Ауттейк к главе 38

(События этого ауттейка происходят в декабре того года, когда Эдвард учится на втором курсе Принстона. В тот день они встречаются в Филадельфии, ходят по магазинам в поисках подарков для родителей Эдварда, и Белла признается, что с тех самых пор, как они расстались, она ни с кем не имела секса. Через пару часов после этого Эдвард приходит к Роуз и Эммету домой присмотреть  за Дэвидом.)

Качели из шины и Магия

POV Эдвард

 – Огромное тебе за это спасибо, Эдвард. – Благодарность Роуз прозвучала ровно через одну секунду после того, как она открыла мне дверь. – Если бы не ты, нам настал бы – лучшего слова не подберу – капец.

 За тридцать минут до этого мне в панике позвонил Эммет. Его мать слегла с желудочным гриппом и не могла присмотреть за Дэвидом, чтобы отпустить их на ежегодный рождественский приём юридической фирмы Роуз. Хотя ни у одного из них не было особого желания идти, Роуз настаивала, что остаться дома будет «поступком, ограничивающим карьерный рост».

 – Не стоит благодарности, абсолютно, – заверил я её. – Ты же знаешь, я люблю этого парнишку. Где он?

 – Эммет одевает ему чистый памперс. Мы не хотели оставлять тебе, помимо всего прочего, ещё и тонну какашек.

 Я рассмеялся.

 – Я знал, что меня ждёт смена подгузников, когда соглашался присмотреть за ним. Не страшно.

 Внезапно на лице Роуз проступила паника.

 – А ты вообще знаешь, как...

 – Менять подгузники? – перебил я. – Да. Хотя справедливости ради должен признаться, что научился этому совсем недавно.

 – Ну ладно. – Вид у Роуз был чрезвычайно нервный.

 – Всё будет в порядке. Даже если Дэвид меня чем-нибудь удивит – что вообще-то маловероятно, учитывая, сколько времени я провожу с ним и с Эмметом – есть ещё моя мама, которая находится в двух минутах езды. Она, во-первых, училась в медицинском вузе, а во-вторых, растила меня. Вместе с ней мы справимся с чем угодно.

 – Не подумай, что я тебе не доверяю. Мы просто никогда ещё не оставляли Дэвида ни с кем кроме наших родственников. Похоже, я гораздо более нервная особа, чем сама предполагала. Короче, примерно через час его надо уложить спать. Ничего ему не давай в кроватку, кроме соски. Перед сном он должен поесть; бутылочка, смесь и все инструкции на кухне. Мы вернёмся не поздно. Владельцы фирмы ожидают, что на праздник явятся все сотрудники, до единого. Клиентов они тоже приглашают, так что это не столько рождественская вечеринка, сколько способ произвести впечатление.

 – Потому что ни один из их партнеров не проводит столько времени на работе, сколько на вечеринке, – подключился к разговору подошедший с Дэвидом на руках Эммет.

 – Это сарказм, – пояснила Роуз.

 – Ничего не сарказм, – возразил Эммет. – Какой уж тут сарказм; по-моему, каждая пятница, когда они требуют присутствия Роуз вечером, должна включать в себя неограниченное употребление алкоголя.

 Роуз проигнорировала его и обратилась ко мне:

 – Уверен, что справишься?

 – Всё будет в порядке. Правда. Идите, развлекитесь, насколько это возможно в толпе, состоящей сплошь из юристов. У меня всё под контролем.

 – Если решишь, что тебе скучно одному, можешь пригласить кого-нибудь для компании, это нормально. – Она посмотрела на меня выжидательно.

 Что-что?!

 – Ты только что сказала, что нервничаешь, оставляя Дэвида со мной, потому что никогда не оставляла его ни с кем, кроме родственников, а теперь советуешь пригласить сюда девочек?

 Эммет фыркнул.

 – Дэвид – любитель дамского пола.

 Услышав Эммета, Роуз закатила глаза.

 – Уточняю: если хочешь пригласить сюда Беллу, можешь это сделать.

 Я повернулся к Эммету.

 – Похоже, ты проболтался?

