Сегодня спать в одной кровати с Эдвардом не так неловко, как вчера, хотя всё также волнительно. Теперь я знаю, что буду делить кровать с ним, одетая в позаимствованные у него трусы и майку. Знаю, что он будет держать меня в объятиях всю ночь, а также обязательно поцелует перед сном, что, скорей всего, опять заставит его гигантскую штуку прижаться к моему телу. Но самое интересное, что всё это абсолютно меня не беспокоит. Стремясь быстрее присоединиться к Эдварду, я стараюсь как можно быстрее почистить зубы.

– Ты, вообще, хоть раз допускала мысль, что можешь оказаться одной из тех девушек, которые будут спать с парнем после первого свидания? – спрашивает Эдвард, как только я выхожу из ванной.

Я хихикаю:

– Нет.

Сегодня вечером он не заморачивается с пижамными штанами и ложиться в кровать рядом со мной, одетый лишь в тёмно-серые боксёры. Спереди его трусы натянуты так, что я просто не могу отвести взгляд. Эдвард замечает это и с любопытством смотрит на меня.

Я говорю первое, что мне приходит в голову:

– Как-то странно ходить в туалет в нижнем белье? Ты никогда не задумывался, что можешь намочить их?

– Я не могу поверить, что ты спросила меня об этом, ‒ он улыбается, качая головой.

– Прости…

– Не извиняйся, ты очаровательна. И, нет, я никогда не волновался, что могу обмочить трусы. Даже когда я возбужден, там всё ещё достаточно места, чтобы сделать то, что мне нужно…

Он он засовывает руку в трусы и достаёт член:

– Это конечно не совсем то, потому что сейчас я в полувозбуждённом состоянии, но, думаю, ты уловила суть.

Вот только я ничего не уловила. Его рука обёрнута вокруг его достоинства так, что мне ничего не удаётся разглядеть, кроме головки. Но я всё же замечаю, что эта его часть немного темнее, чем всё остальное, и это, по-прежнему, большая загадка для меня. Его член, и вид того, как он трогает себя, зачаровывает меня.

Другим быстрым движением он заправляет своего дружка обратно в трусы. Небольшая часть меня вздыхает с облегчением, когда он не просит меня продолжить его ручную работу или сделать ему минет, но в тоже время я немного разочарована. Я прекрасно понимаю, куда мы идём. И это заставляет меня дико нервничать, но не потому, что я не уверена, хочу ли я этого, или потому, что думаю, что это неправильно.

– Ты выглядишь шокированной. Я не травмировал тебя, или что-то в этом роде, нет? – его слова чуть эгоистичны, но взгляд искренен.

– Ну, эээ, – мямлю я, качая головой. – Мне, как бы, понравилось это. То есть, я хочу сказать, пенис выглядит очень забавно, но он привязан к тебе.

– Забавно выглядит? – спрашивает он, улыбаясь.

– У меня не слишком богатый опыт, чтобы судить с точки зрения эстетики, но, если это штука – часть тебя, то я не сомневаюсь, что твой член – идеальный образец мужественности.

– Ты хоть сама понимаешь, о чём говоришь? Если все члены забавные, а мой самый идеальный, не означает ли это, что мой самый забавный из всех?

– Возможно, но только в хорошем смысле.

– Знаешь, каким бы забавным не был бы этот разговор, часть его вполне могла меня обидеть.

– Я даже догадываюсь, какая именно часть…

Я смеюсь, а он тянет меня в свои объятия и целует. Первые его поцелуи дразняще-прекрасны, и, хотя я и так испытываю райское удовольствие, мне хочется большего. Поэтому я беру дело в свои руки и сама целую его. Я впиваюсь в его губы, посасываю и облизываю их, но, когда и этого мне кажется мало, я забираюсь на него сверху. Расставив колени по сторонам от его бёдер, я чувствую, как он сильнее прижимает меня к себе. И если раньше он был полумягким, то сейчас нет никаких сомнений, что он полностью готов. Я трусь об него, и он стонет мне в рот. Я считаю его очень красивым, и ничего мне не хочется так сильно, как увидеть его. Но не тогда, когда мы находимся в таком положении.

Я отстраняюсь, перемещаясь так, что теперь сижу на его коленях.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Да.

