Глава 8

…Прости мне мою слабость, но я не знаю почему
Без тебя мне так сложно прожить…

Каждый раз, когда мы касаемся друг друга… Баллада в исполнении Escada

6 Сентября.

Белла Каллен.

Я плакала. Каждый раз, когда рядом не было ЭйДжея, я начинала плакать.

Мы больше не в Вашингтоне.

Теперь я не знала, где мы. Я потеряла след. Единственное, я знала, что мы больше не в Вашингтоне.

Пахло югом. Но был ли в этом какой-то смысл? Уверена, что нет. Но действительно пахло югом. Или, возможно, это то, чего желал мой разум. Неужели, так и было? Я лишалась рассудка?

Меня это не удивляло, потому что последние несколько недель были сущим адом.

Но это привело нас к тому, где мы сейчас. Три недели в машине я была с завязанными глазами, три недели мне было дозволено держать моего собственного сына только тогда, когда мы останавливались в гостиницах.

И, конечно же, мы приезжали туда посреди ночи и никогда не задерживались надолго. Иногда на несколько дней, а иногда всего на ночь.

Мы переехали несколько дней назад, а ЭйДжея уже приняли в школу. Не могу поверить, что он уже начал ходить в подготовительный класс. Подготовка к школе. Боже. Я столько всего пропустила. Я была рядом… но не так, как нужно.

Это был первый наш переезд, когда Гаррет изменил что-то в своем распорядке.

На этот раз он затронул моего сына. Нашего сына, Эдвард. О Боже, он так сильно плакал. И я тоже.

Он насильно усадил меня на стул на кухне, связал, засунул кляп в рот и заставил слушать, как сам поучал ЭйДжея. Гаррет ему угрожал - это более подходящее слово. И я ничего не могла с этим поделать.

Теперь тебя зовут Элайджа.

Повтори.

Твою маму зовут Ирина.

Повтори.

Твой отец умер. Его больше нет.

Повтори.

Я твой дядя.

Повтори.

Твоя мама Ирина больна.

Повтори.

Ты живешь со своим дядей Гарретом.

Повтори.

За пределами этого дома всё нереально. Всё притворство.

Повтори.

Слушать нужно только дядю Гаррета.

Повтори.

Тебе не позволено рисовать этот чертов жёлтый дом.

Повтори!

Твоя фамилия Смит.

Повтори.

Как тебя зовут?

Отвечай мне!

Черт побери, отвечай мне!

ЭйДжей, всхлипывая, произнес: «Элайджа».

Я никогда не смогу забыть, каким напуганным он был, муж мой. Я не смогу избавиться от этой картинки. Боже, он был так напуган. Дрожащий, трясущийся, плачущий, кричащий, задыхающийся, захлебывающийся слезами.

Наш трехлетний малыш повторял все, что говорил ему Гаррет. Мы сидели там несколько часов, Эдвард.

Несколько часов я была вынуждена наблюдать, как наш малыш все это повторял.

Я была сломлена, когда ЭйДжей пообещал все эти ужасные вещи Гаррету. Я была сломлена во имя нашего сына.

Я… и… Господи, не было ничего, что я могла бы сделать для него. Я сидела там совершенно бесполезная.

Совершенно бесполезная…

*О*О*О*

ЭйДжей плакал, когда они с Гарретом вернулись домой после подготовительных занятий.

Это был его первый день, а мне не было позволено спрашивать, что они делали. И здесь у нас не было подвала, где бы мы могли спрятаться, поэтому я не могла его расспросить даже вечером.

 На этот раз мы жили в квартире. Очень маленькой. Тут только две комнаты, кухня, и ванная комната. Гаррет снял дверь с нашей комнаты. С той комнаты, в которой мы спали с ЭйДжеем – с нашей спальни. Гаррет спал в гостиной, на диване… рядом со своим пистолетом. Самым чистым пистолетом в мире, я клянусь.

Ненавижу всё это.

Ненавижу его.

Ненавижу эту квартиру.

Ненавижу все те слова, которые он вбил в голову моего сына.

Ненавижу все те обещания, которые он заставил ЭйДжея дать ему.

Так сильно ненавижу.

Ненависть процветала в этой квартире. И меня уже, наверное, не должно было удивить, когда все стало ещё хуже. В конце концов, теперь это происходило слишком часто в моей жизни. Каждый раз всё хуже и хуже. Но эта дерьмовая маленькая квартирка - настоящая тюремная камера. Все серое, бетонное, темное, страшное, все разваливалось. Грязная и без окон.