 – Вовсе нет, – возразила Роуз. – Эмм не говорил мне ничего, кроме того, что вы с Беллой снова разговариваете, но это я уже и так знала от неё самой.

 – Что ещё рассказала тебе Белла? – спросил я.

 – Ах, вот значит как, – шутя, возмутилась Роуз. – Идея, что Эммет мог передать мне что-то из твоих слов, тебя тревожит, а из меня ты вытянуть информацию совсем не против.

 – Зависит от контекста, – сказал я. – А ты готова дать мне хоть какую-нибудь информацию?

 – Нет, но повторяю, если хочешь пригласить сюда Беллу, это более чем приветствуется.

 – Ты действительно не веришь, что я смогу справиться, да?

 Роуз с Эмметом истерически расхохотались.

 – Чего это вы? – спросил я.

 – Какая там от Беллы помощь, – пробормотал Эммет себе под нос.

 – В защиту Беллы, – начала Роуз, – могу сказать, что ей никогда не приходилось присматривать за малышами. Конечно, она не знает, как это делать. На самом деле, я предложила это только для того, чтобы ты не скучал, когда Дэвид уснёт.

 Четыре минуты спустя Роуз и Эммет покинули дом, и я впервые в жизни оказался ответственным за другого человека. Между тем, все мои мысли занимала Белла. Требовались титанические усилия, чтобы оставаться полностью сосредоточенным на Дэвиде и не дать себе соскользнуть в размышления о том, чтó она сказала сегодня днём. Её добровольно принятый на время нашего расставания целибат был на переднем плане моих раздумий, но я не мог позволить себе увязнуть в этом, когда у меня на попечении находился девятимесячный малыш, особенно, учитывая, что вышеупомянутый девятимесячный крепыш так и норовил сунуть свой нос, куда не следует.

 Дэвид был копией Эммета – вьющиеся черные волосы, бледная кожа и румяные щёки. Хотя Роуз была в восторге от их необыкновенного сходства, я гадал, не разочарован ли Эммет, что у них не получилась мини-Роуз. Когда я задумывался о своих будущих детях, то всегда надеялся, что они будут похожи на Беллу. Правда, в случае, если у нас родится мальчик, я бы хотел, чтобы при внешнем сходстве с ней он был таким же высоким, как члены моей семьи. Какие бы трудности в общении я ни испытывал, уверен, их было бы ещё больше, уродись я коротышкой. Возможно, я и выпадал из понятия «норма», но с того момента, как мне стукнуло пятнадцать, на моей стороне была, по крайней мере, приличная физическая форма. Если у нас с Беллой родится мальчик, умом и характером похожий на меня, то пусть у него будет мой рост и её лицо. Ну, а если девочка, то пусть будет копией Беллы. Милой крошечной версией своей матери, которая сможет принять всю мою безусловную любовь и обожание, все те преимущества, которые имел я, но которых не было у Беллы. В частности, у нашей дочери будет двое родителей, которые её ценят и лелеют, и которые всегда её хотели. Она будет расти, чувствуя, что имеет право на любовь и счастье, и никогда не усомнится в собственной ценности, потому что в своей семье она будет окружена только восхищением.

 Я сидел на полу вместе с Дэвидом, и мы катали с ним мячик взад-вперед, пока не пришло время укладывать его в постель. Его доверие ко мне было поразительным. Да, я проводил с ним довольно много времени, но не ежедневно. Я сомневался, что он действительно мог меня помнить. Обдумывая эту мысль, я уложил его на пеленальный столик. Он заёрзал, показывая явное нежелание менять подгузник. Рядом с салфетками лежала стопка свернутых рулончиком кусочков ткани. Я взял один из них и приставил себе к носу, надеясь его отвлечь.

 Дэвид посмотрел на меня, как на ненормального, и я начал строить ему рожицы. Он заулыбался, и я стал его переодевать. Стоило мне снять с него памперс, как он пустил струю мне в лицо.

 – О, приятель, так не годится. – Стянув с себя намокшую рубашку, я отбросил её в сторону. – Разве папа ни разу не говорил тебе, что нельзя писать в лицо другому человеку?

