- Так ты сказал, что я могу задавать вопросы? Могу я начать сейчас?

Эдвард с улыбкой посмотрел на меня, шутливо вытаскивая листок из моей руки. Он взглянул на него, перевернул на обратную сторону, и его глаза расширились.
- Ты составила чертов список? Господи, Би. И люди думают, что это у меня ОКР. Может, нам стоит поехать в Сиэтл? К тому времени как мы туда доберемся, ты как раз закончишь. – Он нахмурился и, покачивая головой, дразняще закатил глаза.

Я вырвала бумагу из его пальцев.
- Ты сказал, что я могу спросить о чем угодно.

- Я шучу, - тихо засмеялся Эдвард. – Давай, спрашивай. – Он наклонился и полностью выключил радио.

Я посмотрела на список, пытаясь отыскать такой вопрос, на который было бы легко ответить и который не слишком бы давил на него, но тот, что изводил весь мой разум, выскочил изо рта просто сам по себе:
- Почему мы не можем касаться друг друга наедине?

Очень тонкий вопрос, Белла.

- Не похоже ведь, что люди наблюдают за тобой двадцать четыре часа в сутки по семь дней в неделю или что космический спутник отслеживает каждое твое движение, правда? То есть, если никто об этом не узнает, то тогда… - я, улыбаясь, с надеждой ждала ответа.

Эдвард задумчиво сжал губы. Его глаза на секунду встретились с моими, и все, что мне хотелось сделать – обернуть руки вокруг его шеи и облизать его лицо.

- Эмм, ну… тут такое дело… На данный момент, если я соблюдаю условия запретительного приказа, то он удаляется из моего досье, как будто его никогда и не было. Однако если я нарушу условия, надзор заведет уголовное дело и… я попаду в тюрьму как минимум на шесть месяцев, и это будет настоящая тюрьма, а не только для несовершеннолетних преступников. Судимость навсегда останется в моем досье. Также я не смогу голосовать, владеть оружием, работать в правительственной организации, практиковать в юриспруденции или медицине или вообще получить любой вид корпоративной работы… Я даже не смогу съездить в гребаную Канаду. О, и, конечно же, мое имя будет добавлено в список сексуальных насильников. Мои альтернативы в будущем настолько ограничены. Я могу стать чертовым… таксидермистом или рабочим-строителем, или владельцем собственного бизнеса. Но даже тогда, если за тобой числится уголовная судимость, получить ссуду для бизнеса и прочего будет проблемно. Так что… ты можешь представить, как я зарабатываю на жизнь, покрытый опилками или набивающий мертвых животных? (п.п.: таксидермист - человек, занимающийся изготовлением чучел животных и птиц.)

Я оглядела идеально опрятную внешность Эдварда, его маникюр на ногтях, его не натруженные руки, которые мне до смерти хотелось переплести со своими.
- Эмм… нет, абсолютно не могу. Ничего себе, все это кажется слишком суровым для того, что произошло. В смысле, ты сказал, они даже не доказали, что что-нибудь произошло на самом деле, ведь так?

- Так, но, очевидно, судья оказал мне любезность, когда выносил приговор. Я слышал от своего адвоката, что тот же судья выносил еще более суровые приговоры другим детям, подобным мне… тем, кого он считал богатыми, избалованными и неблагодарными. Так что, наверное, могло быть все намного хуже.

Хотя Эдварда ответил разумно, я, тем не менее, надавила еще больше.
- Значит, мы можем прикасаться друг к другу, но не можем быть пойманными? – Я закусила губу, с некоторым страхом ожидая ответа.

Он покусывал щеку, не отрывая пристального взгляда от дороги.
- Да, конечно. Мы можем… но, видишь ли, я уже думал об этом. Очень много. Если мы с тобой начнем целоваться, дотрагиваться друг до друга и все прочее наедине, что случится, когда мы будем на публике? То есть, мы, вероятно, с некоторыми усилиями сможем хорошо себя контролировать, но что насчет тех вечеров, когда мы пьяные? Или когда мы под кайфом и наши реакции временно заторможены? Ты будешь помнить, что нужно ограничивать себя? – Эдвард коротко взглянул на меня и снова вернулся к дороге. – Я не знаю, как это сказать, чтобы не оскорбить тебя, и, пожалуйста, прости меня, если я говорю, как полный мудак, но… я всегда… осознаю свое окружение – кто возле меня и как мне взаимодействовать с ними. Я всегда себя контролирую. Ты… вообще не обращаешь внимания на свою среду. Несчастные случаи происходят все время, и я просто не могу позволить себе любой из таких случаев. Я уже влип однажды, и такое больше не должно повториться… никогда. – Прежде чем я смогла у него спросить, что это значит, он неистово продолжил: - И потом… если мы с тобой начнем… «дурачиться»… ты удержишь это втайне от своих подруг? Ты честно думаешь, будто сможешь не рассказать Роуз и Элис, что мы с тобой вместе? Ты сказала об этом людям, даже когда мы не были вместе. Если они узнают, тогда узнают все и тогда я в беде. Мне повезло, что Организация родителей и учителей Форкса не воткнула горящий крест на моей долбаной лужайке или что-то подобное. Серьезно… я знаю, что с этим трудно смириться, но если меня поймают, то вся моя жизнь полетит под откос, и все из-за того, что я взял тебя за руку. И, если честно, ты смогла бы жить с виной за то, что я отправился в тюрьму, чтобы быть трахнутым в задницу чуваком по имени Крошечный, только потому, что мы поцеловались? (п.п.: «дурачиться», в оригинале «fooling around» - разговорное выражение, обозначающее сексуальные взаимодействия разного рода, включающие минеты, петтинг и прочее, а также непосредственно секс.)

