***

День, когда Мейсен ловит кайф

С той ночи на поле для гольфа Мейсен держится отстраненно. Не физически, но эмоционально, полагаю. Разговаривает со мной как в самом начале знакомства. Разница, наверное, не так уж велика. Но она есть. Я замечаю. И мне это не нравится. Мейсен отталкивает меня, хотя я вижу улыбку в красивых зеленых глазах, когда он говорит «да». И чувствую огонь надежды.

Я на Клине, жду момента, когда мы с Анджелой отправимся на ежегодную вечеринку Алека в честь весенних каникул. Стоит жаркая субботняя ночь, хотя на дворе март. Аризона такая нелепая. А знаете, что еще нелепо? Все эти тупые сучки, которые вьются вокруг приближающегося к нам Мейсена. С тех пор как все вывалили из школы, эти девчонки болтаются повсюду. Они стекаются в пристанище скейтеров, чтобы курнуть травки. Надеюсь, они здесь не для того, чтобы покурить с Мейсеном, хотя выглядит это именно так.

К счастью, он говорит только со мной и ни с кем больше. Или, по крайней мере, раньше говорил. Он посылает мне грустную улыбку, когда незнакомка с красной помадой на губах обнимает его за талию. Мейсен бросает свою доску. Чего никогда не делал. Он нарочно так поступает, чтобы избавиться от когтищ этой девки. Во мне теплится надежда.

Мейсен садится рядом и подталкивает мою ногу своей. Я пихаю его в ответ, и он потирает якобы ушибленное колено. Незнакомка смеется. Бесит. Внутри закипает гнев, и я понимаю, что надежда — брехня. Не могу продолжать напрасно тешить себя грезами. К тому же мое терпение на исходе. Не думаю, что у меня остались силы терпеть это. Возможно, дитя пьяных родителей, которые его избивают, — не мой вариант. Возможно, мне предназначено что-то другое. Или даже кто-то другой.

— Куда делся пучок? — спрашивает Мейсен, сбивая меня с толку.

Серьезно? Теперь он со мной общается?

— А?

— Пучок. — Обхватывает ладонью мой конский хвост и раскачивает.

Я отмахиваюсь от его руки, а он смеется:

— А если мне нужен карандаш?

— Возьми свой чертов карандаш.

— Я не хочу свой. Мне нужен твой. Пахнет вкусно.

— Мой ты не получишь.

— Почему?

— Потому что он нужен мне для волос.

— Просто носи хвостик.

— Хвостик, — бормочу я, прищуривая глаза.

Мейсен поводит плечами. Как же бесит. К чему все эти разговоры? Он не может просто щелкать переключателем. Я, блин, не лампа, которая только и ждет, когда ее включат.

— Анджела! — выкрикиваю я, и она спешит ко мне с Эмбри на хвосте. Иногда я их реально ненавижу.

— Готова?

— Да, — отвечаю.

Мейсен снова пихает мою коленку, но я отстраняюсь. Фиг тебе сегодня, приятель, а не шуточки с «да».

— Идешь, Мейсен?

— Видимо, нет, — сухо говорит он.

Эмбри переводит взгляд с меня на Мейсена, а я пристально смотрю в ответ. Серьезно, что ли?

Мы втроем направляемся к вэну Эмбри. Мейсен увязывается за нами, нарезая круги на скейте и раздражая меня до чертиков. Когда я собираюсь воскликнуть: «Да перестань ты!», громкий вскрик пугает всех нас, включая Мейсена, который падает с доски на задницу. Не в силах сдержаться, я смеюсь над ним. Он этого заслуживает.

Пока я веселюсь, Мейсен встает, и на него накидывается симпатичная миниатюрная девушка, обнимая ногами и все такое.

— Эдвард! Ох ты ж мой укурок, как я по тебе скучала. — Она покрывает его лицо поцелуями.

А он отвечает:

— И я скучал по тебе, Элис.

