Потому что ты - все, что я хочу,
Малыш, ты - все, что я хочу внутри себя,
И ты - все, что я люблю,
И я просто хочу быть с тобой.
Это правда.
Я влюблена в тебя.
Я знаю,
Что никогда не буду одна.
Я просто хочу найти способ,
Как сделать тебя своим.
First Glance ~ Stephen Speaks
~ Белла ~
Я где-то слышала, что нельзя узнать человека, пока не поживешь с ним.
Возможность пожить в доме с тремя парнями-подростками стала уникальным опытом, который я никогда не забуду, и если мне раньше и хотелось родных братьев, после этого я начала искренне ценить то, что являюсь единственным ребенком в семье. Эта поездка позволила мне посмотреть на Эдварда и его семью с совершенно другой стороны. Поведение парней было различным – начиная с вежливого, джентльменского, прекрасного и заканчивая абсолютно грубым, отвратительным и… фу… мужским.
Даже проходить мимо спальни, где жили все трое, было оскорбительно и опасно для моих органов обоняния. Омерзительный запах выжег все волосы в моем носу… и, возможно, даже несколько на голове.
Наверное, я была рада и чувствовала себя своего рода польщенной, что они воспринимают меня, как члена семьи, но пуканье, отрыжка, сморчки, застрявшие в задницах трусы и в целом грубое поведение парней требовали привычки.
Эсме заслуживала медаль… большую и золотую.
С другой стороны, для двух женатых больше десяти лет людей Эсме с Карлайлом были… как бы правильнее выразиться… слишком озабоченными. Я дважды поймала их лапающими друг друга и целующимися под омелой… целующимися, как в жестком порно. То есть, это, конечно, в какой-то степени было мило и все такое, но в то же время и отвратительно, потому что они вроде как родители Эдварда, и думать о том, что они занимаются сексом, было просто… фу. И учитывая, что она беременна и ребенок явно не результат второго Непорочного зачатия, Эдвард, должно быть, осознает, что он единственный из Калленов, кто не занимается сексом.
Я даже не заикалась ему об этом, потому что у него и так хватало проблем и мне не хотелось добавлять к его остальному дерьму расстраивающие описания. Я знала, что, если бы лично увидела, как трутся друг об друга Чарли с Мэгги, у меня был бы нервный срыв. Интересно, почему бы в школе просто не показывать фотографии, где сексом занимаются родители, - это стало бы лучшим способом предохранения.
После довольно серьезного провала в кегельбане у Эдварда, по вполне понятным причинам, ОКР проявлялся немного больше, чем обычно, что слегка беспокоило меня. Он перетасовал все мои вещи в ванной, и я как-то днем видела, как он переставляет все рамки на каминной полке, чтобы они стояли ровно. Он даже перевешал украшения на елке так, чтобы они располагались абсолютно симметрично. Когда он после Рождества убирал снег, то делал это идеально ровными, последовательными дорожками, в противоположность беспорядочным линиям, которые получались у Эма и Джаспера.
Даже рождественским утром, когда мы открывали подарки, он очень аккуратно разворачивал свою бумагу, затем складывал ее пополам и тут же засовывал в мусорный пакет, и лишь потом добирался до самого подарка. Он и дома был всегда излишне дотошен, но здесь, на мой взгляд, стало еще хуже. Он не начинал кушать, пока его приборы не были выстроены в ровную линию, бокал с водой не наполнен водой, а еда на его тарелке не лежала ровными кучками, не соприкасающимися друг с другом. К тому времени как он засовывал в рот первую вилку, я всегда гадала, теплая ли его еда вообще. В это же время Эм с Джазом подливали масла в огонь… называя его гребаным чудиком, что только ухудшало его ситуацию в разы.
Это была настолько странно, больше даже, чем обычно.