- Боже, я никогда об этом не думала таким образом. Я поняла, Эдвард, правда. Я просто не… кто может поймать тебя?

- Мой адвокат, мой психотерапевт, тупой гребаный инспектор по делам несовершеннолетних, с которым я встречаюсь раз в шесть недель, миссис Мейер, директор, и эмм… об этом знает половина долбаного Чикаго. Может показаться огромным совпадением, если я когда-либо столкнусь с одним из этих людей, но, учитывая мою дерьмовую удачу, я должен всех рассматривать, как шпионов и врагов. И, кто знает? Родители Шарлотты могли нанять кого-нибудь, чтобы следить за мной, или ее поверенный мог иметь какие-либо дела в Вашингтоне и случайно проезжать Форкс. Все это чертовски маловероятно, но все же вероятность всегда есть. И хочу ли я отправиться в тюрьму из-за этого? Абсолютно точно нет.

В этот момент мои мысли немедленно перенеслись к моему отцу. Если предположить, что они на самом деле наняли частного сыщика… Святое дерьмо. Последняя вещь, которую я хотела бы увидеть - это будущее Эдварда в бумажном конверте, зажатое под мышкой моего папы. Это было его реальностью… как и моей, если я выбрала быть с ним.

Я вздохнула, выпуская сильный поток воздуха.

- Я не хочу сердиться на тебя, Би, просто меня так чертовски расстраивает жить таким образом безо всякой гребаной причины, и даже больше - потому что рядом со мной невероятно красивая девушка, которая хочет быть со мной, а я даже не могу дотронуться до ее долбаной руки. Это отстойно.

И снова она всплыла… Старая проблема «он не может ко мне прикоснуться» вползла обратно в мой мозг. То, что я могла об этом так легко забыть, раздражало, но быть с Эдвардом оказалось именно так – легко. По большей части. Мне не приходилось играть перед ним или притворяться глупышкой, или чрезмерно кокетничать, как делают многие другие девушки в присутствии парней и как я делала раньше много раз сама. Поначалу он заставлял меня нервничать, но теперь мы оба достигли той точки, когда были настолько честны о нашем омерзительном прошлом, что обманывать друг друга в незначительных мелочах было бы просто ребячеством.

Между нами действительно было так много общего, что разговор протекал естественно, а неловкая тишина была редкой и недолгой. Мы смеялись над одними и теми же вещами и наслаждались аналогичными мероприятиями даже при том, что были совсем разными людьми, живущими своими жизнями с сильно отличающимися манерами поведения. Он - задумчивый и сердитый. Я – в некотором роде беззаботная и оптимистичная. Тем не менее, все это не имело значения. Мы дополняли друг друга, и оба знали это – безо всякой необходимости говорить об этом вслух.

Но так же сильно как я хотела воспротивиться разумному объяснению Эдварда того, почему нам нельзя прикасаться друг к другу за закрытыми дверьми, я отлично его понимала и не могла оспорить его решение сохранять между нами дистанцию. По крайней мере, я знала, что он не не хотел, он просто был должен. Это, без сомнения, будет тяжело.

Я улыбнулась, прислоняясь виском к кожаному сиденью и уставившись на серьезное лицо Эдварда.
- Значит, если бы ты мог… коснуться моей руки… это то, что ты бы сделал прямо сейчас? – неосознанно хлопая ресницами, мягко спросила я, немного боясь, если честно, его ответа.

Эдвард медленно повернул голову, встречая мой кокетливый взгляд. Я тут же почувствовала себя бесчестной и низкой из-за того, что спросила нечто такое, зная, что он ничего не может поделать с этим, а этот вопрос - словно соль на его ранах. Его глаза были интенсивными, тлеющими бледно-зелеными омутами.

- Нет, - с невозмутимым видом ответил он, пристально глядя на мои губы. – Сейчас я определенно поцеловал бы тебя. – В уголках его рта заиграла усмешка. От этих слов мое дыхание перехватило, и я внезапно почувствовала себя легкой и воздушной, словно плыла на облаке. – Ты такая хорошенькая, ты знаешь об этом?

Боже, боже,

Дорогой боже, за что?

За что, я тебя спрашиваю?

Я улыбнулась, смущаясь, но чувствуя себя на самом деле хорошенькой, потому что Эдвард мне так сказал.

Он думает, что я хорошенькая.

Я пробормотала что-то абсолютно глупое и бессвязное, вроде «О, яяяяя не-нет, ты тоже очччень сиииимпатичный». Я услышала, как эти слова выплеснулись из моего рта, прежде чем смогла их остановить, и подумала, что возможно он плохо их расслышал из-за сильного ветра. Но он посмотрел на меня и рассмеялся, явно услышав мой постыдный промах, а я вжалась в сиденье, закрывая лицо рукой. Это не имело никакого гребаного значения, но все же.

Хорошо, что он думает, будто я хорошенькая, поскольку если он думал, что я умная, то он ошибся.

Я восторгалась этим парнем. Он мог продать меня за пенни цирку, и я бы со счастливым видом и без малейшего протеста подалась в разнорабочие. Я подумала, что если он мог заставить меня чувствовать себя настолько легкомысленной и глупой только сказав, что я хорошенькая, то представляю, какую он обретет надо мной власть, когда мы наконец-то сможем поцеловаться.

Наконец-то поцеловаться…

Я пробежалась по моему списку снова.

- Эдвард, ты сказал, что приказ в силе до твоего восемнадцатого дня рождения? Когда это?

- Двадцатого июня.

- О, значит… - я прищурила один глаз, пока считала на пальцах, – двадцать один месяц? Это не так уж и ужасно.

