Всю свою жизнь я думал, что знаю, что такое секс, знаю, что такое любовь, и знаю разницу между ними.

Но вот она ты. Ты – позволяющая мне входить в тебя, сжимающая руки на моих плечах, чтобы удержать себя на месте. Ты так хорошо отвечаешь, двигаясь мне навстречу, вытянув одну ногу, а твои бедра двигаются так быстро, в устойчивом ритме…

Скольжение твоей кожи по моей такое быстрое, такое горячее, словно ты опаляешь меня. На твоем лице читается выражение абсолютного удовольствия, и ты сминаешь простыни, чтобы выразить это. Эти короткие словечки – «еще», «да», «так», «так», «именно так», «пожалуйста», «пожалуйста» – умоляют и направляют. Это скольжение, размеренное движение, запах пота и соли, гипнотический ритм – в, из, в, из – давай покончим с этим прямо сейчас… нет, давай продолжать двигаться так вечно. Это и есть секс.

Но с тобой это еще и любовь. Это и то, и другое. И с тобой любовь – это и все те нелепые маленькие вещи, что я никогда не замечал прежде. То, что ты сидишь на подлокотнике моего кресла в кофейне, потому что не желаешь быть слишком далеко от меня. То, что ты всегда целуешь меня немного дольше, после продолжительной разлуки. То, что ты танцуешь со мной на свадьбе моей сестры, и все, кто нас видит, думают: «Они следующие». То, что мы – следующие. Любовь с тобой – это секс и ночи без секса, когда мы не делаем ничего или делаем глупейшие вещи, такие например, как когда ты пыталась заплести волосы на моей «счастливой дорожке».

Не знаю, как это происходит с другими мужчинами: находят ли они это, и тогда это становится откровением, или они всегда знали, что это случится несмотря ни на что? Возможно, они просто никогда этого не находят. Но это сказки, что девушки ждут своего глупого Принца Чарминга на коне, чтобы потерять туфельку. Мужчины и вовсе не думают об этом. Мужчины хотят секса, который говорит им, что они боги; мужчины хотят поцелуев и прикосновений, которые напоминают им о том, что они мужчины; они хотят счастья и смеха, что позволяет им оставаться мальчишками. По крайней мере, это то, чего хочу я. И я получил это с тобой.

Вершина всего этого – у тебя отличные сиськи.

И, конечно же, это:

- Это просто… разве он не мешает при ходьбе? В смысле, он гибкий, – говоришь ты, какое-то время спустя, после того, как мы завершили второй «раунд». Ты тихонько бормочешь, засыпая, но никак не желаешь перестать говорить, и я тоже этого не хочу.

- Он не гибкий! – немного оскорблено отвечаю я.

- Окей, не гибкий, – уступаешь ты и перекатываешься набок, чтобы лечь лицом ко мне, подкладывая обе ладошки под щеку. – Он… болтается. У меня нет ничего, чтобы гнулось и болталось.

- Слава Богу.

- Они просто такие странные. Словно ты просто идешь, а он там, в твоих штанах, и…

- Белла, прошел уже целый год. Думаешь, ты не в состоянии сказать это слово?

Ты смотришь на меня, а затем мы оба смотрим на мою промежность. Ты морщишь нос.

- Проблема не в том, чтобы произнести это слово, а в том, чтобы это слово выбрать, – говоришь ты. Ты переворачиваешься на живот, скользя рукой по моему бедру, заправляя его за резинку моих боксеров. Это то, как ты засыпаешь каждую ночь.

- Выбрать слово? – переспрашиваю я.

- Ага. Типа как… Пенис – слишком по-медицински. Петух – слишком в стиле порно. Член – как что-то неприличное, – я выгибаю бровь, но ты уже бормочешь с закрытыми глазами, наполовину погрузившись в сон. – И тебе, как мужчине, неприлично дразнить меня моей неспособностью именовать твои гениталии…

Я морщусь:

- Не говори «гениталии», пожалуйста.

- А как ты хочешь, чтобы я называла его?

Я пожимаю плечами и взбиваю подушку, готовясь ко сну.