Я полностью смирилась с тем, что у него есть некоторые странности и причуды, и я любила его за это еще больше, поскольку именно они делали Эдварда тем прекрасным чудаком, каким он был, но, видимо, пребывание в Чикаго негативно сказывалось на его эксцентричном поведении. Вдобавок к этому, у него были ужасные кошмары, всегда о том, как за ним гонятся и преследуют. Он по итогу оказывался в моей комнате, чтобы только разбудить меня своими стонами и разговорами во сне, что явно свидетельствовало о кошмарах.
Антидепрессанты известны тем, что дарят красивейшие, дикие, яркие, реалистичные сны, часто заставляющие человека гадать, на самом ли деле это был сон, но, к несчастью, если хорошие сны были интенсивными, то плохие были точно такими же, только в обратную сторону. Я спрашивала его позже об этих снах, но он отвечал, что попросту не помнит их. Его глаза говорили другое. Я не была настолько глупой, чтобы не знать, что они связаны с Шарлоттой и, возможно, даже были сексуальными в основе, а Эдвард, вероятно, просто защищал меня, не рассказывая постыдных подробностей.
Я искала на его ноутбуке информацию про ОКР, и то, что мне удалось найти, принесло некоторое облегчение. В том, что у человека, одержимого чрезмерной страстью к аккуратности, эта страсть усиливались во время стресса или повышенного беспокойства, не было ничего удивительного. Ситуация с Шарлоттой в кегельбане вызвала непреодолимое чувство страха, и возвращение в то место, где все это случилось, только пробудило глубоко скрытую неуверенность Эдварда. Он боялся покинуть дом - из страха снова наткнуться на Шарлотту и безрассудной боязни старых леди, приносящих отвратительно воняющие мясные торты и элитное спиртное. И вся эта его дотошность… ну, очевидно, Эдвард просто пытался взять под контроль все, что он мог.
И хоть мне и хотелось, я никогда ничего не говорила ему. Я просто неизменно поддерживала его и любила, хотя и очень беспокоилась. Я не была кем-то вроде Фрейда, так что в основном довольствовалась статьями из учебников, которые предоставлял мне «Гугл», и, если честно, я, может, и пошла бы к Карлайлу со своими проблемами, но боялась, что Эдвард будет чувствовать, будто я предаю его… снова. Я действительно не знала, как помочь ему, и это меня очень печалило. Я начала размышлять, что, может, если намеренно оставлять беспорядок, то это даст ему возможность чем-то заняться… что-то, что он сможет контролировать. Я могла бы превратиться в полную неряху, а он бы следовал за мной, как Мистер Пропер. Держу пари, он все равно бы выглядел сексуально - даже лысым и с сережкой в ухе.
Со времени встречи с Шарлоттой в кегельбане я абсолютно перестала верить, что смогу противостоять ей или разумно высказаться, ну, или врезать ей по башке… без разницы, в зависимости от ситуации. Лично мне вместо цивилизованного женского разговора больше хотелось отдубасить эту лживую шлюху, но, так или иначе, я предчувствовала, что это навлечет на Эдварда серьезные проблемы, а это последнее, чего мне хотелось. Если честно, когда я представила, как каблук моих офигительно прекрасных сапог вонзается в ее задницу, то вздрогнула, подумав, какой мог бы быть нанесен урон… сапогам, естественно.
Да пошла эта тупая сука. Моя жизнь внезапно превратилась в Форкскую версию шоу Джерри Спрингера. Все, что мне еще требовалось, это малыш-папочка и меньше зубов.
Тем не менее, я знала, где она работает – из фотографий, размещенных на ее аккаунте «Фейсбука», и я перебрала в уме мириады способов, как попасть туда незаметно. На одном из снимков она держала в руках сертификат, где говорилось, что она проработала в магазине ровно год, поэтому я решила, что Калленам не известно о ее работе там. Так что, когда Эдвард спросил, хочется ли мне пойти с ним в какой-то дурацкий спортивный комплекс, я, хоть и расстроенная, что проведу целый день вдали от него, приняла приглашение походить по магазинам, зная, что это будет единственной реальной возможностью исполнить задуманное мной.