- Ну, да, но когда твой день рожденья?

- Он был в прошлом месяце… Тринадцатого сентября.

Он перед ответом на мгновение закрыл глаза.
- Тогда нет… два года точно. В мое восемнадцатилетие ты все еще была бы несовершеннолетней, – он кротко улыбнулся мне, наверное, чтобы успокоить. – С днем рожденья, между прочим. Прости, я его пропустил. Ты занималась чем-нибудь приятным в этот день?

Я пожала плечами, все еще слыша звенящие в моих ушах слова «два года точно».

- О… эмм, я ходила на пляж и поужинала лобстером при свечах, глядя на закат над океаном. Это было очень романтично и по-настоящему красиво. – Эдвард чуть ли не несчастно посмотрел на меня; выражение его лица озадачивало, пока я не объяснилась до конца: - Но там были только мы с мамой и Филом, так что… Все равно это было приятно.

- Сладкие шестнадцать, и ты даже не закатила большую вечеринку? Мы должны отпраздновать, - он решительно кивнул.

- Нет, вместо вечеринки я получила автомобиль. Не то чтобы кто-нибудь пришел, если бы я устроила вечеринку, но…

Эдвард сжался, осознав, что он упомянул о «Сладких шестнадцати», когда у меня по существу не было друзей, которых я могла пригласить. Он пробормотал, качая головой:
- Черт… прости.

Эдвард свернул с шоссе к уютному маленькому городу в гавани, полному затейливых магазинов и эклектичных закусочных. Тротуары были забиты гуляющими людьми, наслаждающимися редким бездождливым днем. Мы припарковались на стоянке, и Эдвард обогнул перед автомобиля, направляясь к моей стороне, чтобы открыть мне дверь. Я едва не покраснела от такого жеста, который был таким джентльменским и взрослым. Я запихнула список назад в сумку, решив получить ответ на каждый вопрос, прежде чем день закончится.

Мы с Эдвардом бок о бок шли по городу, глазея на витрины и болтая о приятных вещах, пока я не поняла, что действительно проголодалась. Там был маленький индийский ресторанчик, который только что открылся. Эдвард удивился и практически возликовал, что я ем такую кухню, поскольку, как он объяснил, никто из его семьи, кроме Карлайла, не ест ее, так что это редкость, когда он может пообедать такой едой.

Мы сели за стол в патио снаружи, которое выходило на гавань. Звук ревущих лодочных моторов и пронзительно кричащих вдалеке чаек наполняли воздух, пока мы просматривали меню. Мы заказали блюдо с различными закусками и собирались поделиться основными блюдами, потому что я никогда не пробовала ягненка, а мне на самом деле хотелось его попробовать. Когда официантка спросила, какой хлеб мы хотим, мы с Эдвардом в унисон ответили: «Луковый». Мы засмеялись, потому что знали – зловонное дыхание не станет позже для нас проблемой, этого не произойдет из-за отсутствия поцелуев.

О, и к тому же в моей сумочке есть «Тик-так»… просто на всякий случай.

Когда она поставила на стол наши напитки, я улыбнулась, снова извлекая свой список. Эдвард закатил глаза, упираясь лбом в свою руку.

Он глянул на меня сквозь пальцы.
- Там еще есть?

- Очень много, - нетерпеливо кивнула я, делая глоток содовой и просматривая список в поисках подходящих обеденной беседе вопросов. – Тебе вообще не позволено играть в бейсбол?

Его осанка сгорбилась, и он напрягся, сморщив брови.
- Ээ, мне не позволено было играть в Чикаго, поскольку я больше не принадлежал к его школьной системе, а нельзя играть, если не ходишь там в школу.

- Но в Форксе ты можешь играть?

Он пристально уставился на воду, вращая соломинку в своем напитке.
- Да.

- И ты не играешь?

- Нет.

- Почему нет?

Его глаза устремились к моим.
- Это сложно. Я просто… я не знаю, – он нервно пожал плечами, явно желая закрыть тему.

- Слушай, Э, прости. Я не хочу расстраивать тебя…

- Нет, все хорошо. Это клево, что ты интересуешься, и мне нравится рассказывать, но бейсбол для меня – больной вопрос. Ты можешь спрашивать о чем угодно, кроме этого. Прибереги это на другой день, ладно? – Он улыбнулся, показывая, что ему трудно об этом говорить, но в конечном счете он все-таки расскажет. Я, успокоившись, быстро уступила, сменяя тему на более легкую.

Когда принесли еду, Эдвард разделил два основных блюда по нашим тарелкам, двигая мою ко мне. Я смущенно посмотрела на своего цыпленка, понимая, что не смогу разрезать его одной рукой. Он уловил мою проблему без единого моего слова, потому что уже разрезал все свое мясо, а затем поменялся со мной тарелками. А потом, когда мы наслаждались своей едой, он оторвал кусок лукового хлеба, опуская его в маленькую соусницу с пряной зеленой субстанцией, которая прилагалась к закускам. Он протянул хлеб мне. Безо всякой мысли я потянулась, чтобы забрать его у него, и он с усмешкой убрал его назад.

- Никаких касаний.

Так что я позволила ему меня кормить, и это было мило, чудно и эротично в одно и то же время. Боже, он был прекрасен. Я могла бы наблюдать за ним жующим весь день и даже не заскучала бы. Он так хорошо владел манерами поведения за столом и всегда использовал «пожалуйста» и «спасибо», когда обращался к официантке. Также он не разговаривал с ней снисходительно и произнес: «Извините, мэм», когда позвал ее к столу, чтобы добавить содовой. Не знаю почему, но я нашла это горячим.

