Я на весь день остаюсь с ним: убираюсь в доме, слежу, чтобы он ел, и утешаю, когда горе снова овладевает им. В ту ночь я сплю на диване, заставив его выпить две таблетки снотворного, чтобы он отдохнул. Утром я готовлю для него завтрак.  Закончив есть,  он по привычке направляется к шкафу в прихожей и раскладывает коляску.

- Эдвард…

Он поднимает на меня удивленный взгляд и только потом понимает, что делает.

- Ох… точно. Все верно. Я… иногда… - Он вздыхает. – Мне легче, если я заставляю себя забыть.

Он сглатывает и смотрит на коляску, нежно прикасаясь к ярко-красной накидке.

- Она была такой красивой на закате. Ее глаза казались еще зеленей. Она всегда смеялась, когда я стучал по коляске, имитируя  дождь. Ее смех был… - Он замолкает, закрыв глаза рукой. – Порой, ночью, мне чудится, что я ее слышу.

Я подхожу к нему и кладу ладонь ему на руку, мягко сжимая.

- Почему бы тебе не пожить пару дней у меня?

Он судорожно вдыхает.

- Прошу, Эдвард. Оставаться в этом доме, где все напоминает тебе о них… слишком тяжело.

Он поднимает на меня покрасневшие от слез глаза, разрываясь между желанием остаться и необходимостью отпустить их. Наконец, он кивает, складывает коляску и убирает ее на место. Я убеждаюсь, что в доме чисто, прежде чем запереть его, и мы идем через задний двор ко мне.

- Белла, ты веришь в Рай?

То, как он произносит эти слова, напоминает мне о том, как  несколько недель назад этот же вопрос задала мне Бри. Я на секунду задумываюсь, а потом отвечаю:

- Раньше нет, но сейчас верю. Бри убедила меня, что ее канарейка сейчас там, ест божьи обои.

Он издает звук, напоминающий и смех, и рыдание одновременно.

- Ее канарейка жива. Однажды она выпустила ее из клетки. Хотела подарить ей «свободу». Ей просто нравилось говорить людям, что она мертва, это добавляло трагичности.

Я заливаюсь смехом, и через несколько секунд он присоединяется ко мне. Наш смех неизбежно перетекает в слезы, но в этот раз в них меньше горечи, только счастливые воспоминания.

- Не хочешь помочь мне с прополкой? – спрашиваю я, когда мы заходим в передний дворик.

- Хочу, - отвечает он, утирая слезы с лица. – У меня нет других дел.

Две недели спустя мой двор перед домом полностью очищен от сорняков. Так же, как боковой и задний. Вместо похода в парк, Эдвард принялся каждое утро полоть грядки. И, несмотря на его старания как можно дольше занимать себя, в моменты, когда его ничто не отвлекает, он горюет. Много ночей подряд я слышу, как он плачет, но понимаю, что так и должно быть. Это естественно. Часть процесса выздоровления. Иногда я присоединяюсь к нему, не в силах слушать его рыдания.

Чаще всего я предоставляю его самому себе, чтобы он самостоятельно смог справиться с горем,  но время от времени он хочет поговорить о них. Я сажусь и слушаю, гладя его по руке или касаясь плеча, тем самым показывая ему, что он не одинок. Больно слушать его истории, потому что они заставляют меня скучать по ним, но ему, я думаю, это помогает. Помогает ему помнить их живыми и здоровыми, смягчая жестокую реальность, в которой их больше нет. Даже в мгновения, когда он тих и спокоен, ему больно. Горе поедает его изнутри, и смотреть на него невыносимо. Я предлагаю пойти на терапию, и он соглашается, понимая, что ему требуется больше помощи, нежели я могу предложить.

Несколько недель спустя он меньше плачет, постепенно он возвращается из бездны, в которой оказался. Он живет в комнате моих родителей, потому что пока не в силах снова вернуться в свой дом. Вместо этого я несколько раз сходила туда, собрала одежду и туалетные принадлежности, все, что ему может понадобиться, чтобы чувствовать себя комфортно. Через месяц я перестаю спрашивать, хочет ли он домой. Три месяца спустя даже подумать странно, что он жил в другом месте. Я рада, что он здесь, и от его тихого присутствия мой дом снова кажется маленьким. Полным.

