Глава 2. Никто не властен над временем

Эдвард

Я бью строительным пистолетом по гипсокартону немного сильнее, чем следовало, отчего несколько мелких щепок летят в мои защитные очки.

– А потом она говорит, что скажет своим старшеклассницам или учителям, или ещё, блядь, кому-то, что я имею дело только с подружками для траха. Я имею в виду, ей ещё даже нет тринадцати. Она вообще знает, кто это такие?

Низкий смех Эммета громким эхом отражается от наших инструментов.

– Чувак, сейчас дети в тринадцать лет знают намного больше, чем знали мы, когда были в этом возрасте.

Я молча обдумываю его слова, совсем не радуясь такому факту. В тринадцать лет я впервые попробовал алкоголь; мы с моим приятелем Сэмом стащили бутылку виски из бара его отца, а остальное, как говорится, длинная и пьяная история. Если сейчас дети в тринадцать более продвинутые, то я в большой беде.

– Кроме того, – продолжает он, – нет ничего плохого в том, чтобы иметь подружку для траха. Или двух. Вовсе не значит, что ты должен говорить об этом Мел. И если вы с Хайди наслаждаетесь друг другом, не позволяй Мел вызвать у тебя чувство вины.

– Передай мне пистолет для герметика, – бормочу я.

В течение следующих минут мы оба работаем молча.

– Как бы там ни было, это дерьмо с Хайди закончилось несколько недель назад, – говорю я, убирая излишки герметика пальцами, а затем вытирая их об штаны.

Эммет приседает перед мешками с сухим цементом и, открыв один, смотрит на меня.

– Что случилось? Давай, чувак, сделаем перерыв, – он кивает в сторону перевёрнутого ведра рядом с собой. – Мы работали, не останавливаясь, несколько часов.

Я снимаю свою каску и тыльной стороной ладони вытираю пот со лба. Сегодня жарко, как в аду. Работать на свежем воздухе очень тяжело, когда над твоей головой целый день ярко светит солнце. Тяжело вздохнув, я сажусь на ведро и, достав пачку сигарет, прежде чем подкурить, предлагаю одну Эммету.

– Она начала вести себя очень странно. Ну, понимаешь, словно мы больше, чем просто…

– Друзья по траху? – со смехом перебивает меня Эммет.

Я усмехаюсь.

– Да. Я имею в виду, она знала с самого начала, что… – я качаю головой, позволяя ментолу обжечь моё горло и лёгкие. – Но она попыталась вести себя приторно сладко с Мел… А Мел её терпеть не может; сталкиваясь с ней в коридоре, взглядами бросает в неё кинжалы или закатывает глаза.

– О, да, я видел, как она закатывает глаза. Это достойно награды, – снова смеётся Эммет.

– Я тебе говорю, если б за каждый раз я получал по десять центов, то… – я глубоко вдыхаю в себя дым. Это единственная зависимость, которая мне теперь разрешена и, чёрт, я собираюсь использовать её на полную. – Суть в том, что у меня нет времени на всё это дерьмо, понимаешь? На отношения и… прочую херню, – я хмурюсь, а Эммет согласно фыркает. – Мне хватает Мел, моих встреч и этой грёбаной работы.

– Эй, эй, эй…

– Ты знаешь, что я имею в виду, – ухмыляюсь я. – Послушай, Эм, ты знаешь, что я ценю то, что ты дал мне шанс, верно? Что принял меня в свой коллектив.

– Ну, ты брат Джаспера… кроме того, я подумал, что часть его навыков, должно быть, передалась и тебе. Остальное ты заслужил сам. Ты – хороший работник, каким был и он.

Нахмурившись, я опускаю взгляд на свою изношенную обувь, всю в грязи, в краске и цементе, и тушу сигарету кончиком ботинка.

– Но да, тебе не нужно это дерьмо, – соглашается Эммет, встав около бетономешалки. – Особенно сейчас. Тебе нужно успокоиться. Скоро всё наладится. Много времени это не займёт. Мел будет в порядке. Вы оба будете.

