Белла POV

Я перевернулась и посмотрела на время. 2:33 ночи. Я уставилась на часы и спросила себя: продлится ли мой шестидневный перерыв, или через три минуты, когда цифры изменятся на два, три, шесть, тишину пронзит резкий вопль будильника? Я знала, что могу просто дотянуться и отключить его… но не собиралась этого делать. Я не хотела забывать о том, что означало это время. Даже если я не хотела об этом помнить, я чувствовала, что должна помнить. Дело было не в калейдоскопе кровавых сцен, которые мой мозг не должен забывать, а в словах, которые за ними последовали. Последние слова моей матери, обращенные ко мне.

Я закрыла глаза. Может быть, он не зазвонит... Может быть, я излечилась… Может быть… «Ты мое солнышко…» – разнеслось по комнате. Я быстро схватила будильник и отключила его. Вот и вся надежда.

Мой будильник срабатывал в 2.36 практически каждую ночь со дня смерти моей матери. Первые несколько недель я думала, что меня преследуют. Я установила веб-камеру, чтобы заснять часы, но то, что я обнаружила, было не менее тревожно, чем, если бы меня преследовали призраки. Это делала я. Я никогда этого не помнила, но я видела себя на видео с веб-камеры, и каждую ночь будильник срабатывал снова. Психолог, к которому меня отправил отец, не мог понять, почему я это делала. Самый правдоподобный диагноз, который ему удалось поставить, основывался на том, что из-за травмы у меня развилась легкая форма диссоциативного состояния…

Я закрыла глаза. Травма. Я ненавидела это слово. Я ненавидела его почти так же сильно, как тесты, которые последовали за моим первым визитом к психологу. Все тесты говорили о том, что я уже итак знала: я была абсолютно здорова психически. Необъяснимое поведение появилось как, своего рода, механизм психологического преодоления.

- Тррраааавммммааааа, – я медленно произнесла это вслух.

Дурацкое, дурацкое слово! Так должен называться звук, издаваемый каким-нибудь инструментом. Это слишком посредственное слово, чтобы описать ужас и разрушения той ночи, когда умерла моя мать.

Я закрыла глаза и надавила на них ладонями, как будто давление само по себе могло остановить влагу, начинавшую скапливаться в уголках.

Я ненавидела думать о той ночи. Мне было бы гораздо проще помнить её здоровой. Я скучала по ней. Очень сильно.

Странно, о каких вещах начинаешь скучать, когда теряешь кого-нибудь. Самые незначительные привычки неожиданно становятся определяющими. Как, например, то, как мама называла спагетти. «Пскетти». Не важно, насколько взрослой я становилась, она всегда говорила о них так же, как я, когда была малышкой. Или то, как она взъерошивала мне волосы. Я бы все отдала, чтобы почувствовать еще хоть раз, как она проводит пальцами по моему лбу и запускает их в волосы. Это было самым успокаивающим прикосновением в мире, и оно было утеряно для меня навсегда. Или то, как она подпевала радио, жутко фальшивя. Или то, как она заставляла меня танцевать с ней, когда мы вместе занимались уборкой. Я до сих пор помню, как держалась за её руки в резиновых рукавицах, когда она потянула меня танцевать с ней твист, запах средства для мытья посуды в воздухе и какую-то ностальгическую песню из пятидесятых на заднем плане. Я всегда первой прерывала наше дурачество, чтобы вернуться к работе, поскорее закончить домашние дела и бегом кинуться читать или рисовать. Я сожалею об этой спешке сейчас. Я не подозревала в то время, что когда-нибудь спонтанные танцы станут более важными, чем любое движение кистью, которое я когда-либо сделаю.

