Я лежу между ног Эдварда, положив голову ему на бедро, и чувствую себя так, будто мне открылась величайшая тайна мира. Теперь, когда для меня открыт доступ к его члену, я не могу перестать трогать его. Нет, я не делаю попыток «ручной работы», в данный момент он расслабленный и мягкий, и ему «нужен небольшой перерывчик», прежде чем он снова станет твёрдым. Но вот его свободно болтающиеся мячики – что-то очень новое и необычное для меня, а главное ‒ у меня такого нет, поэтому они так сильно завораживают меня.

– Ты нормально относишься к этому, так ведь? – спрашиваю я.

– К чему?

– К тому, что я прикасаюсь… ну, ты понимаешь.

Эдвард смеется:

–Ты можешь прикасаться к моим… ну, ты понимаешь… когда захочешь.

Улыбаясь, я обвожу пальцем головку. Тут кожа немного грубее, чем на остальной части его члена, но, всё равно, донельзя нежная.

– А как насчёт тебя? – спрашивает он.

– Ты о чём?

– Могу я прикоснуться… ну, ты понимаешь?

– Да, – говорю я, хихикая.

– Тебе придётся подвинуться. Так мне трудно до тебя дотянуться.

Я поднимаюсь вверх по его телу, но останавливаюсь, когда он качает головой.

– Просто повернись так, чтобы ты могла ногами касаться обивки кровати, – говорит он.

Я делаю, как он говорит, и возвращаюсь к исследованию его члена и этого таинственного мешочка с мячиками. Затем я ощущаю его пальцы внутри меня и сосредотачиваюсь на них. Раньше мне казалось, что нет ничего лучше, чем его пальцы, растирающие мою влажную плоть, и, хотя я уже испытывала такое раньше, никогда я ещё не чувствовала его пальцы так глубоко.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, делает ли он то, о чём я думаю; и, да, он делает именно это. Эти прекрасные ощущения исчезают, когда он открывает рот, чтобы что-то сказать, а у меня уже есть положительный ответ на любой его вопрос.

– Тебе понравится, – произносит он, – я обещаю.

Он зарывается головой у меня между ног, и я больше не в состоянии ни на чём сосредоточится, так мне хорошо. Мои бёдра начинают двигаться сами по себе, я слышу стоны, которые, точно знаю, издаю сама, даже при том, что делаю это неосознанно. И я кончаю, быстро и сильно.

Думаю, что мне это понравилось даже больше, чем настоящий секс.

Когда Эдвард скрывается в ванной, чтобы переодеться в пижаму, я поднимаюсь с постели и осматриваю его комнату. На первый взгляд, комната не отличается от остальной квартиры – современная, мужская и без лишних деталей. Но что-то здесь по-другому, и, пускай я не могу точно определить что это, но чувствую ‒ это то, что олицетворяет его самого. Может быть, потому что некоторые вещи здесь мне знакомы. Декларация независимости по-прежнему висит на стене напротив его кровати, на комоде до сих пор стоит фотография его матери, только теперь к ней присоединилась наша с Эдвардом, сделанная после окончания им юридической школы. Его руки вокруг моей талии, и он пытается накинуть на меня свою мантию. Это было такое счастливое и безрассудное время, я была в таком блаженном неведении и даже не подразумевала, что это – начало конца. Я беру в руки фотографию и смотрю на неё более внимательно. Я выгляжу, словно маленький ребёнок, но, что более удивительно, он выглядит также.

Когда он выходит из ванной, я даже не пытаюсь скрыть свои действия.

– Где ты нашёл эту реликвию? – спрашиваю я.

– Что ты имеешь в виду? – он подходит ко мне и замечает фотографию в моих руках. – Ох. Она всегда была у меня. Даже после…

– Готова поспорить, что все твои подружки были без ума от этого фото.

Он скрещивает руки на груди, как будто он раздражён, но я узнаю эту улыбку, а, значит, всё совсем не так.

– Белла, есть ли что-то, о чём ты хочешь меня спросить?

Очень даже есть, но я боюсь, что его ответ может убить меня.

– Думаю, нет.