- На самом деле меня не волнует, как ты зовешь его… меня волнует то, что ты с ним делаешь, – нет ни единого шанса, что я могу пойти на третий «раунд» сегодня ночью, но я не могу не дразнить тебя. – Называй его, как хочешь. Петух. Член. Боек.

Внезапно, ты возвращаешься к жизни. Ты хлопаешь ресницами, а затем спрашиваешь высоким слащавым голоском:

- Могу я звать его «цветочек», если захочу?

Я испускаю стон. Ты – ужасна; твои ужасные шутки не должны удивлять меня, какими бы ужасными они ни были, но, каким-то образом, они все еще ужасают.

- Что, цитирование «Бемби» не заводит тебя? – спрашиваешь ты.

- Что ж, может, если это был бы «Движок»… – я тоже могу отпускать плохие шутки.

- Ну и ладно, – говоришь ты, зевая и закрывая глаза. Ты опускаешь руку ниже и проводишь по моему члену. – Увидимся утром, Движок.

Он немного приподнимается от внимания, ведь даже если я не могу сделать это снова, это не означает, что я не хочу. Ты хихикаешь и вскоре уже крепко спишь.

И вот это. Секс, любовь и ты. Они стали единым для меня.

Я никогда не была терпеливым человеком. Я выставляла температуру в духовке на 260˚, потому что было сказано готовить два часа при температуре 180˚, и я думала, что так я смогу сократить время приготовления в два раза (и быстрее поесть). В детстве я однажды перевела все часы в доме на два часа вперед, чтобы скорее настала полночь, и я смогла бы открыть свои рождественские подарки.

Я просто никогда не думала, что буду настолько нетерпеливой в одном – ожидании предложения руки и сердца от своего парня.

Есть еще одна вещь, в которой я никогда не преуспевала – хранить секреты: ни свои собственные, ни секреты других людей. Но хуже всего у меня получалось терпеть, когда кто-то знает какой-то секрет, а я его не знаю. Тот факт, что я была слегка рассеянной, а такое со мной случалось частенько, не означал, что это меньше сводило меня с ума. И это ведь был Эдвард: он знал меня лучше, чем я сама, а потому я верила, что у него была причина не говорить мне, что происходит. Я просто не получала от этого удовольствия.

Но я прилагала героические усилия, чтобы извлечь из этого столько удовольствия, сколько было возможно. Хорошая новость заключалась в том, что Эдвард не очень переживал из-за того, что я достаю его – он даже наслаждался – потому что на следующий день после разговора, так сказать, об обручении, я надоедала ему словно сумасшедшая. В смысле, я могла бы быть да Винчи в приставаниях, настолько инновационными и блестящими были мои способы надоедать ему. В одиннадцать часов утра, когда, как я знала, он отправлялся на ежедневное собрание, я отправила ему СМС, спрашивая, собирается ли он сделать мне предложение. В половине четвертого он получил письмо с тем же вопросом. И так каждый день. А каждый вечер, когда он приходил домой, я спрашивала, получил ли он сообщение, и когда он отвечал – что ж, ответил он только в первый день, – я спрашивала его, почему же он не ответил, и каков был его ответ. То же самое с письмами, прямо перед тем, как мы собирались идти спать.

Я никогда не была так увлечена подобной глупостью – потому что Эдвард был столь же упрям, как и я, особенно, если дело касалось меня, – с тех пор как мне было одиннадцать, и я пыталась женить отца на школьной секретарше (не потому, что считала, что она сделает моего отца счастливым, а потому, что думала, что, если она будет моей мачехой, я смогу без проблем прогуливать школу, когда захочу).

И дело не ограничилось письмами и сообщениями. Мне ничто не мешало повторять ему это лично.

Однажды вечером мы с Эдвардом просто валяли дурака, когда я решила, что я к нему слишком давно – примерно с час – не приставала. Он читал какой-то детектив, поэтому я легла на диван и неуклюже разлеглась поперек так, что моя голова оказалась у него на коленях под книгой. Он убрал книгу и посмотрел вниз на меня.

- Что ты хо… Нет, Белла, не спрашивай сно…

- Ты все еще не собираешься сделать предложение? – перебила я его.

Эдвард поджал губы. Уголки его рта слегка дрогнули, что должно было дать понять мне, что я его раздражаю, но я знала, что на самом деле ему нравится, что я спрашиваю.

