Прежде чем встретиться с отцом, мне необходимо было принять душ. Я бросился наверх, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Сексуальная неудовлетворенность съедала меня изнутри; моя одержимость Беллой начинала сводить меня с ума. Господи, что если я, в самом деле, в нее влюбился?
Я сорвал с себя одежду и забрался под горячий душ.
Я знал, насколько опасной была любовь. Она делает тебя слабым и уязвимым, а когда её теряешь, она уносит с собой твою душу. Я не мог себе позволить так потеряться в Белле.
Вода успокаивала меня, и мое состояние постепенно превращалось из неудовлетворенного в задумчивое. Я начал мысленно готовиться к встрече с отцом.
Я не хотел этого ужина: взгляда холодных глаз отца, изучающих меня, его тягостного молчания, когда он терял интерес к тому, о чем я говорил. Я бы хотел этого избежать, но понимал, что не сделаю этого. Я любил отца. Полагаю, это немного странно, учитывая его прохладное ко мне отношение, но я помнил, каким он был раньше. Я помнил, как его глаза всегда сияли, и как легко он мог рассмеяться. Я помнил его терпение и доброту. Я помнил, как они с мамой читали мне перед сном. И я помнил день, который все изменил.
Мне было всего четыре года, когда мама умерла. Я не любил долго размышлять над тем, как бы все могло сложиться по-другому, но иногда я задавался вопросом, каким бы я стал, если бы она была жива? Я до сих пор помню, как от нее всегда пахло лавандой. Этот запах надолго оставался в воздухе после того, как она выпускала меня из своих объятий. И сегодня запах лаванды заставляет мое сердце сжиматься. Она была такой доброй и любящей… замечательная мать. Возможно, её вина состояла только в том, что она слишком сильно любила, ведь именно горе от потери одного из детей стало причиной её смерти.
Мои детские воспоминания были так далеки и расплывчаты. Только повзрослев, я понял, что стояло за смертью моей матери. Вскоре после того, как мне исполнилось четыре, мама забеременела. Помню, как родители сообщили мне об этом. Они объяснили все в детских выражениях. Они говорили что-то вроде «старший братик» и «две маленькие девочки растут у мамы в животике». Помню, даже тогда я сказал маме, что буду заботиться о своих сестренках, что буду лучшим братиком на свете. И что если кто-нибудь их когда-нибудь обидит, то будет иметь дело со мной. Мама погладила меня по голове, рассмеялась и сказала: «Это хорошо, Эдвард».
Тогда я не представлял, что будут означать эти слова в моей жизни позже. Я помню, как живот мамы казался мне огромным. И я помню, как нежно «стучал» по её животику, чтобы поговорить с девочками. В день, когда у мамы начались роды, я не понимал, что происходит на самом деле. У меня сохранились смутные воспоминания о том, как родители в спешке вышли из дома, и что я провел много времени с няней, пока их не было.
Мама и отец вернулись домой лишь спустя долгих четыре дня. Они не хотели, чтобы я появлялся в больнице, поэтому я с нетерпением ждал день, когда они должны были вернуться домой. Я провел весь день, сидя на крыльце, не отрывая взгляда от ворот. Спустя целую вечность ворота открылись и мои мать и отец медленно подъехали по длинному проезду, ведущему к дому.
Как только машина остановилась, мама вышла из нее и обняла меня. Меня окутал запах лаванды, пока она шептала мне, как мною гордилась. Я едва заметил, как отец осторожно достал из машины моих новорожденных сестренок. Когда я снова поднял глаза, он уже подходил ко мне с двумя люльками в руках.
Первый взгляд на них навсегда запечатлелся в моей памяти. Они были самым красивым, что я видел в своей жизни. Розовощекие и белокожие. И такие крохотные, что даже для меня, четырехлетнего человечка, они казались невероятно хрупкими. Помню, как позже тем вечером я выбрался из кровати, чтобы им представиться. Я был осторожен, старался не трогать их, потому что они казались такими нежными, но я тихо побеседовал с ними, объяснив вещи, которые казались важными четырехлетнему мальчишке. И прежде чем уйти, я пообещал им, что буду защищать их.
После этой недолгой речи, я снова забрался в постель и уснул. Из последующих трех дней я помню очень мало. Они прошли как в тумане. Мои воспоминания обрывчаты. Лучше всего я помню, что задавал миллион вопросов и пытался «помогать» маме как можно больше. А на четвертый день моя жизнь изменилась.