Пока мы ели, я оставила вопросы в покое, просто чтобы мы могли смеяться и наслаждаться едой без тоски, поскольку, не имеет значения, что я спрашиваю, это всегда превращается во что-то, от чего у Эдварда возникают болезненные воспоминания. Как только мы насытились, он предложил прогуляться, перед тем как перейти к десерту.

Мы задержались в маленьком книжном магазинчике, где Эдвард приобрел экземпляр «Над пропастью во ржи», потому что, как он сказал, утерял свой последний, а дочитал только до той части, где Холдена избил сутенер. Заинтригованная проститутками и сутенерами я схватила для себя копию, и он заплатил за обе книги, хоть я и возмущалась. Он также купил мне закладку с черно-белым изображением пары держащихся рук, и когда вручал ее кассиру, его глаза были печальными.

Мы остановились посмотреть небольшой концерт на городском пирсе, после чего прогулялись к перилам, которые вели к воде. Едва ли не вечность можно было бы любоваться далью, и она была чистой, синей и невероятно захватывающей дух. Я сказала Эдварду, что это моя мечта – иметь дом на холме, открывающем вид на воду, как здесь, и он согласился, что было бы великолепно просыпаться так каждый день. В то время как мы смотрели на вид, Эдвард был тихим, внезапно выглядя немного потерянным и отдаленным. Я спросила его, не хочет ли он отправиться домой, и он покачал головой.

- Я просто… это хорошо, ты знаешь? – Он посмотрел вдаль от меня, вернувшись к виду, и прошептал: - Но мне бы хотелось… - он покачал своей головой, и его слова затихли.

- Это действительно хорошо, Эдвард. И все в порядке. Ты не должен продолжать плохо себя чувствовать из-за того, что не можешь взять меня за руку и все такое. Я проживу и без этого, пока нам больше не нужно будет сдерживаться.

- Белла… Я не могу… Я не могу просить тебя ждать меня два года. Это неправильно. Я не жду, что ты остановишь свою чертову жизнь, потому что я не могу сделать многие вещи.

- Эдвард… ты шутишь надо мной? – недоверчиво спросила я. – Кто останавливает жизнь? Мы делаем те же вещи, что и любая нормальная пара делала бы, за исключением прикосновений. Это не так уж и важно. Есть множество других вещей, которыми мы можем заняться. В смысле, взгляни на тех ребят, кто дает обеты воздержания. Они в порядке и счастливы, и свободны от секса. Не напрягайся из-за этого. Я здесь, потому что хочу быть с тобой, а не с твоими руками.

Не совсем правда, но…

- Спасибо, Белла. Для меня очень много значит, что ты так чувствуешь, - ласково улыбнулся он, вытаскивая из кармана пачку сигарет и подкуривая одну. – Ну и, почему бы тебе не избавиться от парочки вопросов из твоего списка, прежде чем мы займемся десертом? – сказал он, когда мы начали спускаться с пирса.

Я спросила его о нескольких вещах из его жизни в Чикаго, на что он тогда походил и кем тогда был. Он, по сути, рассказал мне, что был очень популярным, что входил в огромное количество клубов и школьных организаций и что его школа была частной академией, так что они были обязаны носить униформу. Он озадаченно посмотрел на меня, когда я заставила его подробно описать униформу, потому что хотела забить ее себе в память… для возможных будущих фантазий.

Когда мы добрались до кафе, то ждали в очереди, и как только заказали, Эдвард вышел с телефоном наружу выкурить сигарету. Когда наш заказ был готов, я принесла его к столику и мягко постучала по оконному стеклу, позволяя ему знать, что все готово. Он поднял ладонь, показывая, что будет через пять минут, и я обнаружила, что моя рука внезапно протянулась к нему. Я с улыбкой прижала руку к стеклу, когда Эдвард приостановил разговор и приложил свою ладонь к окну – контур его большой руки обхватывал мою маленькую. Это своего рода напомнило мне сцену из фильма о тюрьме, когда измученная возлюбленная пришла увидеться со своим невиновным мужчиной, посаженным в тюрьму за уклонение от уплаты налогов. Но мы и в самом деле были как в тюрьме… загнанные запретительным приказом Эдварда в ловушку какой-то мучительной, странной подростковой любви… Наши глаза встретились, и не нужно было слов, чтобы сказать, что мы чувствовали в этот момент – по существу мы связаны, неважно, есть стекло между нами или нет.

Он сел за стол, извиняясь за отсутствие и говоря, что Эммет иногда становится любопытным и болтливым, словно девчонка, безо всяких обид. Я засмеялась, пододвигая к нему пирожное с мороженым. Он набрал полную ложку мороженого и кормил меня им, размазав мороженое по моему подбородку, что, как он думал, было до истерики смешным. Я упрекнула его, что он такой неряшливый, а он ответил, что пока беспорядок не на нем, то все в порядке. Он упомянул, что если бы мог, то облизал бы мороженое с моего подбородка. Он шутил, но что-то мне подсказывало, что за его словами скрывалась добрая доля правды. Я тоже кормила его, и промеж разговора и мороженого мы бросали украдкой друг на друга кокетливые взгляды и застенчиво улыбались. Я находилась прямо на небесах.

Когда мы закончили, я посмотрела на список, не вытаскивая его из сумки. Я знала, что это, вероятно, раздражало, но он оказался удивительно терпеливым и любезным в моих неизменных поисках знаний всего об Эдварде Каллене.

- Эдвард, насчет запретительного приказа, - тихо сказала я, - в нем нет никаких лазеек? В смысле, нет никакого способа облегчить приговор?

