Глава 16:Клыкастый Гоголь-Моголь

Первое декабря тысяча девятьсот девяносто пятого года.

Мы сидим на его кровати в позе лотоса и разговариваем о событиях, произошедших с нами за прошедшую неделю. Правда, тот факт, что он сидит босиком и без рубашки, несколько мешает мне следить за разговором, но я даже и не думаю попросить его одеться. Мне безумно нравится его грудь, и то, как его кожа приобретает практический эфирный оттенок под неярким освещением. Мне хочется видеть больше его кожи, хочется прикоснуться к ней, прикоснуться к нему. Я вроде как не против попрыгать на его косточках. (п/п американское выражение, подразумевающее сильное желание перейти к активным действиям , усилить физический контакт во всех возможных смыслах: «зацеловала бы до смерти» слишком нежно, «Трахнула немедленно» - грубовато, но смысл, я думаю, ясен). Но, к моему большому сожалению, он не слишком баловал меня своими поцелуями с того момента, как мы зашли в его квартиру. От этого мне немного неловко, и я начинаю сомневаться, не стали ли его чувства потихоньку ослабевать. Затем я вспоминаю его слова, сказанные, когда мы вышли из общежития, когда он был почти готов сказать, что любит меня. И, решив сосредоточиться на этой мысли, я стараюсь не беспокоиться о том, что, очевидно, он не заинтересован в том, чтобы раздеть меня.

– Билет до Финикса будет для тебя дешевле? – спрашивает он.

– Это в значительной степени очистит мою совесть. Скорей всего, в январе мне придётся устроится куда-нибудь на неполный день, чтобы компенсировать затраты на билет, но я, честно сказать, не хотела бы работать на первом курсе. Но я просто не знаю, что ещё делать, если я и дальше буду это оттягивать, то будет казаться, что я предпочитаю отцу маму.

– А кого бы ты хотела видеть больше?

– Никого из них, – моё правое плечо чуть приподнимается, – если бы это зависело от меня, я бы провела это Рождество с тобой.

Мне немного страшно смотреть на реакцию Эдварда. Ранее я уже провести с ним один из больших праздников, и я не хочу, чтобы он думал, будто я специально напрашиваюсь на такие вещи, чтобы двигаться вперёд гораздо быстрее, чем нужно. Когда же я, наконец, собравшись с силами, смотрю на его лицо, я замечаю, как дёргается один из уголков его губ. Но, тем не менее, он молчит.

– Ты борешься с улыбкой. Почему?

– Ты, – односложно отвечает он.

Я вытягиваю вперёд руки, касаюсь его рук и переплетаю наши пальцы.

– Что я?

– Ты делаешь меня счастливым.

После этих его слов я не могу скрыть эмоций, которые тут же проявляются на моём лице. Я не смогла бы этого сделать даже если бы и попыталась; и я даже не пробую.

– Тогда почему ты просто не улыбнулся?

– Привычка, полагаю. Мне не нравится, когда люди смотрят на меня и знают, о чём я думаю.

– Кроме того, что ты говоришь мне.

– Да, – говорит он.

– Разве тогда это не делает маску «pokerface» напрасной тратой сил? Я хочу сказать, раз я и так знаю.

– Только потому, что я хочу, чтобы ты знала.

– Уже начинаешь практиковать свою Президентскую кампанию?

– Не совсем, – отвечает он, смеясь, – но это пригодится и для другого, трудно сыграть на твоих эмоциях, если никто не знает, что ты чувствуешь.

Я изучаю его лицо. Не похоже, что он чего-то остерегается; напротив, он выглядит довольно расслабленным. Но я знаю, что фильтр включён, и, должно быть, он всегда в работе. Иначе, Эдвард не старался бы подавить улыбку. Я пытаюсь представить, на что может быть похожа жизнь, если постоянно концентрироваться на этом, но мой мозг даже не может ухватиться за эту мысль.

– И так происходит всегда?

– Как? – уточняет он.

– Так, словно твоя мания подавлять эмоции никогда не спит.

– Не часто.

– Даже когда мы… – мои плечи выдвигаются чуть вперёд, я набираю как можно больше воздуха в лёгкие и качаю головой. Даже не смотря на то, что мы сделали это, я всё равно не могу заставить себя произнести это вслух.
Он смотрит на меня так, как будто ждёт, что я завершу своё предложение, хотя, я практически на сто процентов уверена, что он точно знает, о чём я спрашиваю, но помогать мне он не собирается.

– Ты понимаешь, – говорю я, – ты отпустил это тогда?

Эдвард улыбается:

– Интимные моменты, естественно, исключаются.

Теперь я хочу попрыгать на его костях ещё сильнее, чем раньше, и не только потому, что я сексуально озабоченная женщина, а ещё потому, что я хочу лучше познакомиться с настоящим Эдвардом.

Он расплетает наши пальцы и кладёт свою ладонь мне на щёку:

– Я люблю быть с тобой так.

– Серьёзно?

– Разве это не очевидно? – спрашивает он, смеясь.