Однако, как бы ни был предпочтителен один из двух вариантов, идея совершать покупки с бабушкой и Эсме заставляла меня сильно нервничать. То есть, не только по той причине, что я охотилась на лживую шлюху тире бывшую подругу Эдварда, но так же из-за того скептического взгляда, которым одарила меня Эсме, когда я упомянула, что хочу заскочить в «Victoria's Secret». Мне пришлось солгать, что я забыла свой лифчик, надеясь, что это успокоит ее. Но даже если она так зыркнула на меня не потому, что подозревала в выслеживании Шарлотты, я знала - она нашла бы способ остановить меня. И поскольку они с Карлайлом подарили на Рождество мне и девочкам сертификаты в первоклассный магазин нижнего белья, сердиться ей на то, чтобы сходить в бельевой магазин в Чикаго, не имело никакого смысла.
Я списывала все на непредсказуемые гормоны беременности… кто бы знал?
И хотя я провела бесчисленное количество семейных обедов и массу обычного времени, общаясь с Эсме на личные и социальные темы, мне все еще было трудно смотреть ей в глаза. Было что-то в ее тоне, показывающее, что она знает, как мы с ее сыном ведем себя, когда остаемся наедине. Я не была полностью уверена, является ли эта скрытая недоброжелательность результатом того, что у Эдварда могут быть проблемы с законом из-за наших запретных ласк, то ли просто потому, что ее маленький мальчик собирался дефлорировать соседскую девочку блестящим клоном своего пениса. То есть, она уже вроде как «застукала» нас тогда, в гостевой комнате, и ей было чертовски хорошо известно, что Эдвард несколько раз спал в моей кровати здесь. Моим лучшим предположением было то, что она находится под впечатлением, будто мы на самом деле делаем что-то в общепринятом смысле за закрытыми дверями и лжем об этом. Если бы только это было правдой.
Я про то, что если нас хотят обвинить в чем-то, то с таким же успехом мы могли бы быть виновны и в фактическом деянии.
Как бы то ни было, время от времени я ощущала, что она смотрит на меня этим своим странным взглядом, заставляя меня чувствовать себя крайне некомфортно. Однако, погрузившись с головой в пост-Рождественские распродажи, мы действительно начали приятно проводить время. У меня сложилось впечатление, что и бабушка, и Эсме наслаждаются чисто женским временем и чувством нормальности, которое я приносила им, хоть и служила постоянным напоминанием того, что недоступно Эдварду.
Где-то между распродажными стойками «Нордстрома» и пустующим креслом Санты до меня наконец дошло, что Шарлотта разрушила не только жизнь Э, но и собственноручно испортила жизни всех, кого он любил. Я наблюдала за общением бабушки с Эсме и поняла, что он не единственный, кто потерял часть его во всей этой неразберихе. Они тоже потеряли того Эдварда, которого знали и любили.
Когда мы проходили мимо известного магазина нижнего белья, я, с колотящимся сердцем и потеющими ладонями, мимоходом заглянула туда, чтобы посмотреть, не увижу ли ее там. Магазин был довольно многолюден из-за своей ежегодной распродажи, где каждый получает вторую покупку в подарок или какое-то такое дерьмо, так что мне не много чего удалось рассмотреть за четырьмя полуодетыми манекенами, остро нуждающимися в стейке и большом жирном куске чизкейка. Мой живот скрутило от нервов, и я определенно подвергала свое тело пыткам, поскольку каждый раз, когда я думала о том, что собираюсь сделать, у меня начинался приступ тревоги.
Кого, черт возьми, я разыгрываю, пытаясь сделать это? Она, вероятно, надерет мне задницу прямо среди гигантских ангельских крыльев и лифчиков «пуш-ап». Но если это поможет Эдварду, я должна попытаться. Я задолжала ему это. В крайнем случае, я вернусь домой с парой черных кружевных шортиков, чтобы он мог полюбоваться ими на моей заднице. Он как-то ночью бормотал что-то о них во сне, а потом застонал. И давайте скажем прямо… когда мой мальчик стонет, я похожу на глину в его искусных не-способных-тронуть-меня руках.
