Пока я печатаю вопросы к интервью для шоу на этой неделе, фоном идут новости CNN. Внезапно болтовня сменяется сигналом экстренного оповещения и на экране появляется заставка выпуска срочных новостей.

— Добрый вечер! Приносим извинения за то, что прерываем трансляцию, но сегодня вечером у нас срочные новости из Берлина. В настоящий момент неизвестная группировка удерживает в заложниках двух американских журналистов.

Она сказала «из Берлина»? Хватаюсь за пульт и увеличиваю громкость.

— Как сообщают наши источники, есть некачественное видео, на котором один из журналистов зачитывает заявление, но продемонстрировать его пока невозможно. Мы располагаем кадром с двумя женщинами. Сейчас он появится на экранах.

— Сукины дети! — мгновенное осознание наполняет меня ужасом. — Нет, нет, нет! — я не могу поверить в то, что вижу или слышу.

— По предположениям, первая — это Розали Хейл, фотокорреспондент из Нью-Йорка, вторая, судя по всему, — Изабелла Свон, репортер The Washington Post. Некоторым из зрителей мисс Свон может быть известна как дочь заместителя директора ФБР Чарльза Свона. Как мне передают, именно мисс Свон зачитывает заявление на видео.

Бросаюсь к телефону и тут же звоню Эммету — ответа нет, меня перекидывает на автоответчик. После сигнала оставляю сообщение:

— Эммет! Ты видел новости? Черт! Позвони мне!

Затем, пытаясь разузнать хоть какую-то информацию, возвращаюсь к трансляции.

— В кадре также присутствуют вооруженные охранники. Их личности тщательно скрыты, но, надеюсь, скоро мы узнаем больше о том, кто они такие. Минутку! Мне сообщили, что сейчас к нам присоединится наш корреспондент в Белом доме Памела Браун. Памела?

— Ну же, Памела. Давай, скажи, что с ней все хорошо и она возвращается домой, — упрашиваю я, приклеившись глазами к экрану.

— Добрый вечер, нам ничего неизвестно о текущем статусе американских журналисток, Розали Хейл и Изабеллы Свон, и об их похитителях. Тем не менее нам передали, что когда ситуацию возьмут под контроль, мы услышим об этом от Джейкоба Блэка, пресс-секретаря президента.

— Памела, вы имеете представление, о чем заявление, которое, как нам сообщили, зачитывает мисс Свон?

— К сожалению, нет. Мы действительно видели, что несколько минут назад в Белый дом прибыл заместитель директора Свон, но по понятным причинам он отказался от комментариев. Мы уверены, что ведутся переговоры о безопасном освобождении женщин.

Вибрирует телефон. Увидев, что это Эммет, сразу же отвечаю:

— Эммет, как, черт возьми, это произошло?

— Успокойся, — он пытается заставить меня мыслить разумно, но я очень быстро слетаю с катушек.

— Думаешь, я сумею успокоиться, пока ее удерживают на мушке какие-то чокнутые террористы? Черт! Все это моя вина. Знаешь, что они делают с американцами? Не говорю уже о журналистах. Или, что еще хуже, о женщинах!

— Это не твоя вина. Даже думать об этом не смей! Чарли делает все возможное прямо отсюда. Нужно просто ждать.

— Эммет, я ждал. Мне надоело ждать. Не думаю, что смогу ждать хотя бы еще минуту. — Валюсь на диван и принимаюсь таращиться в потолок.

— Можешь и будешь, — твердым голосом заявляет он.

И он прав, и я прав. Минуты превращаются в часы, часы — в дни, дни — в недели, а недели — в месяцы. Наконец в ноябре ситуация начинает проясняться.

Звонок телефона — немедленно отвечаю: чуть раньше Эммет писал, что у него есть новости:

— Говори.

— И тебе привет.

На любезности у меня не хватает терпения:

— Давай, Эммет. Что выяснили?

— Насчет остальных людей на фото. Это охранники — не террористы.

— Кто? — в недоумении пялюсь в пустоту.