– Ты действительно еще не определилась, или проявляешь пассивную агрессию?

– Ох, да брось. В моём теле отсутствует кость пассивной агрессии, – в голову тут же приходит одна мысль, и я не могу не хихикать, – за исключением, возможно, секса с тобой.

– Это был стояк, а не кость, и там не было ничего пассивно-агрессивного.

– Нет, только лишь тот парень, к которому она была приклеена. Но, если серьёзно, одной части меня безумно любопытно, как ты провёл последние десять лет. Другие части меня не хотят этого знать.

– Не хочу, чтобы ты думала, будто я что-то скрываю от тебя.

– Понимаю, но в то же время… – Я замолкаю, устремляя взгляд в пол, – этот ковёр, как будто, самый что ни на есть… персидский?

– Да, – он взмахивает руками, пожимая плечами. – При чём тут это?

– Я никогда бы не простила себя, если бы меня стошнило на него, и, если ты мне сейчас вдруг скажешь, что провёл последние десять лет в монастыре, я совершенно уверена, что моя реакция будет именно такой.

Улыбаясь, он качает головой:

– Скажи ещё что-нибудь, первое, что придёт тебе в голову. Я так люблю эту твою черту.

– Точно. Скажи мне, вот что, почему все политики плещутся в историческом ревизионизме?

– И почему я думаю, что твой вопрос задан не из чистого любопытства?

– Потому что так и есть. Ну, давай, ты же не мог забыть то время, когда ты предупреждал меня с осторожностью говорить то, что я думаю о твоих коллегах. На ум сразу приходит фраза «весьма вероятная склонность».
Его смех резко обрывается, и на несколько минут в комнате повисает тишина. Когда он наконец-то открывает рот, его голос полон раскаянья:

– Прости меня, Белла.

Я закрываю глаза и качаю головой. Нет, я не пытаюсь стряхнуть его извинения, так я пытаюсь вытряхнуть из памяти то чувства, которое возникает, когда человек, которого ты безоговорочно любишь, ставит условия, спекулируя любовью к нему.

– Не нужно, всё нормально.

– Нет, не нормально, это было эгоистично и снисходительно. Мне нечего сказать в своё оправдание, кроме того, что в то время я не понимал, какую боль причинял тебе такими словами.

– Меня это смущало больше , чем всё остальное. Когда мы впервые встретились, ты неустанно повторял, что отсутствие у меня речевого фильтра было одной из причин, из-за которых ты полюбил меня. Когда ты закончил юридическую школу и стал сотрудником канцелярии, я чувствовала себя так, будто всё делаю неправильно.

Приличия всегда были важны для тебя, но это перешло все рамки.

– Я неправильно расставил приоритеты, – он обнимает меня за талию, прижимая мою спину к своей груди, – и, я думаю, именно поэтому, в ночь после выборов меня настигло разочарование. К тому времени, когда я одержал победу, я потерял всё, что имело для меня значение.

Я поворачиваюсь лицом к нему, отрывая взгляд от комода. Я не хочу больше думать о прошлом.

Очевидно, он тоже. Он целует меня в щёку, переходя к уху, после к шее. Мне нравится то, как он целует меня, но, всё же, этого недостаточно. Поворачивая голову, я встречаю его губы и отвечаю на поцелуй. Он не колеблется, как в коридоре, даря мне жёсткий и глубокий поцелуй, такой, что я могу почувствовать вкус десятилетнего отчаяния на кончике его языка.

Он крепче сжимает меня в объятиях. Всё это родное – его руки, грудь, сила. И я хочу его, хочу так сильно. Но я хочу гораздо больше, чем просто это мгновение. Хочу то время, когда я снова смогу свободно дышать. Хочу владеть его жизнью также, как он владеет моей.

Я кладу руку туда, где бьётся его сердце, и легонько отталкиваю его:

– Не думаю, что готова к этому. Не то, чтобы я не хотела, но…

Тяжело дыша, он кивает:

– Всё нормально. Я хочу сказать... я не для этого просил тебя остаться на ночь, – он на мгновенье опускает взгляд, глядя на мою руку у него на груди, и улыбается, – если бы я пытался соблазнить тебя, я бы не надел футболку… и штаны, скорей всего, тоже.