Я иду прямиком в грузовик, залезаю, громко захлопываю и запираю дверь. Поездка до Алека проходит напряженно. Анджела пытается расспросить, все ли у меня хорошо, и я говорю что-то об орхиэктомии и стихах на вансах. Эмбри за рулем посмеивается. Я рада, что в вэне только мы. Мейсен сгубил меня. Теперь я чокнутая.

Вечеринка Алека оказывается довольно прикольной. У его родителей есть уличное джакузи и гараж, переделанный в игровую комнату. Она оборудована настольным футболом и теннисом, дартсом и несколькими автоматами с видеоиграми. Когда я ловлю себя на том, что действительно приятно провожу время, раздается смех Мейсена. Что за черт? Во-первых, почему он здесь? Во-вторых, когда успел прийти? В-третьих, он не смеется ни с кем, кроме меня.

Собираюсь уйти, но прежде чем успеваю осуществить задуманное, он входит в комнату… вместе с ней. Элис.

Вблизи она даже красивее. У нее темные глаза и волосы. Она выглядит приветливо и самобытно благодаря отличному чувству стиля и широкой улыбке. Вот черт.

— Это Белла, — говорит Мейсен, даже не здороваясь. Как грубо.

Оценивающе смотрю на Элис. Она крошечная. Я точно смогу ее уделать. Но лучше собрать волосы на случай падения. Не хочу, чтобы она тянула за них. Скручиваю пучок и оглядываюсь в поисках карандаша. Нахожу столярский карандаш рядом с какими-то инструментами и засовываю в волосы.

— Ура, пучок, — произносит Мейсен.

Ура? Что за придурок. Не спущу ему это с рук.

— Мне казалось, тебе они больше нравятся распущенными, — произношу я, многозначительно глядя на Элис, как бы говоря: «Эй, сучка, ему нравлюсь я, понятно? Отвали».

— Нравились. Нравятся. — Мейсен выглядит раскаивающимся. Как бы не так.

— Я Элис, — представляется девушка, дружелюбно улыбаясь. Ненавижу ее.

— Плевать, — выдаю и отчаливаю прочь. Выгляжу полной стервой, но просто не могу стоять здесь и видеть Мейсена с этой девушкой.

— Эдвард много о тебе рассказывал. — Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Элис.

— Что ж, Эдварду следовало больше поведать о самом себе, потому что он ненавидит это имя.

— Он не против, когда его использую я. Мы давно знакомы. Верно, Эдвард? — Она тянется к нему и берет его руку в обе свои ладошки.

Мейсен неловко пожимает плечами. Ищу на его лице признаки отвращения к тому, что Элис использует его имя, и ничего не нахожу. Мейсена это на самом деле не трогает. В действительности, Элис вообще не вызывает у него беспокойства.

— Да без разницы, — бормочу я и покидаю комнату, надеясь найти отвлечение — любое. Однако ненавистные чувства к Элис все испортили, потому что люди, с которыми я обычно общаюсь, теперь не привлекают меня. Даже Анджеле и ее чулкам в сеточку не удается вывести меня из этого состояния, поэтому я ищу одиночества.

Я сижу на заднем дворе и наблюдаю, как привыкшие к наркоте ребята накуриваются. Жаль, мне травка так и не зашла; сейчас было бы намного легче справиться со страданиями. Подтягиваю к себе ноги, неловко устраиваясь на маленьком стуле.

Осматриваю свой красный облупленный педикюр и снова слышу смех Мейсена. Черт побери! Они с Элис выходят из-за угла дома, держась за руки и дымя. Он затягивается косячком, после чего подносит сигарету к ее губам.

Я громко ворчу и пытаюсь встать, но спотыкаюсь о собственные конечности и валюсь на пол. Мейсен чертыхается и бежит ко мне.

— Ты в порядке, Белла?

— Нет. Я не в порядке, Эдвард. — Мейсена передергивает из-за того, что я использую его имя, и ощущение такое, словно он меня ударил. С таким же успехом он мог мне врезать.

— Локоть болит, — бессмысленно лепечу я и тороплюсь к задней двери, чтобы поскорее свалить отсюда.