Пальцами я пробегаю вниз по его груди, трогая кудрявые волоски вокруг его пупка. Они, на удивление, такие мягкие; несколько секунд я вывожу круги вокруг пупка, прежде чем моя рука опускается ниже, прямо к резинке его боксёров.

Он громко дышит, его грудь в бешеном ритме опускается и поднимается, и, хотя я понятия не имею, что делаю, я чувствую, что он отдал мне бразды правления и даст мне всё, о чём я попрошу.

– Ты снимешь их?

Меньше чем за секунду, он приподнимает свои бёдра и тянет боксёры вниз по ногам. Его пенис ничем не прикрыт и стоит по стойке «смирно». Некоторое время я просто смотрю на него, изучая все детали, каждую венку по всей его длине, разрез на головке и волоски на мошонке.

‒ По-прежнему считаешь, что это забавное зрелище? – спрашивает он.

– Теперь, когда он твёрдый, твой член прекрасен. Прости, если я оскорбила его. Но вот, с другой стороны, твои яички… ну, они… довольно забавные.

Он смеётся, отчего его член начинает дёргаться, и мне так хочется прикоснуться к нему, но я не знаю, как это сделать.

– Ты не повредишь его, – говорит он, словно читая мои мысли.

– Возможно, нет, только если ты покажешь мне.

Он пытается положить мою руку себе на член, но я вырываюсь.

– Это не то, что я имела в виду.

– Что, ты просишь меня продемонстрировать?

– Если ты не против.

Он оборачивает свою руку вокруг члена и начинает двигать ею верх-вниз по всей длине, поворачивая запястье при каждом движении вниз. Это так захватывающе, я всё ещё смотрю на его лицо, и, как бы мне не было интересно, что он там делает своими руками, я не могу оторвать от него взгляд. При каждом движении мышцы его рук напрягаются, и при каждом выдохе с губ срывается стон. Он улыбается, когда замечает мой взгляд, и я не уверена, отчего он получает больше удовольствия: от своей руки или от того, что я смотрю на всё это. Ну, какая разница, его лицо прекрасно в любом случае.

– Я близко, – говорит он, свободной рукой сжимая простыни.

– Давай на меня, – говорю я, освобождая простынь из его руки.

– Что?

– Я хочу этого, – настаиваю я. – На меня. Прошу, пожалуйста.

Почти тут же он закрывает глаза, и с его губ срывается протяжный стон. Белая тёплая густая жидкость на моих бёдрах. Какое-то время я не могу отвести от него взгляд, но не потому что он кончил, а потому, как он это сделал.

Приняв душ, я иду сразу на кухню, чтобы приготовить ужин. Хотя меня и не удивило, что Эдвард всерьёз поинтересовался, знаю ли я, как приготовить индейку, но то, что он будет так взволнован перспективой традиционного ужина на День Благодарения, стало для меня неожиданностью. Сейчас он больше напоминал мне маленького мальчика на Рождество, а не взрослого мужчину в День Благодарения. Эта его сторона была мне неизвестна, но она мне нравилась. Этим утром он не богоподобен, не занимается тем что стоит на нерукотворном пьедестале, окруженный белыми колонами, спускающимися вниз к реке. Я благодарна ему за то, что сегодня он не такой, так как эта его часть его пугает меня. Нота часть, которая надевает джинсы и фланелевую рубашку и так предвкушает ужин ‒ её я люблю. Более того, я думаю, что люблю его.

У меня нет никакого любовного опыта, но мама всегда говорила, что если у тебя возникает вопрос, любишь или нет, значит, скорей всего нет. И мне интересно, но не потому что, я сомневаюсь в своих чувствах. Просто раньше я никогда не думала, что могу влюбиться так быстро. Возможно, я не правильно понимаю то, что чувствую, но потом я смотрю, как он наблюдает за мной. Я желаю ему счастья, как никому на свете не желала, и я знаю, что это любовь, просто я не знаю, что мне с ней делать.

– Ты собираешь так смотреть на меня весь день? – спрашиваю я.

– Наверное, – говорит он, смеясь. – Ты должна понять, вот уже долгие годы у меня не было настоящего традиционного Дня Благодарения.

– Ты считаешь это традиционным Днём Благодарения? Я хочу сказать, что здесь нас только двое, и мы будем есть на полу.

– Самым, что ни на есть, настоящим.