Моя мама была прекрасной матерью и потрясающей женщиной. Она всегда вдохновляла меня на то, чтобы стать хорошим человеком. Она никогда не пыталась превратить меня в подобие её самой; вместо этого она уважала мою собственную индивидуальность. Она великолепно танцевала, но ни разу не выказала разочарования, что я не стала заниматься танцами. Скорее наоборот, она радовалась тому, чем я была одарена, как, например, рисованию. Она тоже обожала рисовать, и, хотя это не очень хорошо у нее получалось, казалось, это её совсем не смущало. Она всегда широко улыбалась и говорила мне, что гораздо важнее любить то, чем ты занимаешься, чем быть в этом лучшим.

Она была оптимистичным и очень общительным человеком, а я – задумчивым интровертом, с удовольствием проводившим время наедине со своими книгами и картинами. Несмотря на такие очевидные различия, я всегда знала, что она понимала меня лучше, чем кто-либо другой на всем белом свете.

Я предпочитала вспоминать её такой, какой она была до болезни. Я старалась придерживаться тех воспоминаний о ней, которые не были связаны со словами типа «химиотерапия» или «пересадка костного мозга», но как бы я ни старалась избегать их, мои мысли вновь возвращались ко дню моего пятнадцатилетия.

Мама устроила для меня вечеринку-сюрприз. Она пригласила всех соседей, а чтобы выманить меня из дома, привлекла к делу отца, чтобы он отвел меня в художественный музей. Вечеринка больше нужна была ей самой, светской красавице, и думаю, что она это понимала. Думаю, именно поэтому перед мероприятием она отправила меня туда, где я обожала находиться.

В голове начали проигрываться образы того дня, пролетая на сумасшедшей скорости музыкального стакатто: светло-фиолетовая ленточка, которая отвязалась и угрожающе повисла прямо над головой нашего семидесятилетнего соседа, щебетание птицы, нарушившее тишину, последовавшую за общим криком «Сюрприз!», а потом глаза моей матери. Застывшие в них тревога и страх были настолько отчаянными, что от предчувствия у меня пошли мурашки по всему телу. Мы узнали обо всем позже, но в тот момент я поняла. Я просто почувствовала всеми фибрами души, что, что бы ни явилось причиной этого мрака в её глазах, оно изменит наши жизни навсегда… И я оказалась права.

Спустя три часа принужденного смеха и притворных улыбок, после того как последний гость наконец-то ушел, я тотчас же отправилась в кухню. Из-за яркого света лампы бледная кожа мамы приобрела слегка желтоватый оттенок. В невыгодном свете она казалась намного старше своих тридцати трех лет.

- Мама, в чем дело? Что случилось? – спросила я.

- Ничего не случилось, детка. Сегодня твой День рождения. Ничего плохого не может произойти в день рождения моей девочки, – сказала она, пытаясь обмануть меня, шире растянув губы в вынужденной улыбке.

- Не важно, что сегодня мой День рождения. Просто скажи мне. Вы с папой поругались?

- Нет. Конечно же, нет, – заверила она меня.

Папа вошел в кухню, я повернулась к нему и спросила:

- Папа, что с мамой?

- Ничего. По крайней мере, мне так кажется. Что-нибудь случилось, Рене? – спросил он, искренне недоумевая.

Она улыбнулась, быстро покачала головой и повернулась к нам спиной.

- Сегодня, эээ… – её голос сорвался, и она замолчала. – Сегодня День рождения Беллы, нам следует… – она снова прервалась и прокашлялась. – Мы должны праздновать. С самого счастливого дня в моей жизни прошло пятнадцать лет.

Когда она произнесла слово «жизни», её голос сорвался. Её самообладание было полностью разрушено, и она начала всхлипывать. Я никогда не видела маму в слезах, кроме слез счастья. А этот звук был полон му́ки.

- Белла, иди в свою комнату. Дай мне поговорить с матерью, – тихо сказал отец.

До этого я никогда не перечила родителям, но я не могла игнорировать то, как сжалось мое сердце.

- Нет. Пожалуйста. Я должна знать. Просто скажи нам, мама. Забудь, какой сегодня день.

