Глава 31. Гранд Крю

25 декабря 1999 года

Как предписывает наша с Эдвардом рождественская традиция, мы не обмениваемся подарками под елкой. Природа наших желаний такова, что нам гораздо удобнее делать это в спальне – независимо от того, что мы отдаем или получаем. 

– У тебя есть еще один подарочек, который нужно развернуть, – говорит он, вставая с кровати. 
– Ты голый; я голая. Я всё еще чувствую твой вкус у себя во рту, – я перекатываюсь на свою сторону, подпирая голову рукой. – Думаю, всё развернуто настолько, насколько возможно, ты так не думаешь? 
– Этот – особенный. 
– Как будто то, что ты проделывал своим языком с моей… ты знаешь… не было особенным. 
– Я проделываю это постоянно. Это другое – кое-что новенькое для нас. Я ждал правильного момента, чтобы отдать тебе его, но теряю терпение, – после извлечения маленькой квадратной коробочки из верхнего ящика, он подходит к моей стороне кровати. Бесцеремонно отдает ее мне, практически бросая в процессе. Если бы я не знала его так хорошо, то подумала, что он возбужден. 

О Боже мой. 
Это же оно. 

Это означает, что я не должна удивляться его чувствам ко мне. Если он готов ради меня решиться на этот шаг, то всё остальное не имеет значения. Что такого в том, что он не может сказать об этом вслух? Если бы он не хотел провести со мной жизнь, то не стал бы предлагать – это значит намного большее, чем всё остальное. 
Я трясусь, развязывая ленточки подарочной коробки и открывая ее. Внутри еще одна коробочка, выполненная из черного бархата. Мне хочется насладиться моментом, и я пробегаюсь пальцами по крышке, прежде чем открыть ее. Это оказалось проблемным – мои руки трясутся, а лента на крышке туго завязана. Смеясь, Эдвард забирает коробочку из моих рук и открывает ее для меня. 

Я смотрю внутрь коробочки; хотя больше заинтересована в том, чтобы узнать, что происходит внутри моего парня. Мои глаза сосредоточены на его лице, пока я жду, что он скажет что-нибудь. 
Но он молчит. Спустя минуту, он вновь передает коробочку в мои руки. 
С тревогой, я опускаю глаза. 

– Я подумал, ты могла бы носить что-то вроде этого, – говорит он. – Жемчужные гвоздики – это классика, к тому же, мне сказали, что они подходят ко всему. Ты сможешь носить их на работу… независимо от того,где будешь работать. 

Разочарования миг краток, но боль – сокрушительна, а гнев почти мгновенно утихает. Когда унижение перекрывает все остальные чувства, я понимаю. Почти так же, как я принадлежу ему, я никогда не буду принадлежала его миру. Я родом из невероятной глубинки. Мне нравятся неправильные вещи. Я говорю, не подумав. 

Я – чертова идиотка. 

Нет, говорю я себе. Я была полной дурой. Но уже нет. Не говоря ни слова, я поднимаюсь с постели и одеваюсь. Спор с Эдвардом никак не повлияет на мое мнение, но, в любом случае, я всё равно буду спорить. Может я и не в состоянии спасти наши отношения, но я еще могу спасти то, что осталось от моего самоуважения. 
– У меня уже есть работа. 

Он закатывает глаза. 
– Ты работаешь кассиршей в кофейне; это вряд ли подходит по критериям. 
– Это позволяет мне зарабатывать себе на хлеб. 
– Только потому что ты живешь со мной и у тебя нет расходов. 
– Ты бы не позволил мне внести свой вклад! Ты говорил, что тебя не волнует, если я не могу внести часть оплаты за аренду, что для меня было бы лучше сохранить свои деньги. Ты сказал, что всё, что тебе нужно, это чтобы я была рядом с тобой. 

– Да, говорил. И продолжаю говорить. Я просто не ожидал, что пребывание рядом со мной станет твоейединственной потребностью. Хоть на секунду поставь себя на мое место. Как я должен представлять тебя своим коллегам? «Это моя девушка – несмотря на то, что она держит в руках диплом об окончании престижного вуза – она подает кофе за семь долларов в час?» Я ничего не могу поделать с тем, что переживаю, глядя на то, как ты впустую тратишь свою жизнь. Чего я не понимаю, так это почему тебе самой на это наплевать. 

– Потому что я трачу ее на тебя! Как насчет того, чтобы в следующий раз, когда ты будешь вынужден представить меня еще одному богатому либеральному роботу, сказать всё, как есть? 
– Что ты – прославленная официантка? 
– Нет, что я не использовала шанс получить докторскую степень в Гарварде, чтобы быть с тобой! 

