Ауттейк №5
Это изложение истории Джейка, его объяснение причин избиений Беллы, мысли об их браке и о том, почему он в тот день оказался в кабинете Эдварда.
Джейк Блэк POV
Это изложение истории Джейка, его объяснение причин избиений Беллы, мысли об их браке и о том, почему он в тот день оказался в кабинете Эдварда.
Джейк Блэк POV
- Я не чертова Белла! - прокричала мне Ким через дверь ванной.
- Как будто я не знаю, черт тебя побери, - завопил я ей в ответ, уставившись на свое отражение в зеркале.
Я услышал громкий удар, потом звук бьющегося стекла, потом с силой хлопнула, закрываясь, входная дверь. Ей придется, черт возьми, заплатить за дверь, если она будет повреждена, подумал я мрачно, потянувшись за зубной пастой.
Только пять недель назад чертовы братья Каллены и этот блондин, кем он там им на хрен доводится, снесли входную дверь с петель, и мне вовсе не улыбалось снова оплачивать ее замену.
Я вздрогнул, когда острая боль от травмированной челюсти ударила в голову из-за того, что я слишком сильно нажал на зубы щеткой. Мать вашу, это больно.
Не успел я поправиться после того, как меня отделали Эммет и тот блондин, как получил еще одну трепку от трех парней из резервации. Чего не сделали Каллены, то удалось моим братьям-индейцам. Мне подбили оба глаза, снова вывихнули челюсть и уравновесили два сломанных ребра справа переломом ребра слева.
Моя жизнь теперь официально превратилась в дерьмо.
Но Ким была совершенно права – она не Белла.
Я трахал Ким с того дня, когда обнаружилось, что Белла беременна, и сейчас очень жалел об этом. Не потому, что она плоха в этом деле, наоборот. Симпатичная, и податливая, и без моральных предрассудков к тому же, но она не была хозяйкой и определенно не годилась в жены. Дьявол, да она и в подружки не больно-то годилась. Секс без обязательств – да и то пока я был в нем заинтересован.
Черт, приходилось напоминать, чтобы она чаще мылась, не говоря уже о том, что она не прибирала за собой в моей квартире, превратив ее в полную помойку. Я почти боялся принимать душ, опасаясь подхватить что-нибудь от темной пленки, покрывавшей кафель в душевой кабине.
В туалете творилось бог знает что. Если бы этот запах мог распространиться в какой-нибудь маленькой стране, он стер бы ее с лица земли и был бы расценен как химическое оружие.
Я ожидал, что Ким возьмет на себя обязанности Беллы теперь, когда ее не было и мы были вольны делать, что хочется, но нет, она заявила мне громко и вызывающе, что она не чья-нибудь домохозяйка. Я сплюнул зубную пасту в раковину и понадеялся, что это каким-то образом продезинфицирует ее от плесени, которая накапливалась в сливном отверстии. Я потер пальцами ярко-красный рубец на щеке и обругал Ким еще раз.
Ее ногти оставили глубокую ссадину на моем лице, которая исчезнет не раньше, чем через несколько дней. Вдобавок к отметинам от побоев это делало меня просто неотразимым. Не то чтобы это имело какое-то значение. Мне некуда было идти и нечем заняться сегодня или в любой другой день, так что меня это не беспокоило.
Чертовы копы из Порт-Анджелеса позаботились об этом. Они предпочли – возможно, специально – явиться в тот первый день для разговора со мной ко мне в офис. Из-за этого в агентстве пошли слухи, хотя никто тогда не знал, чего они от меня хотели. Но не понадобилось много времени, чтобы все, кого я знаю, услышали, что я «оказывал содействие полиции». Конечно, для любого это переводилось как «в чем-то он, мать его, на этот раз облажался».
С тех пор все пошло от плохого к худшему. Мой непосредственный начальник предложил мне взять отпуск, пока я не разберусь со своими проблемами с законом, что означало отсутствие комиссионных и переход всех моих клиентов к другим засранцам в нашем агентстве недвижимости. На создание новой клиентской базы понадобится не один год. Мне не хотелось думать о том, что случится, если я потеряю свою лицензию агента, что, как говорили мне в числе прочего копы, вполне может случиться, если им удастся доказать какое-нибудь из обвинений в жестоком обращении.
Я не сомневался, что они смогут доказать что-нибудь. Я избил Беллу, в тот последний раз – сильно, и они знали это. Врачи, законники, полицейские, детективы, мой отец и все парни в резервации подтвердят, что видели Беллу избитой и раньше, и каждый из этих вонючих ублюдков скажет, что это сделал я. Мой адвокат велел мне ничего не говорить, но я все равно не смог бы защитить себя, потому что все это правда. Конечно, у меня были причины, но никто не хотел о них слышать. Они просто хотели вышибить из меня дух за избиение бедной беззащитной женщины.
