дверь, громкая музыка тут же оглушила меня, а Алек кивнул, чтобы я проходил. Я зашел внутрь и скривил нос от жуткой вони, оглядываясь по сторонам. Казалось, тут все пропахло потом и спиртным, а сигаретный дым висел в воздухе плотным облаком, было душно. Стоило мне вдохнуть, как я закашлялся, глядя на сцену, где несколько женщин танцевало на пилонах. На них были только трусики-танга и обувь на высокой платформе, макияж на лицах был чересчур вызывающим, а блеск для тела сиял. Они выглядели, как настоящие дешевки, я не заметил даже чего-то милого, на телах совершенно не было загара, а грудь не стояла. За такое жалкое зрелище я бы не стал платить. Они выглядели так, как будто постоянно бьются о свою трубу, но мужчины, засовывающие доллары им в трусики, выглядели не лучше. Ни один уважающий себя человек не приблизился бы к таким ублюдкам.
– Прекращай смотреть, – сказал Алек, проходя мимо меня. – Я сказал, что мы тут не для удовольствия, а для бизнеса.
– Смешно, – пробормотал я, следуя за ним. – Если ты считаешь, что я свяжусь с такими сучками, ты явно меня не знаешь.
– Touché (в фехтовании "укол"), – ответил он, направляясь к задней комнате.
Там он открыл дверь, ведущую в подвал, и тут же начал спускаться по ступеням, но я застыл наверху, не решаясь, когда вдруг услышал женский крик. Мое сердце тут же бешено забилось от этого звука, а Алек недовольно застонал.
– Заткните ее!
Она снова закричала, но звук тут же оборвался, я начал медленно плестись по лестнице, не желая злить Алека. Я осторожно осмотрел комнату и тут же ощутил настоящий шок и вспышку страха. Я попытался сохранить ум холодным, не понимая, какого хера тут творится. Посреди комнаты на стульях сидели два человека, молодая женщина и пожилой мужчина. У них во рту были кляпы, а на глазах повязки, к сидениям их крепко привязывали веревки. Кроме Алека в комнате было еще двое мужчин, я узнал их – мафиози. Они стояли поодаль, просто наблюдая, и я тут же понял, кто несет ответственность за происходящее.
– Эдвард, ты в курсе истории, происходящей между итальянской и ирландской мафией в Чикаго? – спросил Алек, с любопытством глядя на меня.
Я нерешительно кивнул и прочистил горло.
– Они ненавидят друг друга, – сказал я.
– Да, и даже больше, – ответил Алек. – До принятия сухого закона мы постоянно конфликтовали, тогда ирландская мафия контролировала северную сторону, а мы – южную. Джон Торрио строил нашу империю и трансформировал деятельность мафии в Чикаго, но ирландцам это не нравилось. Понимаешь ли, Торрио был дипломатом и верил, что, несмотря на незаконную деятельность, мы не должны превращаться в дикарей, а вот ирландцы не соглашались. Багс Моран был тогда заместителем босса, и он делал попытки убить Торрио, но потерпел поражение. Именно Моран первым использовал такой вид убийства, как стрельба из проезжающего мимо автомобиля. Вместо того чтобы быть мужчиной и встретиться с врагом лицом к лицу, ты атакуешь с дистанции. Это трусость. Торрио серьезно ранили во время одного из таких покушений, и из-за этого ему пришлось передать управление организацией Аль Капоне. Капоне продолжил дело Торрио, но Капоне был далеко не таким благородным. Он не чурался равного правосудия.
– Око за око, – пробормотал я.
– Да. Моран пытался убить Капоне, и не раз, но не смог. Дело дошло до такой точки, что созвали собрание по проблемам мира, где Капоне заявил, что ирландцы чересчур легко устраивают перестрелки и не хотят сосуществовать, но в Чикаго достаточно места для всех нас. Он говорил, что город – это большой пирог, и каждая организация должна отвечать за свой кусок, – сказал Алек, не сводя с меня внимательного взгляда.
– В этом есть смысл, – сказал я, чтобы он понял, что я его слушаю, но, блядь, я понятия не имел, к чему ведет разговор.