 Дэвид хихикнул. На самом деле хихикнул, и я не мог сердиться на него за то, что он меня описал. Ведь, в конце концов, он не так уж отличался от меня – он был всего лишь парнишкой, пытавшимся найти свой путь в этом мире.

 – Знаешь, – сказал я ему, – однажды и я пописал, куда не положено – на кровать своего соседа. Правда, я тогда ходил в колледж, а не в ясли. А ты ведь ещё даже в ясли не ходишь, верно? Ты, небось, не знаешь, что такое колледж. – Как можно быстрее я надел на него чистый подгузник и продолжил говорить, пока одевал его в пижамку. – Колледж – это первое место учёбы, которое тебе действительно понравится. Там можно выбирать какие захочешь предметы для изучения, а не только всякие скучные вещи, которые ты и так уже знаешь. Когда учатся в колледже, обычно живут в общежитиях. На самом деле, некоторые живут в общежитиях даже раньше, когда ещё учатся в старшей школе. Но я не жил. Мои родители решили, что я для этого слишком неопытен в отношениях с людьми. Большинство из тех, с кем я познакомился в колледже, учились в таких школах – их еще называют «подготовительными школами» [элитная частная школа для старшеклассников, где готовят к поступлению в престижный колледж] – а я нет. И не жалею, потому что благодаря этому встретил твою тетю Беллу.

 Я, что, в самом деле только что это сказал?

 – Не в том смысле «твою тетю Беллу», что мы муж и жена, и я – твой дядя Эдвард, а она – твоя тетя Белла. Она мне не жена. Она даже не моя девушка – больше не моя девушка. Она твоя тетя в том смысле, что она очень хорошая подруга твоей мамы, и любит тебя. Надеюсь, ты тоже любишь её. Это бы много для неё значило, потому что ты маленький и невинный, и ей не придёт в голову спрашивать, за что ты её полюбил. Поскольку ты ещё малыш, она просто поверит, что ты любишь её, потому что она добрая, хорошо к тебе относится, и рядом с ней тебе хорошо. Я тебе даже завидую – завидую, что тётя Белла поверит в твою любовь, поверит, что она настоящая, ведь ты не умеешь притворяться. Ирония в том, что совсем недавно я был точно в таком же положении, что и ты. Я полюбил её, но она мне не поверила, потому что я – большой мальчик, а большие мальчики не всегда относились к ней так, как должны.

 – Айсик? – Дэвид оживился, услышав, наконец, знакомое слово.

 Я указал на него, а потом на себя.

 – Да, мальчик. Мы с тобой оба мальчики. Дай пять, мужик! – Он хлопнул своей ладошкой по моей, и я отнёс его в кроватку и дал в руку соску.

 Он сказал что-то, отдалённо напоминающее «бай-бай», а затем засунул соску в рот и перевернулся на животик. Я поглаживал ему спинку, пока он не уснул с подогнутыми под животик коленками и поднятой вверх попкой.

– Я люблю тебя, малыш. Много людей любит тебя. Никогда не забывай об этом.

 Стоило Дэвиду уснуть, как мной полностью завладела мысль о том, в чём призналась Белла. Я не мог поверить, что она сберегала себе для меня – несмотря на её настойчивые уверения, я всё ещё сомневался, что она настолько меня любила.

 Это не помешало мне позвонить ей в надежде на дальнейшее обсуждение.

 – Разве я не видела тебя всего два часа назад? – смеясь, ответила она на мой звонок.

Она была счастлива – и не только в эту минуту, но в целом. Разительный контраст с Беллой, которую я знал в прошлом, и я подумал: интересно, а я когда-нибудь привыкну к этой разнице?

 – Два часа и сорок две минуты, – поправил я её.

 По моим субъективным ощущениям, времени прошло гораздо больше, но об этом я умолчал.

 – Верно. Уж тебе ли не знать. Итак, прошло два часа и сорок две минуты с тех пор, как мы разговаривали, а завтра утром мы снова встретимся. Если ты звонишь не для того, чтобы отменить...

 – Ни в коем случае. – Я не хотел, чтобы она даже мысль такую допускала.

 – Ну вот, значит, соскучиться по мне ты не мог, времени прошло слишком мало.