Его взгляд так серьёзен, и мне интересно, а что, если он чувствует то же, что и я?

– Как ты научилась готовить? – спрашивает он.

– Мама. Готовка ‒ это единственное, что мы любили делать вместе, хотя, если честно, я получала больше удовольствия, когда работала на кухне без неё. Она безукоризненно следует рецептам. Мне же нравится делать многие вещи по-своему.

– Ну, что я могу сказать. То есть, я не могу даже вскипятить воду, но перепробовал достаточно всяких начинок, чтобы понять, что сушёная клюква и несвежие тыквенные кексы не являются типичными ингредиентами.

– Это мой собственный рецепт, я делаю так курицу, это вкусно. Ты просто должен доверять мне.

– Я надеюсь, ты любишь красное, – говорит он, открывая бутылку вина. – Я забыл спросить, дома родители на День Благодарения всегда пили Божоле нуво.

– Я раньше никогда не пила.

– Божоле нуво?

– Вино.

Немного странно признаваться в этом, но не по обычной в подобном случае причине. В моём случае это не столько возрастные ограничения, сколько разница социального положения – и это то, что врядли изменится.это никогда не измениться.

– Отец пьёт только пиво, мама вообще не употребляет, и, хоть я пила пару раз в университете, вино точно не входило в список «напиться-быстро-и-всего-за-доллар».

– Это не тот напиток, который пьют, чтобы напиться, поверь мне, существуют различия. Думай о вине, как о части еды, – он наливает два бокала и один из них протягивает мне. – Не пей пока, вино должно подышать, если ты немного покрутишь бокал, то тем самым поможешь ему.

Я смотрю на красную жидкость в бокале и чувствую родство. И у меня перехватывает дыхание рядом с Эдвардом.

– Почему бы тебе не сесть? – Рукой он указывает на одеяла, сложенные на полу. – Ты так много сделала, и это меньшее чем я могу тебе отплатить.

Я сажусь на пол, и жду когда он присоединиться ко мне. Спустя некоторое время он садиться рядом, держа в одной руке тарелку с едой. Он уж точно не прислуживает мне, он кормит меня, одно угощение за другим. Думаю, никто не кормил меня так с тех пор, как я была маленькой, но сейчас я не чувствую себя ребёнком. Наоборот, я чувствую себя почти женщиной. И мне больше всего на свете хочется стать ею.

Поужинав и убрав за собой, мы готовимся ко сну. Также как и в прошлую ночь, я надела одну из его белых маек, а он снова отказывается надеть в постель пижамные штаны. Я сижу за компьютером, когда он выходит из ванной голый, ну, почти одетый – лишь в боксёры.

– Пойдём в кровать, – говорит он.

– Я не хочу спать.

– А кто говорит о сне? – он растягивается на кровати, подтягивая коленки к груди, и манит меня указательным пальцем.

Я выхожу из‒за стола и подхожу к кровати. Когда я приближаюсь на расстояние вытянутой руки, он поднимает руку, касаясь края моей майки.

– Я хочу снять это, – говорит он.

Он уже видел мою обнажённую грудь, но в этот раз на мне ничего не будет кроме трусиков. И, хотя я чувствую, что мы слишком спешим, я также чувствую, что это неизбежно.

– Хорошо.

Он снимает мою майку через голову, и, не глядя, бросает её куда-то в сторону. Я тут же чувствую себя незащищённой. Глядя в пол, я закрываю грудь руками.

– Прости.

– За что?

– За то, что я так неопытна, – на вздохе произношу я, закрывая глаза. – Раньше тебе, наверное, никогда не приходилось тратить столько сил и времени, чтобы, так сказать, взять дело в свои руки.

– Это тут совсем не при чём.

– По твоему собственному признанию, ты очень сексуальный.

– Да, но это не значит, что я получаю всё, что захочу. Самая моя большая проблема в том, что я не знаю, о чём ты думаешь. У тебя может быть столько причин, почему ты скрываешься от меня: то ли ты ещё не готова предстать передо мной обнажённой, или, может быть, ты боишься, что мне не понравится то, что я увижу. Если первое, то всё нормально, я все пойму, и я не хочу, чтобы ты делала то, чего не хочешь. Но если второй… ну, так какой?

Я не могу заставить себя посмотреть на него, поэтому просто показываю два пальца.