— Локоть? — говорит он, хихикая. Это почти мило. Почти.

— Коготь? — спрашивает Элис.

Мейсен парирует:

— Хвост. — И они оба покатываются со смеху. Надеюсь, после этого у них реально отомрут клетки мозга.

До дома я добираюсь, пококетничав с парнем из моего класса по праву. Он невыносим. Постоянно пялится на мою грудь. Но у него есть машина, и он предлагает подвезти меня, так что я соглашаюсь. Когда мы подъезжаем, папа открывает входную дверь, и впервые я рада, что он такой защищающий и надоедливый. Мне пришлось бы врезать этому парню, если бы он предпринял попытку поцеловать меня или полапать.

Попрощавшись, я принимаю душ, надеваю пижаму и отправляюсь в кровать. Уже практически засыпаю, когда папа легонько стучит в дверь и приоткрывает.

— Белла, там какой-то парень у дверей. Говорит, будет спать на моем крыльце, если я тебя не разбужу.

Только не это.

Я надеваю обувь и иду вниз.

— От него травкой пахнет, — раздраженно говорит папа, захлопывая за собой дверь спальни.

Не день, а полная хрень.

За порогом Мейсен раскачивается с пятки на носок, глядя на свои ноги, как будто у них есть ответы на все вопросы. Поднимает глаза — и я вижу расширенные зрачки. Выглядит жутковато. Мне не хватает его прекрасных зеленых глаз. Не хватает его.

— Что? — Стервозно.

— Куда ты ушла?

— Домой.

— Ты злишься на меня.

— Ни хрена подобного.

Мейсен кусает кутикулу и смотрит на меня. Я в майке и пижамных шортах. Это наименьшее количество одежды, в которой он меня видел. Кажется, ему очень нравится, но мне абсолютно все равно.

— Прогуляемся?

— Нет.

— Я хочу поговорить.

— А я не хочу.

— Белла.

— Эдвард, — говорю, передразнивая его тон.

Он закрывает глаза и шепчет:

— Пожалуйста, не говори так. — Мейсен выглядит так, словно ему стыдно. Или будто я только что убила его щенка.

— А Элис, значит, можно.

— Это другое.

Я скрещиваю руки на груди и жду, когда он прольет свет, просветит меня о том, кто такая Элис, или обо всех остальных тайнах, но Мейсен ничего не говорит. Он никогда ничего не рассказывает.

— Мы закончили? Я устала.

— Да. — Вижу слабый намек на улыбку и хочу врезать ему по роже. Я так… так взбешена.

Мейсен делает несколько шагов назад, и когда я решаю, что сейчас он вскочит на скейтборд, просит дать ему мою обувь. Ну и плевать. Он такой тупица. Скидываю кеды с ног и бросаю на пол. Захожу в дом и ради разнообразия оставляю Мейсена одного. Это так хорошо. Так классно. Типа. За исключением того — все совсем не так. Это полный отстой.

***

День, когда Мейсен открывается мне

Мейсен приносит вансы в первый учебный день после каникул. Они исписаны от и до, намного больше, чем раньше, даже на подошвах что-то написано. Я запихиваю их в сумку, не глядя. Не могу. Пока не могу.

За обедом он интересуется, читала ли я. В ответ отрицательно мотаю головой. Он спрашивает ежедневно на протяжении недели, и каждый день я говорю ему нет, хотя день за днем прочитываю больше и больше…

Раскаивающийся

Утопаю в своем позоре

Ищу утешения в твоей ладони

Ты владеешь мною

Заполняешь своей добродетелью дыру в моем сердце

Исцеляя мою душу

…и точно знаю, что влюбилась в него.

Стихи Мейсена проникают внутрь меня, заставляют затаить дыхание и лелеять надежду. Но он не может извиниться просто словами на моей обуви. Он должен поговорить со мной. Я не могу быть с кем-то, кому не даются разговоры. Общение имеет ключевое значение, разве нет?

