Глава 85 

Pat Monahan – Always Midnight; 
Pat Monahan – The Great Escape.

Его губы мягкие, словно бархат, его прикосновения нежные, но не настойчивые. Я поворачиваю голову так, чтобы предоставить ему больше места, пока его рот исследует мой подбородок, шею и ложбинку возле уха.

Всего лишь немного ласки – и я наслаждаюсь ею.

Желая обменяться взаимностью, мои ладони исследуют его руки, чувствуя его напряженные мышцы. Эдвард пытается убедиться, что не раздавит меня под своим телом, он хочет убедиться, что я не почувствую себя пойманной в ловушку. Изучает ли он меня или же читает, словно раскрытую книгу – в любом случае, я ценю, что Эдвард на меня не давит.

Мы оба знаем, что ещё тяжело реагирую на всё это.

Я невольно вздыхаю и закрываю глаза. Солнце танцует сквозь тень дерева, что возвышается над нами, и закрытыми веками я вижу пробивающиеся  пятнышки света. Мы на поляне, и это замечательный день. Ещё один редкий день, наполненный светом, один из сотни солнечных дней в этом году. А может, и нет. Утром было облачно, так что, возможно, это даже и не считается.

Я не знаю, мне всё равно, так ли это, зато Эдвард целует меня, и мне это нравится.

Я поворачиваю к нему голову, ища его лицо, и Эдвард прекрасно осуществляет мое желание, прижимая свои губы к моим. Поцелуй углубляется, медленно и нежно. Моя рука теряется в его волосах, и он тихо стонет в знак одобрения. Это неосознанный звук, и оттого он звучит ещё слаще.

Эдвард отступает, чтобы шептать мне в ухо.

– Расскажи мне.

– Что? – шепчу я в ответ.

– На какой таинственной миссии ты побывала вчера?

Он нагибается так, чтобы видеть меня, и луч света, пробивающийся сквозь листья, почти рисует нимб вокруг его бронзовых с рыжинкой волос.

Я рассказываю Эдварду об иппотерапии и о том, как лошадь прогулялась вместе со мной. Я прекращаю говорить, когда замечаю, что он смотрит на меня со смешной улыбкой на губах  и странным блеском в глазах.

– Что?

– Это из-за того, как ты выглядишь, когда рассказываешь об этом. Твоё лицо будто озаряется светом. Так же, когда ты говоришь о Дымке.

Я немного хмурюсь.

 – Правда?

Он кивает и наклоняется ближе, чтобы поцеловать кончик моего носа.

– Правда.

– А что делает тебя счастливым? – спрашиваю я. Я хочу знать, что заставляет его глаза озаряться светом, как загораются светом мои.

Какое-то время Эдвард размышляет над ответом.

– Наверное, хорошая книга? И музыка.

Я мотаю головой.

– Я не вижу света в твоих глазах. Какая музыка?

– Ты слышала о Пэте Монахане?

Я дарю ему саркастический взгляд. Я ничего не понимаю в музыке, тем более, не смыслю в отдельных именах. 

– Это певец. Он также пишет песни. Он поёт в группе под названием «Поезд», но также выпустил сольный альбом в прошлом году. И его голос просто… феноменален. И тексты песен такие мощные.

Вот он. Тот свет в глазах, который, как говорит Эдвард, есть и у меня.

Я делаю вдох, набираясь смелости.

– Спой мне, – шепчу я, и в какой-то момент я не уверена, что он меня услышал.

– Что?

Но Эдвард услышал – теперь я это знаю.

– Спой для меня, – говорю я снова, и мой голос отнюдь не громче, чем в первый раз. Я помню, как Эммет сказал мне, что я должна просить.  – Того исполнителя. Спой его песню.

Он улыбается, вдруг выглядя смущенным.

– Ладно.

Он делает глубокий вдох, размышляя или готовясь – я не знаю – и затем начинает петь.

