Третий триместр: Часть первая

 Я хотела его убить. А ещё трахнуть. Только никак не могла решить, в какой последовательности.

 – Что-то не так? – Эдвард стоял в проёме между столовой и кухней – босой, небритый и в брюках от медицинской униформы, низко сидящих на бёдрах. Одна из его рук упиралась в деревянный наличник над головой, другая лежала на бедре.

 Одной лишь этой картины было достаточно, чтобы заставить меня хотеть его. Прибавьте к этому тот факт, что у нас не было настоящего секса с тех пор, как нас застукали в смотровом кабинете. Я готова была немедленно взорваться от желания. Сначала я свалила вину за это на гормоны беременности и на его брюки от медицинской униформы. Затем я поняла, что Эдвард вовсе не невинная овечка – наверняка он мучает меня намеренно.

 – Обычно ты не носишь медицинские брюки, – осуждающе сказала я.

 Он фыркнул.

 – Обычно ты не стираешь.

 – Что ты хочешь этим сказать?

 – Сегодня мне нужно было ехать в больницу, и это единственные чистые брюки, которые я нашёл.

 – Эти брюки для меня пытка.

 – Но и для меня они тоже пытка – «настоящие доктора» смеются надо мной. Давай заключим сделку. Если ты проследишь, чтобы у меня всегда имелись нормальные чистые брюки, мне не придётся изображать из себя истинного шотландца в медицинской униформе [прим. перев.: Здесь подразумевается не логическая уловка «Ни один истинный шотландец...», а возможное отсутствие под хирургическими брюками (как и под шотландским килтом) нижнего белья].

 Я чуть было его не простила, но потом вспомнила, что он не только съел всё моё мороженое, но ещё и оставил после этого в раковине вазочку и ложку. Я снова захотела хорошенько его отлупить – или, по крайней мере, жёстко объездить.

 Умом я понимала, что виноваты гормоны. Я наблюдала это, когда Роуз была беременна – на неё накатывали мощные противоречивые эмоции, причём часто в ответ на сущие пустяки. Съеденное мороженое – это же пустяк. Нет, правда. Но малышка любила его, и вот это уже был не пустяк. Поев мороженого, я всегда чувствовала, как она толкает меня. Срок был достаточно большим, чтобы толчки ощущались дискомфортными, иногда даже болезненными, но я наслаждалась ими. Они напоминали мне, что моя беременность реальна; а мне в это до сих пор не очень верилось, несмотря на восьмимесячный срок.

 – Ты что, умрёшь, помыв за собой посуду?

 Он ответил с абсолютно серьёзным выражением лица:

 – Бывают дни, когда я допускаю такую возможность.

 Небеременная Белла рассмеялась бы, понимая, как нелепо злиться на него из-за таких мелочей. Беременная Белла хотела позвонить Роуз, узнать у неё рецепт и сварить из его яичек кошерный суп с фрикадельками.

 Он вошёл в кухню и обнял меня. Я ощутила твёрдость его грудных мышц и слабый запах одеколона, которым он пользовался сегодня утром. Возможно, я оставлю его в живых. Но только с условием, что он трахнет меня сию же секунду.

 Живот мешал, но мне кое-как удалось прижаться губами к его горлу.

 – Ты нужен мне, – прошептала я между полизываниями.

 – Ты тоже нужна мне. Больше, чем ты можешь себе представить.

 – Ты нужен мне весь целиком.

 – Я весь твой.

 Я сжала его член через брюки.

 – Я хочу тебя во мне, внутри.

 Он тихо застонал.

 – О, боже. Ты понятия не имеешь, как я по этому скучаю.

 – Нам ничто не мешает.

 Он положил свою руку на мою и остановил мои движения.

 – Я уже говорил тебе, что в данный период чувствую дискомфорт в связи с коитусом.

 – А я чувствую дискомфорт в связи с отсутствием коитуса.

 – Белла, ты на восьмом месяце беременности. Ты чувствуешь дискомфорт в связи с чем угодно.

 – Это чёрт знает что такое. Ты же врач; ты знаешь, что это безопасно.