– Мы здесь уже три часа, и ты ещё ни разу не поцеловал меня.

– Это не потому что, я не хочу тебя целовать. Просто я знаю, что не смогу остановится после поцелуя. А я не хочу, чтобы у тебя появились мысли, будто ты нужна мне только для секса, а второе ‒ было бы дурным тоном срывать с тебя одежду сразу, как только мы зашли в квартиру. Даже если у меня и есть намерение раздеть тебя рано или поздно.

– Как ты думаешь, возможно ли для тебя сделать это рано?

– Ты просто не оставляешь никаких шансов выжить моему контролю.

Эдвард тянет меня в свои объятия, прижимая к своей груди, прижимая свои губы к моим.

Вот только он сдерживается. Поцелуй, что он мне дарит, быстрый и лёгкий, я даже назвала бы его целомудренным. Я уже собираюсь сказать, что он специально дразнит меня близостью, что ему нужно время, чтобы взять всё под контроль, но Эдвард начинает говорить раньше, чем появился шанс у меня.

– Ты серьёзно говорила, что хочешь провести Рождество со мной? Потому что, ты знаешь, я всегда очень рад видеть тебя здесь.

На этот раз, я даже не пытаюсь остановить в себе желание запрыгнуть на него. И, кажется, Эдвард совсем не возражает.

Двадцать четвертое декабря тысяча девятьсот девяносто пятого года.

Впервые с тех пор, как я была маленькой, я снова чувствую себя фантастически на Рождество. Эдвард купил небольшую ёлку и несколько гирлянд, не вспомнив, что у него нет никаких ёлочных украшений, пока мы не вернулись в квартиру. Поэтому мы вырезаем снежинки из бумаги для принтера и делаем звёздочки из фольги. Это напоминает мне сцену из сериала «Секретный агент МакГвайер» , но, не смотря ни на что, мне очень нравится это занятие, ведь я делаю это вместе с Эдвардом. И, я уже точно знаю, не сомневаясь, что люблю его.

Я сижу на полу рядом с нашей ёлкой, одетая в ту самую бледно-голубую женскую сорочку, купленную мной; да, эта сорочка ‒ до сих пор единственное, что у меня есть из приличного нижнего белья.

– Гоголь-моголь, – произносит Эдвард, протягивая мне стакан.

Я делаю глоток, и мои глаза почти вылезают из орбит: этот напиток на вкус совершенно не похож на тот гоголь-моголь, к которому я привыкла.

– Ты пытаешься напоить меня? – спрашиваю я.

Он смеётся:

– Гоголь-моголь по определению алкогольный напиток. Обычно в него добавляют ром или бурбон. Но у меня нет этих напитков, поэтому я использовал Гленфилддих.

– Скотч? – я смотрю на стакан, а затем снова перевожу взгляд на Эдварда. – Ты серьёзно?

– Да, но только не говори Элис. Если мой отец узнает, что я разбавляю гоголь-моголь односолодовым виски, то он перестанет со мной разговаривать.

Он вертит рукой, не сводя глаз с густой жидкости, которая, словно покрывало, укутывает внутренние стенки стакана. Это впервые, когда он между делом упомянул о своём отце. Мне хотелось больше узнать о его детстве, но он не продолжает, а я не хочу показаться слишком любопытной.

– Вот так, крутя стакан, я даю возможность жидкости дышать? – спрашиваю я.

Он слегка вздрагивает, а затем качает головой. Думаю, что я застала его в один из тех редких моментов, когда он просто не в состоянии сосредоточиться. Это не характерно для него, и я не знаю, как мне себя вести. Тишина между нами напрягает, и я чувствую, что обязана как-то заполнить эту пустоту.

– Спасибо, – говорю я, – за всё.

– Я просто хотел сделать это настоящим для тебя… То есть, я хочу сделать это Рождество настоящим.

– Всё просто великолепно. Мне только жаль…

– Чего? – спрашивает он.

– Знаю, ты много раз говорил, что не ждёшь от меня подарка, но ты так много сделал для меня. И я чувствую себя такой неблагодарной.

– Я сказал, что не хочу, чтобы ты тратилась на подарок для меня, но это не значит, что ты ничего не можешь подарить мне.

– Ты о чём?

– Рот.

– А что с твоим ртом?

– Я хочу твой рот на мне.

Я проглатываю комок в горле. И мне вдруг становится интересно, смогу ли я хотя бы проглотить.

– Прямо сейчас?

– Когда бы ты не захотела… если ты, конечно, хочешь.

– Хорошо, – произношу я, не двигаясь.

Он никогда не спрашивает меня перед тем, как доставить мне удовольствие своими губами, что он делает довольно часто, и с большим энтузиазмом. Разница лишь в том, что он знает, что делает. Эдвард хорош в этом, он опытен и уверен в себе. Я же ‒ полная ему противоположность.

– Ты хочешь?

– Теоретически.

Так и есть. Я ничего не хочу больше, чем делать его счастливым, при условии, что в процессе я не унижу себя ещё больше.