- Нет.

- Окей, – сказала я. – Продолжай читать, – он положил книгу обратно между нами. Я подождала где-то секунд тридцать и начала снова: – А сейчас?

Он закатил глаза.

- Нет.

- Хорошо, – тихо ответила я, проверяя свой телефон: там был еще один пропущенный звонок от мамы. В последнее время я избегала её звонков, хотя понимала, что нужно ей перезвонить, раз уж мне все равно больше нечем было заняться. Но, разумеется, я решила сделать это завтра. И потом мне снова стало скучно, и я соскучилась по приставаниям к Эдварду.

- Эй, Эдвард…

- Я не буду делать предложение, пока не прочту эту книгу! – взревел он. Эта книга казалась раза в три больше, чем самая большая книга о Гарри Поттере, а она была самой длинной из всех, что я когда-либо прочла. Не было ни единого шанса, что я смогу столько терпеть.

- Ну, тогда позволь помочь тебе: это сделал дворецкий, – сказала я ему.

Он захлопнул книгу и посмотрел на меня.

- Серьезно?

Я рассмеялась:

- Я не знаю. Я просто предположила, потому что на обложке нарисован дворецкий. Такая концовка бы подошла?

- Возможно, – он стиснул зубы. Он перелистнул на последнюю страницу и прочел пару строк. – Ага, думаю, ты права, – он захлопнул книгу и вздохнул. – Большое спасибо.

- Всегда, пожалуйста. Кому вообще захочется читать такую длинную книжку?

- Мне. Вот почему я её читал.

- Теперь ты собираешься сделать предложение? – спросила я.

- Тебе заняться больше нечем, кроме как продолжать спрашивать меня об этом? – спросил он. И снова: если бы он не улыбался, можно было бы действительно подумать, что это его раздражает.

- Неа, – я пожала плечами. – Если бы у меня был ежедневник, я бы заполнила все поля фразой «раздражать Эдварда отныне и во веки веков».

- Если бы у тебя был ежедневник, на дворе был бы девяносто четвертый год, – возразил он и протянул мне книгу. – Вот, прочти её сама.

Я села и пролистала книгу от начала и до конца. Затем взялась за корешок и потрясла её.

- Что делаешь? – спросил он.

Я использовала самый бесхитростный взгляд, какой только могла изобразить.

- Ты ведь положил кольцо в книгу и сделал мне предложение с её помощью?

- Я собираюсь убить тебя, – он почти рычал.

- Что, если я предложу тебе сделку? – спросила я.

Он насмешливо посмотрел на меня.

- Ты уже пыталась использовать секс-взятку, – на мгновенье он задумался об этом. – И ты уже пробовала секс-воздержание однажды.

- Нет, не такую сделку. Как насчет, ты либо делаешь мне предложение, либо рассказываешь большой секрет? – сказал я.

- Зачем мне это, если я уже отказался и от того, и от другого? – возразил он.

Будь он проклят за его чертову логику. Я пожала плечами.

- Потому что ты любишь меня.

Он покачал головой.

- Этот номер не пройдет. И я думал, ты обещала, что прекратишь эмоционально шантажировать меня?

- Я пытаюсь, но нелегко отказаться от такой привычки. Это помогает, хотя и безуспешно. Как и вся моя жизнь, – я ссутулилась и надулась, приняв свою обычную позу.

- В чем конкретно вся твоя жизнь так безуспешна? – спросил он, попадая прямо в мою ловушку.

- В том, что, несмотря на мои мольбы, мой парень не делает мне чертово предложение!

Он встал с дивана, качая головой.

- Если ты сейчас же не закроешь свой рот, я найду, чем его заткнуть.

- Это очень откровенный намек, – сказала я, выгибая бровь. – Даже для тебя, – я знала, что это было не тем, что он имел в виду, но мне так нравилось его провоцировать… – В смысле, если ты так хочешь минет, просто сделай предложение. Или открой эту страшную тайну.

- Чт… нет! Это не то, что я имел…Я имел в виду, что собираюсь приготовить ужин, – сказал он и сделал шаг в сторону кухни, прежде чем снова обернуться. – Погоди, как на поверхность всплыл вопрос о минете?