Четыре месяца спустя он уже возвращается на работу и опаздывает на встречу с клиентом.

- Белла, ты не видела мой телефон?

- Видела, он на стуле в кухне.

- Где именно на стуле?

Я закатываю глаза.

- Расположен равноудаленно от тостера и вазы с фруктами. Не желаешь также GPS-координаты?

Его голова выглядывает из-за угла, он сердито смотрит на меня.

- Не умничай. Никто не любит всезнаек.

- Тогда ты не будь растяпой. Раскрой глаза.

Он наклоняет голову.

- Растяпой?

- Даже не отпирайся. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Это и Таню с ума сводило.

Черт.

Я смотрю на него в панике.

- Прости… Я… Господи, Эдвард.

Он улыбается и качает головой.

- Все нормально. Это и правда сводило ее с ума.

- Да, но еще она считала это очаровательным.

- Нет, это она меня считала очаровательным, а вот моя привычка ее ужасно раздражала.

- Хорошо, да. И все равно, извини.

- Все в порядке, Белла, правда.

- Ладно.

- Еще увидимся.

Он спускается вниз по лестнице и садится в машину, махая мне, когда выезжает на дорогу. Я покрываюсь румянцем, так как  не должна соглашаться с мертвой подругой, но ничего не могу с собой поделать - он очарователен.

Через шесть месяцев с момента аварии Эдвард решает продать дом. Он признается, что не сможет там больше жить, и, если честно, я этого и не хочу. Мне нравится делить с ним дом. Он мой лучший друг, и я не хочу, чтобы он был вдали от меня.

У нас уходит неделя, чтобы запаковать все необходимые ему вещи, а остальное он решает пожертвовать на благотворительность. Но когда нужно определить судьбу коляски, он не знает, что делать.

- Когда я смотрю на нее, то почти могу видеть ЕЕ, - произносит он, опираясь о стену. – Не знаю, почему мои воспоминания о ней в этой коляске такие яркие, но они таковы.

- Понимаю.

Нахмурившись, он глядит на меня.

- Что ты подумала в тот первый день после похорон, когда я прошел мимо? Должно быть, ты посчитала меня сумасшедшим, везущим в парк пустую коляску.

- Я не сочла тебя сумасшедшим. Я подумала, что тебе было очень больно.

Он опускает взгляд на ноги, его челюсть напряжена.

- Мне было легче…  когда я представлял, что они живы. На тот момент я был не в силах посмотреть правде в глаза. И вытерпеть боль от осознания того, что я больше никогда их не увижу. Никогда… не обниму их.

Я киваю, силясь не заплакать.

- Я знаю.

- Я просто очень сильно по ним скучал. И до сих пор скучаю.

Некоторое время он совсем о них не упоминал, но сейчас ему, очевидно, нужно о них поговорить.

- Знаешь, они никогда по-настоящему не умрут, - мягко произношу я. –  Мне много раз говорили это, когда я потеряла родителей. И это правда. Они всегда будут частью тебя, жить в твоем сердце, в памяти. Все, что было для тебя важно, все, что ты в них любил – навсегда останется с тобой. Никто не сможет это отнять.

Несколько секунд мы оба храним молчание, затем он подходит ко мне и, глубоко дыша, заключает в крепкие объятья.

- Я никогда не благодарил тебя за помощь, - шепчет он мне в плечо. – Без тебя, Белла…Не знаю, что бы я без тебя делал. Прийти ко мне в тот день… Заставить посмотреть в глаза правде… Раскрыть для меня двери своего дома… У меня не хватает слов, чтобы…

Он обнимает меня довольно долго, и я наслаждаюсь этим, потому он не так часто показывает свои чувства таким образом.  Больше нет. Когда он разрывает объятие, в его влажных глазах появляется решимость.

- Я отдам коляску на благотворительность. Пусть она послужит кому-нибудь другому.

- Уверен?

- Абсолютно.

От моего внимания не ускользает, что вечером, когда грузовик от благотворительной организации приезжает забрать все вещи, Эдвард сам укладывает коляску  в кузов. Я стою рядом с ним, держа его за руку, а он беззвучно плачет, наблюдая, как грузовик уезжает вниз по улице.