После двух часов блуждания по первоклассным магазинам и проталкивания через хаос толпы Эсме решила, что пора перекусить, так как малыш проголодался. Я тоже была голодна, но слишком нервничала, чтобы съесть что-то существенное. Мы заказали ланч в ресторанном дворике, и я съела пару вилок своего салата, пока они болтали между собой, а затем небрежно извинилась из-за стола, говоря, что пошла «покупать себе лифчик».
Как истинная трусиха, коей я и являюсь, я тянула какое-то время, прежде чем фактически войти в магазин. Я вышагивала у дверей, обращая на себя подозрительные взгляды охранников, нанятых, видимо, чтобы утихомиривать шумную толпу, покупающую лифчики. Мое сердце билось невероятно быстро, и хотя я даже понятия не имела, работает ли она сегодня вообще, мысль о столкновении с ней меня ужасала. Но я толкнула про себя речь о бодрости духа, куда входило визуальное изображение покореженного, израненного бойка Эдварда – который был таким благодаря мне и моим дерьмовым ручным ласкам с проклятой люффовой варежкой, - сделала глубокий сосредоточенный вздох и наконец-то шагнула вперед.
Это ради Э. Потому что никто, кроме его семьи, не вступился за него. Никто не поверил ему, и я должна устранить эту несправедливость.
На то, чтобы переступить порог, у меня ушло еще добрых пять минут – я вся тряслась, потела и вот-вот собиралась блевануть в какую-нибудь чашку «С». У меня складывалось ощущение, что если бы я взглянула в одно из множества зеркал, расставленных по магазину, то моя кожа была бы прекрасного, чисто-зеленого оттенка. Когда я наконец оказалась внутри магазина белья, то кивнула стоящей на входе тощей девице-зазывале, которая жизнерадостно объявила мне о пятидесятипроцентных скидках - поскольку, видимо, думала, что я не достаточно умна, чтобы разглядеть огромный знак с этой информацией, - и подошла к первому попавшемуся столику с трусиками. Незаметно вытягивая шею, я огляделась в поисках светлых волос, но нашла лишь множество чересчур тощих брюнеток.
Когда вторая-заноза-в-моей-заднице девушка-консультант спросила, требуется ли мне помощь, я сглотнула свой страх. Не глядя ей в глаза, я спросила тихим голосом:
- Эмм… Шарлотта работает сегодня?
Половина меня сразу застыдилась, поскольку мне очень, очень хотелось, чтобы она ответила «нет» и я смогла бы просто убраться отсюда подобру-поздорову. Другая половина… озлобленная сучка, страждущая вернуть обратно жизнь своему бой-френду и в то же время желающая потерять свою девственность… сказала: «Нет уж, блядь, давай-ка разберемся».
Но я напомнила себе, что нахожусь здесь ради определенной цели, когда она ответила:
- О, да, она сегодня работает у примерочных. Хотите, чтобы я позвала ее к вам?
Меня едва не вырвало. То есть, серьезно… едва не вырвало на все эти трусики.
- Э-э… нет, спасибо, я сама найду ее, - ответила я тонким, жалобным голоском, пытаясь сглотнуть огромный ком, вставший в горле. Она улыбнулась, быстро устранила беспорядок, который я устроила из трусиков перед ней, и, развернувшись на каблуках, направилась донимать кого-то другого. На мгновение мои мысли перенеслись к Эдварду, которому доставило бы необычайное удовольствие поглазеть на это аккуратно сложенное, отобранное по цветам нижнее белье. Он мог бы насладиться и их текстурой и цветами одновременно. Это походило бы для него на гребаное Рождество и день рожденья вместе взятые.