Я молча киваю и, встав, перекидываю через плечо ещё один мешок цемента.

– Эй, подожди. Я помогу, а то ты сорвёшь себе спину.

– Я справлюсь.

Эммет фыркает, а я подхожу к огромному миксеру, наблюдая, как он работает.

– Сегодня шесть месяцев, – я впиваюсь взглядом в цемент, песок и воду, превращающуюся в густой бетон.

– Да. Я знаю.

– Пять месяцев и двадцать девять трезвых дней.

Я чувствую на себе его взгляд.

– Я рад за тебя, парень.

***

Встречи АА [Прим.: анонимных алкоголиков] проходят в Knights of Columbus на Вэрик-Стрит, через улицу от Smith Houses: старое, ветхое здание, окружённое с одной стороны складами, а с другой – кирпичными домами.

Мы начинаем с молитвы о душевном спокойствии; мы всегда начинаем с этой молитвы. Затем обмениваемся рассказами: сколько дней прошло с момента нашего последнего напитка, как оказались там, где мы сейчас, почему не можем вернуться к тому, что было. Что мы потеряли.

Поскольку это наша версия исповеди, за исключением случаев, когда мы исповедуем наши грехи, нет таких молитв, которые помогут нам очиститься – только понимание таких же ненормальных. Понимаете, что значит, когда вы раскрываете свои глубокие тёмные секреты таким же конченым, как и вы? Это значит, что вы по уши в каком-то серьёзном дерьме.

Не проходит и половины встречи, когда на мой телефон приходит сообщение.

Дядя Эд, меня уже можно забирать.

Мел, у меня не прошло ещё и половины встречи. Ты сказала мне, что это закончится позже.

Это закончилось десять минут назад.

У меня не прошло ещё и половины встречи.

Ну, меня уже можно забирать!

Тебе придётся подождать, потому что у меня не прошло ещё и половины встречи!

Я тихо стону, в то время как Джейсон Льюис, стоя на подиуме, рассказывает, как потерял свою семью.

– Что случилось? – шепчет Карлайл рядом со мной.

– У Мел закончился урок.

– Мне казалось, ты сказал, что он закончится позже.

– Именно так сказала мне она, но теперь пишет, что её можно забирать.

Карлайл кивает и смотрит прямо перед собой.

– Ты знаешь, что не можешь так рано уходить с этих встреч, особенно не сегодня, Эдвард.

– Я знаю. Ей придётся подождать.

– Ты уверен?

Я не отвечаю ему, потому что Джейсон Льюис теперь плачет, и я говорю о выворачивающих душу рыданиях, сотрясающих его тело. Думаю, по крайней мере, он заслуживает внимания тех из нас, кто так же облажался. Но я чувствую на себе взгляд Карлайла.

Пять месяцев и двадцать девять дней.

Это ничто по сравнению с его двадцатью годами трезвого образа жизни. Капля в море. Вот почему он мой покровитель и почему я уважаю его решение. Надеюсь, что когда-нибудь я смогу подняться на трибуну, на которой сейчас стоит Джейсон Льюис и, рыдая взахлёб, рассказывает о своём разводе, и сказать: «Я – Эдвард Каллен, я не пью уже двадцать лет».

До этого момента осталось всего лишь девятнадцать с половиной лет.

***

Полчаса спустя, когда раздаётся кофе, я поворачиваюсь к Карлайлу.

– Увидимся завтра, дружище.

– Да, – он колеблется, – у вас с Мел сегодня всё будет в порядке?

Прошло шесть месяцев. Шесть месяцев с того дня, когда в стельку пьяный мудак сел за руль. Шесть месяцев с того момента, как он решил выехать на ту же дорогу, где ехали мой брат и его жена.

Пьяный в жопу ублюдок.

Такой же, как и я.

– Да, у нас всё будет хорошо.

***

Ээээй? Ты где?

Уже еду.

Занятия закончились почти час назад!