Проходит еще неделя, и я, по сути, отшиваю Мейсена. Отвечаю «да» или «нет» на его вопросы, но на этом все. Он отчаянно пытается побеседовать со мной, но говорит лишь на поверхностные и случайные темы, а этого недостаточно. Мне хочется, чтобы он ответил на мои невысказанные вопросы. Чтобы просто открылся и был честен со мной. Позволил мне любить его и любил меня в ответ.

В пятницу после школы Мейсен заявляется ко мне домой. Я впускаю его, но молчу. А что тут говорить? Он должен это сделать, сказать мне что-то заслуживающее внимания — то, что заставит меня поверить: вместе с ним я справлюсь, он этого стоит.

Мы стоим на входе в гостиную. Он рассматривает вешалку и столик, где хранится почта и ключи. Потрясно.

Папа вплывает в комнату, насвистывая, но замирает на месте, когда замечает Мейсена.

— Эй, малец с крыльца пожаловал.

— Я Мейсен. Кстати, прошу за это прощения, — говорит он и протягивает моему отцу руку.

Папа отвечает на приветствие, встряхивая его ладонь.

— Все мы там бывали… когда оно того стоит, верно?

— Да. — Мейсен пожимает плечами.

Хотелось бы мне, чтобы он этого не делал, отвечая на вопрос, стою я того или нет. Ничего хорошего это не сулит для моей самооценки.

Папа бросает: «Не задерживайтесь допоздна» и ретируется в свою мужицкую пещеру — гараж.

— Я хотел кое-что тебе показать, — говорит Мейсен.

Смотрю на него с непроницаемым лицом. Лишь бы что-то хорошее. Мне нужно хорошее.

— Мы можем пойти в твою комнату? Или он собирается...

Я затыкаю Мейсена, уходя прочь. Он идет за мной наверх. Я сажусь на кровать, а он шарит в рюкзаке, доставая оттуда блокнот на спирали. Открывает и протягивает мне.

Страницы заполнены заметками, стихами, рисунками — почти как на моих вансах, только на бумаге они выглядят интимнее. Это принадлежит ему, предназначено только для его глаз. Я листаю книжку, читая медленно и неторопливо, пытаясь понять то, что Мейсен не может сказать вслух.

Удар по голове

Разряд, искра

Моя открытая улыбка

Желание поцеловать обувь, что сделала это

И оставить на обочине

Темные волны

Изгиб плеча

Бледная кожа

Дыхание в мое лицо

Повсеместная сладость

Непрошеная доброта

Я поднимаю взгляд на Мейсена. Поджав губы, он выжидающе смотрит на меня. Возвращаюсь к чтению, перелистывая несколько страниц.

Кулаки опускаются

Летят

Несутся

Орут

Ждут

Эдвард!

Эдвард!

Эдвард!

Мое имя

Отдается эхом в спертом воздухе

Нашей живой гробницы

Я смотрю на него, слезы катятся по моему лицу. Он садится рядом и смахивает их большими пальцами. Всматривается в страницу и наконец говорит:

— Меня назвали в честь отца. Мама кричит «Эдвард», когда ее бьют. Я понятия не имею, молит она отца остановиться или меня — помочь ей. Просто знаю, что ненавижу это. Ненавижу это имя. Ненавижу своего отца. Я не такой, как он. Я не Эдвард.

— Нет, конечно, нет. — Наклонив голову, жду, скажет ли он еще что-нибудь. Он молчит, так что я продолжаю читать.

Красота

Истина

Свобода

Никаких вопросов

Понимает меня

Узнает меня

Лишь по моим глазам

Они видит?

Действительно?

Видит?

— Вижу, — говорю я и всматриваюсь в прекрасные зеленые глаза. — Я знаю тебя, Мейсен, знаю. Просто хочу, чтобы иногда ты рассказывал мне, как себя чувствуешь. Я умею слушать.

— Мне страшно.

— Не бойся.

— Мне часто причиняли боль.

— Не я.

— Нет, не ты. Ты — никогда.

Он придвигается поближе и читает поверх моего плеча.