Его рот открыт, но не произносит ни звука. 

– Меня приняли в аспирантуру. Я отклонила предложение, потому что не смогла смириться с мыслью, что буду вдали от тебя, – я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Когда я открываю их, то, наконец, могу видеть вещи яснее. – Я сама виновата. Ты никогда не просил меня идти на эту жертву – было бы неразумно даже ставить тебя перед подобным выбором. Но если бы не всё остальное... если бы ты не пытался превратить меня в ту, кем я быть не хочу... 

Я не заканчиваю предложение, но это не имеет значения. Что бы я ни сказала, это не будет иметь никакого значения. Когда нужно будет добиться одобрения отца, политические устремления Эдварда всегда будут прежде меня. Лучшее, на что я могу надеяться – третье место, и это не ново, так было с самого начала. Бремя перемен полностью ложится на меня. 

– Я никогда не просил тебя менять что-либо, – говорит он. 
– Но ты просил! «Белла, не могла бы ты собрать свои волосы в высокую прическу? Это будет намного сложнее» или как на счет этого: «Как на счет того, чтобы говорить людям, что ты взяла перерыв на год, чтобы выбрать между колледжем и аспирантурой, и не говорить о том, что ты работаешь в кофейне? Это просто лучшее звучит». 

– Это действительно звучит лучше. 
– Только потому, что ты поглощен мнениями других людей… 
– Мне приходится так думать. В конце концов, моя судьба под контролем общественного мнения, а популярность целиком основана на восприятии. Ты достаточно умна; я не должен объяснять тебе, как подруге, которая не знает, когда нужно держать язык за зубами, что это – потенциальные обязательства, если я хочу добиться желаемого... 

– То, что хочет ты – вот в чём проблема. То, что делает тебя счастливым, делает несчастной меня… и я просто не могу… – Я останавливаюсь и делаю глубокий вдох. – Возможно, раньше я не знала, чего хотела, но знала, кем была. А сейчас я не знаю кто я, если это не имеет отношения к тебе. – Я не уверенна, когда начала плакать, но плачу. Было трудно дышать и еще труднее говорить. – Ты хочешь, чтобы люди видели определенный образ меня, а мне на это наплевать. Мне наплевать, какой меня видят люди или видят ли они меня вообще – я просто хочу, чтобы ты любил меня. 

Скажи, что любишь меня. Пожалуйста. Это бы изменило всё. Скажи, что любишь меня, и я не сделаю этого. 

Когда тишина становится невыносимой, я иду в гостиную и надеваю свои пальто и обувь, так быстро, насколько могу. Только когда добираюсь до сумочки, Эдвард появляется из спальни. 

– Что ты делаешь? – спрашивает он. 
– Ухожу. 
– А можешь делать это чуточку более мелодраматично? – хлопает в ладоши он. – Повзрослей уже, Белла. 
– Что? 
– Хочешь, чтобы всё было вот так? Отлично. Устрой рождественскую истерику, потому что не получила того, чего хотела. Скажу тебе прямо: если выйдешь за эту дверь, я за тобой не пойду. 
Я ничего не говорю и не делаю. Каким-то образом мои ноги живут собственной жизнью. 

После звука захлопывающейся двери я слышу звук поднимающегося лифта. Холодный воздух обжигает мое лицо, и я смутно осознаю, что вышла на улицу. Я иду против ветра в надежде, что он заморозит меня окончательно, но он жжет так, как может только зима. Когда я больше не могу идти дальше, то останавливаюсь на обочине, подняв руку. 

-o-O-o-

Таксист убирает рацию ото рта. 
– Куда? 
– Домой. 
– Ладно-о, – говорит он, протягивай второй слог. – И где бы он мог находиться? 

Понятия не имею. Ни у одного из родителей нет для меня места, и хотя в Вашингтоне, округ Колумбия, я никогда не чувствовала себя, как дома, у Эдварда было для меня место. Внутренний голос кричал, чтобы я вернулась к нему. Какой бы радикальный поступок я не предприняла, это только вопрос времени, когда я сделаю, как он говорит. 