Когда это произошло с Амандой, меня там не было, но кто-то рассказал мне детали случившегося, когда я стал старше. Мама проснулась и пошла в комнату моих сестер. Ей показалось, что Аманда крепко спит, поэтому мама взяла Элис, переодела её, покормила и положила назад в кроватку. Затем она подошла, чтобы взять Аманду на руки, и когда она её подняла, то поняла… Аманда не спала, она была мертва. Причиной смерти был назван синдром внезапной детской смертности.
Мама была безутешна. Она считала, что могла что-нибудь сделать. Что, возможно, если бы она не занялась Элис первой, если бы она присмотрелась и была более бдительной, её другая дочь осталась бы жива. После смерти Аманды она впала в глубокую депрессию и никогда не покидала свою комнату. Когда мне позволяли зайти к ней повидаться, она просто сидела, уставившись в стену, как будто меня там не было. Отец яро отвергал серьезность ситуации. Он искренне верил, что мама выздоровеет, и после того, как выплачет свое горе, вернется к нему. Он ошибался. Ровно через месяц после смерти Аманды мама отравилась снотворными таблетками.
Я до сих пор помню ужасающий вопль отчаяния, когда отец обнаружил её. Я помню, как свалился с кровати от этого звука и помчался со всех ног в их комнату. Отец даже не заметил меня в дверях. Он просто рыдал и умолял её вернуться к нему. Он прижимал её к себе и укачивал её безжизненное тело вперед-назад. Это был единственный раз, когда я видел отца плачущим. Вообще-то, это был последний раз, когда я видел отца демонстрирующим какие-либо чувства или проявляющим интерес к чему бы то ни было. Когда я проснулся на следующий день, глаза отца стали холодными, а сам он стал невероятно отдаленным. Все верили, что со временем человек, которого все знали раньше, вернется. Но это так и не произошло.
До сего дня глаза моего отца настолько же холодны, как в день смерти матери. Он как пустая ракушка. Вот что любовь может сделать с человеком. Она может украсть у тебя все, и оставить боль, от которой ты никогда не оправишься.
Я вышел из душа и поспешно вытерся. Посмотрев на себя в зеркало, я мысленно сказал себе: «Ты её не любишь. Ты не превратишься в такого, как твой отец». Помимо потери самообладания, влюбленность в кого-либо была одним из моих худших страхов. С юного возраста я зарубил на носу, насколько разрушающей может быть любовь.
Я оделся и спустился в комнату отдыха, чтобы подождать отца. Я был несколько удивлен, что отец предложил за мной заехать. Он редко куда-нибудь ездил сам; обычно для этого у него был водитель. А когда он приезжал навестить меня, как правило, я встречался с ним уже там, где мы ужинали.
Я сидел на диване в комнате отдыха и смотрел в окно, когда увидел отца, шагающего по Греческой улице. Он выглядел по-другому. Я не мог понять почему. Я попытался определить, что в нем изменилось, и, в конце концов, решил, что он выглядел менее зажатым. Мысленно я пожал плечами; возможно, это просто игра моего воображения.
Я встал с дивана и направился к выходу.
- Эдвард, – удивленно произнес он, когда я открыл дверь, прежде чем он успел постучать.
- Отец, – поприветствовал я его.
Он сделал паузу и поджал губы, изучая меня.
Я сказал себе, что не должен реагировать на его неодобрительный оценивающий взгляд, но как бы я ни старался выработать бесчувственность к его мнению обо мне, этот взгляд все еще раздражал меня.
- Я готов, – сказал я.
- Я надеялся, что, может быть, мы могли бы немного прогуляться по общежитию, перед тем, как отправиться на обед, – предложил он.
- Серьезно? – спросил я.
- Да. С этим общежитием связано много приятных воспоминаний, – ответил он. Я был удивлен. Отец не был склонен к тому, чтобы делиться воспоминаниями. Вернее сказать, мой отец вообще ими не делился. Никогда.
- Конечно, – согласился я.
Мы вернулись в комнату отдыха и, обернувшись, я увидел, что отец улыбается. Я уже начал переживать, что, наверное, у меня начались галлюцинации. Могло ли неудовлетворенное в течение длительного времени сексуальное желание быть их причиной?
- Что? Ты смотришь на меня как на сумасшедшего. Ты считаешь, что я никогда не веселился? – спросил он с улыбкой, не сходящей с его губ.
- Нет, дело не в этом. Просто я не помню, когда в последний раз видел тебя улыбающимся, – честно ответил я.
- Привычка, которую я пытаюсь вернуть, – съязвил он.
Я кивнул. Но я был небезосновательно уверен, что выражение моего лица выдало мой скептицизм.
- Когда-то почти каждую ночь твоя мать тайком пробиралась сюда по этой лестнице.