Она повернулась и посмотрела на меня. Я пристально всматривалась в её безжизненные, полные слез глаза и поняла, что то, что она сейчас мне скажет, я запомню навсегда.

- Сядьте, пожалуйста. Оба, – сказала она.

Мы все сели за кухонным столом. Она несколько раз судорожно сглотнула. Я не отрывала взгляда от её горла, наблюдая, как напрягались связки, пока она собиралась с силами. Я не могла смотреть ей в глаза. Чувства, отражавшиеся в них, были слишком горькими. В доме стояла звенящая тишина. Как будто все вокруг нас неожиданно онемело в ожидании слов, которые она собиралась произнести. Она поскребла ногтем по лаку на большом пальце и проследила глазами за движением. Её нервное действие прозвучало неестественно громко в пустоте ожидания, наполнившей комнату. И тут все прекратилось:

- У меня рак.

Тревога, съедавшая меня, усилилась. Мысли остановились. Каждая клеточка в моем теле отчаянно сопротивлялась воспринимать то, что она сказала. Я понимала, что должна что-то сказать… что-нибудь, но от шока не могла ни думать, ни вымолвить и слова.

Мама начала объяснять что-то про хроническую гранулоцитарную лейкемию. Пытаясь заставить себя сконцентрироваться на её словах, я надеялась, что слишком трагично все воспринимаю. Она говорила, что большинству людей удается справляться с болезнью при помощи медикаментозного лечения. Но в последующие годы стало ясно, что моя мать не относилась к «большинству», и эта искорка надежды постепенно затухала.

Большую часть времени в старших классах я провела торопясь домой, чтобы заняться домашними делами, на которые у моей матери не хватало сил. Оставшееся время я старалась проводить с ней. Эти мгновения совсем не были похожи на счастливые времена, которые у нас были до того, как ужасное слово на «Р» заполнило наш дом.

В первый год, когда надежда все еще теплилась, большинство ночей я провела, молясь, чтобы «новое лекарство», которое предлагал доктор, сработало. Спустя три лекарства и еще один год моя надежда стала таять, а молитвы приобрели отчаянный характер, когда я умоляла, чтобы донорский костный мозг подошел моей матери. Никто из членов семьи не подошел в качестве донора, и мы надеялись на то, что подойдет какой-нибудь донор из базы данных. Я перешла в выпускной класс, когда донор наконец-то был найден. Когда раздался телефонный звонок, и нам сообщили, что есть донор, было такое чувство ликования, как будто сам Барак Обама принес нам домой выигрышный билет. В том телефонном звонке было столько надежд и обещаний, словно забрезжил свет в конце тоннеля. Спустя многочисленные курсы химиотерапии её анализы начали свидетельствовать, что в нашем будущем появилось прекрасное слово «ремиссия». Маме стало настолько лучше, что она начала собираться на мой выпускной.

Вечер пятницы перед выпускным, который должен был состояться после обеда в субботу, был практически идеальным. Я примеряла разные наряды, которые предлагала мама. Всей семьей мы ели пиццу. Чарли даже согласился посмотреть какой-то глупый девчачий фильм, который мы выбрали, прежде чем отправился на работу в ночную смену. Он согласился подменить друга, у которого недавно родила жена.

В девять часов я заглянула к маме, чтобы узнать, не нужно ли ей что-нибудь перед сном. Затем я устроилась в своей комнате, чтобы порисовать. Я вставила в уши наушники и попыталась воплотить на бумаге состояние безоблачного счастья, в котором пребывала. Я поняла, что уже долго рисую, и обернулась, чтобы посмотреть на часы. 2:36 ночи. Я сняла наушники, и в ту же секунду услышала это – громкий звон стекла, как будто разбилось окно.

Я бегом понеслась в комнату мамы. Сцена, которая предстала передо мной, открыв дверь, выглядела как кадр из фильма ужасов. Везде была кровь. Мою маму привязали к кровати и несколько раз пырнули ножом.