Он наклонился на своем стуле вперед, пока не был примерно на расстоянии фута от моего лица.
- Би, у меня был известный адвокат, и мне повезло, что я получил такой приговор, как у меня. И эмм… да. Лазейка есть.

Я выжидающе приподняла бровь, взволнованная и полная надежд.

- Мой адвокат сказал, что единственный выход из этого… жениться. У тебя есть белое платье? – хитро ухмыльнулся Эдвард, всматриваясь в меня из-под ресниц.

Я затаила дыхание.
- У меня есть пять.

Он засмеялся.
- Мы можем быть в Лас-Вегасе через восемь часов.

- Я всегда хотела встретиться с Элвисом.

Он склонил голову набок.
- Ты вышла бы за меня замуж, просто чтобы поцеловать меня?

Да. Я также побрила бы голову и подожгла бы всю свою обувь, если бы ты захотел.

Но, конечно, как только мы бы поженились, то сделали бы гораздо больше, чем поцеловались.

Я пожала плечами, ставя локоть на стол и подпирая подбородок здоровой рукой.
- У тебя славные губы.

Он простонал.

- Что?

- Не делай этого, – его лицо было серьезным.

- Не делай чего?

- Этого. Не говори чего-то подобно этому - сексуально и хрипло. Это… делает вещи жесткими. (п.п: hard – переводится и как трудный, и как твердый, и как жесткий. То есть, по сути, он мог иметь в виду и «делает вещи трудными», и «делает вещи твердыми»).

О, правда? Прямо сейчас?

Я сжала губы вместе, сопротивляясь улыбке, и он снова простонал, поняв сексуальный подтекст своего заявления.

- Белла, я не имел в виду… забудь, - Эдвард покраснел.

Я могла бы одуреть от всего этого, но так как Эдвард редко был настолько смущенным, то решила это опустить. Мы еще немного прогулялись, пялясь на магазины, и в какой-то момент остановились на городской площади у витрины с драгоценностями ручной работы. Я влюбилась в маленький блестящий хрустальный браслет, и Эдвард настоял, чтобы купить его мне.

Я слегка воспротивилась, но он тихо ответил:
- Если я это сделаю, это заставит меня почувствовать себя подобно настоящему бой-френду. – И, поскольку эти слова разбили мое сердце, я позволила ему. Кроме того, не буду лгать… я любила подарки.

Любила их.

- Протяни руку, - попросил он. – Хорошо, теперь не двигайся.

Он обернул нитку зеленых и серебристых бусин вокруг моего запястья, очень осторожно застегивая концы. Он стоял настолько близко, что я чувствовала запах его одеколона, его мыла и тепло, исходящее от его тела. Это была чистая и невыносимая пытка. Но еще хуже была улыбка, расплывшаяся позже на его лице. Он, как ни странно, был счастлив, и мысль, что причина этого во мне, заставила меня захотеть пихнуть его против стены и дать возможность его рту и его рукам поглощать меня, пока я не прокричу в экстазе его имя.

Вместо этого мы примеряли маски возле витрины с костюмами к Хэллоуину. Он накинул пушистое розовое боа из перьев на мою шею, стоя позади меня, а я осторожно надела на него очки «ботана» из донышек от Кока-колы в черной оправе с дужками, обернутыми белым скотчем. Он смотрелся горячо, даже выглядя как придурочный ботаник. Мы много смеялись, и я отложила вопросы, пытаясь сохранить настроение легким и игривым для остатка дня. Эдвард периодически спрашивал меня о руке, искренне беспокоясь, не болит ли она. Но к концу дня моя рука начала тупо пульсировать, так что я приняла очередную половинку «Перкосета», которая на самом деле была не нужна, потому что экстра-сильный «Тайленол», вероятно, прекрасно справился бы со своей задачей.

Я дремала по пути домой, буквально вымотанная всем этим. Это был один из лучших дней, которые я когда-либо провела, и я по-настоящему была благодарна за возможность провести день с Эдвардом, несмотря на ограничения в прикосновениях и прочем. Я чувствовала, что так много о нем узнала, и даже учитывая, что мне разбивало сердце знать, какую он испытывает внутри боль, я надеялась, что могла бы стать частью того, что поможет ему исцелиться. То есть не то чтобы я имела хоть малейшее понятие, как это сделать, но видеть его улыбающимся рядом со мной, как никогда ни с кем еще, в моих глазах было просто удивительно. Со мной он позволял себе не быть таким бдительным и жестким, как притворялся обычно.

Когда мы притормозили на моей подъездной дорожке, он взглянул на свой дом и выглядел немного странно. Я отлично поняла, что он не хочет идти домой, вероятно, из-за Джаспера, так что когда я попросила его поужинать с моим отцом и мной, он с признательностью согласился.

Когда мы вошли в дверь, я сказала:
- У нас только остатки лазаньи. – Мне было неудобно, что я кормлю его одной и той же едой два дня подряд.

Он практически просиял.
- Остатки твоей лазаньи в миллион раз лучше, чем что бы там не приготовила Эсмама.

- Эй, Эдвард? – спросила я, включив духовку и вытаскивая тарелки из шкафчиков. – Откуда такое имя «Эсмама»?

Эдвард издал смешок, ставя тарелки по трем сторонам, и начал сворачивать салфетки в аккуратные треугольники.
- О, эмм, ну, Эм и Джаз называли ее Эсме, когда она была их няней, а затем, после того как они с Карлайлом поженились, стало легче перейти от Эсме к маме, так и родилась «Эсмама». Думаю, это просто прижилось.

- Ты называешь своего отца «Карпапа»?

И хотя я спросила серьезно, Эдвард очевидно подумал, что это смешно, и практически хрюкнул, громко расхохотавшись.