- Моя мать?
- Да.
- Тайком пробиралась в общежитие Братства посреди ночи?
Он снова рассмеялся.
- Да. И если кто-нибудь из Братьев замечал её и останавливал, чтобы спросить, что она тут делает… она краснела и говорила, что пришла готовиться к занятиям… И это в два часа ночи, – он прервался и снова рассмеялся. – А потом, когда она оказывалась в моей комнате, она клялась, что ни за что не придет следующей ночью. Но всегда приходила.
- Никогда бы не подумал…
- Даа.
Мы прошлись по общежитию, и отец рассказал мне еще несколько историй. Большинство о пьяных проделках или розыгрышах, в которых он участвовал. Было почти невозможно представить, что мой отец и человек, который так легко сейчас со мной разговаривал, были одним лицом.
Мы остановились перед кабинетом президента, и мой взгляд нервно устремился к телескопу. Я почувствовал прилив стыда, вспомнив, чем я занимался у этого телескопа совсем недавно.
- Я горжусь тобой, Эдвард, – мой мозг перестал работать, а потом завелся с сокрушительной силой. Гордится мной? Что?! Я что, попал в шоу «Сумеречная Зона»? Либо отец был под воздействием каких-то наркотических средств, либо…
- Ты смертельно болен? – спросил я тихо.
- Нет, – снова рассмеялся он.
Я кивнул. Я не знал, как вести себя с этой новой версией моего отца. Его открытость была мне так незнакома.
- Может, нам пора на обед? – спросил я отца.
Он кивнул.
Двадцать минут спустя мы сидели в ресторане, отец снова похвалили меня:
- Ты вырос хорошим человеком, Эдвард. Я это имел в виду, когда сказал, что горжусь тобой.
- О’кей. Я только хочу спросить: что с тобой? – поинтересовался я.
- Ничего, – ответил он.
- Ты ведешь себя совсем по-другому. Как будто ты – совершенно другой человек, – сказал я.
Он вздохнул.
- Знаю. Я изменился. После того, что случилось с Элис… – он прервался, заметив, как я напрягся и отодвинулся. – Ну… после… я подумал о курсе терапии. Лечение помогло мне осознать, что произошло. И помогло мне смириться со смертью твоей матери. На самом деле, я никогда до конца не позволял себе пережить это горе.
- Да, – ответил я: это было единственным, что я нашелся сказать. Я был шокирован. Его признание в какой-то мере поколебало страх, который мучил меня.
Отец вдохнул, а затем сказал:
- Когда мы потеряли вашу маму, я закрылся. Я стал бесчувственным. Я знал, что мне нужно оставаться сильным ради тебя и Элис. Я думал, что если позволю эмоциям взять надо мной верх, то закончу как твоя мать. Потому что это было первой мыслью, которая пришла мне в голову, когда я обнаружил её: почему она оставила меня?
Я уставился на него. Вечер однозначно получился не таким, как я ожидал.
- Но потом я вспомнил о тебе и Элис. Я не мог оставить вас двоих сиротами. Я только совсем недавно позволил себе думать обо всем этом. Это был медленный процесс, но когда я начал смиряться с тем, что ваша мать умерла… Я также нашел для себя какую-то толику счастья или спокойствия, наверное. И я… я хочу попросить прощения, Эдвард. Прости, что меня не было рядом с тобой и Элис, когда я был вам нужен. И я хочу, чтобы ты знал, как я благодарен тебе за то, что ты заботился о сестре.
- Я… я не знаю, что сказать, – тихо произнес я. Это было правдой. Я действительно понятия не имел.
- Эдвард, говори то, что тебе хочется сказать. Возможно, это прозвучит как какая-то бесполезная психиатрическая болтовня… Но, если я чему-то и научился за прошедший год, то это тому, что держать все в себе до добра никого не доводит.
- По правде говоря, я не понимаю, что я сейчас чувствую, – сказал я ему.
- Ты, должно быть, зол на меня, – я видел, что ему непросто было сказать это. Видимо, я должен был на него злиться. Но я не был зол.
- Нет. Я никогда не злился на тебя. Думаю, я понимал. Ты любил маму, любил настолько, что это уничтожило тебя…
- Эдвард, любовь не уничтожает людей. Ты действительно так думаешь?
- Да. Конечно. До того вы были… вместе… счастливы… а когда она умерла… ты стал таким далеким… Как будто умер вместе с ней… – я глупо себя чувствовал, произнося эти слова вслух. Для меня они прозвучали нелепо.