Это песня о разбитом сердце, и Эдвард был прав: текст песен просто захватывающий. Он поёт слова с таким чувством, будто написал эту песню сам. Даже без музыкального сопровождения песня просто прекрасна, и мне нравится слушать глубокий, поставленный голос Эдварда. Большую часть времени его глаза закрыты, и я могу видеть историю этой песни, запечатленную на его лице.

Закончив, он встречается со мной взглядом. У меня нет слов, нет заготовленных фраз, и всё, что я могу делать – это просто смотреть на него.

– Ещё, – наконец, шепчу я. – Пожалуйста, спой ещё одну песню.

Эдвард робко улыбается мне и прижимает свой лоб к моему плечу, пряча своё лицо.

– Если бы я знал, что это ключ к тому, чтобы ты о чем-то меня просила, я бы сделал это давным-давно.

Я смеюсь с этого. Думаю, мы оба знаем, что это никогда не будет так легко и просто.

– Что ты хочешь, чтобы я спел?

– Песню, которую ты любишь, – говорю я. – Знаешь, мне нравится видеть, как загораются твои глаза.

Эдвард улыбается мне, и возле его глаз появляются морщинки. Его рука, что покоилась рядом с моим плечом, поднимается вверх, чтобы заправить прядь моих волос за ухо. Его пальцы замирают, лаская кожу моей головы. Я хочу почувствовать пальцы Эдварда на своей коже, под футболкой, но я слишком напугана, чтобы попросить об этом. Вместо этого я немного приподнимаю подбородок.

– Спой для меня, пожалуйста?

– Как я могу тебе отказать? – тихо говорит Эдвард. Он делает глубокий вдох и начинает сначала.

Ещё одна любовная песня, о том, как ты нуждаешься в человеке, которого любишь. Я принимаю её близко к сердцу, и ничего не могу с собой поделать, когда одинокая слеза появляется и катится вниз, застывая у моих висков. Эдвард вытирает её, не прекращая петь песню. Он имеет это в виду. Эдвард имеет в виду то, о чеём поёт – он нуждается и во мне тоже. 

Когда песня подходит к концу, он осторожно меня целует. Отстранившись, Эдвард улыбается мне. 

– Порой рядом с тобой я совсем не чувствую себя семнадцатилетним. Мне кажется, будто мы были вместе, по меньшей мере, лет десять.

– И в то же время всё будто в новинку, – я соглашаюсь с ним.

– Это здорово, – говорит он.

 – Здорово.

Он прикусывает губу, а затем резко наклоняется и проводит носом по моей шее. Мне немного щекотно, но я виню во всем свои нервы. Однако когда Эдвард щекочет меня намеренно, я вскрикиваю. Я хочу отодвинуться, однако то, как он держит голову, оставляет меня в ловушке. Наконец, я выгибаюсь и быстро встаю на ноги, отходя от него.

Я понимаю: Эдвард просто дурачится. Он начинает подниматься, и я тут же отхожу назад. Когда Эдвард подходит ближе, я снова перемещаюсь, а затем он гонится за мной через всю поляну. Эдвард зовёт меня, и я смеюсь, чувствуя лёгкость, чувствуя себя свободной от того груза, что вечно ношу с собой.

Ему несложно поймать меня, но он этого не делает. Эдвард несколько раз осторожно касается моей руки, но не хватается за неё, и я смеюсь, когда бегу по траве. Уверена, он хочет поймать меня, и я увиливаю от него, заставляя его смеяться и сквернословить.

И затем он меня ловит, и, следуя инстинкту, который нельзя преодолеть, я опускаюсь на землю. Эдвард падает вместе со мной, но каким-то образом умудряется убедиться, что он не упадет на меня сверху. Мы оба дышим прерывисто, будучи непривыкшими к внезапной активности.

Неожиданно Эдвард переворачивается, увлекая меня за собой, и теперь я нахожусь сверху. Я прижимаюсь к его груди, но тут же отступаю, на случай, если я слишком тяжёлая, однако руки Эдварда притягивают меня назад, давая знать, что я могу на него лечь.

– Давай,  – говорит он, убеждая меня сесть на него сверху.