— Вооруженные охранники, которые обеспечивают безопасность корреспонденток в том регионе.

— Охранники? — Не знаю, можно ли в это верить, раз журналисток не отпускают. — Удалось определить их местонахождение?

— Да, но, насколько я понял, через пару дней они вернутся в Германию.

— Ладно, я все понял. Больше ничего? — надеюсь, есть еще что-нибудь.

— Нет. Если что-то появится, я обязательно дам знать.

В конце ноября канал CNN пускает в эфир короткий сюжет, посвященный прибытию Беллы и Розали Хейл на военную базу в Германии, но информации о них самих или о месте их пребывания почти нет. К январю мне настолько неймется, что я готов вылететь в Берлин и собственноручно расследовать ситуацию, однако у Эммета появляются сведения о похищении Беллы. Я с нетерпением жду от него новостей и, когда он выходит на связь, ловлю каждое слово.

— Я отправляю тебе электронное письмо, там несколько вложений. Никому, слышишь, вообще никому не показывай! У The Post исключительные авторские права на публикацию. Понял?

Не переставая, киваю головой: в этот момент я согласен на все:

— Да, Эммет. Да!

Всматриваюсь в почтовый ящик и, дождавшись письма, сразу же кликаю, чтобы открыть.

— Позвони, если захочешь поговорить, — подытоживает он разговор.

Кладу телефон. Взгляд притягивает картина немыслимых людских страданий. Нет, не просто людских — женских страданий. Фотография за фотографией — и на всех женщины разного возраста. Среди них матери, за которых изо всех сил цепляются дети — уверен, это сироты. На лицах и в глазах — печаль, боль и отчаяние. Снимки, несомненно, сделаны фотокорреспондентом Розали Хейл. Просматриваю все до последней, потом перехожу к прикрепленному документу.

«Дом для всех», репортаж Изабеллы Свон, берлинское бюро The Washington Post, Германия...

Глаза наполняются слезами, и, затаив дыхание, я быстро пробегаюсь по написанным ею страницам, потом возвращаюсь к началу и принимаюсь за чтение. Понимаю, что зря тороплюсь и следует вчитываться в каждую строчку, но мне требуются ответы. После первой страницы, узнав, что она была в лагере беженцев — в нескольких лагерях — где стала свидетельницей чудовищного обращения с женщинами, судорожно выдыхаю. Сексуальное насилие — основная проблема в таких местах, и я молюсь, чтобы никто не притронулся к Белле. Личные истории — она так убедительно все описала — разбивают мне сердце, и я злюсь, что преступления, которым не видно ни конца ни края, происходят у всех прямо под носом.

ooooooooo

С тех пор как я получил от Эммета письмо с заметками и переживаниями Беллы, прошло больше четырех месяцев. Я так часто перечитывал серию из четырех статей, что, кажется, смог бы процитировать наизусть каждое слово. При этом я не виделся и не разговаривал с Беллой почти год, а потому ни за что на свете не пропущу ее возвращение в Соединенные Штаты и эту церемонию. Меня не приглашали, но я надеюсь, что мое появление не расценят как бестактность. Когда Эммет поинтересовался, не хочу ли я к нему присоединиться, я забронировал авиабилет, прежде чем он сумел закончить вопрос.

Дожидаемся объявления лауреатов Пулитцеровской премии этого года в ротонде мемориальной библиотеки Лоу. Публика — фактическое «кто есть кто» в журналистике, и я горжусь, что меня признает так много людей. [Мемориальная библиотека Лоу находится в Колумбийском университете, в Нью-Йорке.]

На мне любимый ей темно-серый костюм и белая рубашка, а к ним — синий галстук, который она подарила мне на день рождения. Сказал бы, что на мне «мой счастливый наряд», но так ли это на самом деле пойму только через несколько часов. Нервы уже на пределе; я оглядываюсь по сторонам и успешно уворачиваюсь от одного человека, а конкретно — от курсирующего по помещению Чарли Свона.

— Она здесь, — кивает в сторону входа Эммет.