Наконец, сквозь пелену дождя виднеется знакомый фасад, и я вздыхаю с облегчением, паркуясь на подъездной дорожке. Дорога из соседнего городка, куда я ездила к сестре посмотреть на ее новорожденного малыша, заняла на два часа больше, чем обычно. И дело тут было не только в дожде. На федеральной автостраде произошла авария, и полиция закрыла проезд по одной из веток. Все машины разъезжались в тесноте, бампер к бамперу, а вокруг бушевал ливень, и сверкала молния.

Последние пару дней были не из легких, и не только потому, что я сидела всю ночь с ребенком, чтобы дать Элис отдохнуть. Время ползло медленно, потому что я скучала по Эдварду больше, чем могла представить. До прошлой ночи я и не осознавала, что за десять месяцев, прожитых вместе, мы ни одного дня не провели порознь. Кроме тех случаев, когда ему нужно было встретиться с клиентами, заказывавшими у него музыку, мы практически ни на секунду не расставались.

И теперь, выключив фары и собрав сумку, я жажду увидеть его. Обнять. Вдохнуть его запах и спросить, как он тут без меня. По-видимому, он тоже по мне соскучился, потому что, как только я открываю дверь машины, он выбегает из дома, не обращая внимания на потоками льющийся дождь, и сбегает со ступенек мне навстречу.

- Боже, Белла! - Он буквально врезается в меня, заключая в такие тесные объятья, что я едва могу дышать, снова и снова шепча « слава Богу» мне в шею.

- Привет, - произношу я, слова приглушены из-за его плеча, к которому я прижата. – Я тоже соскучилась.

Его объятия очень крепкие, это становится для меня огромным сюрпризом. Полагаю, несколько ночей вдали от меня не прошли для него даром. Неожиданно он отстраняется и хватает меня за плечи, вперив в меня сердитый взгляд.

- Где ты была, черт тебя подери? Ты уже давно должна быть дома!

- Знаю. Пробки.

- Надо было позвонить!

- Телефон сдох. Я помогала Элис с малышом прошлой ночью и забыла подзарядить его.

- А зарядник в автомобиле?

- Не работает. Прикуриватель спекся.

Он ругается себе под нос и выхватывает у меня сумку. Обнимая за талию, он подталкивает меня вперед к крыльцу, подальше от дождя.

- Эдвард, в чем дело? Ты злишься на меня?

- Да, я чертовски сильно злюсь на тебя, - говорит он, поворачиваясь ко мне лицом и швыряя сумку на пол. – Если ты знала, что задержишься, то должна была позвонить и предупредить. А не оставлять меня здесь ждать тебя.

- Прости, я не думала, что ты будешь дома…

- Боже, Белла, где еще мне быть? Не в этом суть! Я ждал тебя, и когда ты не приехала, я… - Он прикрывает глаза рукой и выдыхает. – Я думал… Господи, я подумал, что с тобой случилась беда.

Сердце ухает вниз, когда осознаю, какой невероятно эгоистичной дурой я была.

- О, Боже… Эдвард, извини меня.

Я подхожу к нему и обнимаю, и он отвечает мне тем же, крепко сжимая и зарываясь лицом мне в шею.

- Я думал, что потерял тебя, - шепчет он, прерывисто дыша. – Я включил новости,  увидел аварию и подумал…

- Ох, Эдвард, нет.

- Я так боялся, что ты была там.

- Я в порядке. Прости, что не позвонила. Я идиотка.

- Я не могу потерять тебя, Белла. Только не тебя тоже. Я, правда, не могу.

- Я знаю. И не потеряешь. Прости.

Я поглаживаю его по спине, пока мы отчаянно сжимаем друг друга в объятьях, и я замечаю, что между нами что-то поменялось. То, как он касается меня… Чувства, которые я испытываю, когда он гладит мои плечи… Тянущая боль внизу живота, когда я растворяюсь в нем.

- Если тебе понадобится снова туда поехать, я с тобой, - произносит он, его губы слегка касаются моего горла. – И поведу я. Пожалуйста, не вынуждай меня снова проходить через это.

- Хорошо.

Я поднимаюсь на цыпочки и обнимаю его еще крепче. Впервые я ощущаю, что хочу от него больше, чем просто объятие. Намного больше.