Мел, ты знаешь, что сегодня вечером у меня встреча. И перестань писать мне, я за рулём.

Я буду писать тебе. Потому что, сидя за рулём, ты можешь читать мои сообщения.

Я припарковал грузовик возле парка через дорогу от танцевальной студии и мысленно стал готовить себя к бою. Если занятия Мел будут заканчиваться в это время, то у нас проблемы. Карлайл прав, я не могу три раза в неделю уходить со встреч сразу после того, как они начались. Пять месяцев и двадцать девять дней трезвости не так-то легко мне дались. Грёбаная бутылка взывает ко мне каждый чёртов день, с мыслью о ней я просыпаюсь и, думая о ней, засыпаю.

Танцевальная студия находится на Смит-Стрит, и это ещё одна причина, почему я думаю, что из этого дерьма ничего не выйдет. Когда я был ребёнком, Смит-Стрит была захудалой улочкой, забитой полузаброшенными зданиями, где на каждом углу попадались дешёвые китайские закусочные или маленькие грязные винные забегаловки. Старики играли в домино, рассевшись за раскладными столиками, а в нескольких метрах от них молодёжь пыталась сбыть наркотики. Мы с Джаспером катались на велосипедах, с волнением наблюдая за всем этим, а позже дома обсуждали увиденное. Тогда мама орала на нас, веля держаться подальше от этого района, словно наша маленькая обшарпанная квартирка под автомагистралью была чем-то лучше.

Так или иначе, в какой-то момент Смит-Стрит прошла свою эпоху возрождения, полагаю, так что теперь вся улица заполнена бутиками, модными маленькими ресторанами и барами. Вместо дешёвых закусочных появились суши-бары, а забегаловки сменились на приличные магазины. И наркоторговцы сейчас носят костюмы.

Танцевальная студия «Baila» находится в самом центре улицы. Вместо большой вывески у них имеется один из необычных старомодных знаков, который висит на металлическом крюке под перпендикулярным углом. Теперь я точно знаю, что установить такой более затратно, и хоть это довольно впечатляюще, вероятно, студия не из дешёвых.

Выбравшись из машины, я быстро подхожу к стеклянной витрине и смотрю на часы на дисплее телефона. Кладбище закрывается где-то через полчаса, так что, если мы хотим поехать туда, нам нужно поспешить.

Я гашу окурок сигареты ботинком и вхожу в пустую, чистую, большую белоснежную студию. Должно быть, новую. В голове автоматически появляется куча идей того, что я мог бы добавить к этому. Стены, цвета и перегородки. Одну из стен занимают полдюжины 32-дюймовых экранов, но работает только один из них.

Пересекая комнату, я вижу на экране фигуру в полностью зеркальной комнате, она двигается под какую-то музыку, которую я смутно слышу через закрытые двери в нескольких метрах от меня. Фигура кружится и качается. Кружится и качается.

А затем она прыгает.

И снова прыгает.

– Я могу чем-то помочь?

Моргнув, я отвожу взгляд от экрана.

– Да, я ищу Мелоди.

Девушка за стойкой широко улыбается, одной из тех улыбок, когда глаза осматривают вас с головы до ног, а улыбка в геометрической прогрессии расширяется, и нет никакой попытки скрыть тот факт, что вас наглым образом раздевают взглядом. А потом женщины говорят, что именно мы, мужчины, делаем это. Как бы там ни было, именно одна из них накручивает на палец прядь длинных тёмных вьющихся волос и вскидывает чёрные брови. У меня в волосах и под ногтями гипсокартон, шпаклёвка, цемент и бог знает что ещё, мои джинсы забрызганы после работы, но она оценивает меня как потенциального приятеля для траха – как говорит моя тринадцатилетняя племянница.

– Она в первом зале, – девушка улыбается. – Я приведу её.

Выйдя из-за стойки, она одаряет меня ещё одной улыбкой и немного больше, чем это необходимо, чтобы пройти три метра до двери, покачивает задницей, обтянутой в трико.