Краем уха слышу, как он без остановки болтает о людях и за каким столом мы сидим на торжественном ужине, но все это не имеет значения: я смотрю, как она появляется в зале. Белла приветствует коллег-лауреатов; выглядит хорошо отдохнувшей, даже сияющей. И она красивее, чем мне помнилось. Длинные темные волосы собраны в высокий хвост, голубое с кружевами платье демонстрирует бесконечные ноги.

— Как думаешь, она пройдет мимо нас? — интересуюсь я.

Эммет хмыкает:

— Разумеется. Она и Чарли сидят за столиком The Post.

Заставляю себя оторвать глаза от Беллы и на мгновение перевожу взгляд на Эммета — тот покачивает головой:

— Самое время вам с ним закопать топор войны.

— Легче сказать, чем сделать.

— Что вы тут забыли? — знакомым мне резким тоном спрашивает Чарли.

Легок на помине.

— Здравствуйте, заместитель директора Свон, — рассчитывая на рукопожатие, протягиваю ему руку, а для подстраховки приклеиваю на лицо фирменную улыбку. Он в ответ только прищуривается.

— Он мой кавалер, — объясняет Эммет как раз в тот момент, когда за спиной у отца появляется Белла.

Мое присутствие ее шокирует, и она кидает на Эммета рассерженный взгляд:

— Что ты имеешь ввиду, говоря «он мой кавалер»?

— Привет, Белла! Я так счастлив видеть тебя в целости и сохранности на американской земле. Поздравляю! — Обойдя Чарли, который все еще не спускает с меня глаз, Эммет заключает ее в объятия.

Меня захлестывает волной ревности из-за их непринужденного общения.

В его объятиях Белла смягчает тон:

— Ох, Эммет. Я по тебе так скучала. Хочу тебя кое с кем познакомить. — Делает шаг назад и оборачивается к стоящей позади себя великолепной блондинке: — Эммет Маккарти, представляю тебе Розали Хейл. Моя подельница.

Эммет путается в приветствии, но каким-то образом все-таки выдавливает из себя несколько слов:

— Поздравляю с награждением, мисс Хейл.

— Спасибо! Эммет, ты не проводишь меня к столику?

— Конечно-конечно, это я могу. — Эммет предлагает взять его под руку — она соглашается, после чего парочка растворяется в толпе.

Белла прочищает горло:

— Папа, почему бы тебе тоже не пройти к столику? Долго я не задержусь.

— Ты уверена? — Он оглядывает меня с головы до ног.

— Абсолютно. Я быстро.

В голове у меня полный бардак, и я не знаю, что сказать в первую очередь.

— Эдвард, — начинает она.

— Я люблю тебя, — выпаливаю я.

— Что ты сказал? — хмурит она в замешательстве брови.

Я беру ее за руку.

— Белла, я люблю тебя.

Она издает нечто среднее между фырканьем и смехом.

— Значит, мне не показалось.

— Есть так много вещей, которые я хочу и должен тебе сказать, но это самое важное.

— Ух ты! Такого я не ожидала.

— Белла, прости меня за… за все. Вероятно, это неподходящее место для подобного разговора, но мне не хотелось упускать возможность поговорить с тобой. Если мое присутствие причиняет тебе неудобство, я уйду. Это твой праздник! Однако позволь мне воспользоваться шансом и сказать, как я горжусь тобой и твоими успехами. Я прочитал каждое слово. Ты заслужила гораздо больше, чем эта награда. Поздравляю! — наклоняюсь и целую ее в щеку, а затем отстраняюсь, чтобы посмотреть, как она отреагирует.

— Прочитал каждое слово? — она смотрит мне прямо в глаза, где, надеюсь, не увидит ничего, кроме чистейшей правды.

— Не хочу показаться сумасшедшим, но если тебе нужны доказательства, думаю, что сумел бы процитировать твои статьи. — Поняв, что лишил ее дара речи, продолжаю: — Белла, я хочу, чтобы мы снова попробовали. Больше никаких секретов или лжи. Была только ты, одна только ты. Просто я оказался таким болваном, что позволил тебе выскользнуть у себя из рук.