Видимо, я позвонила в службу 911, но абсолютно не помню этого. Следующим воспоминанием о той ночи стало то, как я лихорадочно пытаюсь остановить поток крови, которая хлестала из её ран. Это было бесполезно. Мама умерла до приезда скорой. Им пришлось оттаскивать меня от нее, поскольку я не могла прекратить попытки вернуть её к жизни. Я была не в состоянии смириться с этим, спустя три года борьбы за её жизнь. Я не могла принять того, что в то время, как мы получили известие о её выздоровлении, кто-то украл у меня мою маму.

Я повторяла про себя её последние слова: «Я не закричала, Белла. Я уберегла тебя. Пожалуйста, будь хорошей девочкой. Поступи в колледж. Позаботься о своем отце… Я люблю тебя». Последние слова она произнесла, задыхаясь. Она едва смогла выдавить их из-за крови, которой захлебывалась.

Я свернулась калачиком и дала волю слезам, вспоминая эти последние мгновения с ней. Это был сокрушительный удар для меня. Каждый день за последние три года я провела, заботясь о ней. Лейкемии сопутствовала депрессия, и тот пятничный вечер был первым за все время, когда её глаза не были пусты и безжизненны в своей грусти. Даже спустя полтора года я не смогла смириться с несправедливостью всего этого.

Я жила, следуя её последним словам. Быть хорошей. Заботиться об отце. Поступить в колледж. Эти три вещи были моей единственно целью в жизни.

Парень, который убил (я вздрогнула при мысли об этом слове) мою маму, покончил жизнь самоубийством на лужайке перед нашим домом. У меня даже не было возможности получить удовлетворение, увидев, как его привлекут к ответственности.

Несколько недель после похорон отец был одержим идеей узнать мотив. Казалось, что он вложил все свое горе и вину в расследование причин, по которым это произошло с нами. Пришлось покопаться, но, в конце концов, он выяснил, что выродком, который убил мою мать, был девятнадцатилетний парень из Портленда. Девушка из моей школы, которая жила в десяти домах от нашего, познакомилась с ним по Интернету. Он уговорил её позволить ему заехать за ней однажды вечером, но она случайно неправильно напечатала адрес. Эта опечатка стала причиной того, что девушка простояла на улице в ожидании его, а он пришел в наш дом, вместо её дома. Она призналась в этом несколько недель спустя, так как боялась реакции своих родителей.

Когда отец свел все сведения воедино, он сказал мне, что нам невероятно повезло, что с того места, где выродок припарковал машину, не было видно света в моем окне, и как он благодарен судьбе, что их комната расположена достаточно далеко от моей, чтобы заглушить любые звуки моего бодрствования. На его глаза навернулись слезы, когда он крепко обнял меня и сказал, что не вынес бы, если бы потерял обеих своих девочек.

Я надеялась, что результаты расследования облегчат его чувство вины, но этого не произошло. Он продолжал искать. Он хотел получить ответы на вопросы, на которые невозможно было ответить, не воскресив мертвого… ответы, которые мог дать ему только тот урод. Он откопал всю информацию, которую смог найти. Я потребовала, чтобы он остановился, когда однажды обнаружила его спящим на записях социальных служб со времен, когда убийце было всего четыре года от роду. Я умоляла его. Я говорила, что ничто в этих стопках бумаг не сможет вернуть маму, а он разрушал наши жизни, зациклившись на вопросах, которые не имели ответов. Он согласился и по рекомендации психотерапевта полицейского участка пошел на групповую терапию.

Я сглотнула и заставила воспоминания уйти. Сделать это было непросто, и на это потребовалось время, но у меня было много времени на тренировки. Мне нужно было подумать о другом, о других воспоминаниях. Иногда это срабатывало… а иногда нет. Сегодня мне повезло, и ужасающие картины в моем сознании растворились. Я вытерла глаза.

Я старалась изо всех сил, чтобы исполнить последние желания моей матери. Я была хорошей. Я поступила в колледж. И я заботилась об отце.