О, да, она выглядит как подружка для траха. Но, как я сказал Эмму, у меня нет на это времени. Я ухмыляюсь её заднице и вновь смотрю на экран, где фигура продолжает прыгать, кружиться и летать по всему залу.

– Мелоди, Mi Amor, за тобой пришли! [Прим.: исп. «моя любовь»]

Она закрывает дверь и возвращается к стойке, одаривает меня ещё одной похотливой улыбкой, а её бёдра призывно двигаются из стороны в сторону. Глядя на неё, я подавляю смешок, не потому что выглядит она не горячо, а потому что такое поведение не цепляет.

– Она будет через секунду.

Я с тревогой проверяю время и постукиваю ногой.

– Пустовато здесь, не так ли? – я киваю в сторону пустого зала ожидания. – Мел сказала мне, что это место очень популярно, но оно совсем не выглядит таким.

– Это потому, что мы закрыты уже как сорок пять минут, Papi.

– Вот дерьмо, – я провожу рукой по испачканным краской волосам. – Так вы ждали меня? Я сожалею об этом.

– Всё нормально. Тебя стоило ждать, – смущённо улыбается она.

Я фыркаю, удивлённый её дерзостью, но она просто хихикает.

– Как бы там ни было, она всегда остаётся после занятий, работает над собой, – кивком головы она показывает в сторону экрана. – И мне нужно было кое-что доделать.

И снова я перевожу взгляд на монитор. Ритм музыки, кажется, изменился, и движения фигуры соответствуют новому темпу.

– Кто она?

– Владелица этой студии, – она хихикает, словно я должен был это знать.

Фигура на экране вращается, а затем прыгает так быстро, что у меня начинает кружиться голова.

– Думаю, она знает своё дело, – бормочу я.

– О, да. Ты прав.

Я не знаю, сколько прошло времени, но девушка на экране вращается в последний раз, и кружится, кружится, кружится… а затем падает на одно колено, раскинув руки, как птица крылья, её спина и шея, словно в молитве выгнуты к небу. И только когда музыка затихает, я понимаю, что моё сердце билось в такт.

– Эй, mi amor, ты меня слышишь?

– Прости, что?

Она переводит взгляд с меня на экран и обратно.

– Я представилась, Papi Chulo. Я – Энджи. [Прим.: исп. «горячий папочка»]

– Ох.

– Загипнотизирован танцем, да?

– Что? Нет.

– Ты танцуешь?

– Раньше. Немного. С друзьями и прочее дерьмо, – когда был вдрызг пьян, – но ничего подобного… – я киваю в сторону монитора, но танцовщица вышла из диапазона камеры. – Думаю, она хорошо знает своё дело.

– Ты шутишь, Papito? Она прекрасно танцует.

Мои глаза всё ещё мелькают к экрану, словно надеясь, что танцовщица вновь покажется там, но затем я моргаю несколько раз и отворачиваюсь.

– Приятно познакомиться с тобой, Энджи. Я…

Дверь в зал открывается. Смех и хихиканье предшествуют появлению Мел. Её щёки покраснели от волнения, а эту озорную улыбку я не видел у неё с тех пор, как… ладно, давно. Правда, увидев меня, выражение её лица меняется.

– Почти вовремя.

– Я сказал тебе, что не смогу приехать раньше.

– Да, и ты не шутил. Боже.

Она закатывает голубые глаза. Протянув руку, я обнимаю её за плечо, пытаясь как можно скорее увести её оттуда, потому что нам нужно добраться до кладбища, прежде чем оно закроется, и потому что как бы ни была горяча эта Энджи, я не собирался заводить себе новую подружку для траха. А ещё я надеюсь, что Мел, выйдя из этой студии, на самом деле не захочет записываться. Это место выглядит дорогим, как…

Я слышу тихий смешок за спиной Мел.

Обернувшись, я встречаю пару самых тёмных глаз, которую когда-либо видел.