Удерживая с его помощью равновесие, я сажусь, широко расставив ноги, а Эдвард придерживает меня ногами сзади. Это очень интимное положение, но так здорово быть так близко к нему, когда большая часть его тела касается моего.

Я подаюсь вперёд, рассматривая его черты лица, его безупречную кожу и солнце, играющее в его глазах. Я замечаю, что Эдвард пахнет солнечным светом, и прячу лицо в его шее. Его руки обвиваются вокруг меня, и это давление не стесняет, а только успокаивает меня.

– Прижми меня крепче, – шепчу я. Желание оказаться ближе только растёт.

Он исполняет мою просьбу, обнимая меня крепче, и я чувствую, как его руки обхватывают себя по всей длине моей спины. Даже его руки остаются сильными, и я чувствую, как его тонкие пальцы обхватывают меня.

– Сильнее, – произношу я на выдохе. Я хочу быть раздавлена, хочу остаться здесь и сейчас. Я хочу, чтобы он сжимал меня в объятиях так, чтобы я дышала с трудом, и после этого я хочу, чтобы он обнял меня ещё крепче. Я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем в тот момент, когда нахожусь в его руках.

Эдвард подчиняется, но я считаю, что он боится нанести мне вред. Он сжимает меня, но быстро отпускает, продолжая крепко держать меня в объятиях, но всё же не так сильно, чтобы у меня перехватило дыхание. Но, похоже, Эдвард понимает мою потребность, ведь он не отпускает меня. Эдвард вздыхает, и я чувствую, как его грудь поднимается и опускается подо мной.

– Иппотерапия звучит отлично, – спустя какое-то время говорит он, и я понимаю, что мы так и не окончили тот разговор. – Ты сама это придумала?

Я киваю ему в шею.

– Уверен, мама с папой были на седьмом небе, когда ты попросила у них разрешения.

– Они всегда кажутся такими счастливыми, когда я прошу их о чем-то.

– Разве это не очевидно? – говорит Эдвард. – Ты так редко просишь о чем-то, и им словно в награду, когда ты делаешь это.

– Я вечно волнуюсь, что это слишком дорого.

Эдвард пытается подавить смешок, и я чувствую смех, вибрирующий в его груди.

– В этой семье деньги не являются большой ценностью. Но даже если бы были, родители оплатили бы всё для тебя. Они так устроены – пытаются сделать тебя счастливой, насколько это возможно.

– Меня могли отправить в специальное учреждение, – бормочу я. – Но они помешали этому.

– Конечно, помешали. Если они могут кому-то помочь – они так и делают. Это причина, по которой они взяли Джаспера и Розали вместе. Мама с папой знали, что если разлучить Джаспера и Роуз, они никогда не будут счастливы.

– Твоя семья такая сложная, – произношу я. Мне всё ещё трудно свыкнуться со всеми запутанными связями.

– Наша семья, – говорит Эдвард, заставляя меня понять, что я тоже часть этой семьи, – основана на любви. Я думаю, это то, что тебе нужно. Я слышал столько историй о разрушенных семьях, о детях с разведенными родителями, которые вынуждены жить одну неделю с матерью, а вторую с отцом, дети с тремя парами бабушек и дедушек, дети без матери или без отца… Возможно, наша семья и переполнена, но мы вместе, и я бы не променял её ни на какую другую.

Думаю, я прежде не слышала, чтобы Эдвард произносил так много слов за один раз, и под этим я вижу, что он и прежде делал это – защищал свою семью перед теми, кто не понимает образ жизни Калленов.

– Я знаю, – говорю я, пытаясь успокоить его. Подбадривание кого-то другого незнакомо мне, и от этого я чувствую себя не в своей тарелке. – И я знаю, каково это –  жить в разрушенной семье, так что, знаешь, я вижу разницу.

Эдвард крепче сжимает меня.

– Конечно, ты  об этом знаешь. Я не подумал. Извини.

Я отступаю, что посмотреть на него.

– Не извиняйся. Боже, если мы будем такими осторожными друг с другом из–-за того, что на минном поле слишком много бомб, мы никогда не сможем поговорить. У меня было гнилое детство. Точка. Я ничего не могу с этим поделать. Единственная вещь, которая меня тревожит – это то, что я, кажется, не могу довериться доброте.