–А практически?

– Я не хочу сделать это отстойно.

– Я и не прошу тебя сделать это отстойно, а просто сделать.

Я понимаю, что он пытается рассмешить меня, но мне совсем не до смеха.

– Я хочу сказать, что не будет никакого толка, если ты не получишь удовольствия.

– С тобой я всегда получаю удовольствие.

– Хорошо.

Я толкаю его на спину, он приподнимает бёдра и снимает с себя пижамные штаны. Он уже твёрд.

– Серьёзно? – спрашиваю я, указывая на его боевую готовность.

– Ты великолепно выглядишь сегодня вечером, – говорит он, пожимая плечами, – и обсуждать с тобой вопросы сосания очень горячо.

Сама не понимая почему, я вся краснею, обёртывая руку вокруг его члена. Ведь я и раньше прикасалась к нему. Я стараюсь сосредоточиться на знакомых мне чувствах, тепле его кожи, его гладкости. Эдвард двигает бёдрами в такт движениям моей руки, дыхание у него прерывистое, и я думаю, что, скорей всего, могу сделать это… смогу отсосать ему, и, тем самым, подарить ему свой рот. Чувствуя себя более уверенно, я касаюсь своими губами кончика его члена. Я целую его, затем обвожу языком, и, если судить по звукам, что он издает, то у меня получается не так уж и плохо.

– Я уже близко, – стонет он, – в случае, если ты не хочешь… О, Боже.

Я беру его в рот глубже и начинаю быстро сглатывать, когда он кончает, искры плывут перед глазами; он что-то произносит, но так тихо, что я не могу разобрать, но что-то очень похожее на «я люблю тебя». И в этот момент я очень рада, что мой рот, так или иначе, занят, и я не могу ответить ему, потому что было бы ужасно, если он совсем не это имеет в виду, или что ещё хуже, на самом деле произнес что-то другое. Тогда бы это был самый неловкий момент в моей жизни.

Позже, когда мы укладываемся в постель, Эдвард, крепко обнимая, прижимает меня к себе.

– Скучаешь по дому? – спрашивает он.

Я качаю головой. Я не говорю ему, что здесь, с ним, я чувствую себя дома гораздо больше, чем когда-либо чувствовала это со своими родителями.

– Я понимаю, это должно быть странно для тебя.

Я чуть отстраняюсь и смотрю на его лицо:

– Это самое лучшее Рождество, которое у меня когда-либо было. Правда.

И это на самом деле так. Я не думаю, что эта ночь может стать ещё лучше. Но затем Эдвард целует меня, тем самым доказывая мою неправоту.

Двадцать третье ноября две тысячи девятого года.

После всех его слов раздается сигнал, а за ним тишина. Я молчу, поэтому вызов прекращается сам по себе. Я смотрю на свой телефон в сомнении, что, возможно, я опять представила себе это, и что это просто не может быть реальностью. Как бы то ни было, я должна знать. Я ещё раз нажимаю на кнопку вызова, ожидая услышать три резких сигнала, которые всегда звучат при ошибочно набранном номере.

Но только этих гудков нет. Вместо них я снова слышу его голос; он вновь говорит мне, что любит меня, что нуждается во мне, и что думает, что он никогда не сможет подавить эти чувства в себе. И, хотя эти слова немного отличаются от тех, что он говорил мне вчера вечером в своей квартире, такое чувство, что это они. И я чувствую ту уверенность, которой не было, когда мне было восемнадцать, и я обладала непоколебимой верой в вечную любовь и сердце, которое никогда не знало боли. Приветствие на его голосовой почте меняет всё.

Я бросаю свой телефон на кровать и иду искать Эдварда. Он сидит на диване в гостиной вместе с Элис, и, видимо, они в самом разгаре той беседы, которую начали когда я, извинившись, отлучилась, чтобы переодеться в чистые вещи. Я беру Эдварда за руку и тащу его за собой.

– Я ненадолго позаимствую твоего брата, – произношу я, уводя его по коридору к комнате для гостей, – я верну его обратно. Обещаю.

– Не волнуйся, – кричит она из гостиной, – можешь удерживать его столько сколько тебе надо.

Я закрываю за собой дверь.

– Что-то случилось? – спрашивает он.

Впервые за последние десять лет, я чувствую, что всё правильно, всё так, как нужно.

– Я была не права, – произношу я.

– Я не понимаю.

– Я была неправа насчёт тебя… насчёт нас. Я люблю тебя. Я хочу сделать это.

– Что сделать?

Я бросаюсь в его объятия с такой силой, что он не может удержать равновесия и делает несколько шагов в сторону двери.

Я обнимаю его со всей силы и шепчу ему на ухо:

– Мне так жаль. И я больше никогда не оставлю тебя снова.

от Лисбет: Привет девчонки, вот такая глава, вот такие признания Беллы. С нетерпением жду ваших комментариев на форуме. Не забываем благодарить BAST и Tanger за редактуру. С любовью, ваша Таня