Они обрамлены в светлое, карамельное лицо цвета мёда. Это девушка с экрана, только теперь в натуральную величину. Её щёки покраснели после танца, тёмные волосы собраны сзади в пучок, но несколько локонов выбились и пружинят.

Мои глаза смотрят на танцовщицу. Я всё ещё пытаюсь вытянуть оттуда Мелоди, но мои глаза смотрят на танцовщицу.

Мел стоит на своём, отказываясь сдвинуться с места.

– Подожди. Разве ты не собираешься записать меня?

Быстро моргнув, я отвожу взгляд от устремлённых на меня глаз танцовщицы и смотрю на свою племянницу.

– Мел, мы опаздываем, – я хватаю её за руку и пытаюсь потянуть вперёд, но девчонка не отступает ни на йоту. Вместо этого, вцепившись в обе мои руки, она играет в перетягивание каната. При нормальных обстоятельствах я бы просто перебросил её через плечо, но, думаю, новой «женщине» Мел, которой она стала в одночасье, это не понравится.

– Пожалуйста! Они могут сделать это быстро! Правда, мисс Белла?

Улыбка танцовщицы становится шире. Это приятная улыбка; очень милая улыбка на довольно симпатичном лице; можно даже сказать красивом, если вам интересно моё мнение.

– Конечно. Если твой папа хочет записать тебя, то мы можем сделать это довольно быстро.

– О, Боже, он не мой папа! – визжит Мел, словно танцовщица предположила, что моя племянница – отродье Сатаны.

Теперь приходит моя очередь закатить глаза, и мне кажется, что справляюсь я паршиво, потому что, когда они снова останавливаются на танцовщице, я вновь чувствую потерю равновесия, словно она до сих пор кружится и вращается, вызывая у меня чувство опьянения, как после тройной дозы крепкого спиртного.

– Я её дядя, – уточняю я, пытаясь избавиться от головокружения, и с ухмылкой смотрю на Мел. – Ты настоящая боль в заднице, знаешь это?

Вместо того чтобы сказать что-то резкое, она улыбается той улыбкой, которую я так долго не видел.

Пытаясь проигнорировать то, как кружится моя голова, словно я хорошо поддат, я заставляю себя вновь взглянуть на танцовщицу.

– Мы можем сделать это быстро? Мы с Мел кое-куда спешим.

Она вскидывает брови – красивые изогнутые брови – и да, я понимаю иронию того, что, забирая Мел, я опоздал почти на час, а теперь хочу срочно её увести. Но мне кажется, что если я вскоре не уйду отсюда, то меня стошнит, как это было в доме у Сэма, когда я на спор за один час пытался выпить бутылку из бара его отца.

– Конечно, сейчас я принесу бланки.

Когда она выходит из-за Мел, я мельком вижу под свободной блузкой один из чёрных спортивных бюстгальтеров. Он, кажется, поддерживает совершенно круглые груди. Короткая блузка обнажает упругие мышцы живота и гладкую кожу. Она проходит мимо меня к стойке, и мои глаза следуют за тонкой талией, обрамлённой прозрачной тканью. Я предполагаю, что это, должно быть, юбка, но она так же тонка, как и воздух, и ничуть не скрывает округлых ягодиц, которые видны снизу её чёрных трусиков – или как там это называется. Длинные сильные ноги завершают картину, и пусть я сдохну, если это не самое прекрасное тело, которое я видел… когда-либо.

Но у меня нет на это времени. Ни на что из этого, поэтому, когда она заходит за стойку, я моргаю и насильно отвожу взгляд, потому что мне нужно как можно скорее убраться отсюда.

Хотя, видимо, я делаю это недостаточно быстро, потому что, когда я поднимаю глаза, Энджи смотрит на меня с понимающей улыбкой – её выкрашенные ярко-красной помадой губы улыбаются во весь рот.

– Энджи, пожалуйста, передай мне один из комплектов бланков регистрации, – говорит танцовщица, и Энджи передаёт ей несколько листков бумаги, по-прежнему многозначительно ухмыляясь мне.