Какая, на хрен, женщина? Она была шлюхой, вот и все. Один Бог знает, с кем она трахалась перед тем, как я свалял дурака, согласившись жениться на ней, но мне навязали чужого ребенка, и я не был счастлив по этому поводу.
В общем, когда стало известно, что Белла в больнице, а я три дня не навещал ее, моей репутации был нанесен ущерб. На самом деле я ходил и видел ее, хотя, честно говоря, чувствовал отвращение к тому, как она выглядела. Рана на губе была ужасной. Я не помнил, как нанес ей такое сильное повреждение, но знал, что это сделал я. Я был так чертовски зол на нее. Все время. Что бы она ни сказала, что бы ни сделала, моя злость не проходила. Ее трахал кто-то другой. Она отдала другому то, за что я заплатил. Чарли сказал мне, что она хорошая девушка, и я никогда не видел ее с кем-нибудь. Я знал наверняка, что она ни с кем не встречалась. И наивно думал, что «не встречалась» означает, что она держала ноги вместе. Когда я впервые ударил ее, мне стало стыдно за себя, но она даже не вздрогнула. Не заплакала, не закричала, не обругала меня. Просто приняла это.
К тому же она никогда не защищалась. Почему бы это? Ни разу не сказала мне «нет». Не пыталась объяснить, от кого у нее ребенок, как это случилось и почему она не рассказала мне об этом. Она сказала только, что думала, Чарли сообщил мне перед тем, как я сказал, что женюсь на ней. Какое, черт возьми, Чарли имел отношение к тому, что она залетела от кого-то, было выше моего понимания. Я провел многие часы, возможно даже дни, пытаясь понять это, но ни разу не пришел к какому-нибудь заключению. Чарли, конечно, обращался с ней, как с дерьмом, но она никогда не упоминала о нем, поэтому я оставил все, как есть.
Вначале, когда мы были детьми, я все время спрашивал ее, что с ней случилось. Но Чарли очень доходчиво объяснил моему отцу, что у меня будут проблемы, если я не прекращу допытываться, поэтому я перестал. Но к тому времени я уже полюбил ее. Господь свидетель, она была тогда хороша.
Длинные темные кудри и сливочно-белая кожа. Если не считать появлявшихся то и дело синяков, она была великолепна. И она многие годы была моим лучшим другом, поэтому, когда Чарли предложил, чтобы мы поженились, я не колебался. Я понятия не имел, что беру на себя ответственность за то, что напортачил какой-то засранец.
Я думал, она была рада выйти за меня. Она сама говорила, что хочет выбраться из дома, и даже деревенский дурачок мог понять, что Чарли она больше не нужна, поэтому я взял ее. И это стоило мне к тому же целого состояния.
Я был ошарашен, когда Чарли первым делом предложил мне заплатить выкуп. Я даже не знал тогда, что за гребаный выкуп он имел в виду. Но когда он объяснил, для меня это прозвучало нормально. Вроде как надо оплатить ему все годы, когда он один растил ее. Она обошлась мне не намного дороже, чем стоил бы приличных размеров бриллиант для ее пальца, поэтому я сэкономил на обручальном кольце и отдал деньги Чарли. Я думал, что заключил удачную сделку. Я любил ее, и это помогало. Расставание с деньгами казалось не таким уж важным, потому что я бы получил девушку, которую хотел, она свалила бы из дома, потом мы быстренько обзавелись бы парочкой ребятишек и жили бы долго и счастливо. Но сказка длилась недолго.
Я думал, она полюбит меня, если еще не любит, как это бывало у парней из резервации, которых женили по договоренности. Я просто нашел невесту за пределами племени, вот и вся разница.
В глубине души я знал, что она любит другого, что она просто довольствуется мной. Но в самом начале это не волновало меня, потому что я был уверен, что моей любви хватит на двоих и что я смогу заставить ее понять, как хорошо нам вместе. Я наивно думал, что она меня полюбит. Что если я правильно буду себя с ней вести, она влюбится в меня так же сильно, как я любил ее. Вот почему я был просто убит, когда узнал, что она беременна. Я моментально пришел в ярость и, похоже, эта ярость никогда не пройдет.
Она даже ни разу не моргнула, не говоря уже о том, чтобы съежиться, когда я в бешенстве набросился на нее. Она не предложила мне никакого объяснения, и это только разожгло пожар в моей груди. Разумеется, я поимел много девчонок до женитьбы, но был не так туп, чтобы обрюхатить кого-нибудь из них и застрять с ними. Но Белла не говорила, кто это был, и вскоре я перестал спрашивать.