 – Дело не в безопасности, – упрямо возразил он. – Я не могу заставить себя эякулировать на лицо своей нерождённой дочери.

 – Есть такая штука, называется амниотический мешок. Может быть, ты слышал про него в медицинской школе, когда проходил курс «Акушерство»? Он закрывает плод от любых внешних веществ. Ты можешь кончить, излив больше спермы, чем способен выдать весь мужской состав буккакэ-блокбастера разом [прим. перев.: Белла имеет в виду один из типов порнофильмов], и быть уверенным, что малышка не проглотит ни капли.

 – Картина, которую ты только что нарисовала в моём воображении, ужасна. И, пожалуйста, никогда больше не упоминай в одном предложении нашу дочь и буккакэ*.

 Пришло время сменить тактику.

 – Знаешь, когда твоя мать была беременна, твои родители занимались этим в режиме нон-стоп – и вот он ты, всё с тобой в порядке.

 – О, боже, – взвыл он, затыкая уши. – Нет, Белла, ты ошибаешься. Я не в порядке. Я был в порядке – был, прошедшее время! – пока ты не поделилась со мной этой информацией. А сейчас меня, кажется, вот-вот стошнит.

 – Ты же понимаешь, что тебя не было бы на свете, если б они не занимались сексом, правда?

 – О, я целиком и полностью в курсе того, что у моих родителей был очень здоровый брак. В старых домах, знаешь ли, тонкие стены.

 Я провела кончиками пальцев по его груди.

 – Ты всегда говорил, что хочешь такой же брак, как у них.

 – Думаю, у нас именно такой брак.

 – Думаешь, твоя мать могла бы обходиться без секса?

 – Даже думать не хочу об этом. Как вспомню, с кем она встречается... – Он покачал головой. – Я очень рад, что я психотерапевт, потому что, честно говоря... после того, как на свадьбе Кейт я увидел маму рядом с Лиамом, мне самому потребуется психотерапия.

 Я прислонилась к столешнице и вздохнула.

 – Как ты предлагаешь нам решить эту проблему? Я хочу сказать, что могу прожить без секса. Я даже могу прожить без мороженого. Но я не могу прожить одновременно и без секса, и без мороженого. И вдобавок – не получая ни секса, ни мороженого – я ещё вынуждена мыть посуду...

 – Посуда как раз не проблема. Когда мы решили, что попытаемся зачать ребёнка, я предлагал переехать в жильё попросторнее, и ты не пожелала об этом слышать...

 – Потому что я люблю этот дом. Мне нравится, что он мой, что я купила его сама. Я не хочу терять эту часть себя...

  – Это твой выбор, Белла. Но мы оба прекрасно знаем, что лишь твоя непоколебимая гордость причиной тому, что мы до сих пор не переоборудовали кухню. Что касается секса, то я готов наслаждаться, вкушая деликатес «Белла», даже если ты объявишь, что отныне это моя единственная пища, и будешь держать свои ножки раздвинутыми все двадцать четыре часа в сутки. Но я не стану поливать спермой свою нерождённую дочь. – Он покачал головой. – Это моё последнее слово. Я чувствую себя грязным и собираюсь принять душ.

 Он развернулся и отправился наверх. Я снова была в бешенстве. Какой мужчина станет принимать душ – возможно, холодный – когда мог бы трахать меня на полу кухни? Если это войдёт в обычай, то ко времени появления ребенка членозасуха сведёт меня с ума. Я задумалась: а что если Эммет был таким же странным в конце беременности Роуз? Если да, то вполне понятен её прославившийся на весь мир минет в послеродовой палате. [прим. перев.: см. главу 27 «Контрапункта»]

 Живи я в идеальном мире, я бросилась бы на кровать и разрыдалась в подушку. Но даже этого утешения не было мне дано – я не могла улечься на свой бугром выступающий живот. Хоть убейте, не понимаю женщин, которые утверждают, будто беременность позволила им почувствовать себя сексуальными. Я была размером с кита и определённо нуждалась в сильных успокоительных. Чем больше я об этом думала, тем яснее понимала, что не могу винить Эдварда за нежелание заниматься со мной сексом – я бы и сама не захотела заняться с собой сексом. Я поднялась наверх, легла на свою – дальнюю от двери – сторону кровати и постаралась устроиться поудобнее. Мои беззвучные слезы мало помогали облегчить скопившуюся во мне досаду и совсем не помогали успокоить мой самый большой страх. Появление ребёнка изменит наши отношения, и не обязательно в лучшую сторону.