Он сердито смотрит на меня, его терпение висит на волоске.

- Женщина, нельзя использовать слово «noire»! Оно из французского!

- И что с того? Я позволила тебе взять «sushi»! Оно японское!

- Да, но оно используется в разговорной речи!

- Только теми людьми, которые их едят! А «noire» можно услышать от любителей кино каждый день.

- О, это чушь!

- Это правда! Фильм нуар – очень известный термин.

- Если ты будешь жульничать, я с тобой не играю.

- Слабак.

- Мошенница.

- Неудачник.

- Ну все!

Он сметает доску для скраббла со стола и хватает меня, поднимая со стула и щекоча ребра. Мои крики звучат слишком громко для воскресной ночи в нашем небольшом и тихом районе. Он старается обездвижить меня, и я так сильно смеюсь, что становится больно.

- Признавайся, ты жулик! – велит он, тоже смеясь.

- Нет!

Он толкает меня на стол и щекочет мне подмышки.

- Признай!

- НИКОГДА!

Я заливаюсь смехом, согнув колени под его грудью, нависшей надо мной, и отчаянно отбиваясь.  Пытаюсь столкнуть его с себя, но он слишком высокий и сильный. Через несколько секунд я не могу и пошевелиться, мои запястья  крепко прижаты к столу его руками. Наш смех, наконец, утихает.

- Ты не встанешь, пока не сознаешься, - говорит он, тяжело дыша. – Ты уже год выносишь мне мозг своим скраббл-вуду, но сегодня я положу этому конец. Теперь признавайся или готовься провести оставшуюся часть ночи прямо здесь на столе. Будешь в роли моей подушки, пока я буду сладко спать. Даже не сомневайся в этом.

Я борюсь с ним и ворчу, когда он не поддается.

- Три маленьких слова, Белла, и я тебя отпущу: Я большой жульничающий жулик.

- Это четыре слова.

- Все равно. Скажи их.

- Только через мой труп.

Он вздрагивает, вспышка боли пробегает по его лицу.

Черт.

Глупо, Белла. Дурацкий, дурацкий  выбор слов.

- Я большой жульничающий жулик, - быстро говорю я, пытаясь вернуть игривую атмосферу, которую только что разрушила.

Он ослабляет захват, но не отпускает меня полностью. Внезапно, быть так близко к нему – то, что я хочу больше всего на свете, и в то же время то, чего я больше всего страшусь.

- Белла…

- Я знаю, извини.

- Боже…

- Прости. Я сглупила. Не обращай внимания. Прошу.

Он выпускает из плена мои запястья и смахивает волосы с моего лица. Пристально смотрит, нахмурившись, словно не может отвести от меня глаз. Как будто я стала для него якорем, брошенным в буру эмоций, которая разыгрывается у него на душе. Внезапно, из комнаты словно выкачали весь воздух, потому что то, как он смотрит на меня…  держит меня… раскрасневшийся, его тело поверх моего…

Боже, я так его хочу. И никаких преград между нами. Лишь кожа, поцелуи, и он внутри.

Он не шевелится и не отрывает от меня взгляд.  Мой желудок совершает кульбиты, когда я так же пристально смотрю  на человека, которого  не хочу потерять. Того, кого я хочу видеть теряющегося в удовольствии, которое доставила ему я. Мой разум месяцами боролся с влечением к нему, а вот мое тело, по-видимому, было иного мнения.

Оно жаждет близости, несмотря на то, какую вину я от этого испытываю. Оно не способно понять, что он вдовец и мой лучший друг. Оно видит лишь привлекательного мужчину, который может отправить нас в нирвану одним поднятием брови. Видит изгибы плеч, четкие очертания мышц под футболкой. Чувствует вспышки электричества всякий раз, когда он нас касается, и хочет заполучить его всего.

- Прости, - снова шепчу я, уже не зная, за что приношу извинения. Он так близко, что я вижу, как быстро трепещет жилка пульса у него на шее, и его грудь задевает мою, когда он тяжело дышит. Не могу удержаться и прикасаюсь к его лицу, нежно проводя пальцами по щеке и челюсти. Он закрывает глаза и выдыхает, и я жду, что он отстранится. Как обычно, когда я притрагиваюсь к нему.