– Я тоже так считаю, – ответил он. – Вскоре после этой встречи разразилась настоящая резня. Они никак не могли оставить друг друга в покое, Моран воровал партии товара Капоне, а Капоне сжигал точки, принадлежащие Морану, а еще они постоянно пытались убить друг друга. Долго так продолжаться не могло, и вот, наконец, Моран убрал человека Капоне и убил его друзей. Тогда терпение Капоне лопнуло, Моран раз за разом нарушал условия перемирия. Он решил, что хватит.
– Капоне отправил несколько человек, одетых, как полисмены, на склад Морана, там они выстроили у стены шесть его служащих и расстреляли их. Они прозвали это Резней на день святого Валентина, потому что это случилось именно четырнадцатого февраля. Этот поступок шокировал Морана, и хотя подпольное противостояние продолжилось, они надолго прекратили активные действия друг против друга. Но все закончилось, когда отменили сухой закон, положение дел у Морана резко ухудшилось, и он решил пуститься в бегство из Чикаго. Он совершил немало преступлений, сидел в тюрьме за грабеж, и, наконец, умер с сотней баксов на счету. А что касается Капоне… его тоже рано или поздно посадили за решетку, но, как ты знаешь, прошли десятки лет, а организация все еще жива, – сказал Алек. – Тебе, наверное, интересно, почему я это говорю.
– Да.
– Я просто хотел показать тебе, что осталось от ирландской мафии, – сказал он, подходя ближе и снимая повязку с глаз мужчины.
Он слепо заморгал, пытаясь привыкнуть к свету, а потом посмотрел в нашем направлении. Я увидел в его глазах вспышку гнева, а еще страх, когда он заметил Алека.
– Это Лиам О'Баньон. Долгие годы у нас были мелкие конфликты с ирландцами, но мы изо всех сил держались за мир. Они были как назойливые насекомые, постоянно переступали границы и вставали у нас на пути, но ничего сложного. В конце концов, у всех должен быть свой кусок пирога. К сожалению, наше перемирие было разрушено, и поразительнее всего, кем именно.
Он подал знак одному из мужчин у стены, и тот подошел и снял повязку с девушки. Она безумно закрутила головой и тут застыла, по ее лицу скользнул страх, когда она заметила меня. Она запаниковала, начала мычать что-то в кляп и отчаянно мотать головой, я нахмурился.
– Это Виктория, – сказал Алек. – Она дочь Лиама, а также она была девушкой Джеймса. Хотя, скорее, не девушкой, а его goomah, учитывая, что он держал их отношения в секрете. И он так хорошо хранил эту тайну, что никто из нас не узнал бы о ее причастности к делу, если бы не слова Изабеллы.
– Она? – недоверчиво спросил я, пытаясь справиться с гневом. – Она участвовала в похищении?
– Да, – ответил Алек, а Виктория снова затрясла головой и заплакала. – И это заставило меня призадуматься, а как же поступить, учитывая, что Изабелла утверждала, что Виктория не причинила ей физического вреда, а мне не нравится убивать женщин. Но, в то же время, ее причастие к делу не может остаться ненаказанным. Как это увидят остальные – мы позволили ребенку соперника прийти на нашу территорию и стать участником измены? Я начал думать, а как бы поступил Аль Капоне? Как ты считаешь, Эдвард, что я решил?
Я поколебался.
– Око за око.
– Точно. Так что я пошел на их территорию и украл ее прямо у них из-под носа, а потом держал ее тут две недели. Я все ждал, что он придет за ней, я оставил ему зацепки, чтобы он понял, что это я ее забрал, но он не пришел, – сказал Алек, качая головой. – Он ничего не сделал, он повел себя так, будто ему плевать, что с ней случится. И меня это заинтриговало – она под его ответственностью, а он всецело ее игнорирует, так как он поступает со своими людьми? Наши рядовые сотрудники – они как дети – мы должны присматривать за ними, наказывать за ошибки и награждать за успехи. Терпеть не могу, когда у человека десятки детей, и они бегают по улицам, совершают преступления во имя него, а он так жалок, что даже не может собраться и вмешаться, если они попадут в неприятности. Так что я снова задал себе вопрос. А что сделал бы Аль Капоне? Ты знаешь ответ, Эдвард?
– Он, э-э... он, наверное, сказал бы, что поиграли и хватит.
Он поднял пистолет и достал из кармана глушитель, медленно прикручивая его, пока смотрел на сидящих на стульях людей.