 Я заметила, что Эдвард присоединился ко мне в постели, только после того, как его рука обвила моё тело и его ладонь легла на вершину моего живота.

 – Я знаю, что тебе неудобно – твоё тело изменяется, и с этим непросто справляться. Но я не лгу, когда говорю, что ты никогда ещё не была так прекрасна, как сейчас.

 Я перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть ему в лицо.

 – На самом деле ты так не думаешь, но всё равно спасибо.

 – Ну, и зачем мне говорить неправду?

 – Может, и нéзачем, но...

 – Что «но»?

 – Тебе двадцать девять лет.

 – Допустим, и что?

 Сделав воздушные кавычки, я пробормотала словосочетание, ставшее за этот год проклятием моего существования:

 – А я – пожилая первородящая.

 Он коротко рассмеялся.

 – Этот медицинский термин просто означает наличие потенциальных рисков; к сексуальной привлекательности он не имеет никакого отношения.

 – Во-во, рисков. Таких, как мои растяжки, дряблая кожа... я никогда уже не получу обратно своё тело...

 – До тех пор, пока я получаю обратно твоё тело, меня ни капельки не волнует то, что его не получишь ты.

Я закатила глаза.

 – Ты не уловил сути.

 – Нет, это ты не уловила сути. – Он оттянул к плечу громадную футболку, в которую я была одета. – Давай избавимся от этого.

 Я села, чтобы он мог стащить её прочь с моего тела, а затем вновь откинулась на подушки.

 – Я люблю твои груди. Люблю, как они перекатываются у меня в руках, когда я держу их; я любуюсь тем, что они круглее и полнее, чем когда-либо раньше.

 – Да уж. Жаль, что ареолы диаметром с блюдце, а соски похожи на стирательные резинки.

 – Ничего подобного! Они прекрасны, и они будут кормить нашу дочь. – Он запечатлел поцелуй на каждом из сосков, а затем провёл руками вдоль моего тела до самых бёдер. – И вот здесь... здесь тоже по-другому. Не могу дождаться, когда увижу, как малышка сидит у тебя на бедре. И это... – Он прижался щекой к моему животу. – Это наш ребенок.

 – Иногда это всё ещё кажется мне нереальным, – прошептала я.

 – Младенец? Так чувствуют почти все, кто впервые ждёт ребёнка. Пока они не подержат его на руках, для них это слишком абстрактно.

 – Я бегаю в туалет каждые две минуты. Поверь мне, ребёнок для меня вовсе не абстракция.

 Он поднял голову с моего живота и быстро переместился так, что его лицо оказалось рядом с моим.

 – Ты имеешь в виду нас.

 Я кивнула.

 – Иногда я смотрю на тебя и не могу в это поверить.

 – Поверить во что?

 – В то, что ты мой.

 – Я твой и буду твоим вечно.

 – Ты когда-нибудь боялся, что пожалеешь об этом?

 – Да. – Он фыркнул. – Нет.

 – Что если я превращусь в свою мать?

 – Не превратишься.

 – Ты этого не знаешь. Я имею в виду, я очень эгоистичный человек.

 – Уж конечно.

 – Чего?

 – По-настоящему эгоистичные люди никогда не задумываются о том, что они эгоистичны.

 Больше всего на свете я хотела ему верить.

 – Я могу что-нибудь сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?

 Я ответила, не раздумывая:

 – Затрахать меня до смерти.

Он покачал головой.

 – Не хочу этого делать...

 – Поняла уже.

 – Но был бы рад заняться с тобой любовью.

 Что он и сделал.

______________

* Буккакэ – одна из сексуальных практик.

______________

Перевод:  leverina  
Редакция: dolce_vikki