Я повернулась и посмотрела на поверхность обеденного стола.

- Нет, его там нет.

- Ха-ха.

- Но мог бы быть… – сказала я, пытаясь выглядеть настолько соблазнительно, насколько могла.

- Серьезно? – казалось, даже его уши приподнялись. Штука, кроме ушей, приподнялась тоже.

- Серьезно. На столе, или прямо тут, в гостиной… – сказала я, – где угодно.

Он скрестил руки и наклонил голову набок, глядя куда-то вдаль.

- Хммм…

- Что «хммм»? – спросила я.

- Хммм, что же мне нравится больше: мое преимущество или твой ротик?

Я отползла от того места, где сидела, на другой конец дивана и двумя пальцами залезла под пояс его джинсов, притянув его к себе.

- Как насчет моего рта на твоем преимуществе? – спросила я, слегка дотрагиваясь до него.

Он застонал, закрыв глаза и толкнувшись в мою руку, и произнес:

- Это вообще не имеет никакого смысла, хотя я ценю все эти грязные намеки, слетающие с твоего язычка.

- Что я могу сказать? Я могу не так уж много языком, – ответила я. Я действительно перегибала палку, словно играла в плохом порнофильме. В смысле, если бы я наблюдала за происходящим со стороны, я бы смеялась над тем, как по-идиотски вела себя. Почему Эдвард, или любой другой парень, находили это сексуальным? В «Прелюдии для чайников», вероятно, есть реплики лучше, чем у меня. Но, полагаю, они не очень беспокоятся о качестве разогрева, если группа, на концерт которой они купили билет, фантастическая. – Так ты что-нибудь решил?

Он открыл один глаз, глядя на меня сверху вниз. Продолжая свои попытки соблазнения, я смотрела на него, и мои ресницы трепетали. Он открыл второй глаз и хмуро посмотрел на меня.

- Что ты делаешь?

- Соблазняю тебя? – неуверенно сказала я, и он рассмеялся.

- А выглядишь так, будто тебе что-то в глаз попало. В оба глаза.

Я перестала двигать рукой и отсела.

- Ну, а ты выглядишь как тот парень.

- Какой парень?

- Тот парень, который только что продул – и никакого каламбура – возможность поразвлечься со своей подружкой, – сказала я.

Он выглядел так, будто я ему сердце разбила; можно было подумать, что я только что пнула щенка. И этим щенком был он.

- Вот дерьмо…

- Вообще-то я передумала.

Его глаза загорелись.

- Серьезно?

- Ага. Это все же был каламбур.

Он вздохнул.

- Это тоже хорошо. В конце концов, я предпочитаю свое сердце своей голове.

- Очевидно, ты предпочитаешь свое сердце концу конца.

Он фыркнул, направляясь в спальню, вероятно, чтобы надеть что-то менее сковывающее движения вместо джинсов.

- Что бы ты хотела поесть?

Я встала и заглянула в холодильник. Там было пять вещей: коробка трюфелей «Godiva», упаковка из шести бутылок пива, бутылка шампанского и кусок копченного Гауды – ну, вообще, он больше не был в самом холодильнике, с тех пор как я начала жевать его, – и что-то вроде старого йогурта или сметаны, или… чего-то.

Я нахмурилась. Это все еда, но съедобным я не могу это назвать. Я позвала Эдварда на кухню и сообщила об этом.

- Аха, ладно, – сказал он, наклоняя голову к моей руке, чтобы украсть кусочек сыра. – И это не йогурт.

- А что это?

- Это флан Элис.

Я наморщила нос.

- Элис испекла флан? Когда?

- Она испекла флан в качестве исполнения её новогоднего обещания больше готовить.

- Она пообещала больше готовить?

- Ага, – сказал Эдвард, пожимая плечами, пока доставал фрикадельки из морозилки. – Она продержалась неделю или вроде того.

Я не могла решить, что пугает меня больше – то, что это пролежало в нашем холодильнике больше месяца, или то, что это приготовила Элис. Или то, что из всего, что она могла приготовить, она приготовила флан.

Эдварду удалось приготовить ужин на скорую руку из продуктов, найденных в морозилке и кладовке. Но мне доставляло такое удовольствие изводить его, что, вместо того, чтобы проглотить все еще до того, как еда попала на тарелки, я начала ковыряться в своей пасте, надеясь, что он заметит.