- Ты не совсем ошибаешься. Мне кажется, какая-то часть меня, действительно, умерла вместе с ней. Я знаю, что никогда ни к кому не смогу почувствовать ничего подобного тому, что я чувствовал по отношению к твоей матери. Но то, как я вел себя большую часть твоей жизни, было ненормальным. Это было неправильно. Я должен был… справляться с некоторыми вещами лучше… обратиться за помощью… попытаться лучше узнать своих детей. Я наделал много ошибок. Надеюсь, что когда-нибудь, когда ты встретишь девушку и женишься, то сможешь извлечь опыт из моих ошибок, – сказал он.
- Я не буду… То есть… Я не стану… Я не… – я сделал паузу, чтобы прокашляться. Я никогда так не заикался. Видимо, это было одним из проявлений неподдельного шока. – Я не уверен, что когда-нибудь женюсь.
- Почему?
- Потому что я видел, к чему это привело тебя, – заявил я. Ответ казался мне очевидным.
- Не позволяй этому влиять на твои поступки, Эдвард. Несмотря на все то, что произошло, я ни за что не променял бы ни одного мгновения жизни с твоей матерью. Любовь может казаться пугающей, но она того стоит. Она стоит риска. Не позволяй страху делать выбор за тебя.
Я просто смотрел на него, пока его слова не начали доходить до меня. Страх принимал большинство решений за меня, может, решений, не касающихся карьеры, но он управлял всеми эмоциональными поступками и решениями, которые мне приходилось принимать. Мой страх имел основания: это был страх того, что любовь может сделать с человеком… Но также и страх потерять контроль… потерять самообладание. Отец знал, что случилось в последний раз, когда я по-настоящему очень разозлился. Что, если я влюблюсь и потеряю самообладание?
Я решил, что раз эта версия моего отца из Сумеречной Зоны, казалось, хотела, чтобы я был открыт по отношению к нему, я так и сделаю.
- Дело не только в этом. Что, если я влюблюсь в кого-нибудь, а потом в один «прекрасный» день потеряю самообладание?
- Эдвард, это произошло всего лишь однажды. И это было совершенно оправданно…
- Не надо. Просто не надо. Я не могу об этом говорить.
- Эдвард, ты никогда бы не обидел кого-то, кого ты любишь.
- Слушай, я просто не хочу говорить об этом.
- Ладно, но подумай об этом. Ты ведь любишь Элис, не так ли?
- Конечно.
- Ты когда-нибудь считал, что потеряешь над собой контроль рядом с ней и обидишь её?
- Конечно, нет.
- В таком случае я сомневаюсь, что женщине, которую ты полюбишь, есть о чем беспокоиться.
Я слегка кивнул ему.
Он посмотрел на меня. Я понимал, что ему хотелось продолжить, но он только кивнул мне в ответ и сказал:
- Эдвард, я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Я надеюсь, что когда-нибудь ты найдешь свою любовь.
Я снова кивнул и сказал:
- Я доволен, что смог закупить компьютерное оборудование в общежитие. Это действительно многое изменило, сделало все проще и современнее.
Моя фраза позволила удачно сменить тему разговора, и мы провели остаток обеда, обсуждая более удобные темы, такие как бизнес и политика.
Мне нравилось обсуждать деловые вопросы с отцом. Для нас это всегда было безопасной темой для разговора. По мере того, как я взрослел, эта тема становилась единственным способом моего общения с отцом. Я рос, охотно ожидая тот день, когда смогу возглавить его компанию. Для кого-то это могло казаться тяжелым бременем, но для меня это было увлекательно. Стратегии, цифры и их влияние – я обожал это.
Я был настолько всецело поглощен нашей дискуссией о том, как сделать работу одной из наших дочерних компаний более эффективной, что до того момента, когда отец привез меня назад в студенческий городок, не вспоминал о том, что мы обсуждали в начале нашего обеда.
Отец привел отличный пример по поводу Элис. Может быть, существовала возможность любить кого-то, не причиняя ему вреда? Может, я действительно мог быть с Беллой? При этой мысли я почувствовал неожиданный прилив чувств. Я широко улыбнулся, представив, что мог бы просыпаться рядом с ней каждое утро, и почувствовал, как мой член напрягся, когда я начал воображать какими способами я мог бы её разбудить. Моя голова сама повернулась к телескопу, и я вздрогнул. Если я собираюсь встречаться с ней, разве я могу подглядывать за ней? А я действительно хотел с ней встречаться. Вернее сказать, я, в самом деле, думал, что существует возможность для меня встречаться с ней.
Конечно, один разговор не мог прогнать прочь все мои страхи. В дальних уголках моего сознания все еще таилась настороженность, но слова моего отца действительно задели меня за живое: «Не позволяй страху делать выбор за тебя».