- Белла… - Его голос наполнен протестом. Предполагаемые отговорки: Белла, не надо. Белла, мы не можем. Белла, мы друзья.

Я устала быть для него другом. Я хочу большего. Хочу его целиком.

Он распахивает глаза и смотрит вниз на меня, в его глазах все то же желание, которое я замечаю в последние дни все чаще и чаще. Но я знаю, что он ему не поддастся. Как всегда. Вместо этого, я представляю, что было бы, поступи он наоборот. То, как он обводит взглядом мое лицо… Я знаю, он задается вопросом: Каково это – целовать ее? Могу ли я это сделать? Должен ли?

Я задерживаю дыхание, наблюдая за его борьбой. Воздух между нами искрит от напряжения, становясь еще невыносимей с каждый днем, который мы проводим вместе, отрицая наши чувства.

Он не ходит на свидания. Я не хожу на свидания. Мы кружим вокруг друг друга как спутники, притворяясь, что все может быть как раньше, в то время как очевидно - что-то должно поменяться.

И все же я с сожалением наблюдаю, как он усилием воли подавляет свое желание. Неизбежное чувство вины берет над ним верх, и он отстраняется.

Нет. Проклятье, только не снова.

Без лишних раздумий я хватаю его за затылок и притягиваю к себе, целуя, прежде чем струшу. Я не могу не поцеловать его. Это необходимость, с которой я сражалась очень долго, и, когда наши губы сливаются, я задыхаюсь от ощущений. Это почти cносит мне крышу. Слишком сильно, слишком правильно. Похоже, он чувствует то же самое, поскольку все его тело напрягается, и он резко втягивает воздух. Мои колени сжимаются вокруг его бедер, а сердце начинает стучать в бешеном ритме.

Я целую его уверенней, отчаянно желая, чтобы он понял мою нужду. Ответил на нее. Поначалу он хватает меня за плечи, удерживая неподвижно, а потом, понемногу, начинает отвечать. Его рот расслабляется, губы начинают двигаться. Он отпускает себя, вжимая меня в стол. Затем поцелуй углубляется, и он с низким стоном прекращает отрицать свои эмоции. Целует меня грубо, отчаянно, и я отвечаю ему с тем же голодом, цепляясь за его плечи, притягивая его к себе, обнимая так крепко, как только могу и все равно нуждаюсь в большем.

Это правильно. Именно так все и должно быть. Он тоже это чувствует. Я знаю.

Подтверждение этому в каждом нашем крошечном вдохе. В каждом низком стоне удовольствия. Каждом касании жадных рук вдоль разгоряченной кожи. Обхватываю его бедра ногами и прижимаю к себе.  Чувствую, как он возбужден, и благодарю судьбу за то, что я такая не одна.

- Я хочу тебя, - шепчу я, прежде чем поцеловать его в шею. Сделав вдох, трусь об него. – Я знаю, ты тоже меня хочешь. Прошу, Эдвард…

Внезапно чары разрушены, и он застывает, напряжение сковывает все его мышцы.

Нет. Пожалуйста, нет. Только не сейчас. Не говори этого.

- Я не могу. - Он роняет голову, тяжело дыша и все еще лежа на мне, но каким-то образом уже далеко от меня. – Я так не могу. Правда.

- Эдвард… пожалуйста.

- Нет. Я… нет.

Я чувствую себя более чем опустошенной, когда он отстраняется. Места, которых он касался, теперь не ощущают ничего, кроме холодной боли, и умоляют его о возвращении.

- Эдвард…

- Уже поздно, - произносит он и потирая лицо рукой. – Мне пора спать.

- Нет, не уходи. - Я так безнадежна, что ощущаю себя липучкой, принуждая его остаться. Но его взгляд говорит, что, чтобы я не сделала, он не передумает. Он уже на середине лестницы, когда я выкрикиваю:

- Знаешь, она бы хотела, чтобы ты был счастлив.

Он останавливается, его плечи напряжены. Даже не видя его лица, я понимаю, что он зол. Но все равно продолжаю. Я должна это сказать.

- Она бы не хотела, чтобы ты держался за нее так крепко, что ни для кого другого не осталось бы места. Она бы хотела, чтобы ты двигался дальше. Они обе. Как ты этого не понимаешь?