Я вижу столько всего в его глазах, пока говорю. Они меняются с вымученных на тёмные, а после и становятся нежными, и Эдвард гладит мои волосы, разбивая преграду между нами и заправляя их за ухо в бесплодной попытке предотвратить их падение.

– Какая свирепость, – говорит он мягким тоном. – Я скучал по этому.

– Скучал по этому?

Я и не знала, что что эта черта во мне пропадала.

– Да. У тебя она была, когда ты впервые появилась здесь. Ты была так уверена насчет того, чего ты хочешь и чего не хочешь. А затем ты закрылась, стараясь быть более осторожной в присутствии остальных. Ты даже не представляешь, как это здорово для меня – слышать, как ты снова озвучиваешь свои мысли.

– Я не знала об этом, – шепчу я.

– Я думаю, это часть процесса, – говорит Эдвард, и я замечаю, что он больше не хочет говорить об этом. – Депрессия  –  распространенное последствие травмы.

Его глаза перемещаются к моим.

– Ты сейчас счастлива, Белла?

Мне приходится поразмыслить над ответом, и Эдвард даёт мне время, за что я весьма  благодарна.

– Я счастливее, – признаю я. Тьма внутри меня ещё не ушла полностью, да я и не уверена, что это когда-нибудь случится. Но мне лучше,  думаю, мне стало легче говорить, даже в присутствии Карлайла. Я просто позволяю Эдварду преследовать меня по поляне, и это не приводит к панической атаке.

Моя рука опускается ниже и останавливается на его талии. Большим пальцем я вывожу круги на ткани его рубашки.

– Я счастливее, когда я с тобой, – уточняю я. Я больше не тревожусь о том, что не смогу оправдать его ожиданий. То, как всё происходит сейчас – самый верный для меня путь.

– Хорошо, – говорит он. Эдвард не давит на меня. Он не любопытен и не просит пояснить, почему я не могу просто быть счастливой. А, может, он знает, что быть счастливым – это мимолетное состояние мысли, которое тяжело постичь. В конце концов, Эдвард тоже мрачная натура.

Его руки тоже опускаются ниже к моим бокам. Поначалу я думаю, что он повторяет за мной, но затем Эдвард щекочет меня. Звук, что я издаю, высокий и короткий, и я представляю, что он пустил бы собак в бег. Я в удивлении смотрю на него, ещё не совсем понимая, что он пытается сделать. А затем Эдвард снова щекочет мои бока, и всё во мне напрягается. В один миг я поднимаюсь на ноги и удаляюсь от него, но Эдвард ловит меня и продолжает щекотать, пока я с воплем не приземляюсь на землю.

– Перестань, – умоляю я, но мои слова звучат непонятно из-за того, что я не могу перестать смеяться. – Пожалуйста, хватит!

– Проси пощады, – говорит Эдвард. – Ну же!

Это  взрывная мина.

– Хватит, – шепчу я.

Я не уверена, услышал ли он меня или же увидел, как изменилось моё лицо, но Эдвард  вскидывает свои руки и разводит их в стороны, словно сдаваясь.

– Прости, – говорит он. – Перебор?

– Да.

Мое дыхание всё ещё учащенное, и, похоже, щекотка высвободила адреналин и эндорфины одновременно.

Эдвард осторожно ложится рядом со мной, и наша кровать – это поле из цветущих пурпурных диких цветов. 

– Я могу прикоснуться к тебе?

Я поворачиваюсь к Эдварду, и он берёт меня за руку, сжимая её между нашими телами.

– Прости, – говорит он вновь. – Мне казалось, это отличная идея.

– Она и была отличной, – соглашаюсь я. – Просто… не заставляй меня умолять, ладно? 

Я не могу смотреть на него, когда говорю, боясь того, что, глядя в глаза, Эдварда поймёт, что я прокручиваю в своей голове.

– Больше никогда, – клянется он.