— Руки в моих волосах,

Руки на ее губах.

Хочу, чтобы она в дýше

Выдохнула мое имя.

— Это правда, — тихо добавляет, пожимая плечами.

Сейчас этот жест не так уж плох. Мне даже нравится его вальяжная манера. Я застенчиво улыбаюсь, а Мейсен в ответ ухмыляется. Мы всегда так легко флиртуем. Почему не получается так же просто разговаривать? Тогда все встало бы на свои места.

Он зачитывает еще.

— Листья травы, травы,

Смех,

Любовь,

Жизнь.

Отчего это невозможно?

— Мне хочется задать так много вопросов.

— Знаю.

— Но я никогда этого не делаю, потому что думаю, что ты этого не хочешь.

— Так и было.

— Было? А сейчас?

— Спрашивай.

— Хочешь яблоко, когда закончишь?

— Конечно. Я всегда голодный. В моем доме еды не бывает.

Я хмурюсь, затем прошу его прочитать что-нибудь еще. Переворачиваю несколько страниц, и он громко произносит слова.

— Я жажду,

Я хочу,

Мне нужно быть,

Но увы.

А вот она — да.

— Я что?

— Ты Белла. Милая, невинная, чистая и просто…

— Это не так, — говорю я, качая головой.

— Когда ты растешь в обстановке, в какой рос я, то видишь… знаешь такие вещи… Поверь мне, ты невинная и чистая в сравнении со мной.

— Разве это важно?

— Для меня да.

— Почему?

— Я не хочу испортить тебя.

— А что, если я испорчу тебя?

— Как?

— Своей невинностью, чистотой и миловидностью, ярким белым ореолом. Все очищу, типа как крещение или вроде того.

— Думаешь, сможешь?

— Хочу попробовать. Я заслуживаю шанса.

— Почему ты вообще меня хочешь?

— Потому что я люблю тебя.

Мейсен замирает и изучает взглядом мои глаза. Очевидно, я напугала его, но он обдумывает, оценивает ситуацию. Наклоняется вперед и прижимается губами к моему рту. Поцелуй медленный, плавный и полон возможностей. Когда Мейсен отстраняется, шепчет мне в губы:

— Я тоже. Люблю тебя. — Снова целует и отодвигается.

Он переворачивает страницы, пока не добирается до последней. Читает стих за стихом, делясь своей болью, страданиями, когда находился вдали от меня, испытывая раскаяние и желая извиниться, двинуться вперед, но не находя сил сказать о том, что хочет. Это разбивает мне сердце.

Закончив, он встает, подходит к моему открытому шкафу и берет вансы.

— Ты читала?

— Каждый день.

— Понравилось?

— Очень. До сих пор обожаю. Спасибо.

Мейсен кивает и бросает кеды, возвращаясь ко мне. Прежде чем он подходит, я встаю перед ним на колени. Он смотрит вниз и тяжело сглатывает.

Не отводя от него взгляда, я вытаскиваю ручку из своих волос, позволяя им рассыпаться по плечам. Наклоняюсь, и он тяжело выдыхает. Я ложусь на пол, опуская руку на его ботинок. Мейсен ругается себе под нос, а я хихикаю, подумав о его поспешном предположении. Я не так-то проста.

Он терпеливо ждет, пока я вывожу слова на шахматном рисунке, украшающем его обувь. Когда я заканчиваю, смотрит на меня, на ботинки, затем снова на меня с восхитительной улыбкой на лице.

— По-моему, ты один пропустила, — говорит он. Я исписала своим именем несколько белых квадратов. Это казалось правильным.

— Допишу в школе. Не все сразу.

— Звучит здорово.

Часом позже мы лежим на моей кровати, разговаривая более открыто, чем когда-либо. Мейсен все еще ведет себя сдержанно, и его ответы короткие, но он искренен. Я люблю эту его сторону. Он беззащитный и доверчивый. Этого достаточно. Его достаточно.