- Эмм, нет, но я мог бы начать, потому что это дерьмо звучит забавно.

Чарли въехал на подъездную дорожку, и Эдвард снова стал напряженным. Он сел за стол, думаю, просто чтобы успокоиться, а затем поднялся, когда Чарли вошел. Он вел себя настолько чертовски вежливо, что это слегка пугало и было подобно поведению Стэпфордского ребенка. Во время ужина, пока они разговаривали о бейсболе, мои глаза слегка остекленели, и они проигнорировали меня, когда я, специально подчеркивая это громким храпом, притворилась, что сплю за столом. Эдвард не выругался ни разу за все время ужина, и я была впечатлена его сдержанностью. Однако я, наверное, не должна удивляться, поскольку он открыто сказал мне, что всегда осознает свое окружение. Он всегда контролирует ситуацию. Это меня и пугало, и в то же время будоражило.

Когда ужин был закончен, мы с Эдвардом убрались, в то время как мой отец исчез гостиной, чтобы посмотреть телевизор. Я сделала горячий шоколад, и мы с Эдвардом сели снаружи на качелях на переднем крыльце, укрывшись одним одеялом и отпивая из кружек. Мне до смерти хотелось задать ему один вопрос, пляшущий на моем языке. Я спорила с собой, спросить или нет, но данный момент был по-настоящему приятным, и мне не хотелось разрушать его. Кроме того я действительно боялась узнать ответ. Он заподозрил, что меня что-то мучает, и попросил, чтобы я рассказала, потому что мое беспокойство явно сводило его с ума. Так что я откинулась назад, поворачиваясь к нему, и вздохнула.

- Шарлотта была единственным человеком, с кем ты был? – Он покачал головой, его глаза метнулись к деревянному полу. Мой живот немного свело, но я обуздала его, помня, что у Эдварда есть прошлое и в этом нет его вины. – Со сколькими девушками ты был?

- Только еще с одной.

- Она была твоей подругой? – я едва могла встретиться с ним глазами.

- Боже, нет. Она… ее зовут Таня. Ее родители – хорошие друзья моих родителей. Мы знали друг друга с детства, – Эдвард пожал плечами, а я почувствовала мгновенное облегчение, хоть и незначительное.

- И вы были вместе только раз… или?..

- Белла… ты на самом деле хочешь знать об этом? – спросил он, бросая на меня жалостливый взгляд, пока его руки нервно подергивались на его коленях. Я кивнула, сжимая губы. Нет, на самом деле нет, но определенно да.

Он тяжело вздохнул, откидывая голову на спинку качели.
- Семья Тани и моя семья ездят вместе на отдых в весенние каникулы каждый год. Два года назад мы были в круизе по Гавайям, и в то время как наши родители ушли куда-то на вечер, нам пришла в голову блестящая идея сыграть в каюте в стрип-покер. Она старше меня и была чертовски… кокетливой и непристойной всю неделю, так что я не знаю. Я подумал: «Что за черт?» Мы были вместе… пару раз во время поездки, и в принципе это все. Время от времени мы переписываемся по электронке и все такое, но с тех пор я ее не видел, потому что из-за переезда и всего того, что случилось в прошлом году, мы не ездили на семейные каникулы. Это не имеет большого значения.

Я кивнула, беспричинно чувствуя боль, но успокоилась.
- Значит, ты не любишь ее или что-то в таком роде?

- Нет, черт, нет, у меня раньше никогда не было настоящей подруги, и я никогда не влюблялся. Это все, - он помахал рукой между нами, - для меня ново. Я понятия не имею, что на хрен я делаю. Но…

- Но что?

- Ты… в смысле, ты… мы… блядь, это неловко, - он расстроено вздохнул, потирая рукой лоб. – Я хочу быть с тобой, Белла.

Мою кожу начало покалывать, а сердце словно растаяло.
- Я тоже хочу быть с тобой, Эдвард, - робко улыбнулась я, пробегаясь кончиками пальцев по своему браслету.

- Но есть одна вещь… даже если мы не можем быть вместе-вместе, я взбешусь, если ты будешь с кем-либо еще, – он приподнял бровь, что выглядело предупреждением.

Я приподняла бровь в ответ.
- Что это значит?

- Мы делаем это? Я и ты… мы… вместе?.. – его голос немного надломился, и он выглядел до смерти испуганным.

Я кивнула и улыбнулась, чувствуя себя красивой, восхитительной и всей его. Когда Эдвард облизнул губы, мои глаза зафиксировались на них, печалясь тем, что мои губы не прижаты к его.

- Эдвард? В мой восемнадцатый день рожденья ты сделаешь кое-что для меня?

- Все что угодно.

- Ты поцелуешь меня прямо здесь, на этих качелях?

Он медленно кивнул головой, выражение его лица было несчастным и изумленным одновременно.
- Я собираюсь сделать черт знает насколько больше, чем просто поцеловать тебя, поверь. Удостоверься, что Чарли не будет дома в ту ночь.

Мы рассмеялись, оба частично ошеломленные тем, что он произнес, хоть это и было искренним, сладким, и, надеюсь, правдивым.

Мы долгое время смотрели друг на друга, устроив головы на подушках на качели, пока Чарли не открыл дверь, чтобы пожелать спокойной ночи и вежливо намекнуть Эдварду, что ему пора домой. Расставание стало, как говорят, «такой сладкой печалью», потому что было физически больно не поцеловаться и не обняться после того дня, который мы провели, и тех чувств, в которых мы признались друг другу. И это казалось таким же абсолютно жестоким, как попасть в ловушку со стеклянными стенами против воли.

В тюрьму.