Из-за того что не могла просто взять и заговорить с этой девушкой, я поняла, что мне нужно разработать своего рода тайный план. Я схватила несколько хорошеньких длинных ночнушек на атласных вешалках и чрезвычайно медленно поплелась в район примерочных, молясь, чтобы Шарлотта не сразу распознала во мне девушку из кегельбана и фрика. Один из моих своенравных локонов упал мне на глаза, напомнив тем самым, что в ту ночь волосы у меня были в «хвосте», однако сегодня они были распущенными, кудрявясь крупными пышными локонами, потому что я сушила их естественным путем, не желая терять еще больше волос, чем уже теряла. В кегельбане мы были одновременно всего каких-то три секунды, прежде чем я вскочила и последовала за Эдвардом в его внезапном побеге, таким образом я серьезно сомневалась, что она даже успела разглядеть что-то, кроме моей спины во время бега.
Я, с пересохшим горлом и колотящимся сердцем, встала у входа в раздевалку, около стойки, полной одежды, которая не подошла. В животе все подпрыгнуло, когда я увидела пряди пшеничных волос поверх черного свитера. Она вешала розовую ночнушку на плечики атласной вешалки, с которой та была снята. Я не вполне понимала, что ожидала увидеть. Возможно, рожки, пробивающиеся через светлые волосы… вилы… а может, клыки? Но я хорошенько рассмотрела ее прежде, чем она успела понять, что я не просто очередной клиент, ждущий, пока она уделит ему внимание.
Шарлотта была симпатичной. У нее были шелковистые светлые волосы, просто ниспадающие вокруг плеч, и большие голубые глаза с густыми, обрамляющими их ресницами. Как по мне, так она чересчур увлекалась макияжем, и этот оттенок розовой помады был слишком невзрачен для ее бледной кожи, но ее незамысловатые бриллиантовые «гвоздики» в ушах и платиновое кольцо с сердечком на безымянном пальце подсказывали мне, что она из обеспеченной семьи. Ее сшитые на заказ черные брюки и простой свитер были элегантными и явно дорогими, подчеркивая ее аппетитные изгибы. Она определенно не относилась к тем неухоженным брюнеткам, наполняющим магазин. Я гадала, почему вообще девушка с богатыми родителями вынуждена работать?
За секунды, пролетевшие прежде, чем ее глаза встретились с моими, я успела оценить эту стоящую слева от меня девушку, такую невинную и прелестную на вид. Она знала, каково это - обнимать Эдварда, целовать его, быть окруженной его ароматом, чувствовать его внутри себя, слышать его стоны из-за того, что она доставляла ему удовольствие, несмотря на то, что он едва осознавал себя в то время. Она знала Эдварда до того, как он стал сердит, обижен и сломлен. Она имела честь наблюдать, как он вырастает из мальчика в юношу, быть свидетелем успехов, которых он добился в спорте и в школе, видеть, как он общается с большой толпой друзей. Она знала его, когда он свободно улыбался и когда с ним было весело, в то время, когда он сам руководил своей жизнью и судьбой… пока она не отобрала все это у него.
И как бы сильно мне ни хотелось сбежать обратно в ресторанный дворик, я знала, что должна изо всех сил постараться забрать у нее этот контроль.
Я смотрела на ее руки… ногти со свежим французским маникюром порхали по ткани ночнушки, которую она разглаживала. Я представила эти руки на Эдварде… гладящие его лицо, запутавшиеся в волосах. Возможно, когда она пробегалась теми ногтями по его груди, то прикасалась к его свежему пирсингу, заставляя его шипеть от боли… или, может, он даже не почувствовал этого, потому что был слишком накачан лекарствами и алкоголем. Возможно, прежде даже чем он понял то, что происходит, ему нравилось чувствовать ее сверху себя, быть внутри нее…
Брр…
То, что она так бесцеремонно отобрала у него, было для меня очень и очень ценно. Именно в этот момент я осознала, что не только ненавижу ее всей душой за то, что она сотворила, но и завидую, потому что она могла это сделать. Мне никогда раньше не приходило в голову, что эти две эмоции настолько близки, пока я не посмотрела на ее руки.