– Ох, Белла.

– Белла?

Я с удивлением смотрю на него.

– Никто раньше не называл тебя так?

– Нет. Обычно меня всегда зовут Иззи, ну, это было до встречи с тобой, и тогда ты настоял на имени Изабелла.

– Белла ‒ значит красивая.

– Ну, теперь понятно, почему раньше никто меня так не называл, – бормочу я себе под нос.

– ... и я считаю, что оно подходит тебе, – продолжает он.

– Хорошо, – я не согласна с ним, но позволяю называть меня, как ему заблагорассудится.

– А теперь, Белла, – он берёт меня за руку и тянет на себя. – Я думаю, что пришло время идти в постель.

Когда я ложусь к нему под одеяло, наши тела соприкасаются кожа к коже, за исключением моих трусиков и его боксёров. Когда я засыпаю в его объятиях, моя последняя мысль о том, что моё место здесь.

После того, как за нами закрылась дверь, мы с Эдвардом останавливаемся в коридоре. В воздухе чувствуется напряжённость, но всё не так ужасно, как я думала. У меня больше нет чувства, что мне снова нужно доказывать свою зрелость, свой интеллект, или свою ценность в обществе, и также мне больше не нужно скрывать то, как его присутствие влияет на меня. Всё это больше не имеет значения теперь, когда он видел мои слёзы, Я могу перестать притворяться. Облегчение идёт под руку с унижением, но, всё же, мне стало легче, и, впервые с нашей встречи в аэропорту, я чувствую, что снова стала собой. Это хорошее чувство, даже если я прекрасно понимаю, что это с трудом можно назвать улучшением.

Мы стоим в шаге друг от друга и, несмотря на то, что у нас не было никаких проблем с прикосновениями, пока мы шли по коридору, видимо из-за того, что мы чувствовали себя в безопасности потому, что в любой момент нас могли прервать. Но теперь помех нет, ничто и никто не помешает нам зайти дальше, чем нужно. Одна часть меня просто мечтает зайти с ним дальше, увлечься, потеряться в нём. Я не доверяю себе и не смотрю на него, боясь, что только один взгляд на его прекрасное лицо заставит меня забыть о своём решении, поэтому я осматриваю его квартиру. Она довольно просторная, из окна открывается прекрасный вид, обстановка современная, но при этом всё какое-то безликое. Квартира создает скорее образ того человека, каким он хочет выглядеть, чем того, каким знаю его я. Ну, опять же, мои знания о нём болезненно устарели.

– Я хочу, чтобы ты расслабилась, чувствуй себя, как дома, – говорит он, – хочешь что-нибудь выпить? Не уверен, что у меня есть вина, которые дотягивают до твоих стандартов, но я стараюсь держать бар прилично укомплектованным.

– Арманьяк было бы неплохо.

– Видимо, не достаточно прилично, – бормочет он себе под нос, качая головой. – Арманьяк? – Он смотрит на меня, как на инопланетянку. – Серьёзно?

– Всё нормально, большинство людей не держат его в баре.

– Большинство людей даже не знают, что это такое. Ну, всё же, я так понимаю, что у тебя он всегда под рукой.

– Такая у меня работа, – говорю я, пожимая плечами, – но это не важно. Я буду не против твоего выбора.

Я иду за ним, садясь за барную стойку. Он замирает на мгновенье и наливает по стопке "Макаллан" мне и себе.

– Надеюсь, ты не против, – говорит он, протягивая мне стопку.

– Прекрасный выбор, спасибо.

Поднося к губам двухсотлетний выдержанный напиток, я замечаю, что он смотрит на меня и качает головой.

– Каждый раз, когда я смотрю на тебя…

– Что? – спрашиваю я.

– В последний раз, когда я видел тебя, тебе было всего двадцать два. И до вчерашнего дня именно такой я и представлял тебя: длинные волосы, круглое личико, рваные джинсы и потрёпанные ботинки Dr.Martens. Конечно, я понимал, что твоя внешность, в теории, должна была измениться, но все мои представления меркнут перед тем, что я вижу перед собой. Потребуется некоторое время, чтобы я привык видеть тебя такой… взрослой.

– Я была взрослой всё то время, что мы были вместе, и я не понимаю твоей проблемы с тем, чтобы видеть меня равной себе.