Я верю ему, но не потому что он одет. Я знаю его способы соблазнения, так же как и все, им лично придуманные, фокусы, чтобы завести меня, они изысканнее и обходительнее, чем это.

– Могу я попросить у тебя какую-нибудь футболку для сна?

– Конечно, – Эдвард открывает верхний ящик комода и протягивает мне белую майку.

Не в силах скрыть улыбку, я иду в ванную. Чищу зубы его зубной щеткой, я не могу удержатся и заглядываю в его аптечку. Но, увидев там «Клоназепам» и «Алпразолам», я от неожиданности выплёвываю всё в умывальник. Резко захлопнув дверцу аптечки, я брызгаю холодной водой в лицо,в надежде побыстрее остыть. Я раздеваюсь, стараясь не думать, почему он принимает антидепрессанты. Надевая через голову его майку, я думаю только о том, что она пахнет также, как и он. И это заставляет меня улыбаться, даже если я при этом немного нервничаю.

Выйдя из ванной, я вижу его лежащим на кровати поверх покрывала. Я устраиваюсь рядом с ним, ‒ всё это так знакомо, но при этом я не могу избавиться от чувства, что всё по-другому. Не смотря на то, что я лежу в одной постели с сенатором Соединенных Штатов Америки, он кажется более досягаемым, словно, заработав себе место в истории, он спустился со своего пьедестала. Когда он был всего лишь студентом юридического факультета, я едва могла дотянуться до него. Теперь же я думаю, что, возможно, я наконец в том состоянии, что смогу удержать его.
Поэтому я так и делаю.

– Я хочу заново узнать тебя, – говорит он, – я пропустил большую часть твоей жизни.

– Нет, не пропустил, – отвечаю я, – по крайней мере, не так, как ты себе представляешь. Последние десять лет я не чувствовала, что живу. То есть, я хочу сказать, что, да, я много чем занималась. Я сделала потрясающую карьеру. Я много путешествовала, завела несколько хороших друзей, в этом аспекте моя жизнь двигалась вперёд. Но очень часто меня одолевало чувство, что я больше наблюдаю за своей жизнью, нежели принимаю в ней участие. Вроде того, как тебе снится сон, и ты в любую минуту ждёшь, когда наконец-то проснёшься, но этого никогда не происходит.

– Когда это началось? – спрашивает он.

– В Рождество, в тот день, когда я покинула нашу квартиру и вызвала такси в аэропорт.

– Ты поехала прямо в аэропорт?

– Да.

Он отклоняется назад, выразительно глядя на меня.

– Ты знала куда собиралась?

– Нет, до тех пор, пока не дошла до касс, – признаюсь я.

– А потом, когда ты вышла из самолёта?

– Я сняла номер в первом же попавшемся мне, отеле. Через два дня мне на глаза попалось объявление о поиске соседа по квартире.

Эдвард качает головой:

– Не могу поверить, что ты поехала в незнакомый город, где у тебя нет ни одной знакомой души.

– Ох, ну это было совсем недолго. Мой сосед тут же взялся за меня, да и сейчас иногда берётся. Даже при том, что пару лет назад я обзавелась собственным жильём, мы с ним до сих пор довольно близкие друзья.

– С ним?

– Да, с ним, – я опускаю взгляд вниз, проводя указательным пальцем вдоль одной из линий на покрывале.

– И почему я ревную?

– У тебя нет никаких прав ревновать меня.

– Ох, я думаю, что да, – произносит он, улыбаясь, – возможно, я и не имею права на ревность, но, как оказалось, у меня есть причины, ты не могла не заметить эту странность, даже если бы я не спросил. Итак, как его зовут?