Я знала, что это только начало отношений, в которых, вероятно, будет много трудностей, и часть меня даже спрашивала, разумно ли двум подросткам ввязываться так глубоко с такими строгими ограничениями, наложенными на них? Но многие годы назад это уже делали, когда считалось невежливым прикасаться к другому человеку без их разрешения. Это не было невозможным. Трудно – да, но не невозможно.

Мы поступали так в течение всего дня, успешно показывая привязанность друг к другу без единого прикосновения.

Я послала воздушный «доброй ночи» поцелуй Эдварду, что стало, очевидно, нашей «фишкой», и наблюдала, как Эсме приветствовала его, когда он вставил свой ключ в парадную дверь. После того как пожелала спокойной ночи Чарли, который, к счастью, не устроил мне допрос третьей степени по поводу Эдварда, я переоделась, проверила электронную почту и размышляла, написать ли сообщение Элис и Розали о своем дне. (п.п.: допрос третьей степени – допрос высшей степени с применением физического насилия).

Они хорошо знали, что я гуляла с Эдвардом, но я не могла объяснить им причину, почему мы не нежничали друг с другом. Я понятия не имела, как долго смогу продержаться, поскольку они – мои лучшие подруги, я терпеть не могла лгать, и, честно говоря, они были любопытными сучками.

Какое-то время я лежала на кровати, придумывая убедительные оправдания, способные объяснить отсутствие между нами физического контакта. Ничто из того, что я придумала, не представлялось даже отдаленно правдоподобным. Единственное, что имело смысл – скрывать отношения и продолжать притворяться, что мы просто друзья. Я ненавидела ложь, но я должна защитить Эдварда.

Я пролистала первую главу книги Эдварда, и мне понравилось, но я поняла, что слишком устала, чтобы что-нибудь читать. Я выключила свет, сворачиваясь под одеялом и думая об Эдварде.

Дорогой Бог,

Пожалуйста, благослови всех людей во всем мире, у которых нет никакой еды, одежды или крова, и дай игрушки всем маленьким детям, которым не с чем играть, кроме как со старой обувью. Пожалуйста, присматривай за моей семьей и друзьями, а особенно за Эдвардом. Он нуждается в каком-нибудь наставнике, и хотя я знаю, что он не молится или тому подобное, ему не помешало бы маленькое чудо. Благодарю за мой день с ним… и спасибо, что позволил мне снова быть счастливой.

Аминь.

Следующим утром, когда мы с Элис садились в мой автомобиль, Эдвард притормозил у моего дома. Он был одним, не помирившись, очевидно, с Джаспером. Я спросила его, не хочет ли он, чтобы я сходила к директору Мейер и помогла ему все объяснить, но он меня поблагодарил и сказал, что будет лучше, если он уладит это сам.

Народ в понедельник услышал сплетню, и к утру четверга мы были основной темой разговоров одиннадцатиклассников, преимущественно девочек. Парням, казалось, было наплевать, они только изредка похлопывали его по спине и безответно поздравляли его со свеже обнаруженной гетеросексуальностью, поднимая руку вверх и пытаясь хлопнуть его ладонь.

Мы с Эдвардом бросали на английском друг на друга робкие, но сексуальные взгляды, позже отправившись бок о бок на ланч. В кафетерии он выглядел таким встревоженным из-за напряженности между ним и Джаспером, что я плюхнулась на стул рядом с ним и тихо съела свой обед, в то время как Джаспер взял на себя решение сесть на мое место и развлекать девочек. Мы терпели бесчисленные взгляды и пустую болтовню о слухах, блуждающих вокруг, но мы с Эдвардом предпочли просто улыбаться и игнорировать неосведомленные толки. Разглядывание меня и тщательное исследование вызывали во мне слишком знакомые вспышки тревоги, перенося обратно в Калифорнию к тому дню после танцев. То, что мы сидели вместе, только подпитывало огонь, но Эдвард нашептывал мне милые, успокаивающие слова, и как только паника спала, все, на чем я могла сфокусироваться – на его лице. Все остальное растворилось, и я была в порядке.

На биологии, в то время как нас подвергли очередной скучной лекции, Эдвард рылся в моей сумке, ища что-то. Я продолжала делать записи, когда он вытащил мой блокнот-гамбургер, бегло что-то написал и подвинул его ко мне вдоль стола.

Я прямо сейчас держу твою руку под столом.

Я улыбнулась, написала свой ответ и подвинула блокнот обратно к нему. Он поднял губчатую «булочку», бросил один взгляд на листок и швырнул блокнот назад в мою сумку, странно закашляв и прикрывая рот. Он впился в меня взглядом, покачивая головой, тогда как я невинно пожала плечами. На моем лице расплылась самодовольная усмешка, и я смеялась про себя, что было неправильно, очень-очень неправильно. Но это того стоило – увидеть, как Эдвард теряет свое тщательно выстроенное самообладание.

После школы мы сидели в домике на дереве, без Джаспера, который внезапно куда-то испарился. Мы не говорили о поцелуе, но я упомянула Эдварду, что Джаспер сказал, будто сделал это только потому, что я напомнила ему Эмили. Я размышляла, говорить ли Элис, но она лихорадочно увлеклась вызванным Розали равнодушием к Джасперу, а Эдвард сказал, что, как он думает, я должна молчать до того момента, пока или если между ними что-нибудь не произойдет. Нет никакой необходимости задевать чье-то самолюбие без какой-либо причины.