 Конечно, она была неправа – неправа полностью и абсолютно. Два часа и сорок две минуты было для меня более чем достаточно, чтобы ощутить её отсутствие и потребность увидеться снова. По правде говоря, теперь, когда мы расставались, я всегда отчаянно по ней скучал; но я тщательно скрывал от неё данный факт, опасаясь, что она использует эту информацию для манипулирования мной.

 – Я не помешал тебе своим звонком? – спросил я.

 – Разве я не рассказывала тебе о своих жарких планах на вечер пятницы?

 Два часа и сорок две минуты – определённо достаточно долгое время, чтобы всё изменилось.

 – Нет.

 – Я хотела опробовать новый рецепт торта. Я как раз поставила корж в духовку перед твоим звонком. Так что в данный момент я не очень занята – его надо будет вынуть через пятьдесят одну минуту.

 Я ощутил облегчение и одновременно разозлился на себя. Белла не была ни с кем в течение года, а я всё равно был таким неуверенным, когда дело касалось её, ведь готов был поверить, что за одно мгновение всё может измениться в худшую сторону. Может быть, потому что верил, будто прошлое может повториться вновь. Я отбросил свои сомнения, решив сосредоточиться на том факте, что Белла вернулась в мою жизнь, и проводит вечер пятницы дома, занимаясь выпечкой.

 – Ты ввела меня в заблуждение, – пошутил я. – Это совсем не жаркое занятие.

 – Это ты так думаешь. В духовке невероятно жарко – целых 325 градусов [около 165 градусов Цельсия].

 – Вовсе не так уж и жарко. Совсем не знойные страсти.

 Она фыркнула.

 – Какие ещё страсти? Ты меня сегодня, что, вообще не слышал? Я этим больше не занимаюсь.

 Это я-то её не услышал? Она, что, шутит?

 – Всё я услышал. – Причём не только я, но и мой член с его вечным ревнивым собственничеством. Меньшая из двух моих голов хотела верить, что секс со мной стал для Беллы настолько впечатляющим жизненным опытом, что навсегда разрушил её для прочих мужчин. А вот та голова, что на плечах, хотела знать реальную причину, по которой она не вела сексуальную жизнь. – Вообще-то, я именно поэтому тебе и позвонил.

 – В самом деле? Тогда, просто к твоему сведению, секс по телефону я сейчас тоже не практикую. – Она рассмеялась и чуть слышно пробормотала: – Чёрт. Я снова нарушила правила, да?

 – Я бы хотел знать, откуда ты эти правила взяла. Не помню, чтобы я выпускал указ, запрещающий какие-либо упоминания о сексе. С моей стороны это был бы напрасный труд, учитывая характер современного общества. Всё сейчас вертится вокруг секса. Сегодня утром я видел рекламу картофеля-фри, в которой обыгрывалась тема оргазма.

 – Жареная пища вполне может вызывать оргазм.

 – Верно, но это был канал CNN. Собственно, это лишь пример, показывающий, что от секса сбежать невозможно.

 – И не говори. – Она вздохнула.

 – Но ты-то сбежала от секса.

 – Нет, Эдвард. Я не занималась сексом. Но я и говорю, и думаю о нём. У меня есть сексуальные фантазии, иногда я даже мастурбирую...

 Я сглотнул и поправил себя в брюках. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть она думает обо мне, когда мастурбирует. Разве не чудесно было бы, если бы она назвала свой вибратор «Эдвард»?

 – ...и я нормальный, здоровый человек. Просто живу, не имея сексуальных отношений.

 Я отодвинул в сторону мысленный образ Беллы, трахающей себя вибратором и выкрикивающей при этом моё имя, и сосредоточился на текущем разговоре.

 – Вот поэтому мне трудно это вообразить, ведь жить, не имея сексуальных отношений, не является для тебя нормой.

 – Ты прав. Для меня нормально заменять чувства сексом и использовать его, чтобы избежать эмоциональной близости. После того, как ты и я... – Она остановилась. – А это ничего?

 – Что?

 – Что я говорю о нас. Это ещё одно из правил. Добавь его к правилу, касающемуся секса...

 – На х* эти твои правила.

 – Это ты можешь послать правила на х*, а я туда не ходóк.