Мой телефон зазвонил, и я завершил свои размышления.
Я посмотрел на экран, а затем ответил:
- Привет, Джаспер.
- Эдвард, я просто звоню отчитаться.
- Как она?
- Хорошо. У нее все в порядке.
После долгого разговора с отцом, я чувствовал, что обязан спросить:
- Она… Ну, как тебе кажется, она счастлива?
- Да. Кажется, счастлива и очень… ээ… доброжелательна.
- Что ты имеешь в виду, говоря «доброжелательна»?
Джаспер прокашлялся. Мне не понравилось, к чему это все вело.
- Она казалась открытой. И все. Она дала понять, что заинтересовалась мной… в романтическом смысле.
- И что произошло потом? – сурово спросил я. Когда я это говорил, мои кулаки сжались. Предполагалось, что Джаспер профессионал.
- Ну, тут все стало немного странновато. Я не мог придумать ничего, чтобы не расстроить её и остаться поблизости, потому я сказал, что я гей.
- И она тебе поверила?
- Думаю, что да.
Я выдохнул с облегчением, поняв, что все это время задерживал дыхание.
- Умно придумано, – рассмеялся я. – Надеюсь, она не попытается тебя с кем-нибудь познакомить.
- Нет. Я подумал об этом. Я сказал, что у меня отношения с человеком, который живет очень далеко.
- Похоже, это сработает, – сказал я.
- Да. Ну, пока это все, о чем я хотел сообщить. Я должен вернуться к шитью для одного из курсов, который я благодаря тебе посещаю.
Я снова рассмеялся.
- Могло быть хуже. Ты мог бы сейчас работать под прикрытием в одной из стран третьего мира, собирая разведданные про какой-нибудь наркокартель.
- Я бы лучше когда и где угодно занимался наркокартелем.
Я рассмеялся опять.
- Спасибо за новости, Джаспер.
- Пожалуйста. В следующий раз отчитаюсь на следующей неделе.
- Отлично. Спасибо.
Я положил трубку, и мое внимание немедленно было приковано к телескопу. Я не могу. Неправильно продолжать подглядывать за ней. Я отправился в свою комнату к синтезатору.
Было далеко после двух часов ночи, когда я снова посмотрел на часы. Я так долго сочинял музыку, что потерял счет времени. Я встал, потянулся и решил пойти взять бутылку воды. Проходя мимо кабинета по дороге на кухню, я остановился… и уставился на телескоп. Казалось, он манит меня. От этого я про себя фыркнул. Я постоял там еще секунду, а затем отказался от намерения идти за водой и вошел, чтобы посмотреть. Всего разок. Она, скорее всего, спит. У нее даже свет не горит.
Я приблизил глаз к телескопу и заглянул. Похоже, судьба пыталась испытать меня на прочность, доводя до крайности. Как только я прижался глазом к холодному металлу окуляра, в её комнате загорелся свет.
Она проснулась, сев на кровати, устремив взгляд в окно. Думала ли она о том, наблюдаю ли я за ней сейчас? Пришла ли она в себя окончательно? Считала ли она сейчас, что ей все-таки следовало позволить мне повесить жалюзи? Как, вообще, возможно, что мои вуайеристские наклонности её не оттолкнули?
И тогда я вспомнил. Судя по всему, она сама была немного склонна к вуайеризму. Что навело меня на целый поток вопросов, типа «Где?», «Когда?», «Как?»
Её губы дрогнули в короткой озорной усмешке. После этого она выскользнула из кровати; её длинные обнаженные ноги показались из-под одеяла, чтобы она смогла поставить ступни на пол. Я облизал губы. Неожиданно во рту пересохло. Мой взгляд путешествовал вверх по её формам. Я продолжил свое медленное исследование, и как только достиг взглядом её груди, она сбросила куртку. Я успел уловить быстро промелькнувший вид её груди, прежде чем она накрыла её руками. «Давай же, Белла», – просил я её в мыслях, – «Просто убери руки».
Она так и сделала, и на долю секунды я наслаждался видом её полностью обнаженного тела. Мой член стал твердым, а в уме я начал быстро перебирать по порядку места, по которым я больше всего хотел провести языком. Я застонал и на мгновение закрыл глаза, представляя вкус её обнаженной кожи. Когда я вновь их открыл, она бежала в ванную. Я громко выдохнул. Это была пытка. Жесточайшая пытка.