— Но ты кавалер Эммета?

— Технически. Но, судя по всему, он обо мне совершенно забыл и теперь смотрит исключительно на мисс Хейл, — бросаю взгляд на наш столик и вижу, что оба они улыбаются, а затем возвращаю внимание к Белле. — Не надо на него злиться. Когда ты ушла, я был полностью опустошен, а он стал мне добрым другом. Позволил надеяться.

— Надеяться?

— Да, надеяться, что у меня будет второй шанс и я смогу все сделать правильно.

— Эдвард, прошел год. Что, если бы я встретила кого-то другого?

Спрашиваю с дрожащей улыбкой:

— А ты встретила?

— Нет, но это было вполне возможно.

— Понятно. Тем не менее мне не хотелось бы упустить свой шанс. Белла, ты пойдешь со мной на свидание?

— На свидание?

— Да.

— На людях?

— Чем больше будет людей, тем лучше, — мне нравится идея наконец-то выйти с ней на публику.

— Как на хоккейном матче?

— Если ты хочешь пойти на хоккейный матч, уверен, что отыщу свою майку «Блэкхокс». [«Чикаго Блэкхокс» — профессиональный хоккейный клуб, играющий в НХЛ.]

— Что, если мы попадем в объектив «камеры поцелуев»?

— Тогда ты останешься бездыханной, а все остальные будут завидовать.

— Знаешь, тот раз нельзя называть свиданием. У меня сорвалась встреча с незнакомцем, ты обхаживал потенциальных гостей шоу.

— Значит, у нас есть еще одна причина все переиграть. У тебя сохранилась купленная мною футболка «Кэпиталз»? [«Вашингтон Кэпиталз» — профессиональный хоккейный клуб, играющий в НХЛ.]

— Да, думаю, она на складе. Может, пройдем к нашему столику?

Оглядевшись по сторонам, я понимаю, что зал почти опустел.

— Ты точно не будешь против, если я останусь? — пытаюсь поймать ее наполненный радостью взгляд: мне жизненно важно это услышать.

— Да, Эдвард, и — для протокола — я тоже тебя люблю. Я и не переставала.

— Белла! — обнимаю ее и облегченно выдыхаю.— Я так по тебе скучал.

Легонько целую ее в губы и отвожу к нашему столику. Не размыкаю с ней рук с тех пор, как мы начали разговор, и, думаю, что вряд ли сделаю это до завершения вечера, а, может быть, даже после. Выдвигаю стул и, устроив Беллу за столом, усаживаюсь как можно ближе. После того как она упомянула о складе, единственное, о чем могу думать, — так это о том, как убедить ее, что совместное проживание — потрясающая идея. И мне наплевать, что Чарли, который сидит напротив нас, услышит мои слова:

— Как думаешь, не слишком ли рано просить тебя переехать ко мне?

Чарли начинает тяжело дышать, а Белла хихикает.

— Увидим, Эдвард. Давай не будем доводить моего отца до инфаркта прямо сейчас. Мне нужно получить награду, к тому же мы с тобой очень долго ждали этого дня.

Эммет перестает сдерживаться. Должно быть, тоже все слышал.

— По мне, так это твой счастливый наряд.

Обнимаю Беллу и придвигаюсь еще ближе. На лице у нее нерешительность.

— Неприятно спрашивать, но что насчет Тани?

— Милая, Таня не в моем вкусе. Она настырная кокетка. Между нами нет никаких отношений. К тому же я предпочитаю лауреатов Пулитцеровской премии. Какая же ты красивая!

Как раз в тот момент, когда я ее целую, неподалеку срабатывает вспышка, и паренек, скорее всего, стажер, указывает камерой на наш столик.

— Мистер Мейсен, что скажете насчет фото?

В стремлении дать понять, что мы с Беллой — пара, крепко-крепко прижимаю ее к себе.

— Сколько угодно.

Что думаете?