 – Подожди-ка, а я думал, ты сказала, что не прекратила мастурбировать? – Я не удержался от желания её подразнить.

 – Мой вибратор не считается. Неважно. В процессе психотерапии я поняла, что способы, которые я придумала, чтобы избежать боли, на самом деле лишь причинили ещё бóльше боли. Собственно, мне не нужно было идти к специалисту, чтобы понять, что они причинили боль тебе. Это я и так уже знала, и хотя сожалела о содеянном, но понятия не имела, что мне с этим делать. Мой консультант помогла мне увидеть, что я не могу изменить прошлое, но зато могу изменить своё поведение в настоящем, чтобы не причинять ещё бóльшего ущерба себе или другим. Одно из таких изменений – это не заниматься сексом без любви.

Я был поражён.

 – Нет, я не осуждаю никого, кто занимается сексом без любви, не думай, – поспешила добавить она. – Я не считаю случайные связи ненормальными. Всем же иногда нужно просто расслабиться, так? – Она нервно усмехнулась. – Но в прошлом я это делала, побуждаемая странной комбинацией чувства ненависти к самой себе с потребностью ощутить себя желанной, пусть даже лишь на миг и на совсем неправильной основе. Ведь люди вступают в связь на одну ночь не потому, что на самом деле желают другого человека, а потому что хотят получить оргазм. Другой человек здесь не более чем средство достижения собственной цели.

 – Ты так относилась ко мне?

 – Нет, ты всегда был для меня бóльшим. Я просто не всегда знала, как это тебе показать. Я никогда не смогу исправить прошлое, но хочу, чтобы ты знал, что я никогда не смотрела на тебя как на средство. С самого начала я поняла, что влюбляюсь в тебя, влюбляюсь очень сильно. И это испугало меня – ты даже не представляешь, до какой степени. Четыре года до этого я убеждала себя, что не хочу такой судьбы – что, впустив кого-то в своё сердце, я лишь создам ситуацию, которая позволит другому человеку причинить мне боль. Потом я встретила тебя, и ты бросил мне вызов. И я начала гадать: может быть, я могла бы иметь это всё – могла бы быть по-настоящему любимой и желанной; может быть, эти чувства не исчезнут просто потому, что я тебе наскучу. Ведь одно дело – жить без желания испытать такую любовь, а другое – просто не верить в то, что она реально возможна. Ты понимаешь разницу?

 – А теперь ты веришь, что она возможна?

 – Да. Я узнала, что это возможно, на примере твоих родителей.

 Я должен был догадаться.

 – Так и есть. Они до сих пор влюблены друг в друга так же сильно, как в день своей свадьбы.

 – Брак по-прежнему пугает меня, – призналась она.

 – Почему? – спросил я.

 – Это абсолютно иррационально, я знаю, но я чувствую, что стóит только в дело вмешаться контракту – а ведь если отбросить романтическую часть, то брак является просто контрактом – и люди уже делают то, что делают, по обязанности, а не потому, что они этого хотят.

 – Люди в любом случае делают это. Число разводов никогда ещё не было таким большим, как сейчас.

 – О, можешь не объяснять. Как я уже говорила, я знаю, что это иррационально. Но даже ещё раньше, чем я близко узнала твоих родителей, я начала думать, что, возможно, шанс встретить истинную любовь всё-таки есть. То, что до этого всегда казалось неважным – например, хочешь ты иметь детей или нет – вдруг стало выходить на первый план.

 – Я хочу детей.

 – Я знаю.

 – А ты хочешь детей? В последний раз, когда я тебя спрашивал, ты была не уверена.

 – Я до сих пор не уверена. Эта мысль вызывает у меня страх, но, думаю, я хотела бы детей. То есть, это для меня не является обязательным. Если этого никогда не произойдёт, не думаю, что, оглядываясь на свою жизнь, буду чувствовать, будто упустила нечто важное. Но если бы я была с правильным человеком, и наши отношения оказались бы достаточно прочными, я, вероятно, хотела бы иметь детей. Мне просто трудно представить, что это со мной случится.