– Точно. Так что тебе предстоит сделать выбор, О'Баньон, – проговорил Алек, подходя к Виктории.
Она вскрикнула, когда он приставил дуло к ее затылку, ее тело сотрясалось крупной дрожью.
– Ты или девчонка.
Я наблюдал за ним, охеренно перепуганный, а Лиам начал орать, но кляп мешал различить слова. Алек дал знак одному из мужчин вынуть его, и Лиам тут же начал молить о пощаде. Он клялся, что сделает все, что согласится на что угодно, если только Алек оставит их в живых.
– Нет смысла заключать с вами мирные соглашения, когда их недавно сломали, – холодно сказал Алек. – Делай выбор.
Из глаз Виктории брызнули слезы, и я ощутил, как у меня подгибаются колени, происходящее ошеломило меня. Алек потерял терпение, и когда ирландец начал громче молить о пощаде, он приказал одному из мафиози достать болторезный станок.
– Если он не может быть мужчиной, так тому и быть, – выплюнул Алек.
Я напрягся от шока, желудок скрутило, когда я понял, что сейчас будет. Оба мужчины пошли к Лиаму, держа станок, и я отвернулся, не в силах смотреть, а пленник пронзительно завизжал.
– О Господи, Господи! – кричал он. – Нет! Не надо!! Блядь, остановитесь! Пожалуйста, убейте ее! Мне плевать! Оставьте меня в покое, убейте ее!
Тут же раздался еще один леденящий душу крик, я перестал дышать, перед глазами заплясали красные точки, а потом раздался выстрел, а затем громкий удар. Я подскочил и резко развернулся, слыша сдавленные женские крики. Я увидел, что стул Лиама упал, пол под ним заливает кровь, и я тут же глянул на Алека, замечая, что он снова поднимает пистолет. Брызнула кровь, крики Виктории тут же прекратились, когда пуля вошла ей в затылок. Я ощутил резкий приступ тошноты, и не успел я справиться с собой, как меня вырвало. Я услышал, как Алек приказал мужчинам убрать тела, а потом он схватил меня и поднял на ноги, толкая к лестнице.
– Соберись, – резко сказал он, и я поплелся наверх, в панике взъерошивая волосы.
Меня трясло, я ощущал слабость, сейчас я был ни на что не годен.
– Ты просто, нахер, убил их, – прошипел я.
– У меня не было выбора, – сказал он. – Она была на складе, и могла знать, что девочка – principessa, я не мог оставить ее в живых. А если бы я просто убил дочь Лиама, по законам он был бы вынужден ответить, и если ты запомнил историю, рассказанную мной, то поймешь, какие были бы последствия. Кроме того, настоящий мужчина отдал бы все за жизнь ребенка, а Лиам даже не захотел пожертвовать своими яйцами. Настоящий позор, он ничем не лучше Чарльза Свона. Я сделал миру одолжение.
– Ты слушаешь меня? – резко спросил Алек, его голос вырвал меня из воспоминаний.
Я повернулся к нему и заметил его нетерпение. Я вздохнул.
– Нет, – сказал я, не было смысла лгать, потому что он уже знал, что я, блядь, не слушал.
– Я уже понял, – сказал он. – Я говорил, что на Кларк-стрит высунулись несколько русских, и они беспокоят владельца ломбарда на углу.
– Они сейчас там?
– Да. Играют на автоматах в покер, – ответил он, в его голосе слышало отвращение.
Алек ненавидел азартные игры, это я уже знал, даже несмотря на то, что огромная часть его денег поступала из подпольных казино.
Остаток дороги прошел в тишине, Алек поставил машину у бордюра и вылез без единого слова. Я пошел за ним, мы попали в магазин и тут же услышали шум. Возгласы и смех, грубый акцент резал слух. Алек раздраженно вздохнул, и я наблюдал, как он пошел прямо к ним. Я обошел зал с другой стороны и скользнул в проход, исчезая из поля зрения – я хотел зайти им в тыл. Они дружно повернули головы и увидели Алека, но едва они успели среагировать, как Алек схватил одного из мужчин за волосы и с силой ударил об экран автомата. Он заорал, раздался громкий хруст, его лицо залила кровь, а нос был раздроблен. Он схватился за лицо и начал оседать, а Алек отпустил его, незаметным движением выхватывая у него пистолет, в то время как второй русский вытащил свое оружие. Они одновременно прицелились друг в друга, и тут я вышел из прохода и снял предохранитель с собственного пистолета.