Нет, было два окна, но Гаррет завесил их. Поэтому… их не было. Не было света.

Так темно.

Так сильно ненавижу.

Я так устала, милый. Я чертовски истощена.

Я чувствовала… буквально чувствовала, как надежда улетучивалась из меня. До этого я и не знала, что у меня вовсе была надежда, до тех пор, пока не почувствовала, как она меня покидала, но, очевидно, она у меня была. Или что-то в этом роде. Но это… это место. Оно было забыто Богом.

Ужасное.

Заброшенное.

Темное.

И в таком месте мне нужно было притворяться, что все будет хорошо. В таком месте мне приходилось улыбаться нашему сыну, милый. Это, то место, в котором мне приходилось смиряться с мыслью, что наш малыш больше не улыбался искренне. Он такой маленький. И он увядал. В его глазах не было счастья. Он понимал. Он понимал, что что-то неправильно во всем происходящем. Что-то не так с нашей жизнью.

Всего несколько дней жизни на новом месте, и я ясно видела, как ЭйДжея покидала сила духа.

Мне хотелось сказать ему, что все то, что сказал ему Гаррет, полнейшая ерунда, но я не могла. Я не могла поговорить с ЭйДжеем наедине, потому что теперь Гаррет везде мог слышать нас.

В этом месте что-то изменилось. В Гаррете, я имею в виду.

Он стал более раздражительным… И еще он купил себе новый ноутбук. Он всегда держал его рядом с собой -
на диване, когда чистил свой пистолет, или на коленях, когда он им пользовался. И он забирал его, когда уходил.

Получится ли у меня побыть наедине с моим сыночком снова?

Или он теперь везде будет брать с собой ЭйДжея?

Получится ли у меня узнать, где мы находились?

Гаррет предупредил меня, что мне нельзя спрашивать «Элайджу» о том, где мы находились, и как проходили его дни.

Больше чем обычно мне хотелось, чтобы Гаррет был мертв.

Так сильно ненавижу.

Это ужасно.

Я чувствовала, как становлюсь мрачнее. Словно мой внутренний мир заражался ненавистью.

Любил бы ты меня такую, муж мой?

И снова я плакала. На этот раз сильнее. Навзрыд.

ЭйДжей опустошен.

Мне нужно взять себя в руки.

*О*О*О*

Я держала тебя в объятьях. Темно… Мы в нашей кровати. Но я все же могла тебя видеть. Не слишком темно.

Она маленькая. Мне это нравилось. От этого ты только ближе ко мне. Я чувствовала, как билось твое сердечко.

Ты спал в белье, потому что было очень жарко, и мне безумно нравилось гладить твой маленький животик, потому что это единственный способ заставить тебя хоть чуточку похихикать.

Мне это так было нужно.

Но надо, чтобы была кожа к коже. Ты не боялся щекотки, если я щекотала через ткань.

Ты такой сонный и милый. Мне так хотелось расспросить тебя о том, как прошел твой первый день в подготовительном классе.

Я вдохнула запах твоих волос и провела пальцами по ним.

Мне нравилось делать так твоему папочке.

Ты - его маленькое золотце.

Ты бы его очень любил.

- Я люблю тебя, милый мой, - шепнула я в твои волосики. - И папочка тебя тоже любит.

Ты смотрел на меня своими огромными глазищами. Большими красивыми зелеными глазами… А в них столько вопросов. Столько смятения.

Прости меня, милый. Прости, что у тебя такая жизнь.

- Папочка? – переспросил ты очень тихо. И нахмурился.

Ты еще слишком мал, чтобы хмуриться. У тебя не должно быть печалей.

Я покачала головой и положила палец себе на губы, показывая, что нам нужно вести себя очень тихо.

Ты понимал меня, ты же - сын Эдварда. Очень умный.

- Всё это не притворство, - вырвалось у меня в надежде, что это было достаточно тихо. Но мне нужно было, чтобы ты знал. Я отчаянно нуждалась в том, чтобы ты верил мне.

Твои глаза блестели, и ты плакал.

Я прижала тебя крепче.

- Ирина, заткнитесь там оба!

Когда ты уснешь, ЭйДжей, я тоже буду плакать.

Как может стать еще хуже?