 Мысленный образ возник в моей голове почти мгновенно и помимо моей воли: я стою на коленях перед Беллой и целýю обнажённую кожу её пока-ещё-плоского живота, зная, что внутри неё растёт мой ребенок.

 Я хотел сказать ей, что я и есть тот самый – правильный – человек. Что, если она готова подождать, пока я снова почувствую себя собой, то всё это у неё будет. Что я с радостью провёл бы свою жизнь, даря ей то, чего она всегда хотела, но о чём боялась мечтать, потому что никогда не верила, что это реально. Почему-то я был уверен, что, в конце концов, я скажу ей именно эти слова – но не сейчас и, разумеется, не по телефону.

 – Я знаю, что в детстве ты была очень одинока...

 – Ты тоже, – прервала она меня.

 – У меня были родители, а у тебя не было никого.

 – У меня были друзья. Я никогда не сидела одна за столиком в школьной столовой, если это то, что ты имеешь в виду.

 – Неужели всё было так плохо? Я хочу сказать, что наверняка там было и что-то хорошее.

 – Мне очень нравилось готовить еду вместе с нашей соседкой. Когда я была маленькой, она позволяла мне стоять рядом с ней и притворяться, что я делаю то же самое, что и она, используя реальные миски и ложки. Она очень любила готовить из свежих – только что с грядки – продуктов, выращенных местными жителями. Моя любовь к приготовлению пищи и одержимость продуктами, выращенными на местных фермах, идёт от неё. Да, и ещё я обожала качаться на качелях, сделанных из шины, на заднем дворе. И не смей говорить, что это развлечение для бедняков, богатенький мальчик!

 – Даже и не собирался.

 – Ты просто завидуешь. Что-то мне подсказывает, что у тебя в детстве не было качелей из шины.

 – И ты совершенно права, – подтвердил я. – Думаю, в городском регламенте имеется запрет на такие качели.

 – И почему я не удивлена? У вас, наверное, разрешены только деревянные качели, причём окрашенные исключительно в исторически достоверные цвета. Иногда я поражаюсь, как это мне вообще разрешили работать преподавателем в вашем городе.

 – Ну, ты же приходила на работу, одетая как настоящая пуританка.

 – Ничего подобного!

 – Не знаю, как сейчас, но когда я учился в школе, ты именно так и одевалась.

 – Я знаю, – призналась она. – Тогда я ещё пыталась кому-то что-то доказать. Мне почти казалось, что если  люди увидят хоть кусочек моей обнажённой кожи, то поймут, насколько я распутная.

 – Неужели это и сейчас имеет значение?

 – Может быть, не для тебя, но в обществе двойные стандарты всё ещё существуют – женщинам не прощают того, что легко сходит с рук мужчинам. Теперь я ношу то, что хочу. Я не чувствую, будто должна что-нибудь скрывать.

 Я столько всего хотел ей сказать: что я ею горжусь, что даже не могу себе представить, насколько это должно быть трудно – заглядывать внутрь себя так глубоко, как это делает она; что она такая смелая и сильная, каким мне никогда не приходилось быть – жизнь меня не заставляла. Вместо этого я сказал то, чего она, с учётом всех обстоятельств, ждала от меня.

 – Пора доставать из духовки твой торт.

 – А? Вот чёрт, верно. Подожди секундочку. – Сорок шесть секунд спустя она вновь взяла трубку. – В самый раз пропёкся, спасибо. Я, наверное, никогда не пойму, как это тебе удаётся.

 Я рассмеялся.

 – Потому что я с приветом.

 – Ты потрясающий. А это всегда... – начала она вопросительно, но смолкла.

 – Нет, спроси меня, – произнёс я, почти умоляя. – Я расскажу тебе всё, что ты захочешь узнать.

 Больше всего на свете я хотел, чтобы она чувствовала, что может говорить со мной обо всём.

 – На что это похоже – то, что у тебя в голове?

 – Ты хочешь узнать, о чём я сейчас думаю?

 – Нет, не конкретные мысли, хотя о них мне тоже интересно было бы услышать. Но ты всё время считаешь, да?