– Предполагаю, что в аэропорт. 
– Какой из? Послушайте, леди, у меня перерыв в полчаса. Я не против поработать еще немного за достойную плату, но ни за какие коврижки не потащусь в международный аэропорт Балтимор-Вашингтон под конец смены в Рождество. 
– Отвезите меня в аэропорт Даллеса или национальный аэропорт Рейгана – мне плевать куда. Главное, чтобы я смогла улететь отсюда сегодня… 

Если водитель и думает, что я ненормальная, то молчит. Когда его глаза встречаются с моими в зеркала заднего вида, то взгляд говорит о том, что он понимает. 
– У тебя будет больше шансов улететь из Даллеса. 
Он передает диспетчеру по рации пункт нашего назначения и нажимает какие-то кнопки на счетчике. Такси движется, но красные цифры индикатора счетчика не меняются. Я пялюсь на них всю поездку, ожидая, что они начнут меняться, чтобы получить хоть какие-то весомые доказательства того, что я двигаюсь. Но они не меняются. 
Когда мы оказываемся в зоне загрузки, цифры до сих пор именно такие, какими были с самого начала. 
– Это фиксированная цена до аэропорта, – говорит таксист. 

Я оплачиваю проезд и захожу внутрь, останавливаясь возле первого попавшегося кассира. 
– Я бы хотела купить билет, пожалуйста. 
– В каком направлении? 

Я не уверенна, что ответить ей. Так же сильно, как я хочу порвать с Эдвардом, я не могу смириться с мыслью, что потеряю с ним всякую связь. Импульсивно выбираю город, в котором Эдвард вырос – тот самый город, в который он поклялся никогда не возвращаться. 

– Чикаго, – говорю я. – В один конец. Я не собираюсь возвращаться. 
– У вас есть багаж, который нужно зарегистрировать? 
Я смеюсь, но только потому, что не хочу плакать. 
– Больше, чем когда-либо узнаем. 

-o-O-o-

Самый ранний рейс, которым я могу вылететь – в пять часов утра. Мне не остается ничего, кроме как терпеливо ждать. 

Счастливого Рождества, Иззи! 

Стулья возле выхода пассажиров на посадку жесткие, хотя мне кажется, что я могла бы чувствовать себя комфортней, если бы мне не было так холодно. Поначалу я думала, что трясусь от того, что расстроена; но такое случалось только тогда, когда я плакала, а сейчас я не плачу. И я даже не думаю об Эдварде, или о том, что сделаю с собой завтра утром. Вместо этого я увлеченно рассматриваю аэропорт, думая о том, почему никогда раньше не замечала, как здесь холодно. Я осмотрела терминал. Если сравнить с привычной толпой людей, сталкивающихся в аэропортах, этот выглядел довольно пустым. Неудивительно, что мои зубы так стучат – скорее всего, климат-контроль в аэропортах запрограммирован из расчета на тепло, исходящее от толпы людей. 

Я поднимаю свой воротник, надеясь заманить тепло своего дыхания на кожу, но это не помогает. Мне холодно, ведь я совсем одна. Словно чувствуя крушение, я смеюсь над иронией. С ним я задыхаюсь; без него – замерзаю. Я готова потерять свою жизнь, но независимо от этого, не потеряю свою гордость. Не зацикливаясь на прошлом, я прижимаю к груди настоящее. 
Я снимаю пальто. 

-o-O-o-

После приземления в аэропорту О'Хара, я игнорирую всё, кроме своей самой срочной необходимости – жилье. Так как я совершенно не знаю, куда двигаться дальше, то отель «Хилтон» при аэропорте кажется мне самым безопасным выбором. Цена слишком высока, чтобы я могу позволить себе остаться здесь на несколько ночей, но, в любом случае, это хороший выбор. Если завтра мне нужно сосредоточить всю свою энергию на поисках квартиры, то пролеживаться явно не стоит. 

Однако, сегодня всё по-другому – сегодня мне нужно скорбеть. Во-вторых, я одна в своем номере отеля, и это именно то, что мне нужно. Я даже не иду против воли своего тела, когда оно буквально ломается под навалившимся весом произошедшего; ведь его здесь нет, и он не сможет плохо подумать обо мне из-за того, что я обнажаю свои чувства. Когда мои ноги уже не могут держать тело, я падаю на кровать, благодарная за то, что его здесь нет, иначе он бы сказал, что я слишком прогибаюсь под гнетом реальности. 

Несколько часов спустя я всё еще плачу, потому что ненавижу его так же сильно, насколько и люблю. 
Я плачу, потому что его здесь нет. 

-o-O-o-

13 декабря 2009 года

Прикосновения Эдварда гораздо более опьяняющие, нежели любое вино, что я когда-либо пробовала. Не так уж много времени понадобилось на то, чтобы я опьянела до такой степени, что не могла стоять на ногах. Мы сваливаемся в постель, купаясь в крепких объятьях друг друга. Близость с ним была иной, нежели я ее помнила. Если не брать во внимание то, что секса у меня не было уже около двух лет, то я совершенно не беспокоюсь о том, что не буду соответствовать его ожиданиям. Мне было комфортно, и это ощущение придавало мне уверенности, подталкивая делать вещи, о которых десять лет назад я даже мечтать не могла – например, без стыда или же стеснений обвить его талию ногами. 