Я схватил телефон. Она должна одеться. Иначе, боюсь, что все закончится тем, что я проведу всю ночь, прикованным к телескопу. Я был зависим от нее. А от факта, что она была обнажена, остановиться было намного труднее. Я вздрогнул, подумав об этом. Мой член напрягся до боли.
Я написал ей сообщение: «Надень что-нибудь».
Затем я стал ждать, мой глаз прилип к окуляру. Я представлял её под душем: стекающую по ней воду, мыльные пузырьки на её коже. Я стал скользить рукой вниз, представляя, что я там, с ней. Её кожа была бы влажной и скользкой от мыла. Я подпрыгнул, услышав звук захлопывающейся двери где-то в здании. Проклятье! Что, черт возьми, я делаю? Дверь кабинета все еще открыта!
Я быстро пересек комнату, закрыл дверь и защелкнул замок. Я понимал, что на самом деле мне следовало закрыть за собой дверь с другой стороны, но я придумал себе оправдание, решив, что должен убедиться, получила ли она мое сообщение.
Когда я вернулся к телескопу, она уже вышла из ванной. Её кожа слегка блестела, так как была все еще немного влажной. Её ноги начинались там, где заканчивалось полотенце, обернутое вокруг груди, и казались бесконечными. У нее были красивейшие длиннющие ноги. Я вспомнил, как они сомкнулись вокруг моей талии, когда я целовал её. Если бы она сейчас повторила это движение, она была бы полностью обнажена для меня. Fuck. Это убивало меня, но я не мог оторвать глаз от телескопа.
Я широко улыбнулся, заметив мерцающий свет на её сотовом. Хорошо. Теперь она будет знать, что я за ней наблюдаю. И ей станет стыдно, и она что-нибудь наденет. И после этого, может быть, я смогу заставить себя прекратить подглядывать.
Черт! Она только что улыбнулась, увидев свой телефон? Её заставило улыбнуться мое имя? Я на это надеялся. Она прочитала сообщение. Я ждал, что улыбка сойдет с её лица. Она не сошла. Вместо этого, она приобрела озорное мерцание, и она сбросила полотенце. Сбросила. Полотенце.
Мой член, казалось, увеличился в брюках до невозможных размеров, и я почувствовал легкое головокружение. Я смутно объяснил это себе тем, что, видимо, вся кровь покинула голову в неожиданном приливе к члену. Я засунул руку в брюки и обхватил себя. Как было возможно, что каждый раз рядом с этой девушкой я каким-то образом чувствовал себя еще более возбужденным, чем до этого? Это было пыткой. Все, чего я сейчас хотел, это ворваться туда и потеряться в ней. Я едва сдерживал себя, чтобы не поступить согласно своему желанию.
Мой телефон зажужжал, и я схватил его свободной рукой, чтобы прочитать сообщение: «Не говори мне, что мне делать».
Почему мне казалось настолько чертовски сексуальным то, когда она бросала мне вызов? Вероятно, из-за того, что я немедленно превращал любой её акт неповиновения в сценарии, включающие мою руку и её попку. Не говорить ей, что ей делать? Она понятия не имеет о тех вещах, которые я хотел ей сказать, чтобы она сделала. Я представил, как сказал бы ей, чтобы она прикасалась к себе, пока я за ней наблюдаю. Я медленно двигал рукой вдоль своего орудия, воображая это. Затем, используя свободную руку, я неловко напечатал:
«Ты понятия не имеешь, что я хочу сказать, чтобы ты сделала».
Я сухо засмеялся над её озадаченным ответом: «?»
«Ты слишком невинна, Белла», – написал я в ответ. А затем простонал, представив, насколько невинной она была. Я начал представлять, каково бы это было, стать её первым, насколько невероятно тугой и скользкой она бы была на мне, когда я медленно проник бы в нее…
Мой телефон снова зажужжал, и я прочитал сообщение: «Возможно, я и невинна, но я знаю, чего хочу». Я широко улыбнулся и быстро ответил: «И чего?»
Я наблюдал за тем, как она читала мое сообщение. Её лицо приобрело красивейший оттенок розового. Она была ослепительно прекрасна, и я сказал ей об этом: «Ты красива, когда краснеешь». Я отчаянно хотел узнать, что заставило её покраснеть. Чего она хотела? Я хотел, чтобы она рассказала мне, а после я готов был всю ночь делать то, о чем были её фантазии, что бы это ни было.
Она ответила не сразу, и, продолжая наблюдать за ней, я заметил, что она выглядела слегка настороженной. Хорошо, она должна быть осторожной. Ее лицо стало бы ярко алым, если бы я рассказал ей обо всех вещах, которые хотел с ней проделать. Имела ли она хоть какое-нибудь представление об этом? Я написал ей: «Я же говорил тебе позволить мне повесить эти жалюзи».