Дорогой Бог,
Пожалуйста, пусть все пройдет хорошо. Пожалуйста, придай мне смелости, чтобы фактически поговорить с ней, и, пожалуйста, прошу тебя, заставь ее выслушать. Я знаю, что прошу у тебя слишком много, но все это касается одного и того же, и я пожертвовала бы всем, что имею, если бы ты просто смог…
- Я могу вам помочь? – ее блестящая улыбка была не совсем искренней, натянутой только потому, что ее должность обязывала быть дружественной и учтивой. И хотя для нее это был обычный вопрос, который она задавала по миллиону раз на дню, для меня, безо всякого сомнения, он был весьма злободневным.
- Да, ты можешь мне помочь, - ответила я на резком выдохе, не полностью способная контролировать свой голос, руки, или даже ноги в этом отношении. Она нахмурила на меня свои идеально выщипанные светлые брови, словно думая, какая же я странная, а затем взяла у меня из рук вещи, чтобы повесить на крючок в ближайшей пустой примерочной. Ее руки задели мои, теплые и мягкие… руки, которые касались Эдварда везде, и когда он хотел этого, и когда не хотел.
Когда она поворачивалась, чтобы оставить меня в кабинке, то мимоходом произнесла:
- Меня зовут Шарлотта, и я буду прямо здесь, если вам что-то понадобится.
Меня едва не вырвало на ее дорогие черные туфли.
Прежде чем она успела уйти, спустя мгновенье после внутренней борьбы со своим инстинктом самосохранения – ввязываться в бой или сбежать – я схватила ее за руку, останавливая.
Будь сильной, Белла. Эдварду нужно, чтобы ты сделала это.
- Шарлотта… - я крепко сжала губы, беспомощно хлопая на нее глазами и по-прежнему держа ее руку в своей. Ирония того, что я держу за руку девушку, которая является препятствием к тому, чтобы я смогла взять за руку любимого парня, от меня не укрылась. Она озадаченно уставилась на мое лицо, и ее улыбка слегка потускнела. Ее голубые глаза быстро оглядели всю меня, оценивая одежду, прежде чем остановиться на макушке, а затем вернуться к глазам.
Она тихо ахнула, отступая на шаг. Ее свободная рука взлетела ко рту, показывая, что она узнала меня.
- Я знаю тебя… ты была с Эд… ты была в боулинге!
Эта сука даже не смогла произнести его имени.
Я кивнула, подтверждая ее высказывание. До меня тотчас дошло, что она узнала меня, и мне стало интересно, сколько же времени она пряталась в тени кегельбана, шпионя за нами, прежде чем выйти на свет.
- Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, пожалуйста… - умоляющим голосом попросила я. Строгий, уверенный тон, которым я собиралась говорить, потерялся в беспокойстве о конфронтации. Остался лишь этот – голос маленькой девочки, просящей быть услышанной, умоляющей помочь единственному человеку, которого она когда-либо любила.
- Я не могу разговаривать с тобой, - отрезала она, покачивая головой из стороны в сторону и пытаясь вытянуть руку из моей. Я оставалась непреклонной, скрупулезно вникая в ее колеблющийся тон. Ее горло подпрыгнуло, когда она сглотнула, а в глазах заблестели слезы.
От страха?
Я знала, что крайне важно успеть добраться до сути, потому что у меня не так уж много осталось времени до того, как она сбежит.
- Он рассказал мне, что произошло той ночью. Он рассказал мне правду. Ты не понимаешь, что это сотворило с ним, Шарлотта. Он настолько… сломлен и искалечен… и он так сильно страдает. То, что случилось между вами двумя, для него изменило все…
Ее рука осталась в моей, смягчившись, а плечи слегка поникли.
От вины?