– Ну, я думаю, мне больше нет никакого смысла здесь оставаться, – вздыхает Энджи. – Белла, mi amor, тебе нужно будет помочь закрыть? – она наклоняется и что-то шепчет на ухо танцовщице, после чего та закатывает глаза и отталкивает её. Энджи громко хихикает.

– До свидания, Энджи, – с фальшивым раздражением бормочет танцовщица, держа в руках, как я понимаю, бланки регистрации.

Энджи снова смотрит на меня.

– Береги себя, Papi. В любом случае была рада познакомиться с тобой. И Мел, кстати, отличная девчонка.

– Я тоже был рад познакомиться с тобой.

– О, я это знаю, – хихикает она и уходит, вставляя в уши наушники и напевая какую-то испанскую песню, всё ещё покачивая своей задницей.

Когда она скрывается за дверью, танцовщица поворачивается ко мне, и я подхожу к стойке.

– Не обращай внимания на Энджи. Она полна дерьма, – беззвучно произнеся последнее слово, она улыбается и смотрит в сторону Мел, но у моей племянницы уже в ушах наушники.

Я усмехаюсь и провожу рукой по волосам.

– Да, я вроде как заметил.

Это заставляет её рассмеяться. Смех прекрасен. Полон жизни, энергии и…

– Но она хороший человек. И была права насчёт твоей племянницы, Мел действительно забавная.

– Я даже не хочу знать, что она наговорила.

– Да, вероятно, не хочешь, – ехидно улыбаясь, соглашается она. – Ты… её законный опекун?

– Да, – говорю я, приготовившись к шквалу агрессивных вопросов, которые обычно сопровождают эту новость.

– Хорошо. Мне это нужно знать, чтобы зарегистрировать Мел, – она двигает по стойке пару листов бумаги. – А теперь, если ты заполнишь эти бланки, я введу информацию в наш компьютер, и вы сразу сможете уйти.

Я поражён отсутствием её дальнейших вопросов и ладонями вверх протягиваю руки, где кончики пальцев испачканы краской и цементом, а кожа на суставах – мозолистая.

– Я заранее извиняюсь, если немного испачкаю бланки.

Её глаза останавливаются на моих руках, а затем поднимаются к волосам, перед этим пройдясь по груди и лицу. От её взгляда я чувствую странный ожог, похожий на ожог от глотка виски.

– Никаких проблем. Мой папа строитель. Я привыкла, что везде краска, шпаклёвка и штукатурка.

Озорная улыбка превращается в усмешку, глаза искрятся, и будь я проклят, если её нельзя назвать великолепной. Такими я видел женщин, когда сильно напивался, но я не пью уже пять месяцев и двадцать девять дней. Её идеальные белые зубы выделяются на фоне медовой кожи и тёмных волос, почти таких же, какие были у Элис. Борясь с какой-то проклятой силой, которая не даёт мне отвести глаза, я беру ручку из стакана на стойке.

Передо мной несколько бланков, поэтому я беру верхний и ещё одну ручку и поворачиваюсь к Мел, которая стоит за мной, на полную мощность слушая музыку. Заметив мой взгляд, она вытаскивает из кармана толстовки руки и вытягивает наушники.

– Вот, боль-в-заднице, это была твоя идея. Помоги мне с этим бланком, чтобы мы могли закончить побыстрее.

«Потому что эта учительница танцев доведёт сейчас твоего дядю до сердечного приступа», - мысленно добавляю я.

Мел снова закатывает глаза, но забирает у меня бланк и, пройдя несколько шагов, плюхается на стул в зале ожидания. Она вновь вставляет наушники и начинает заполнять форму.

Когда я разворачиваюсь, танцовщица смотрит на меня. Она открывает свой миленький ротик, чтобы что-то сказать, но затем вновь его закрывает. А потом открывает снова.

– Дашь мне знать, если возникнут какие-то вопросы при заполнении, – говорит она, прежде чем опустить взгляд на стойку.