– Карлайл, – я знаю, что от этого ему только больнее, также как и мне было бы, услышь, я имя одной из его пассий, но, в тоже время, я не хочу, чтобы он думал, будто я чего-то стесняюсь, – на самом деле, он напоминает мне тебя.
У вас разного цвета волосы и глаза, но вот черты лица и манеры... Как бы там ни было, уже через несколько минут после знакомства, я знала, что могу доверять ему. Между нами была, что называется, дружба с привилегиями, но ничего больше. Между нами не было драм, и всяких там страстей тоже не было. Во всяком случае, примерно около года назад он женился на моей хорошей знакомой, она шеф-повар в его ресторане, где я работаю.

– Это как-то неудобно, вы – все вместе в одном месте, как вы вообще?

– Карлайл не так уж часто посещает ресторан, а если и приходит то ‒ всё равно. Я познакомила этих двоих. Тем более, что моя работа ‒ это моё счастливое место, и все эти недопонимания могли бы значить слишком много, делая моё рабочее место неуютным.

– Есть ещё что-нибудь?

– Это всё. Я живу в Чикаго. Работаю сомелье. Раз в год езжу в Европу. Мой лучший друг ‒ парень. И я, по-прежнему, не обзавелась речевым фильтром.

– Серьёзно? Десять лет твоей жизни уместились в пяти предложениях?

– Не так уж мало, – говорю я, пожимая плечам, – но, уверена, что у тебя выйдет гораздо больше, куда мне до той скорости, с которой шла твоя жизнь.

– Ты и так всё знаешь.

– Нет, нет, – твержу я, качая головой, – я говорю не о том, что каждый день крутят по C-SPAN или что можно прочитать в журнале «People».

– Я тоже. Тем более, что большинство из того, что там есть ‒ неправда, так или иначе.

– Тогда расскажи мне, что из того, что известно миру, – правда.

Какое-то время он молчит, думает, а когда начинает говорить, взгляд его направлен в потолок.

– Эйфория длилась около минуты. И, к тому времени, когда посыпалось конфетти, она уже прошла, и вернулось ощущение пустоты.

– Какая эйфория?

–Чувство после победы в Сенате. Мне всегда казалось, что это будет что-то вроде большого взрыва, и все, кто уже проходил через это, подтверждали мои предположения. Один из лидеров партии как-то раз настолько увлекся, что сказал мне, что это лучше, чем секс.

– И ты всё ещё удивляешься, почему все думают, что политики ‒ лжецы, – говорю я, – нет ничего лучше, чем секс.

– Позволю себе не согласиться, – он смотрит на меня, и, хоть голос его игрив, взгляд очень выразителен, – нет ничего лучше, чем секс с тобой.

Вздыхая, я закрываю глаза.

– Ты заставляешь меня безумно желать провести для тебя курсы повышения классификации.

– Я бы не возражал.

– Это не поможет.

– Знаю, – он проводит пальцами по моей ладони, – вероятно, нам нужно поговорить о чём-то другом.

– Я беспокоюсь об Элис.

– Она говорит, что с ней всё хорошо.

– Ты веришь ей? – спрашиваю я.

– Нет, – признаётся Эдвард, – но пока она не готова рассказать мне, и я ничего не могу сделать, могу только проводить с ней каждую свободную минуту, что я, более или менее, и делаю.

– После твоих слов мне стало легче, – говорю я, зевая, – то есть, я хочу сказать, если всё было бы на самом деле плохо, то ты бы знал.

– Я должен дать тебе немного отдохнуть, ты, должно быть, очень устала.

– Я не хочу тратить время, которое могу провести с тобой.

– Я буду здесь, когда ты проснёшься, – говорит он, целуя меня в лоб, – я обещаю.

Пока я укрываюсь одеялом, Эдвард выключает свет.

– Можно я буду обнимать тебя, пока ты спишь?

– Да, – говорю я, но это лишь полу-правда, я бы позволила держать ему себя в объятиях всю жизнь.
________________________
от Лисбет: Привет мои дорогие, я уже успела по вам соскучиться, а вы? Ладно, шучу! Видите, Эдвард не оставил нашу девушку без удовольствия, а также в фике прозвучало новое имя. Как вам друг с привилегиями? ) Наташу и Наташу я благодарю за прекрасную работу,и прошу вас не забывать ставить плюсики им в репутацию. С любовью, ваша Таня