– Брось гребаное оружие, – выплюнул я, прижимая дуло к его затылку.
Он напрягся, его рука затряслась, и в это время Алек выхватил свой пистолет из-под пальто и теперь стоял, вооруженный двумя стволами. Русский поколебался, но все же поднял руки в воздух, убирая палец с курка. Я обезоружил его и сделал шаг назад, ставя пистолет на предохранитель, а потом убирая его в свой карман.
Алек спрятал пистолет первого русского к себе, но его собственное оружие не дрогнуло, пока он рассматривал тело на полу.
– Вам тут не рады, – холодно сказал он, глядя, как по лицу мужчины течет кровь. – Если я узнаю, что вы вернулись, я сломаю не только нос. Ясно?
– Да.
– Хорошо. И передавайте привет Владимиру, – сказал Алек, от его тона у меня мурашки побежали по коже.
Владимир был явно не в курсе планов Стефана, он не знал ни о похищении, ни о попытках завладеть городом, поэтому организация позволила ему продолжить его деятельность.
– Теперь идите.
Они колебались и выглядели ошеломленным, не сводя с Алека глаз. Я застонал.
– Вы слышали, ублюдки, – сказал я, снова наводя пистолет. – Он сказал идите, значит, блядь, идите, мудаки.
Они одарили меня злобными взглядами, а потом выскочили из магазина, а Алек вздохнул.
– Ты и твой рот, – сказал он, качая головой. – Взрослые люди не верят в сквернословие, ты в курсе. Мы считаемся людьми чести. Мы должны быть джентльменами, как в речи, так и в манере одеваться.
– У тебя какие-то проблемы с тем, как я одет? – спросил я, глядя на себя.
На мне были джинсы и черная рубашка на пуговицах с подкатанными рукавами, ничего выдающегося. Я не выглядел, как какой-то ханыга.
– Костюм предпочтительнее, – заявил он.
– Костюмы надевают на свадьбу и похороны, – пробормотал я.
– Так ты наденешь его в воскресенье?
– Наверное, нет, – сказал я, потому что, если честно, я, блядь, пока об этом не думал.
Он засмеялся, и хотел было ответить, но его остановил телефонный звонок. Он достал мобильный из кармана и сконфуженно глянул на экран, украдкой бросая на меня взгляд.
– Заставь его заплатить, – бросил он, кивая на мужчину, стоящего возле книги регистрации.
Я кивнул, а он отвернулся от меня и поднес телефон к уху.
– Алло? Все в порядке?
Я тут же понял, что разговор личный, и сконфуженно наблюдал, как он выходит через дверь – этот мудак никогда не принимал личные звонки на работе. Я пожал плечами, для меня все это не имело гребаного смысла, а потом пошел к мужчине. Он окинул меня опасливым взглядом – он знал, кто я.
– У вас есть для меня деньги? – спросил я.
Он недолго смотрел на меня, а потом закусил нижнюю губу, это зрелище напомнило мне об Изабелле, и я поежился от боли. Не было ни единого гребаного дня, когда я не встречал бы напоминания о ней.
– Что-то есть, – нерешительно ответил он.
– Сколько? – с любопытством уточнил я.
– Э-э, пять сотен? – нервно пролепетал он, фраза прозвучала как вопрос.
Я застонал и закатил глаза.
– Вы, наверное, блядь, издеваетесь, – сказал я, подходя к кассе.
Он напрягся, когда я взял бейсбольную биту, которая стояла там для защиты. Он тут же поднял руки и задрожал.
– Хорошо, тогда, может, тысяча, – быстро сказал он, пятясь назад. – Да, у меня есть тысяча.
– Вообще-то, вы должны двадцать пять сотен, – безразлично сказал я, выходя из-за стойки.
– Я знаю, но у меня столько нет, – бормотал он. – У меня дети, они в летнем лагере, а жена беременная. Я отдам все на следующей неделе, но сейчас у меня нет.