Я узнаю, что Элис — друг его семьи. Когда Мейсену было семь, его мать так сильно избили, что тетя и дядя временно забрали его к себе. Элис была их соседкой. Он ежедневно играл со своими кузенами и Элис. Приезжал к ним каждое лето и поддерживал с Элис дружеские отношения. Он мог быть честен с ней, доверять ей. Они узнали друг друга еще до того, как звук собственного имени стал для него богохульным.

Элис — его доверенное лицо. Они регулярно переписываются по электронке и говорят обо мне по телефону. Я даже не подозревала, что удостоюсь упоминания в беседах Мейсена, но, видимо, это так. Впрочем, я не знала и того, что Мейсен с кем-то общается.

Мейсен играет моими пальцами, делясь подробностями своего детства. Его отец потерял работу и стал пить, чтобы преодолеть стресс и депрессию. И не прекратил, даже когда получил новую работу. К тому времени его мать нашла утешение в алкоголе, чтобы справиться с побоями. Это был порочный круг.

Я поворачиваюсь на бок и нежно целую Мейсена. Он как никто заслуживает нежности, и я хочу дать ему ее с лихвой.

— Белла, мне надо кое-что тебе сказать.

— Хм?

— Я… причина, по которой я так сомневался в нас, в этом… я уезжаю. Сразу после окончания школы. Выбираюсь отсюда.

— Куда ты собираешься?

— Тастин, Калифорния. Элис живет с моим кузеном Джаспером. У них дом с двумя спальнями. Они хотят, чтобы я остановился у них. Джаспер знает парня, которому принадлежит скейтшоп. Он ищет исполнителей. Хочет организовывать выставки, чтобы расширить бизнес.

— Звучит заманчиво.

— Ты нормально к этому относишься?

— Это прекрасная возможность.

— Да, но…

— Мы будем такими, какими можем… до тех пор, пока это будет возможно. — Пожалуйста, позволь нам быть, даже если ненадолго.

Если бы нам только не надо было волноваться о родителях, школе и обязанностях. Если бы только Мейсен и я просто были вместе. Но это фантазия, а я живу в реальном мире — таком, который одновременно прекрасен и трагичен, как и Мейсен.

— А я себя считал поэтом.

— Ты поэт.

Мы лежим в тишине и постоянно целуем друг друга, глядя в глаза и поглаживая волосы. Словно это ленивое воскресенье, только лучше, намного лучше, потому что теперь Мейсен стал моим. Во всяком случае, на некоторое время. Я лишь надеюсь, что смогу отпустить его, когда настанет этот час.

***

День, когда Мейсен покидает Аризону

Мы с Мейсеном встречаемся уже какое-то время. Я стараюсь не думать о его отъезде, но не всегда получается. Он, кажется, каждый раз это чувствует и целует меня, чтобы отогнать мысли прочь. Последние школьные месяцы тянутся бесконечно, и мы на регулярной основе прогуливаем учебу. Валяемся у меня дома или тусуемся под нашим деревом на поле для гольфа. Это вроде как стало нашим местом. Нам там нравится. А еще мы любим там дурачиться.

Однажды поздно вечером, за несколько дней до окончания школы, мы обжимаемся на траве. Целуемся как сумасшедшие, моя рубашка давно отброшена. Руки Мейсена неистово двигаются, а его язык в моем рту молит о большем. Я очень этого хочу, и стоны, которые он вызывает у меня, исследуя неизведанную территорию, служат приглашением.

Отчаянные и жаждущие, мы сбрасываем с себя одежду и перекатываемся на влажную траву. Тяжелое дыхание, поцелуи, толчки и напряжение приводят нас обоих к освобождению. Я никогда еще не испытывала такого удовольствия. Мне никогда не было так легко. Никогда я не чувствовала себя в большей безопасности и покое. Это влияние Мейсена. Он успокаивает меня, а я — его. Он постоянно об этом говорит. Приятно слышать от него так много слов.

Когда мы садимся и натягиваем мою рубашку обратно, он целует мою шею, спускаясь вниз и поднимаясь обратно. Ладони скользят под одежду, растирая кожу.