В пятницу после школы у Эдварда был сеанс терапии, из-за чего он появился дома поздним вечером. По правде, я ждала, чтобы он позвонил мне, прежде чем строить окончательные планы. Я знала, что не должна быть такой уверенной в нем, но я скучала по нему каждую секунду, что находилась без него, и не испытывала желания идти гулять с девочками. Элис звала меня сходить с ней и Анжелой на пляж, потому что Роуз была с Эмметом. Когда Эдвард позвонил, он звучал устало и сказал, что собирается лечь пораньше. Я была очень разочарована и пошла на пляж с девочками, только чтобы поскучать и нетерпеливо дожидаться появления Эдварда, думая, что он поменяет свое решение.

Он не поменял.

Субботу мы провели вместе, зависая в его подвале, глядя фильм, разговаривая и слушая музыку, ну и, конечно… накуриваясь. Движущая сила наших отношений была как у друзей с нескрываемой симпатией. Из-за ограничений мы оба прикладывали усилия, чтобы удержаться от прикосновений и ласк, заменяя их большим количеством флирта и улыбок.

В воскресенье из-за руки Билли дал мне выходной, а Чарли вновь уехал следить за каким-то сомнительным чуваком, который подозревался в измене его жене с экономкой. Мы с Эдвардом подогревали томатный суп в моей кухне, чтобы поесть его с поджаренными сырными сэндвичами, которые мы приготовили вместе. Он не соображал по части кулинарии, но был по-настоящему организован и последователен, когда дело доходило до поставки посуды и ингредиентов, ну и потом эффективной уборки. Мы дурачились и, безусловно, флиртовали, и каким-то образом все это превратилось в сексуальную инсинуацию.

Я стояла возле плиты с ложкой супа почти у своего рта, когда пролила его на свою грудь, существенно обжигая кожу. Завопив, я отдернула перед тонкого свитера с v-образным вырезом, который был на мне, даже не заботясь, что мой лифчик абсолютно прозрачен и я, вероятно, устраиваю Эдварду показ. Он запаниковал, хватая лоток с кубиками льда, и практически швырнул полную их горсть в оттянутый вырез моего свитера. Это было и забавно, и нет, поскольку я была красной, опухшей и определенно обожженной. Я надулась, растирая лед по груди, и маленькие капельки образовали лужицу холодной воды в передней застежке моего лифчика, пока он стоял, глядя на меня с широко открытым ртом.

Я видела это в его глазах – Эдвард был смущен вне веры. Он, как бывало, рисовал круги в ладонях и вообще выглядел слегка напуганным. Он извинился, сказал, что внезапно почувствовал себя нехорошо, и вылетел из двери, как летучая мышь из ада. Я недоверчиво смотрела из окна гостиной, как он скрылся через калитку в своем дворе, направляясь через балкон прямо в свою комнату. Я была раздосадована из-за его стремительного ухода, и даже больше, когда увидела, что он оставил свой сотовый на кухонном столе.

Я быстро переодела рубашку и прошлась по улице в сторону его дома, преодолевая балконную лестницу, точно так же как сделал он. Я собиралась только оставить телефон на его столе или где-нибудь еще и уйти, потому что если ему нужно пространство или если он, как и говорил, не чувствует себя хорошо, то мне не хотелось надоедать. За стеклянными дверьми я могла увидеть только ноги Эдварда, растянувшиеся на кровати, и телевизор с включенным фильмом. Дважды мягко постучав, я повернула ручку и отодвинула стеклянную дверь, не дожидаясь ответа на стук.

Эдвард закричал что-то, что звучало как «Иисус гребаный Христос!», торопливо хватая покрывало, чтобы укрыть свое тело. На пол с глухим стуком что-то упало.

- Э, ты оставил свой телефон… - я стояла в дверном проеме с его серебристым телефоном, застывшим в воздухе, принимая реальность того, что происходило. Спальня пахла чем-то ароматным – чистым, свежим и очень знакомым. Его грудь была голой; округлость его тугих плеч и черные чернила на его руке резко контрастировали с ярко-белыми постельными принадлежностями. Одна рука Эдварда пряталась под покрывалом, а другая свернулась в кулак поверх его испуганного лица. Один быстрый взгляд, и я заметила бутылку лосьона на тумбочке возле его кровати.

Моего лосьона.

Мне потребовалась секунда, чтобы понять все это, после чего я мягко положила телефон на продолговатый комод и пересекла комнату.

- Белла, ты должна уйти, пожалуйста, - сказал Эдвард. Это было абсолютное хныканье, мольба… он уставился в потолок, его рука жестко лежала поверх лба, как будто каждый мускул в его теле атрофировался. – Белла, я серьезно, ты должна уйти… СЕЙЧАС ЖЕ! – эти слова прозвучали так, словно он вот-вот заплачет.

Я была ошеломлена, заинтригована и определенно раздражена. Но в глубине своего сознания, как только он это подтвердил, я знала, чем он занимался… а также знала, чего хочу я.

Мои глаза переместились от лосьона к фиолетовой тубе на полу и обратно к покрывалу. Упершись руками в бедра, я спросила взволнованным и раздраженным тоном:
- Эдвард… ты серьезно покинул мой дом только чтобы подрочить?

- О, мой гребаный боже… - простонал он, покрывая свои глаза в мучительном смущении.

Подтверждено.

- Э? – я облизнула губы, придвигаясь к кровати поближе и с благоговейным страхом глазея на холмик в постели, где, как я предполагала, находится его промежность. Я только надеялась, что он не встревожится и не подумает, что я сумасшедшая, извращенка, больная или что-то в этом роде. Тем не менее, я подумала, что раз уж я стою здесь, а он, ну… явно голый, то не будет лишним спросить. Так я и сделала: - Могу я посмотреть?
______________________________________________________
Перевела: nats
Редактура: Sonea

Источник: http://robsten.ru/forum/19-611-1