В течение трех месяцев я всячески изводил ее. Признаюсь, я обращался с ней, как с дерьмом, но она ни разу не сказала, чтобы я прекратил, и ни разу не уступила мне, рассказав, что она, черт возьми, сделала и с кем.
В конце концов я пошел к ее отцу. Я спросил его, как мне, черт побери, поступить. Кажется, вся кровь отлила от моей физиономии, когда он сказал мне, что она привыкла к тому, что ее шлепают, и что если я сделаю это, то она будет более покладистой. Я не хотел, чтобы она была покладистой, я хотел, чтобы она дала мне отпор. Хотел оправдания для ярости, которую испытывал. Хотел, чтобы она вопила и орала мне в ответ, чтобы дала мне пощечину, дралась, и лягалась, и боролась. Но она ничего такого не делала. Что бы я ни делал с ней, она принимала все. Так что в итоге я приобрел привычку обращаться с ней так же, как Чарли. Я начал наказывать ее. Не потому, что она что-то делала не так, она все делала правильно, но просто потому, что моя злость вышла из-под контроля и мне было больно из-за того, что она беременна от кого-то другого.
Ко времени рождения ребенка я разработал для нее целый свод правил, по которым она должна была жить. Не знаю, как это могло случиться, я не собирался делать это с ней, но просто не находил другого выхода для своей ярости и не мог бить ее, пока она была беременна, поэтому вместо этого мучил ее морально.
Боже, я все еще хотел ее. Даже когда она раздулась и ребенок внутри вырос, я хотел ее. Невзирая на ее огромный живот, все равно хотел. И я брал от нее все, что хотел, но мне нужно было еще что-то, чтобы она страдала так же, как страдал я, поэтому вместо физической боли я причинял ей боль душевную. Я отнял у нее все, изолировал ее, постоянно ее унижал. Она принимала все. Сочиняя очередное глупое и бесполезное правило, я думал, что, может быть, на этот раз она сломается и просто набросится на меня, но она ничего такого не делала. Поэтому мой список правил разросся до такой степени, что она уже буквально пописать не могла без моего разрешения.
Мне следовало бы стыдиться самого себя, но, как ни странно, мне не было стыдно. Я чувствовал себя полностью правым, и каждый раз, как встречался с Чарли, получал от него поздравления по поводу того, какую хорошую работу я проделываю со своей женщиной. Я так привык к блаженному расслаблению, которое чувствовал, мучая ее, что когда родился ребенок, я решил, что правила должны остаться, несмотря на то, что теперь я снова мог причинять ей физическую боль.
Она переносила это все с улыбкой – хоть и кривоватой – на лице. Она была благодарна, что я не выгнал ее и ребенка. Можете в это поверить? Она действительно сказала мне, что благодарна за то, что я оставил у себя ее и ребенка!
Как, блин, такое может быть?
Когда она принесла ребенка домой, в первый вечер я не планировал трахать ее. Я знал, что ей больно, и что, должно быть, у нее кровотечение. Но впервые с тех пор, как я женился на ней, в ней не было чужого отродья, и когда она пришла в квартиру, лицо ее было свежим, живот не выпирал – почти совсем. Я был готов к тому, что буду ее по-прежнему ненавидеть, буду злиться насчет ребенка, но я хотел ее. Я заставил ее положить ребенка в кроватку, а потом взял ее. И причинил ей боль, но не нарочно.
Я не собирался травмировать ее, я даже всерьез не намеревался брать ее. Но она была так же послушна, как всегда, а у меня сохранилась крошечная частица надежды, что теперь, когда она свободна от ребенка, мы сможем начать снова, что она хочет меня, как я хочу ее. Однако она начала возражать, впервые за все время она сказала «нет».
Она сказала, что ее разрезали, что у нее швы, и что ей будет больно, если придется заниматься сексом сразу после этого. Но я был так возбужден ее сопротивлением, тем, что она защищалась, что моя потребность в ней утроилась, пока я стоял там и спорил с ней. Поэтому я взял ее, изнасиловал, порвал.
Я был в ужасе от того, что сделал, однако это не помешало мне сделать это снова и снова. Но поняв, что у нее инфекция, я отступил. Я все еще хотел ее, поэтому брал ее другими способами, унизительными, но ту часть ее тела после этого оставил в покое.
Когда все это случилось, я сказал себе, что она виновата сама. Сказал себе, что она заслужила эту боль, потому что мне было больно. Я убедил себя, что причинение физической боли и одновременный эмоциональный отказ от нее должны дать ей понять, как важен я для нее, как она нуждается во мне. Но думаю, я все время знал, что просто вымещал на ней свою злость.