Я сосредотачиваюсь на бланке, но осознаю каждое движение танцовщицы. Она что-то берёт и ставит на другую сторону стойки, печатает на клавиатуре, нервно суетится и поправляет какие-то бумаги.

Мои глаза вновь поднимаются к ней.

Она смотрит прямо на меня.

Когда она понимает, что её поймали – снова – её медовые щёки приобретают самый экзотический оттенок.

– Я – мисс Белла, кстати. Я буду учить Мелоди танцам.

Я откладываю ручку; регистрация, кладбище, собственные ограничения – позабыто всё.

– Мне казалось, Мел сказала, что собирается брать уроки хип-хопа.

Её тёмные глаза пронзают меня насквозь. Искусственное освещение над нами заставляет их искриться и танцевать так же страстно, как совсем недавно танцевало её тело.

– Да, – улыбается она.

Я становлюсь боком и облокачиваюсь на стойку.

– Да, признаю, я не эксперт, – усмехаюсь я, – чёрт, но уверен, что ты точно танцевала не хип-хоп.

Она хихикает и опускает глаза, после чего вновь встречается с моим взглядом – её длинные изогнутые ресницы трепещут.

– Ты видел?

– Да, – я медленно киваю.

– Я просто кое-что показывала твоей племяннице. Я танцую много различных направлений.

– Ты хороша.

– Спасибо, – она фыркает, – но, мне казалось, ты только что сказал, что не являешься экспертом, – её губы кривятся в усмешке, в то время как рука опускается на бедро. На красивое, соблазнительное бедро. – Откуда тебе знать, что я была хороша?

– Ты права, – посмеиваюсь я. – Думаю, я просто хотел сказать, что смотрелась ты очень хорошо.

Она снова краснеет, и это охеренно красиво.

– Спасибо, – она смеётся и снова опускает взгляд, и я молю Бога, чтобы она посмотрела на меня своими тёмными глазами ещё раз.

И она смотрит.

– Я Эдвард, кстати. Эдвард Каллен.

– Приятно познакомиться с тобой, мистер Каллен, – чтобы пожать мою руку, она протягивает свою. Гладкую женскую руку. Красивую, с ухоженными, не слишком длинными ногтями. Я уже чувствую их на своей спине, как они проводят по моим татуировкам…

– Тебе, вероятно, не стоит пожимать мою руку, – предупреждаю я её, переворачивая перед ней свою ладонь, показывая ей грязь и пятна, чтобы дать возможность передумать, дать задний ход.

Она ухмыляется, но руку не убирает.

Вместо этого гибкое тело танцовщицы наклоняется вперёд, опираясь на стойку, и я чувствую запах нежного парфюма и чистого тела, и чёрт бы побрал, но это самый пьянящий запах, который я когда-либо вдыхал.

Она обхватывает мою ладонь своей и в крепком рукопожатии поворачивает наши руки. Её рука мягкая и тёплая и идеально вписывается в мою.

– Это нормально. Тяжёлая работа никогда меня не пугала.

– В таком случае, очень приятно познакомиться с тобой, мисс Белла.

– Белла. Ты можешь называть меня просто Беллой. Мисс Беллой называют меня только мои ученики, – хихикает она.

– Вот и хорошо. И ты можешь называть меня Эдвардом.

– Хорошо, Эдвард.

Мы молча смотрим друг на друга, и она снова хихикает, и я знаю, что должен отпустить её руку, потому что мне нужно закончить с регистрацией и у меня нет времени для этого. Какого чёрта я заполняю эти бумаги, когда мне нужно быть на кладбище, а не вести какой-то непонятный смущающий разговор. У меня нет времени ни на что из этого.

И всё же я не могу отпустить её руку.

Без сомнения, наш Эдвард сражён наповал))) Реакцию Беллы на их знакомство узнаем в следующей главе.

Если вам есть что сказать, мы ждём вас на ФОРУМЕ!