Я прошелся по магазину, а он начал возиться с сейфом, а потом извлек оттуда пачку стодолларовых купюр и начал их пересчитывать. Его руки тряслись, когда он клал деньги перед собой, и я тут же переборол вспышку вины, которую ощущал каждый раз, когда брал деньги у людей вроде него. Они ничего не могли с этим поделать, это просто невинные люди, пойманные в ловушку того, что называется жизнью. Если не я буду вымогать с них деньги, то будет, блядь, кто-то еще. Кто-то менее цивилизованный, кто-то, кто потребует намного больше, или будет еще худшая альтернатива. Если бы я, блядь, не грабил людей, не забирал у них деньги и имущество в пользу Borgata, я бы отнимал их жизни, материальное дерьмо можно заработать заново. Иногда, когда чувство вины было чересчур сильным, я помогал. Я уже не раз клал в конверт собственные деньги, а потом подкидывал их в почтовые ящики, как раз на следующее утро после работы. Но жизнь я вернуть не мог. Я понимал, почему отец нашел утешение в работе в больнице – там он исцелял людей, и я был чертовски благодарен Богу, что до сих пор никого не убил. Я не знаю, как буду справляться с этим дерьмом, когда настанет тот самый день. А он придет. Я уверен. Вопрос только, когда.
– Плохо, – холодно проговорил я, беря бейсбольную биту и замахиваясь изо всех сил.
Я ударил по стеклу перед собой, повсюду полетели осколки. Я быстро отскочил и нанес еще два удара, уничтожая стенды, прежде чем вернуться к мужчине. Я кинул биту за стойку, едва, нахер, не влупив и ему, а потом схватил наличку.
– Я вернусь за остальным на следующей неделе. Лучше тебе поторопиться.
И я вышел, не в силах смотреть на него, а потом сел на пассажирское сидение машины Алека. Он все еще говорил по телефону, слушая невидимого собеседника с крайне серьезным выражением лица.
– Нет, я приеду. Я буду там утром, – сказал он, а потом завел машину и отъехал от бордюра. – Да, уверен. Я рад, что ты позвонила. Я дам знать, когда приземлюсь.
Он нетерпеливо вздохнул, а потом закончил звонок и повернулся ко мне.
– Сколько ты взял?
– Тысячу.
– Это все?
– Это все, что у него было, – сказал я, пожав плечами.
Он покачал головой и забрал у меня деньги. Он пересчитал их, едва глядя на дорогу. Вскоре любопытство взяло верх надо мной, и я спросил его.
– Ты собираешься уехать, или что?
– Или что, – ответил он, вытягивая одну из стодолларовых купюр и протягивая мне остальное.
Банкноту он засунул в центральную консоль.
– Ты слишком податлив. Он должен был заплатить тебе больше.
– Я разворотил несколько его стендов, вышел из себя, – сказал я.
Это была ложь – я прекрасно знал, что делаю, и поступил так нарочно. Но, блядь, Алеку этого не понять.
– Думаю, он потратит на ремонт больше, чем должен нам, поэтому я дал ему еще неделю.
– Это справедливо, – сказал он, подъезжая на парковку к клубу на Эльм-стрит.
– А тебе нужно научиться контролировать себя. За вечер ты уже дважды сорвался.
– Я работаю над этим, – сказал я, окидывая его подозрительным взглядом.
Казалось, он нервничает, его глаза то и дело прыгали к часам на приборной доске.
– Куда ты едешь?
– Туда, где должен быть, – просто ответил он, избегая объяснений. – Место не имеет значения. Мне нужно уехать прямо сейчас, надеюсь, я вернусь к свадьбе, так что вылезай из машины.
– Как скажешь, – пробормотал я, выходя на улицу и захлопывая дверь.
Я смотрел, как он вдавил педаль газа и умчался, покрышки завизжали. В голове я прокручивал его слова, меня наполнило странное предчувствие. Место не имеет значения… то же самое он сказал, когда упоминал, где она.
Сердце снова забилось, боль в груди стала пронзительнее, а желудок подвело от волнения, пока я провожал взглядом его машину.
Изабелла.
Редактура: Lersha
Источник: http://robsten.ru/forum/19-1061-1
0
Она там где есть совсем одна?
Эдвард конечно очень виноват и я ненавидела его всем сердцем в прошлой главе задыхаясь от слёз!!! Но всё таки мне кажется настало время возвращать надежду обратно! А то как то совсем грустно( С нетерпением жду продолжения! Спасибо!