Какое-то время после этого мы лежим в тишине, держась за руку, каждый  – в своих мыслях.

– Не думаю, что люблю щекотку, – в конце концов, говорю я.

– Никто не любит, – говорит Эдвард с глупой улыбкой. – Но ещё недавно ты бы совсем не приняла её, а теперь посмотри на себя.

Я вяло улыбаюсь в ответ на его чёткое замечание.

– Прогресс, – шепчу я.

Он кивает, приподнимая наши сцепленные руки к своему рту, чтобы поцеловать мою ладонь. 

– Всему своё время.

Вскоре после этого мы покидаем поляну, поскольку мы проголодались, а ещё мой мочевой пузырь требует всё больше и больше внимания. В то время как у Эдварда нет проблем с тем, чтобы облегчиться в лесу, я совсем отказываюсь это делать, так что продолжительность наших визитов обычно зависит от возможностей моего тела.

По приходу домой солнце ещё не скрылось, но облака уже начали заволакивать горизонт. Внутри дома Джаспер играет, то время как Элис пролистывает журнал. Её ноги покоятся на его коленях.

– Мы едем в Сиэтл завтра? – спрашивает Элис, когда мы заходим внутрь.

– Да, – говорит Эдвард. – Ты с нами, Белла?

Я киваю. Сиэтл. Будет здорово изучить город за пределами аэропорта. Хоть я надеюсь, что там будет не очень многолюдно, но я уверена, что наличие Эдварда и Элис рядом только пойдет на пользу.

– Джаспер, ты не едешь, да?

Джаспер качает головой, его взгляд не отрывается от телека. 

– Ни за что. Я ненавижу шопинг. Элис купит мне всё, что понадобится, правда? – говорит он, склоняя голову к ней.

– Конечно,– она отвечает тоном, не требующим возражений. – Я знаю, что ты и не ожидал ничего другого.

Джаспер тихо смеется.

 Я ускользаю наверх, чтобы проверить Дымку. Я нахожу её в своей комнате, где и оставила её, однако Дымка нашла один из моих носков  – по крайней мере, когда-то это было носком. Носок разорван на куски, он больше рваный, нежели целый, и я поражаюсь тому, как такое крошечное существо могло так растерзать ткань.

Надеюсь, Эсме не рассердится.

– Белла, это ты?

Помяни черта…

Эсме появляется из кабинета Карлайла и пересекает коридор с улыбкой на лице.

– Ты хорошо провела время на улице? Свежий воздух идет тебе на пользу. К сожалению, у нас здесь не так много солнца, как во Флориде.

«Я лучше буду здесь, чем останусь во Флориде», думаю я, но я просто улыбаюсь ей в ответ. Затем оглядываюсь через плечо в свою комнату, где лоскутки ткани выдают приключения Дымки с моим носком.

– Похоже, она отыскала что-то, что хранит твой запах, – по-доброму говорит Эсме. – Надеюсь, ты была не сильно привязана к этим носкам.

Что же, это избавляет меня от беспокойства, ведь она должна была тревожиться из-за этого, разве нет?

– Думаю, тебе нужно быть осторожной и не оставлять разбросанным вещи, которые ты хочешь оставить целыми, – продолжает она. – Но я предполагаю, что Дымка уже достаточно взрослая, чтобы самой гулять по дому?

– Так и есть. Она это может, – говорю я. – Я оставляю дверь открытой, но в основном она сидит в моей комнате. 

– Может, там она чувствует себя в большей безопасности,  – говорит Эсме. –  Ты не могла бы принести её вниз?

Я киваю, а затем думаю кое о чем.

– Можно мне пойти на пробежку? Или на прогулку? 

Или просто на улицу, нескладно заканчиваю я в своих мыслях.

– Конечно, – мягко говорит Эсме. – У тебя есть ключи. Тебе не надо спрашивать разрешения, когда ты уходишь на улицу, дорогая. Просто убедись, что кто-нибудь здесь знает, куда ты идешь и когда планируешь вернуться. Ты будешь дома к ужину? Я сделаю блинчики.