Он заметил:

- Что ты делаешь? Тебе не нравится?

- О, нет, – невинно пролепетала я. – Мне нравится. Все отлично, – я начала неистово разламывать фрикадельки, затем разламывать половинки на две части, прежде чем разломить и эти части тоже.

- Тогда почему ты не ешь? Почему только крошишь еду?

- Я не хочу подавиться, – ответила я.

- Подавиться чем? Мягким мясом? – спросил он, а затем сморщился. – Какая ужасная фраза: мягкое мясо.

Я рассмеялась, по потом вспомнила, что у меня была великая миссия – раздражать Эдварда до тех пор, пока он не сделает мне предложение.

- Так ты хочешь сказать, что не положил обручальное кольцо в одну из этих фрикаделек?

Он уставился на меня, открывая рот, чтобы что-то мне сказать, но тут же закрыл его. Он сделал так еще раз, затем наколол на вилку пасту и положил в рот. Он помахал вилкой в воздухе в моем направлении и сказал:

- Я знаю, ты делаешь это, чтобы раздражать меня. Но я не раздражаюсь.

- На самом деле, ты раздражаешься, – напомнила я ему.

Он задумался на мгновение.

- Это правда. Но я не собираюсь рыть себе яму. Ты можешь контролировать наши отношения, но это моя территория. Ты сказала, что мне следует сделать предложение, и я сделаю. В нужное время, в нужном месте.

-Что ж, тогда я продолжу раздражать тебя. В твое свободное время, в твоем собственном доме. «Неважно когда, неважно где».

- Хорошо,Шакира

- Ну, мои бедра выглядят более правдоподобно.

Он рассмеялся и попытался скрыть это, затолкав еще больше еды в рот. Для такого привлекательного парня ест он реально отвратительно.

Мы ели в тишине какое-то время, прежде чем Эдвард c лязгом положил вилку на стол.

- Серьезно? Предложение с фрикаделькой, Белла?

Я пожала плечами.

- Ну, это бы объединило две мои любимые вещи.

- Какие? Мясо и шары? – захихикал он, а я закатила глаза. Его чувство юмора было на уровне пятнадцатилетнего озабоченного подростка.

И немного раздражало, что он первый пошутил насчет шаров.

- О, ты и еда.

- Ну, я могу совместить тебя и еду лучшим способом, – он передернул бровями, отчего стал похож на реального извращенца.

- Ах, так?

- В смысле, я мог бы съесть кусочек Свон-флана прямо сейчас, – снова пошутил он, и я с отвращением высунула язык.

- Фу, флан – совершенно несексуальная еда.

Он рассмеялся.

- И это говорит девушка, которая ждала предложения в мясном шарике. Мне кажется, есть общее правило, которое гласит, что ни одна история помолвки не должна включать в себя слово «шарики». Не важно, идет ли речь о мясе, спорте или мужском… составляющем, – отвращение на его лице показывало, что сочетание «мужское составляющее» нравилось ему не больше, чем мне.

- И под «мужским составляющим» ты имеешь в виду… мясо, – сказала я, пытаясь сымитировать Стива Бушеми и сделать действительно жуткое лицо. Эдвард рассмеялся, случайно задевая и разливая стакан пива, которое забрызгало его лицо.

Я действительно рада делать это всю оставшуюся жизнь.

Если бы он только сделал мне предложение, черт поддери.

Следующим вечером, в четверг, должен был состояться репетиционный ужин в любимом ресторане Розали. На следующий день мы должны были немного отдохнуть перед свадьбой в субботу, а в воскресенье Эм и Роуз уезжали в медовый месяц, и мы должны были вернуться домой.

Эдвард ушел в четверг с работы рано, так что мы встретились на станции метро между нашими офисами и поехали домой вместе.

- Привет, – сказал он, нежно целуя меня, когда я подошла ближе. Я прижималась к нему на несколько секунд дольше, чем обычно делала в публичном месте, прежде чем отойти. Я всегда хотела сказать ему, как скучала на протяжении всего дня, что мы были не вместе. Но говорить это казалось глупым, так что, я пыталась показать это, целуя его, держа за руку и находясь очень-очень близко.