Летом, через несколько месяцев после похорон, я решила убрать на чердаке. Так я нашла коробку с её вещами из колледжа. Я просматривала её маленькие памятные вещицы и фотографии. Многие из них были связаны со студенческим сообществом «Дельта Омикрон Гамма». Я больше не вспоминала о нем до тех пор, пока не начала учиться в колледже. Я столкнулась с несколькими Сестрами в середине первого учебного года и, узнав те же буквы, которые были на свитере моей мамы на фотографиях, я поняла, что хочу в этом поучаствовать. Это была незначительная вещь, но я надеялась, что вступив в Сообщество, я смогу почувствовать себя ближе к ней, ведь у нас было так мало общего, пока она была жива.

Я вступила в Сообщество весной, и этот семестр был первым, когда я училась как официальная Сестра. Если бы не мама, сомневаюсь, что я вступила бы, но я была рада, что сделала это. Членство в Сообществе давало мне возможность получить множество знаний, которые сама я никогда бы не обнаружила.

Я перевернулась к прикроватной тумбочке и невидящим взором смотрела на нее. Сегодня я проспала слишком много; сомневаюсь, что снова усну. Я посмотрела в окно и задалась вопросом… наблюдал ли Эдвард? Я прищурилась, вспомнив о тех идиотских жалюзи. Он оставил их здесь. Я фыркнула, заметив, что он выбрал плотные жалюзи, через которые невозможно было бы увидеть даже тени. От этого я закатила глаза. Вынуждена признаться, что хотя мне было противно то, что он пытался сделать, тот факт, что я была настолько соблазнительна, что потребовались жалюзи… мне льстил.

Мне все еще было интересно, наблюдал ли он прямо сейчас? Я улыбнулась, подумав об этом. Я включила свет и выглянула из окна. Со светом ему будет легче меня разглядеть. Я встала с кровати и сбросила его куртку. Я стояла у кровати голая, скрестив руки на груди, затем, сделав глубокий вдох, я убрала руки. Я продержалась около двух минут, прежде чем струсила. Я бросилась в ванную. Мне необходимо принять душ, уговаривала я себя.

В результате я простояла под душем, выжидая пока смоются последние остатки похмелья. Я почувствовала себя намного лучше, когда, в конце концов, вышла из ванной. Я подошла к небольшому холодильничку, который оставила в комнате, чтобы взять бутылку воды, но остановилась, заметив моргающий свет на моем сотовом. Кто мог отправить мне сообщение в такой поздний час?

Я взяла телефон и открыла сообщения. Это было сообщение от Эдварда. Я не могла ничего с собой поделать и широко заулыбалась, увидев его имя. Я прочитала SMS: «Надень что-нибудь».

Моя улыбка превратилась в озорную ухмылку. Я всегда немного стеснялась своего тела, но это сообщение стерло всю мою неуверенность в себе. Я сбросила полотенце. Он должен понять, что не может указывать мне, что делать.

«Не говори мне, что мне делать», – отправила я SMS в ответ. Мое сердце бешено колотилось. Интересно, ответит ли он?

«Ты понятия не имеешь, что я хочу сказать, чтобы ты сделала».

«?» – отправила я в ответ.

«Отлично», – подумала я. Снова загадки Эдварда. Что это значит? Я понятия не имею, что он хочет мне сказать, чтобы я сделала.

«Ты слишком невинна, Белла».

«Возможно, я и невинна, но я знаю, чего хочу».

«И чего?»

Я покраснела. Мои глаза распахнулись. Я понятия не имела, что на это ответить. Я не могла просто выпалить это ему.

«Ты красива, когда краснеешь».

Окей. Значит, он определенно за мной наблюдает.

«Я же говорил тебе позволить мне повесить эти жалюзи».

Я подняла подбородок вверх и подошла ближе к окну, всматриваясь в темноту. Я хотела посмотреть ему в глаза. Я хотела заставить его отвести взгляд первым. Я хотела доказать, что не боюсь его.