 – Не совсем. Скорее это похоже на то, что у окружающего мира есть своя скорость и ритм, а у меня в голове встроен метроном. Я не считаю специально, я просто чётко осознаю время. Это происходит постоянно, но мыслю я, в общем-то, так же, как и ты. Вот, например, сейчас я знаю, что прошло пятьдесят четыре секунды с момента, как ты, достав корж из духовки, снова взяла трубку. Я также очень хорошо понимаю мир через диаграммы и схемы: я вижу математику и физику там, где большинство людей видит просто здание или дерево. Я думаю о завтрашнем дне, о том, как сильно я хочу снова тебя увидеть, о том, как сильно я скучал по тебе, когда ты ушла из моей жизни. Но также я думаю о том, как удивительно то, что мы можем говорить, как сейчас – разговаривать настолько глубоко и не отвлечённо. В прошлом, когда мы встречались как пара, такого никогда не бывало.

 Я не стал упоминать ни музыку, которую прямо сейчас сочинял, ни образ её, беременной моим ребенком, ни тот факт, что этот образ заставил меня возбудиться.

 – Ха.

 – Что ты имеешь в виду, говоря «ха»? Ты что, ждала, что я в мыслях разрабатываю лекарство от рака?

 – Типа того, – призналась она, смеясь. – Нет, серьезно. Я просто не ожидала, что твои мысли настолько похожи на мои. Я бы сказала тебе, что считаю секунды до завтра, но ты слишком хорошо знаешь, что я не способна делать это так, как умеешь ты.

 – А я не способен взять продукты по списку и «с нуля» испечь торт. – Я не хотел, чтобы она чувствовала, будто её способности ценятся не так высоко, как мои. – Кстати, как он?

 – Завтра узнаешь. И, между прочим, мне пора заняться его глазировкой.

 – Хорошо, я тебя отпускаю. Я бы сказал «сожалею, что отнял у тебя так много времени своим звонком», но я не сожалею.

 – И я не сожалею, – призналась она. – Я рада, что ты мне позвонил. Ты ведь знаешь, что можешь звонить мне, когда хочешь, верно? В любом случае, я увижу тебя утром. Спокойной ночи.

 – Спокойной ночи, Белла.

 Мы простились, а семь минут спустя домой вернулись Роуз и Эмм. Пока я ехал обратно в дом родителей, подумал, что дерево, которое растёт у Беллы в её крошечном заднем дворике, достаточно крепкое, чтобы выдержать качели из шины. Когда я через кухню вошёл в дом, папа сидел на диване.

 – Как тебе работалось няней? – спросил он.

 – Блеск. Дэвид пописал мне прямо в лицо.

 – Что ж, хорошо, ведь ты не единожды проделывал это со мной. Возмездие наконец-то настигло тебя.

 – Спасибо, папа. На этой радостной ноте я попрощаюсь с тобой и поспешу в душ, пока в нём вода не остыла. – Я повернулся, чтобы уйти наверх, но тут мне в голову пришла одна мысль. – Ты не знаешь, где можно купить шину?

 – Для твоего «Вольво»?

 – Нет, для качелей. Мне нужно всего одну.

 – Вроде бы Дэвид немного мал для них?

 – Это для Беллы.

 Он посмотрел на меня вопросительно.

 – Я бы спросил, зачем они ей, но не думаю, что хочу знать. Завтра я собираюсь на станцию техобслуживания. Уверен, что мог бы купить шину в представительстве «Мерседес». Думаю, раз они торгуют автомобилями, наверняка могут продать и шину к ним.

 – Не беспокойся об этом специально, я сам поищу. Кроме того, я хочу, чтобы это был подарок от меня. В любом случае, спасибо. Спокойной ночи.

 В ту ночь мне снилось, что я раскачиваю на качелях из шины маленькую девочку с огромными карими глазами. Когда она устала, мы вошли в дом, и Белла предложила нам по куску торта собственного приготовления. Мы ели его, а Белла рассказывала мне о том, как наша дочь стояла рядом с ней и «помогала» готовить торт, подражая каждому её жесту с помощью деревянной ложки и пустой миски. А наша дочь настаивала на том, что миска была не пустой, а наполненной мечтами и магией.

Конечно же, я ей поверил.

______________

Перевод:  leverina
Редакция:  dolce_vikki