Часть меня ждет, что после этих слов меня охватит чувство вины, но этого не происходит. Суть в том, что я права. Таня бы не хотела, чтобы он прекратил жить только потому, что ее жизнь оборвалась. Она любила его. Она бы хотела, чтобы он снова полюбил. Несколько секунд он стоит, сжимая и разжимая кулаки, а потом, ни слова не говоря, продолжает подниматься по лестнице. Когда я слышу, как захлопывается дверь в его спальню, вздыхаю и опускаюсь обратно на стол.

Черт возьми.

На следующее утро, когда я захожу на кухню, он уже там, облокотился на стойку и пьет кофе. Он не поднимает глаз и смотрит в свою чашку так, словно она хранит секреты вселенной.

- Привет.

- Привет.

Что, все свелось к этому? Односложные приветствия, комната, наполненная напряжением и неловкостью?

Супер.

Наполняю чайник водой и включаю его. Стоя рядом с Эдвардом, я тянусь за коробкой с чайными пакетиками,  и он вздрагивает,  когда моя грудь слегка задевает его руку. Быстро подойдя к раковине, он выливает остатки кофе, готовясь уйти.

- Эдвард…

- Сегодня у меня встреча с клиентом, а потом мне нужно в студию.

- По поводу прошлой ночи…

- Пожалуй, меня не будет к ужину. Зависит от того, во сколько я закончу.

- Я не хотела обидеть тебя теми словами о Тане. В смысле, надеюсь, ты не думаешь, что я пыталась…

Он оборачивается, глаза сверкают от гнева.

- Как ты смеешь говорить мне, чего бы для меня хотела моя жена? Ты ее едва знала! Ты считаешь, что, будучи знакома с ней три месяца, ты ее знала?

Я поражена его вспышкой, но, несмотря на это, во мне быстро вспыхивает гнев.

- Того времени, что я ее знала, мне хватило понять, что она любила тебя, и хотела, чтобы ты был счастлив!

- И, по твоему мнению, секс с тобой сделает меня счастливым? И что, закрутив роман, я, как по волшебству, забуду, что МОЯ ЖЕНА И РЕБЕНОК МЕРТВЫ?

Злость затмевает боль от его слов.

- Конечно, нет! Боже мой! Дело вовсе не в сексе! Думаешь, это все, что мне от тебя нужно?

- У меня нет ни малейшего представления, чего ты хочешь от меня, Белла, но, чтобы это ни было, я чертовски уверен, что не в состоянии дать тебе это!

- Даже не смей стоять там и говорить, что ничего ко мне не испытываешь, потому что я знаю, это не так! Здесь нечего стыдиться! Мы живем вместе уже больше года! И мы не прыгнули в койку через три минуты после похорон!  Ты самый важный человек в моей жизни. Почему так плохо то, что я хочу быть с тобой?

- Потому что это плохо, понятно?

- Нет, не понятно! Я чувствую, что ты меня хочешь, но ты продолжаешь это отрицать! Почему ты не можешь позволить себе просто быть счастливым? Нельзя отказываться жить от того, что у тебя произошло несчастье. То, что случилось с твоей семьей – трагедия, но жизнь продолжается! Знаешь, ты не единственный, кто потерял близких…

- У меня нет времени на это. - Он резко ставит кружку на стол и выходит из кухни.

- Стой! Нам нужно поговорить!

- Нет, не нужно. Мне пора.

- Эдвард, пожалуйста…

Он хватает ключи и поворачивается ко мне.

- Белла, нет! Весь этот разговор одна большая нелепость. Ты считаешь, что если у меня время от времени на тебя встает, то я хочу с тобой отношений? Что ты можешь заменить то, что я утратил? Ты не можешь. Ты НИКОГДА ее не заменишь. И более того, я никогда этого не захочу.

Он сердито смотрит на меня, в его глазах такая жестокость, которую я и представить себе не могла. Что-то внутри меня разбивается вдребезги, и от боли мне хочется согнуться пополам.

Без единого слова он распахивает дверь и шагает к машине, не оборачиваясь, даже когда я начинаю плакать.

Теперь, пожалуй, я пореву. Всех пробивших на слезы, и не только, прошу на форум. Всегда рада выслушать ваши мысли!