- Привет, – ответила я. – Как прошел день?

Он пожал плечами и натянуто улыбнулся.

- Все нормально.

Я нахмурилась: что-то произошло, он был сам не свой. Он не ответил ни на одно из моих писем за весь день, но я думала, что он просто занят.

- Что случилось?

Он мотнул головой:

- Ничего.

В моем кармане зазвонил телефон. Я достала его и увидела, что звонит моя мама. Она звонила уже много раз, и я знала, что нужно ответить, вдруг случилось что-то важное. Но гораздо важнее для меня было узнать, что случилось с Эдвардом, так что я проигнорировала звонок.

- Эдвард… – начала я.

Он быстро улыбнулся мне, взял за руку и повел вниз по лестнице на станцию.

- Пойдем, нам нужно домой, переодеться, чтобы успеть к ужину вовремя.

Было что-то странное в том, как он улыбнулся. Обычно Эдвард улыбался во весь рот. Он из тех счастливчиков, чья улыбка обычно просто светится, но эта улыбка была слишком маленькой, слишком скрытной для него.

В метро играла группа в стиле doo-wop, они пели «Build Me Up Buttercup». Я подпевала и хлопала в ладоши вместе с небольшой толпой, собравшейся перед ними, потому что ребята пели действительно хорошо. Я взяла Эдварда за руку, раскачивая её из стороны в сторону. Он все еще был не в порядке, но уже не выглядел так, будто хотел говорить об этом в данный момент, так что я оставила его в покое. Вместо этого я сказала:

- Я знаю, что могу тут даже крысу увидеть, и рядом с нами два бомжа, но было бы очень романтично, если бы ты сделал мне предложение, а в качестве фона группа играла музыку в стиле doo-wop.

Наконец он искренне рассмеялся и улыбнулся мне. Я улыбнулась в ответ, я была просто счастлива, что он снова счастлив.

- У тебя действительно мозги работают только в одном направлении, не так ли?

Я не ответила, просто поцеловала его в щеку. Но как только приехал поезд, он снова стал мрачным, и когда мы добрались до квартиры, он тихо переоделся в костюм, в котором собирался пойти на ужин. Он сказал едва ли десять слов, тогда как я вела себя, словно торнадо – как всегда, когда мне нужно было навести марафет. Когда я, наконец, закончила собираться, он просто сидел в гостиной, пялясь в никуда.

Я не была уверена, что именно мне нужно делать, поэтому решила прибегнуть к основам. Я встала напротив Эдварда, который сидел на диване, обхватив голову руками, и сняла верхнюю часть платья, оставив его висеть. Он даже не взглянул, так что я расстегнула лифчик и накинула его на шею словно шарф.

Это привлекло его внимание, и когда он поднял взгляд, его глаза чуть не выпали из орбит.

- Что ты делаешь? – спросил он меня. Ну, скорее, он задал вопрос не мне, а моим грудям.

- Хочешь по-быстрому? – спросила я, пытаясь его подбодрить.

Вместо этого, он лишь закрыл лицо руками и отклонился назад.

- Нет, – простонал он, – я не могу. И времени у нас нет.

- Ну, я не шутила по поводу быстроты. Быстро, как сорокапятилетняя девственница, – сказала я, становясь все более отчаянной. Эдвард, отказывающийся от секса, это было редким явлением, и на то всегда была причина. Что меня действительно пугало, так это мои груди, голые, болтающиеся, а он на них не смотрел. Что-то действительно было не так.

- Ты умираешь? – ляпнула я. Я слышала, как он усмехнулся, но не ответил. – Да. Ты умираешь. Это единственная причина, почему ты не только отказался от секса, но и не смотришь на мою грудь.

Он, наконец, убрал руки от лица и тут же посмотрел на мою грудь.

- Вот. Ты счастлива?

Я сложила руки на груди, но он не выглядел настолько огорченным из-за этого, насколько должен был.

- Не совсем. Что не так?

- Я… я… – он все пытался закончить фразу.

- Ты беременен? – он попытался улыбнуться. – Эдвард, ты пытаешь сказать, что ты лезбиян? – он усмехнулся. – Ты не отвечаешь, мне приходится снова предполагать, что ты умираешь?