– Это не то, что я имею в виду. Четырнадцать лет назад я угостил тебя твоим первым бокалом вина. А теперь ты спрашиваешь меня, есть ли у меня арманьяк, а после вынуждаешь себя довольствоваться односолодовым виски.

– Ох, ну мои чувства абсолютно отличаются от твоих, – говорю я. – Я не только постоянно натыкалась на твои фотографии, но также постоянно видела тебя на каналах CNN и C-SPAN, где есть и видео, и звук. Поэтому, видимо излишне говорить, что я точно знала, каким взрослым ты стал. Морщинки вокруг твоих губ и на лбу не могли остаться незамеченными для меня.

– Таким образом, ты хочешь сказать, что я постарел? – спрашивает он меня обиженным голосом.

– Нет, таким образом, я говорю, что у тебя есть морщины.

– Знаешь, есть такая вещь, которую многие из людей делают прежде, чем что-то сказать, возможно, ты слышала об этом когда-то, это называется «думать». Ты вообще знакома с этим понятием?

– Да, – я выпиваю виски и ставлю пустую рюмку на барную стойку. – Но, тем не менее, ты сказал мне, чтобы я чувствовала себя, как дома.

– И при чём тут это?

Я пожимаю плечами:

– Дома я даже не забочусь о том, чтобы надеть штаны, не говоря уже о том, чтобы подумать, прежде чем сказать.

– Ах, так вот оно что. Ну, если бы ты сейчас была без штанов, меня бы заботило не то, что слетает с твоих губ, – он делает шаг ко мне и крепко прижимает меня к себе, – а то, что скрывается за ними, – шепчет он.

Мне бы обидеться на его слова, но я не обижаюсь. И он знал, что так будет, потому что я знаю, какой он. Когда-то, возможно, я любила его именно за это – он заставлял меня чувствовать себя сексуальной, желанной и, следовательно, целой. Но как бы мне не хотелось поддаться ему, я сдерживаюсь. Если я поддамся, я пропаду навсегда.

– Ты слишком торопишься.

– Да.

– Учитывая твоё положение в обществе, это несколько безответственно.

– Наверное.

‒ Тебя это не беспокоит?

– Должно бы.

– Но это не так.

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что я действительно имел в виду то, что сказал в самолёте.

– Это про то милое правило о прикосновениях к твоим избирателям?

– Верно. Потому что ты знаешь, что я должен соблюдать его со всеми, кто живёт в штате Иллинойс.

Его руки скользят к моей пояснице, и он сильнее, или даже жёстче прижимает меня к себе. Зажав на мгновенье мочку моего уха губами, он шепчет:

– Ты ведь прекрасно понимаешь, что я не об этом говорю.

– Извини, – говорю я, – ты столько всего сказал, пока мы летели сюда. И, к сожалению, прямо перед тем, как покинуть меня, ты вёл себя так, словно я – один из твоих зарегистрированных избирателей. Это и произвело на меня наибольшее впечатление.

– Разве так я отношусь к тебе сейчас?

– Нет. В данный момент ты обращаешься со мной так, будто я ещё один зарегистрированный избиратель, которого ты хочешь трахнуть.

Произнесённые слова толкают меня через край: и я снова рыдаю. Мои колени слабеют, тело дрожит, и если бы не его руки, крепко держащие меня, я бы свалилась на пол. Ненавижу то, что он мне нужен, то, как сильно он нужен мне, чтобы чувствовать себя целой, чтобы чувствовать себя живой… Чёрт, даже сейчас он нужен мне, чтобы подняться.

– Отпусти меня, – говорю я, пытаясь вырваться из его объятий.

– Нет.

– Отпусти меня!

– Нет.

– Почему?– рыдаю я. – Почему тебя это так волнует?

– Потому что я люблю тебя, – он сильнее сжимает меня в объятиях, и, когда он снова говорит, его голос дрожит. – Белла, я люблю тебя. И теперь даже самая могущественная сила не позволит мне оставить тебя снова.

___________________

от Лисбет: Привет, вы не представляете как я рада добавить эту главу, наконец-то ожидание закончилось. Ну как, Эдвард удивил?) Я жду ваших комментариев на форуме.Прошу вас не забывать благодарить BAST и Tanger за редактуру. С любовью, ваша Таня.