— Давай устроим счастливый финал.

Я резко поворачиваю голову, чтобы увидеть его лицо, и смеюсь.

— Он у нас только что был.

— В Калифорнии. — Мейсен смотрит прямо мне в глаза. Он серьезен.

— Ты хочешь, чтобы я жила с тобой?

Он кивает и нежно меня целует.

— Хочу, чтобы ты была со мной. При мысли о том, что ты останешься здесь с этими людьми, в этом городе, и мои родители… я просто… поехали со мной, Белла. — Мейсен просит, молит. Он говорил, что никого не умоляет. Думаю, некоторые вещи меняются. Или люди.

— Я… — Не знаю, что сделать. Не знаю, что сказать. Теперь в виде исключения молчу я, потому что мне нечего ответить.

Мейсен опускает взгляд вниз, собирает собственную одежду и одевается. Катит меня до дома на своем скейтборде — одной рукой держит мою, другую кладет мне на спину, как уже делал раньше.

Он провожает меня до двери и целует на прощание. Грустно и с тоской. Я не хочу его ранить, но что мне делать в Калифорнии? Пойти учиться, наверное. Таков был план здесь. Предполагаю, что общественный колледж и в Калифорнии общественный колледж. Но что сказать папе?

Мейсен отстраняется, но сразу же снова приближается, целует меня и просит:

— Просто подумай об этом.

— Обязательно. — Я стою на крыльце, глядя, как он уезжает, и по лицу стекают слезы.

Мы заканчиваем школу вместе с нашими друзьями. Это горькая радость. Мне стыдно плакать на такой глупой церемонии, но я ничего не могу с собой поделать. Мейсен обнимает меня, и я не в силах позволить ему уйти. Я привожу его домой в свою постель, чтобы любить, возможно, в последний раз. Завтра он уезжает.

Утро окутано ярким, жарким солнцем. Ненавижу его. Я думаю о прохладной, ветреной погоде Сан-Диего, пусть даже мы переехали бы в другой город, и плачу.

Чтобы справиться с горем, я разбираю школьную сумку и прибираюсь в гардеробе. Когда роюсь в шкафу, то, конечно же, натыкаюсь на любимые вансы. Около минуты сижу практически внутри мебели и заливаюсь слезами, читая слова, предназначенные для меня.

Вскочив на ноги, я пихаю в свой рюкзак одежду, обувь и предметы первой необходимости. Я не могу это сделать. Не могу остаться. Не могу быть покинутой здесь. Он не может бросить меня.

Нацарапав для папы письмо, я кладу его на кухонный стол и вылетаю на крыльцо, где обнаруживаю Мейсена. Он катается по подъездной дорожке.

— Привет, — говорит он, задумчиво на меня глядя.

— Привет. — Я с трудом дышу и наверняка вся вспотела.

— Что за пузатая сумка?

— Почему ты здесь?

— Пришел попрощаться. Вообще-то, хотел поцеловать тебя. — Мейсен пожимает плечами, против чего я совсем не возражаю. И никогда не возражала. Это довольно мило.

— Не надо.

— Почему?

— Я поеду с тобой. — Отвернувшись, я закрываю дверь, затем встречаю его у подножия лестницы. Выражение лица Мейсена излучает счастье.

— Я уезжаю только в пять. Не хочешь взять с собой что-то кроме двух нарядов и зубной щетки? Ты же понимаешь, что переезжаешь, а не просто едешь куда-то с ночевкой, правильно?

— Да.

— Ты уверена?

Я бросаю сумку, приподнимаюсь на носочки и целую его. Потом шепчу в губы:

— Ты должен был сказать «да».

— Да?

— Да.

— Да. — Мы снова целуемся, и он тянет меня вверх по лестнице.

— Давай соберем тебя, соседушка.

— Мейсен? Помнишь, ты волновался из-за моего отца?

— Да?

— Эм, думаю, у тебя есть небольшой повод для переживаний.

— Оно того стоит.

— Да?

— Да.