Она пристально на меня посмотрела. Я понимал, что она не может меня видеть, но было такое чувство, что она смотрит прямо на меня, высоко подняв подбородок. Я обожаю её упрямство. Может, она и является слегка интровертом, но совершенно определенно, она не слабовольный человек.
Я смотрел, как она пишет мне сообщение с явным вызовом, светящимся в её глазах. Я поспешно прочел, что она сказала, после того, как мой телефон зажужжал.
«Может быть, я хочу, чтобы ты смотрел».
Я немедленно написал в ответ: «Смотрел. Но не прикасался?»
Она закусила губу, прочитав мой ответ. На мгновение у меня подогнулись колени, и я схватился за оконную раму, чтобы не упасть. Господи! Что было в этом движении, что оно так на меня влияло? Я усилил давление на основание члена в попытке не дать себе кончить, прежде чем закончится это шоу. Одно движение её миленьких белых зубок вдоль пухлой розовой нижней губы, и я практически достиг оргазма. Fuck.
Я прочитал её ответ: «Я хочу, чтобы ты прикасался». Контроль, который я пытался удержать, лопнул, и я отвернулся от окна. Я сделал два шага по направлению к дверям, размышляя как дикарь: если она хотела, чтобы я к ней прикасался, то именно это я и сделаю.
Я положил руку на дверную ручку. Прохлада металла, коснувшегося пальцев, привела меня в чувство, и я остановил себя. Я не могу этого сделать. Она невинна. Я не могу просто вломиться туда и наброситься на нее. Мой член слегка подпрыгнул, когда картинка, на которой я поднимаю её, прижимая к дверям её спальни, пронеслась в моем воспаленном мозгу. Я сделал глубокий вдох и написал ей: «Ты же не знаешь, о чем просишь».
Я наблюдал, как она прочитала мой ответ и написала свой. Мой телефон зажужжал, и я посмотрел на её сообщение: «Покажи мне».
Представляла ли она, о чем просит? Насколько сильно я хочу показать ей это? Неужели ей необходимо было настолько все усложнять, предлагая это мне? Я сделал несколько успокоительных вдохов, размышляя, что написать в ответ. И тут меня осенило… Показать ей? Показать ей? Разве она за мной не подглядывала? Где она за мной поглядывала? Поглядывала ли она за мной сейчас? Как это возможно? Я написал ей: «Возможно, я уже показал тебе слишком многое».
«Что?» – ответила она.
«Где ты подглядывала за мной, Белла?» – уточнил я.
Я смотрел, как она читала мой вопрос, и возвратил руку на член, наблюдая, как на нее нахлынуло возбуждение. Ее соски напряглись, сбежавшись в как нельзя более манящие бугорки. Её глаза увлажнились, а дыхание участилось. Затем она подняла руку и положила её на живот. Она, вообще, осознавала, что делает? Дразнящая ласка её пальцев по животу мгновенно заставила меня представить её, прикасающейся к себе более интимно. Я медленно проводил рукой по себе, мысленно представляя, как она опускает свою руку ниже.
Она набирала мне сообщение одной рукой, продолжая легко касаться пальцами живота. Я моргнул, пытаясь прочитать её ответ. Я был так возбужден, что мне пришлось заставить себя прочитать её слова: «В раздевалке».
«Где в раздевалке?» – немедленно написал я ответный вопрос.
Она быстро ответила: «В душе». Черт! Белла видела меня в душе. Разглядывала меня голого, и эта мысль невероятно возбуждала её. Я медленно ласкал себя, вспоминая ту ночь в спортзале, и то, чем я занимался в душе, после того, как увидел её наклоненной. Я быстро вдохнул, сильнее сжав член.
Свободной рукой я написал: «Что ты видела?»
Я с нетерпением наблюдал, как она отвечает: «Все. О чем ты тогда думал?»
Я не собирался это скрывать. Если она не постеснялась признать, что поглядывала за мной, то я тоже буду откровенен с ней: «О тебе».
Я увидел, как её рука скользнула вниз, чтобы мягко сжать её киску. Я ответил, ускорив движения рукой, скользившей вдоль моей эрекции. Я был так сосредоточен на том, как она касалась себя рукой, что не заметил, что она написала ответ. Я слегка подпрыгнул, когда мой телефон зажужжал. Я прочитал сообщение: «Что обо мне?»
Её рука покинула свое место между ног и плавно двинулась к груди. Она обняла себя, и я представил, насколько мягкой, должно быть, была её грудь, и каковы были бы её соски на вкус, если бы я стал кружить вокруг них языком.