– Завтрак на ужин! – кричит Эммет со стороны двери, и Эсме смеётся. 

– Здорово, – продолжает Эммет, проходя мимо нас, спускаясь вниз. Когда он исчезает из вида, я слышу, как он спрашивает: – Эдвард, не хочешь побросать мяч?

– Тогда я помогу тебе с выпечкой, – говорю я, продолжая разговор. С такой большой семьей нужно готовить по четыре блинчика за раз, если ты не хочешь готовить их целую  вечность.

– Было бы здорово. Я только смотаюсь в супермаркет за новой порцией бекона. Тебе что-нибудь нужно?

Я качаю головой, и когда Эсме поворачивается, чтобы спуститься вниз, я улыбаюсь от осознания нормальности нашего разговора.

– Возвращайся домой вовремя, – говорит Эсме, спускаясь вниз. – Мне кажется, что скоро пойдёт дождь.

Я киваю, хоть она этого не видит, и поворачиваю в свою комнату, чтобы поиграть с Дымкой, пока та не засыпает. Затем я переодеваюсь в свою одежду для бега и трусцой спускаюсь по лестнице.

Будучи не уверенной в том, что мне следует что-то сказать, я тихо выхожу из дома. В любом случае, Эсме знает о моих планах, а я не хочу никого отрывать от своих дел. Я начинаю с быстрой ходьбы, разминая мышцы. Я действительно люблю бегать. И, похоже, бег тоже любит меня, что удивительно при условии, какая я на самом деле неуклюжая.

Пробежав трусцой до конца подъездной дорожки, я смотрю через плечо в направлении дома. Птицы смокли, сигнализируя о том, что надвигается непогода, но я ещё не чувствую, что пора возвращаться назад. Вместо этого я схожу с подъездной дорожки и бегу в сторону Форкса. Я не знаю, как долго пробуду на улице, но мне так нравится двигаться, и так здорово быть одной, только если ты не бежишь от чего-то плохого.

Я делаю глубокий вдох, наслаждаясь своей свободой и вспоминая своё утро с Эдвардом на поляне. Я не могу вспомнить время, когда я смеялась так свободно, как это было с ним. Кажется, Эдвард такой же любитель объятий, как и я, и удовлетворен тем, что мы просто можем быть ближе друг к другу.

Возможно, не все парни хотят только одного. По крайней мере, он никогда не заходил за рамки. Эдвард такой внимательный, что это почти невероятно. То, какой он наблюдательный по отношению ко мне, заставляет меня задаваться вопросом, получает ли Эдвард от этого удовольствие. Концентрируя всё внимание на мне, он, безусловно, теряет возможность получить удовольствие для себя.

Когда я восстанавливаю дыхание, то продолжаю бег. Сегодня я не хочу бежать на своей привычной скорости, думаю, что просто хочу посмотреть, как далеко смогу зайти, а не как быстро я смогу пробежать. Мне кажется, что когда я бегу так медленно, то быстро идущий человек может легко поравняться со мной, однако я могу легко сохранять эту скорость. Пока я иду, мои мысли перескакивают с одного другое. Они переходят к мыслям о спортзале и том, следует ли мне продолжать обучаться самообороне, к моему сообщению и ответу терапевта, который я пока не получила. К терапии и откровении, которые я получила лишь после первого занятия. К Бри, девушке, которая плакала так надрывно, что в моём горле тут же застрял ком. Ко всем остальным людям на иппотерапии, их историям и к их собственным ношам. Интересно, их тоже насиловали или что-то случилось в их прошлом, отчего им понадобился такой вид терапии?

Мысль о том, что я не одинока в этом, что есть еще люди, которые испытали нечто подобное, всё ещё сбивает меня с толку. Конечно, я считаю, что все люди плохие по умолчанию и что они хотят причинить мне вред, но думать о том, что есть люди, которые тоже прошли через это… каким-то образом это довольно трудно усвоить. Они чувствуют ту же борьбу, что и я? У них тоже есть это неутолимое страстное желание быть нормальными? Испытывают ли они сомнения при каждом движении и произнося каждое новое слово?