Он, наконец, посмотрел мне в глаза.

- Я не умираю. Но ты захочешь убить меня.

- Почему?

- Ты разговаривала с мамой недавно?

Я нахмурилась, окончательно сбитая с толку такой резкой сменой темы.

- Что?

- Разговаривала?

- Ну, она звонила кучу раз, но я пропускала звонки. Какое это имеет значение?

Он просто покачал головой, разговаривая сам с собой:

- Я должен был сказать тебе. Я должен был сказать тебе сразу, как узнал, но вместо этого я сказал ему… Лучше бы я не говорил… А потом все эти разговоры о помолвке…

Я была в недоумении, но, в любом случае, то, что он говорил, не имело никакого смысла. Я схватила свой лифчик и натянула его обратно, прежде чем толкнуть его назад и усесться ему на колени. Я нежно погладила его по щеке, и он прильнул к моей ладони. Мне нужно было показать ему, что он может мне рассказать обо всем, независимо от того, хорошая эта новость или плохая.

- Эдвард, ты уже признался, что тебе нравятся «Yanni». Ничего не может быть хуже этого, – но, видимо, могло, потому что он только вздохнул и ничего не ответил, лишь положил свои руки мне ноги и мягко столкнул меня с колен. – Слушай, что бы там ни было… ты можешь мне сказать. Мне жаль, что тебе кажется, что есть что-то, чего ты не можешь мне сказать. Я никогда не хотела заставлять тебя чувствовать себя так, словно…

- Иисусе, Белла, не извиняйся! Это я облажался, полностью.

Теперь он начал меня пугать. Потому что Эдвард так себя не вел: он не хандрил, не ненавидел себя, не был таким неприступным. Он сказал в тот день, что другой девушки не было, и я ему поверила. Но, видимо, все гораздо хуже.

- Эдвард, ты меня правда пугаешь. Пожалуйста, просто скажи мне, что случилось.

Как только он открыл рот, чтобы что-то сказать, в домофон позвонили. Эдвард быстро встал и ответил, чтобы швейцар впустил Эммета.

- Эммет? – смущенно спросила я, натягивая платье обратно. – Почему Эммет здесь? Репетиционный ужин начинается через сорок пять минут.

Эдвард не ответил и через несколько мгновений в дверь ворвался запыхавшийся Эммет.

- Ты ей уже сказал?

Эдвард мрачно покачал головой.

С меня было достаточно.

- Ладно. Что за хрень происходит? Вы двое стали любовниками, или что? В смысле, ты сказал, что нет другой девушки. Может, другой парень есть?

- Белла, тебе лучше присесть, – сказал Эммет. – Отлично выглядишь, кстати.

- Почему мне лучше присесть? И спасибо, кстати. Ты тоже.

- Присядь, и мы все тебе расскажем, – сказал он. Эдвард все еще молчал, и я вскипела:

- Скажи мне, и тогда я, может быть, сяду!

- Просто сядь.

- Нет! – закричала я и вскочила на журнальный столик в знак протеста. Скрестив руки, я воспользовалась своей первой – и, возможно, единственной – возможностью посмотреть на Эдварда и Эммета сверху вниз. – Говори. Говори сейчас же, что за херня здесь творится, почему все так плохо, что мой парень отказывается от созерцания сисек и секса?

Эммет нахмурился и повернулся к Эдварду.

- Серьезно, мужик? Все не так плохо.

- Возможно, – ответил Эдвард. – Но очень плохо то, что я держал это от нее в секрете. Мне нужно было рассказать.

Эммет кивнул.

- Ты прав. Мне жаль, что я не позволил тебе. Но если честно, они сами не хотели, чтобы ты ей говорил.

- Кто они? – завизжала я. – Что происходит?

- Белла… – начал Эдвард, но Эммет схватил его за руку.

- Это должен сказать я. Это больше о тебе и обо мне, – обо мне и Эммете? Что может происходить между мной и Эмметом, чего я не знаю? – Эдвард просто случайно оказался в той же комнате, когда я обо всем узнал, – объяснил он.

- Когда ты узнал о чем? – спросила я.

Эммет сделала глубокий вдох и сказал:

- Что твоя мама встречается с моим отцом.