Я набралась храбрости и написала в ответ: «Может быть, я хочу, чтобы ты смотрел».

«Смотрел. Но не прикасался?»

Я закусила губу. Затем вспомнила, как он реагирует на это, и быстро отпустила ее. У меня свело живот, пока я медленно нажимала на буквы в телефоне. «Я хочу, чтобы ты прикасался».

«Ты же не знаешь, о чем просишь».

«Покажи мне», – напечатала я и уставилась на телефон. Это было откровенное приглашение. Могу ли я отправить это? Знаю ли я его достаточно, чтобы, вообще, говорить подобные вещи? Мне было неважно, что ответ был «нет»; он заставлял меня чувствовать себя безрассудной. Дерзкой. Отважной. Я сделала это. Нажала «Отправить».

«Возможно, я уже показал тебе слишком многое», – говорилось в следующем сообщении Эдварда.

«Что?»

«Где ты подглядывала за мной, Белла?»

Картина его мокрого тела обрушилась на меня. Мои соски напряглись. Я знала, что он может их видеть, но это только добавило страсти к моему возбуждению. В уме я представляла восхитительный образ его обнаженного тела под струями воды, его руку сжимающую твердый член. Мое дыхание участилось. Я хотела его. Я хотела его так, как никогда ничего в жизни не хотела. Я не могла справиться с этим желанием. Это было не похоже ни на что, с чем я была знакома прежде.

Я подняла руку и нежно погладила живот. Я хотела опустить ее ниже, но не была достаточно смелой, чтобы прикасаться к себе перед ним. Приняв решение, я сжала телефон; я буду честной с ним.

«В раздевалке».

«Где в раздевалке?»

«В душе».

«Что ты видела?»

«Все. О чем ты тогда думал?»

«О тебе». Прочитав эти слова, я почувствовала прилив удовольствия. Рука, сжимающая телефон слегка затряслась, а свободная рука опустилась ниже, пока мягко не остановилась на лобке.

«Что обо мне?» Я была возбуждена. Мне хотелось, чтобы рука, дразнящая меня, была его рукой. Я провела свободной рукой вверх по телу и положила ее на грудь.

«Я представлял, как кое-чем с тобой занимаюсь».

«Чем?» Я начала пальцами ласкать сосок. Я желала, чтобы это были его пальцы. Я хотела почувствовать его язык в своем рту. Мои внутренние мышцы слегка сжались, когда я вспомнила, как он целовал меня.

«Чем-то сексуальным». Я уже была невероятно возбуждена, но узнать, что Эдвард думал обо мне, фантазировал обо мне… это было слишком.

Моя рука снова скользнула вниз к лобку, я едва удерживала телефон другой рукой, печатая: «Например?»

«Я представлял, как ты стоишь передо мной, наклонившись, а я толчками вхожу в тебя». Я прочитала вызывающие слова, это стало тем импульсом, в котором я нуждалась. Я не колебалась. Я представила его идеальные руки. Его длинные пальцы, скользящие по моему клитору, и позволила своей руке повторить эти действия. Это заняло всего несколько мгновений, и я взорвалась. Волна удовольствия захлестнула меня.

Я почувствовала, как медленно возвращаюсь на Землю. Что я сделала? От распутности моих собственных действий мое лицо загорелось. Я знала, что мое лицо приобрело глубокий оттенок пунцового. Это не было на меня похоже. Неожиданно я почувствовала себя невероятно уязвимой, выставив свое обнаженное тело напоказ.

«Не надо».

«?»

«Не смущайся».

«О’кей».

«Это только между мной и тобой».

«Не могу поверить, что я только что это сделала».

«Я тоже».

«Думаю, что теперь я тебя послушаюсь».

«?»

«Надену одежду…» – написала я. Я пошла и достала пижаму, надела её и забралась в постель.

«Значит, у тебя все-таки есть пижама. А я уже начал сомневаться».