Я кое-как набрал ответ: «Я представлял, как кое-чем с тобой занимаюсь».
«Чем?» – спросила она.
Я наблюдал, как её пальцы начали ласкать сосок. «Да», – призвал я её мысленно. Мне хотелось позвонить ей и прошептать все те вещи, которые я представлял, что проделывал с ней. Но я боялся, что это может испугать её, поэтому набрал кроткий ответ: «Чем-то сексуальным».
«Например?»
Её рука снова скользнула между ног. Я хотел спросить её, была ли она настолько влажной, как я себе это представлял, воображала ли она, что на месте её пальцев были мои пальцы… или еще лучше… мой язык. Боже, я надеялся, что она представляла, что это я ласкаю её. Я хотел, чтобы её фантазии были обо мне. Поэтому я решил написать ей, о чем были мои фантазии той ночью под душем. Это было очень откровенно, но мне было все равно. Я хотел, чтобы она представляла меня внутри себя во время оргазма, поэтому я написал: «Я представлял, как ты стоишь передо мной, наклонившись, а я толчками вхожу в тебя».
Её пальцы проникли между губами её киски, и через несколько мгновений её тело стало сотрясаться в оргазме. В самый разгар его она закусила губу, как будто пытаясь подавить звуки, которые производила. Этот жест довел меня до крайности, и почувствовал, как взрываюсь.
Я схватил коробку с салфетками со стола за собой, продолжая наблюдать за ней. Господи, я надеялся, что в следующий раз, когда она достигнет оргазма, я буду с ней рядом. Я вздрогнул, увидев, что выражение на её лице сменилось на огорченное. Я не хотел, чтобы она так себя чувствовала. «Не надо», - написал я ей.
«?»
«Не смущайся».
«О’кей».
«Это только между мной и тобой», – заверил я её. Я хотел, чтобы она знала, что это было чем-то особенным, не просто какой-то дешевый маленький флирт.
«Не могу поверить, что я только что это сделала».
Я рассмеялся над её сообщением, ответив: «Я тоже».
«Думаю, что теперь я тебя послушаюсь».
«?»
«Надену одежду…» Я наблюдал, как она надела пижаму. Она выглядела сексуально даже в ней. Я решил подразнить её:
«Значит, у тебя все-таки есть пижама. А я уже начал сомневаться».
«Да. У меня есть пижама». Я увидел, как улыбка осветила её лицо. Я почувствовал себя так хорошо, сознавая, что это я её вызвал. Я хотел сказать ей, что мне хочется придти к ней и обнять её. Я хотел сказать ей, что она выглядела потрясающе – её лицо все еще светилось от пережитого оргазма. Я хотел сказать ей, что я…
Что я делаю? Мне необходимо было немного отстраниться, поэтому я написал ей: «Думаю, я попытаюсь уснуть.
«Я могу завтра принести твою куртку на занятия». Я почувствовал укол разочарования. Но, полагаю, было немного глупо ожидать, что она будет спать в моей куртке каждую ночь.
«Спасибо. Я никогда больше её не постираю», – ответил я. Я пытался пошутить, но знал, что это было правдой. Я представил, как надеваю её, и меня окружает её запах. Прикасаюсь к ткани, которая укрывала её обнаженное тело… Fuck. Я снова возбудился. Проклятье!
«Почему?»
Я хмыкнул, отвечая ей: «Ты еще спрашиваешь?»
«Я могу принести тебе свою куртку, если ты захочешь в ней спать». От этого я рассмеялся.
«Сомневаюсь, что она мне подойдет».
«Жаль».
«Ложись спать, Белла», – сказал я ей.
«Ладно. Спокойной ночи».
Я на секунду закрыл глаза и меня настиг образ её, закусывающей губу во время оргазма. Я только что кончил, но мне все равно потребуется холодный душ перед сном. Белла творила со мной что-то невообразимое. Я решил сказать ей: «Кстати, во время оргазма ты закусываешь губу».
«Отлично. Как будто после этого комментария я смогу уснуть».
Я ухмыльнулся. Хорошо. Может быть, не я один буду ворочаться в постели сегодня ночью. Я посмотрел на часы; было немногим после трех. Великолепно… Чуть больше, чем через пять часов, я буду рядом с Беллой. Я был безнадежен, считая минуты, но мне было все равно. Она мне нравится. Очень. И в первый раз после знакомства с ней это признание не вызвало чувства страха, рикошетом пронзающего меня изнутри.
Ждем всех на ФОРУМЕ!)))
Источник: http://robsten.ru/forum/19-865-1
0