Есть только один способ выяснить это. Хотя, пожалуй, нет. Это не совсем так. Я могу выяснить все онлайн прежде, чем действительно начну общаться с людьми, которые были вчера со мной в группе. Боже, что, если они просто справляются с последствиями развода своих родителей? Я имею в виду, я уверена, что с этим нелегко справиться, но это может выставить мой секрет напоказ, и я не думаю, что смогу вынести это. Нет, лучше не говорить с ними. Сначала я смогу всё погуглить.

Я люблю Интернет. Определенно.

Крошечный Форкс становится ближе с каждым новым шагом, и я замедляю свой темп. Не уверена, что смогу бежать по дороге назад, и вдалеке я слышу звуки грозы. Игнорируя погоду, я продолжаю идти вперёд. Мне хочется увидеть город своими глазами, не стесненными кем-то, у кого есть влияние и кто принимает решение, какую выбрать дорогу. 

Я сворачиваю наугад и в какой-то момент вижу, как шеф полиции – как его зовут, Чарли? – проезжает мимо меня. Он поднимает руку в знак приветствия, и я осторожно махаю в ответ. Уверена, он знает каждого в лицо в этом городе.

Прогуливаясь по улицам, где я не была прежде, я прислушиваюсь к звукам вокруг меня. Шелест листьев от того, что ветер дует сквозь деревья. Пронзительный смех играющих детей. Мимо меня проносится запах барбекю, и мой желудок издаёт отчетливый звук. Возможно, у Калленов тоже скоро будет барбекю. Думаю, подобная погода не позволяет спланировать всё точнее.

Прогуливаясь  и оставаясь потерянной в своих мыслях, я сначала не осознаю то, что слышу. Но когда я сворачиваю за угол, то больше не могу игнорировать голоса. Я останавливаюсь, как вскопанная, становясь свидетелем чего-то, что задевает за живое.

Поначалу я не уверена, что вижу или слышу всё верно, но передо мной, через улицу, я слышу крики. Кто-то находится снаружи, другой голос исходит изнутри дома. На меня капает первая капля дождя, и этот звук приглушает почти всё остальное, но я слышу крики.

Они ругаются.

Голос, который исходит из дома, нечёткий. Я не могу услышать его с того места, где нахожусь, да и не хочу этого. Но я слышу, что произносит девочка, стоящая снаружи. Она просит прощения.

– Мама, впусти меня внутрь. Пожалуйста! Начинается дождь. Пожалуйста, мам!

Она колотит в дверь, но, очевидно, та остается закрытой. Затем я замечаю сумку с вещами  на пороге. Вещи торчат наружу – я это чётко вижу. Первый вывод, что приходит ко мне в голову – это то, что девочку выгнали из дома.

– Я больше так не сделаю. Мама, пожалуйста…

Голос девочки затухает, и она начинает плакать. Девочка в отчаянии пинает дверь, но, конечно же, та не сдвигается ни на дюйм.

Она опускается на колени и отворачивается от двери, а затем, к своему ужасу, я понимаю, что это Лорен. Лорен, мой демон в школе, плачет и поднимает руку, чтобы обхватить большую кровоточащую рану на своём лбу. 

А затем она вдруг поднимает голову и встречается со мной взглядом. В её взгляде нет ничего от девчонки, которую я знаю. Когда она видит меня, то даже меня не узнаёт. Её глаза пусты, и к моему горлу тут же подступает рвота. Я знаю этот взгляд – у меня был такой же взгляд на протяжении многих лет.

Находясь в шоке, я не могу сдвинуться с места. Затем Лорен начинает узнавать меня, и её глаза темнеют, заполняясь злобой, что направлена на меня. Я делаю шаг назад, пропадая из вида и, не зная, что теперь делать, я делаю то, что знаю лучше всего.

Я бегу.

Комментарий переводчика: отдельное спасибо всем, кто голосовал за «Истерзанную» при выборе лучших работ Весны! В итоге фанфик попал в призёры – и всё благодаря Вам. Это здорово)))