«Да. У меня есть пижама». Я посмотрела на телефон и широко улыбнулась. Было сумасшествием, как любое общение с ним делало меня такой счастливой.

«Думаю, я попытаюсь уснуть», – написал он. Я боролась с уколом разочарования. Мне хотелось провести всю ночь, разговаривая с ним.

«Я могу завтра принести твою куртку на занятия», – сказала я ему.

«Спасибо. Я никогда больше её не постираю».

«Почему?»

«Ты еще спрашиваешь?»

«Я могу принести тебе свою куртку, если ты захочешь в ней спать», – дразня его, написала я.

«Сомневаюсь, что она мне подойдет».

«Жаль».

«Ложись спать, Белла».

«Ладно. Спокойной ночи».

«Кстати, во время оргазма ты закусываешь губу».

«Отлично. Как будто после этого комментария я смогу уснуть».

Я понимала, что сегодня ночью это была всего лишь переписка сообщениями с Эдвардом. Но он казался более открытым, чем ранее днем. Интересно, что изменилось? Или, может, я просто себе напридумывала?

Я подождала несколько минут и, когда поняла, что он не собирался отвечать, положила телефон на ночной столик. Я смотрела на него, вспоминая все, что произошло на этой неделе. Моя голова была переполнена; сомневаюсь, что, вообще, смогу уснуть.

…

Громкий жизнерадостный звонок моего телефона разбудил меня. Видимо, мой разум прекратил зацикливаться достаточно для того, чтобы позволить мне уснуть. Я взглянула на часы: восемь утра. Черт. Я сильно опаздывала. Мне нужно быть в классе через тридцать минут. Я быстро посмотрела на экран телефона, чтобы увидеть, кто звонит, и ответила:

- Привет, папа.

- Беллз, как ты?

- В порядке.

- Судя по голосу не совсем в порядке. Ты только что проснулась? У тебя через тридцать минут занятия, – отметил он. Чарли был очень наблюдательным. Это было одно из качеств, которые делали его таким хорошим полицейским.

- Нет. Нет. Я в порядке, – заверила я его.

- Занималась до поздней ночи? – спросил он.

- Не совсем, – я усиленно пыталась говорить ровным голосом, когда вспомнила, из-за чего не спала.

- Ты высыпаешься, живя со всеми этими девчонками в общежитии? Все еще странно думать о тебе как о девушке из студенческого Сообщества, – рассмеялся он.

Я тоже рассмеялась.

- Да, ничего… Для меня это тоже странно.

- Итак, – уклончиво сказал отец, и я начала беспокоиться… Почему он так нервничал?

- Папа, что-то случилось? – мое сердце сковал страх. Я не вынесла бы потери второго родителя. Я ненавидела, что это было первой мыслью, которая пришла мне в голову.

- Нет-нет. Я в порядке.

- Ты уверен? Когда ты в последний раз был у врача? – настойчиво спросила я.

- Белла. Золотце, это мило, что ты обо мне беспокоишься. Но я в порядке. В самом деле, – заверил он меня.

- О’кей, – проворчала я.

- Слушай… дело в том… – Чарли прервался, чтобы прокашляться. – Сью очень хорошо справляется со стиркой и приготовлением еды, но ей, как бы, очень далеко добираться каждый день, и у нее проблемы со съемным жильем. Поэтому… я, ох, предложил ей пожить в комнате для гостей.

- Сью переезжает к тебе? – шокировано спросила я.

- Все не так, Белла. Я просто помогаю ей, – сказал он.

Не так? Я была в шоке, что кто-то собирался поселиться у нас. Я даже не подумала о возможности того, что между ними могло возникнуть романтическое увлечение. Вероятно, глупо было думать, что мой отец не станет ни с кем встречаться после того, как потерял маму, но, видимо, я все еще на это надеялась.