Я долго пялился на себя в зеркало в ванной, а потом вернулся в свою спальню, чтобы одеться. В эти дни я покидал свою квартиру, только чтобы встретиться с адвокатом или с полицейскими. Сегодня будет по-другому. Сегодня я собирался в клинику, чтобы еще раз поговорить с Эдвардом Калленом.
Когда парни из резервации били меня два дня назад, они рассказали, что отец Беллы – Гарри Клируотер. Что Чарли Свон теперь не сможет мне помочь, что у него нет прав на Беллу или ее ребенка и что в резервации мне больше не рады.
Все это были плохие новости, и не в последнюю очередь потому, что мой собственный отец отказался пускать меня в резервацию, чтобы я мог повидаться с ним и моими сестрами, но главное – потому, что если Чарли Свона посадят за избиение Беллы, то более чем вероятно, что меня тоже. Ведь, кроме всего прочего, я избил ее так сильно, что она больше месяца пролежала в больнице.
Я хотел… нет, мне было необходимо встретиться лицом к лицу с Эдвардом Калленом и раз и навсегда понять, он ли отец Элизабет. У меня не было веских оснований считать, что это он. Я никогда не видел Беллу с Калленом, но теперь он так заботился о ней и о ребенке, что приходилось задуматься, не наказывал ли он ее все это время.
Я хотел узнать, был ли он ее отцом, перед тем как снова встретиться с полицейскими и моим адвокатом. Знаток-законник сказал, что мне следует попытаться доказать крайнюю степень провокации, что если я смогу назвать отца ее ребенка и доказать, что они обманули меня при заключении моего брака с ней, то смогу получить более мягкий приговор, признав себя виновным и сославшись на экстремальную провокацию как на причину моего гнева в тот день.
Адвокат добавил, что может оказаться важным не только доказать, что ребенок не мой, но и назвать имя настоящего отца. Это значило, что мне нужно идти в клинику и разбираться с Калленом, чего мне совсем не хотелось делать.
Он был не таким крупным, как я, но при последней встрече я видел огонь в его глазах и знал лучше других, на что может толкнуть человека любовь. Если он любит ее, а я считал, что так оно и есть, тогда для него не составит особого труда надрать мне задницу, несмотря на то, что я больше. К тому же я мог похвастаться примерно дюжиной травм. Но все-таки я продолжал думать, что риск оправдан. Мне придется попытаться сдержать свой нрав и просто поговорить с парнем, и если он любит ее так, как мне кажется, то, возможно, достаточно легко признается, что трахал ее.
То, что я не знал, любит ли она его, изводило мой мозг все эти дни. Парни говорили, что любит, они сказали, что познакомились с ним и побеседовали, и все они решили, что ей лучше с Калленом, чем когда-либо было со мной или шефом Своном. Я не сомневался в этом ни минуты. Но все еще не знал, любила ли Белла его все это время и был ли я только средством для спасения.
Хотя я, конечно же, ненавидел мысль о том, что попаду в тюрьму, но мне стало бы легче, если я бы я знал, что у нее все в порядке. Я никогда не собирался причинять ей вред, но сделал это. Я знал, что мне придется заплатить за это, но просто не хотел думать, что она будет растить ребенка одна. Несмотря на то, что все так считали, я не ненавидел Элизабет. Она не была виновата в том, что родилась при таких дерьмовых обстоятельствах. Я никогда не обижал ее. Она была абсолютно невинной, точно такой же, как Белла, когда родилась в доме Чарли Свона.
Меня уже спрашивали о Чарли, и хотя я не описал его как святого, но и не сдал его полностью. Я все еще не знал, как поступить. Если он не ее настоящий отец, если на самом деле она дочь Гарри Клируотера, тогда, возможно, лучшее, что я могу сделать для обеих девочек, - это помочь им избавиться навсегда от Чарли Свона?
Это может дать им обеим шанс на настоящую жизнь. Гарри – хороший человек и позаботится о них.
Я запустил руку в волосы и взял ключи с грязного кухонного стола. В последний раз посмотрев на список правил для Беллы, прикрепленный к стене, я решил, что если я сяду в тюрьму, то Чарли Свон присоединится ко мне.
Я узнаю насчет Каллена, потом постараюсь помочь посадить Чарли. Если это значит, что Белла и Элизабет освободятся от него навсегда, я сделаю это.
От автора: НЕТ И НЕ МОЖЕТ БЫТЬ оправданий для жестокого обращения, неважно, морального, физического или еще какого-то.
Но после долгого разговора с мужчиной, который причинил мне боль, я пришла к пониманию, что некоторые думают, что МОГУТ оправдать это. Причины, приведенные выше, это не мысли автора, а всего лишь взгляд в сознание одного из обидчиков. То, как они преуспевают в своих действиях, очень, очень страшно…
Источник: http://robsten.ru/forum/19-1161-1
0