Он сразу же разместился между ними. 
– Это всё, о чем я только мог думать – твоя кожа, твой рот… – Его губы прижимаются к моим. – Твое сердце… – Он наклоняет голову к моей груди, втягивая один из сосков в свой рот. Освободив его и немного подув, он осторожно зажимает его между своими зубами. – И твой вкус. 
– А мне уже надоело думать. 

Я пробегаюсь пальцами вниз по его телу, пока они не касаются его там. Рукой я обвиваю его, сжимая по всей длине и приходясь большим пальцем по головке, пока дыхание Эдварда не превращается в стоны. Я вожу по нему вверх-вниз снова и снова. Когда он становится настолько же заведенным, как и я, то подвожу его головку к своему входу. Как только я уже готова приподнять свои бедра, чтобы принять его полностью, Каллен выбирается из кровати. 
Сначала я слишком удивлена и не могу даже говорить. Прежде чем успеваю спросить, что происходит, он встает передо мной на колени с горстью презервативов. Вытянув один, он бросает остальные на прикроватную тумбу. 

– Прости, – говорит он. – Держать их рядом кроватью – самонадеянно. Не хочу, чтобы ты думала, будто я пригласила тебя сюда ради секса; особенно, после того, как я вел себя прошлой ночью. 
– А какую-нибудь из упомянутых тобой взаимоотношений с некоторыми женщинами включал в себя незащищенный секс? 
– Нет. Что насчет тебя? 
– А что насчет меня? 
– У тебя был незащищенный секс после меня? 
– Да. 
– Полагаю, ты недавно проверялась. 
– Не совсем, – говорю я, смущенно выглядывая из-под простыни. 
– И после этого ты готова обойтись без презерватива? 
– Всё совсем не так, как звучит, – я провожу руками по волосам. – Тьфу! Я могу объяснить, но это только разозлит тебя. Пожалуйста, верь мне, когда говорю, что никогда бы не подвергла тебя риску. 

– Как это ты себе представляешь? 
– Потому что, кроме тебя, я была только с одним человеком, и, возможно, мы не были преданы друг другу, но мы были моногамны… – вздыхаю я. – Я расскажу тебе всё, что захочешь, но позже. Я хочу, чтобы этот вечер был о нас, и знаю, что так не будет, если мы поговорим о нем. Просто верь мне, когда я говорю, чтознаю, что я в порядке. 

– Если память мне не изменят, то ты очень даже в порядке, – он дарит мне быстрый поцелуй в губы, держа презерватив. – Это – мой способ убедиться, что ты еще и безопасна. Если честно, я бы удивился, если бы не был чист. Но пока не увижу этого в письменной форме, я не собираюсь рисковать тобой. В моей жизни нет ничего такого, что волновало бы больше, чем ты. 
– Ну, я могла бы что-нибудь подумать. 
– Ты не права. 

Я не знаю, говорит он искренне или нет – я просто никогда не хотела его больше. 
– Займи со мной любовью. 

Не отрывая глаз от моих, Эдвард перемещает свою руку вверх-вниз по всей своей длине, беззастенчиво получая удовольствие от собственных прикосновений. Когда он снова полностью тверд, то надевает презерватив. Сжимая кончик, Каллен повторяет движения, которые делал до этого, только на этот раз заключая в оболочку из латекса. 

– А теперь напомни, где я был? – спрашивает он, поглаживая меня между ног. – Я как раз был... – его палец входит в меня, – ...здесь. Конечно, мы над этим уже поработали. Мы с этого начали. 
Сначала он неторопливо целует меня. Затем его язык подхватывает темп его руки, и, прежде чем осознаю, я уже почти на грани. 
– Знаешь, как ты прекрасна, когда кончаешь? – спрашивает он. – Пожалуйста. Я хочу увидеть это… Да. Вот так, детка. 
Всё мое тело деревенеет, и когда я думаю, что умру от напряжения, то кончаю. 

Когда открываю глаза, Эдвард улыбается мне. 
– Прекрасна. – Его губы щекочут мои, а тело размещается между моих ног. 
Я всё еще дрожу, когда он входит в меня. 
– Я люблю тебя, – шепчет Каллен. 
Стоит мне подумать, что вот оно – что лучше этого момента уже быть не может, он начинается двигаться. 

Думаю, мне нравится ошибаться.

Перевод: BlackCrow

Форум