- О’кей, – сказала я. Я, в самом деле, не знала, что еще сказать. Конечно, я не могла сообщить ему, что это была плохая идея. Не знаю, почему я была так враждебно настроена по поводу всей этой ситуации. Полагаю, что я ненавидела то, что не могла быть там и продолжать заботиться о нем, как обещала маме. Но мне нужно было учиться в колледже; это была еще одна вещь, которую я ей обещала. Я должна быть признательна, что Сью была рядом в мое отсутствие. Мне просто было трудно согласовать то, что я должна была чувствовать с тем, что я на самом деле чувствовала.

Я не хотела, чтобы кто бы то ни было заменил мою мать в жизни Чарли, никогда. Даже пусть кто-то, кого он нанял, чтобы вести домашнее хозяйство, и с кем состоял в чисто платонических взаимоотношениях. Я понимала, что не права, достаточно для того, чтобы порицать себя. Моя мать хотела бы, чтобы Чарли был счастлив. Я сконцентрировалась на этой мысли и произнесла:

- Папа, звучит очень даже неплохо. Наверное, тебе одиноко там без меня.

- Да, я скучаю по тебе, крошка.

- Да. Я тоже. Я скоро приеду домой, навещу тебя, – сказала я.

- Хорошая идея. Ну… мне нужно идти.

- Окей. Пока. Папа, я люблю тебя.

- Тоже люблю тебя, Беллз. Пока.

 Я повесила трубку и снова посмотрела на часы. 8:07. Черт побери! Я схватила джинсы и футболку, быстро оделась, схватила расческу и побежала к дверям. 

Я была на полпути в класс, когда догнала Джессику на тротуаре. Я замедлила шаг, чтобы пойти с ней рядом.

- Привет, Джесс, – сказала я.

- Здравствуй, Белла, – ответила она сдержанным тоном.

- Слушай, я хочу с тобой поговорить, – сказала я. Я, в самом деле, хотела восстановить мир между нами.

- О чем, Белла Боллс? – спросила она.

- Я хочу, – я прокашлялась, – я хочу поговорить о… об Эдварде, – выпалила я заикаясь.

Она спросила леденящим душу тоном:

- Что об Эдварде?

- Мне жаль, Джесс. Я никогда не думала, что я понравлюсь Эдварду, или что он понравится мне.

- Откуда ты знаешь, что нравишься Эдварду? – спросила Джессика. – Он весьма откровенно флиртовал со мной вчера, когда заходил. Может, ты ошибочно приняла жалость за увлечение?

- Нет, я не ошибаюсь, – твердо сказала я. С меня было достаточно. Я пыталась сохранить мир с Джессикой, но меня достали ее оскорбления. – Я не знаю… хочет ли Эдвард… хочет ли он быть со мной… но я знаю, что он считает меня привлекательной.

- Ну, меня он тоже считает привлекательной. Поэтому, могу сказать только... игра началась.

- Джессика, Эдвард не игра для меня.

- Как хочешь, Белла, – Джессика тряхнула волосами. – Я так легко не сдамся.

- Мне жаль, что ты хочешь броситься к ногам мужчины, который, очевидно, не желает тебя. Тебе нужно больше себя уважать. Я бы хотела, чтобы ты себя ценила, – сказала я.

Ого! А это откуда? Обычно я избегала открытой конфронтации, но то, как она говорила об Эдварде, придало мне отваги. Эдвард не был вещью. Он был… Он был… потрясающий. И добрый. И сексуальный. И обескураживающий. И загадочный. И… он заставлял меня чувствовать себя… ну, из-за него я чувствовала… Черт возьми! Я что, влюбляюсь в него?

До кабинета мы с Джессикой больше не проронили ни слова. Хотя не думаю, что я бы заметила, если бы она сказала что-нибудь. Я была абсолютно шокирована. В голове разгорелся непрекращающийся спор с самой собой. Вся моя вселенная сократилась до размеров дискуссии из пяти слов: Влюблена. В. Эдварда. Да. Нет.

---

Не забываем, форум ЗДЕСЬ!

Источник: http://robsten.ru/forum/19-865-1