Голос Шарлотты понизился до шепота:
- Я не могу разговаривать с тобой… я не должна ни с кем говорить, кто связан с ним…
- Я знаю это, и прости, но я не знаю, что еще мне сделать. Я лишь прошу тебя выслушать, ладно? И просто… пожалуйста, пожалуйста, расскажи правду. Я умоляю тебя, так будет правильно. – Она неистово закачала головой, сжав губы в тонкую линию, настаивая, что ей нужно уйти. Перемахнув через последний рубеж в попытке сделать хоть что-то полезное, я поделилась самыми сокровенными тайнами Эдварда с его самым большим врагом, полностью предавая его доверие. - Шарлотта, пожалуйста… назначенная судом терапия ему совсем не помогает, и он вынужден принимать лекарства, только чтобы существовать… ему снятся ужасные кошмары, и его ОКР настолько сильно проявляется сейчас… и он делает вредящие ему вещи, - добавила я, не уточняя специфику этого, поскольку мне не хотелось говорить, что он пьет и курит травку, и сам принимает лекарства. Может, она бы подумала, что он режется или что-то такое… это не было правдой, но могло больше помочь в данной ситуации, если бы она думала о наихудшем. Ее глаза на мгновенье закрылись, так как она внимала тому, что я говорила ей.
Пожалуйста, проникнись, пожалуйста, пойми.
- У него нет друзей, не считая его братьев, и… он отказывается даже прикасаться к бейсбольному мячу. Вся его жизнь исчезла из-за этого. Я не знала его прежде, но парень, которого ты знала… парень, которого ты любила… его больше нет. Мне нужно, чтобы ты помогла мне вернуть его. Пожалуйста… пожалуйста, Шарлотта. – Мои колени подкосились, а в глазах появились слезы, пока я просила ее рассказать правду. – Вы были друзьями… ты любила его…
Она прикрыла рот, чтобы приглушить рыдание или судорожный вздох – я не смогла понять.
- Он больше не играет в бейсбол? – спросила она. В ее глазах отражалась эмоция, которая могла быть скорбью, или, возможно, виной, а может даже и жалостью. – Я не знала… я… мне жаль. Мне так жаль. – Она покачала головой, уставившись в один из углов примерочной, внезапно отдаляясь и лишь повторяя: - Мне жаль.
- Я люблю его так сильно, очень сильно… и не могу даже подержать его за руку, - прошептала я. Две большие слезы скатились по ее щекам, и она быстро смахнула их рукавом свитера. То ли из-за признания ее неправды, то ли просто потому, что она ужасно чувствовала себя из-за совершенного ей поступка – я не могла точно определить… только мне показалось, что я достигла какого-то прогресса.
Я достучалась до нее.
Однако когда рукав съехал с ее запястья, я увидела там широкую фиолетовую черту на коже. Потребовалась лишь секунда, чтобы понять, что это, вероятно, отпечаток большого пальца, с силой прижатого к ее запястью.
И прежде чем успела подумать о последствиях, я заговорила снова. Подобно метафорическому рыцарю, убивающего дракона прямо в сердце, я устремилась к ее слабому месту.
- Я знаю, что Питер все еще издевается над тобой, Шарлотта. Я видела синяк. Ты так и будешь позволять ему причинять тебе боль? Кого ты обвинишь на сей раз? – Подавленное настроение Шарлотты тут же изменилось, и она выдернула у меня ладонь, защитно обхватывая себя руками. Она впилась в меня взглядом, а ее глаза наполнились решимостью и сузились.
- Ты ничего не знаешь, - резко ответила она, и в это время кто-то позвал ее из-за занавески примерочной. – Мне нужно идти, меня клиенты ждут.
Я кивнула, зная, что полностью испортила все, подняв тему Питера.
- Спасибо, что выслушала, - тихо добавила я напоследок, когда она, даже не оборачиваясь, уже исчезала в дверном проеме.
Я потеряла связь с ней.
Как только она ушла, я сделала то же самое, игнорируя белье, висящее на крючке, и жизнерадостное «Хорошего дня!», выкрикнутое зазывалой, когда я выбегала из магазина. Пробиваясь через толпы людей, я вернулась в ресторанный дворик, и как раз вовремя, потому что Эсме с бабушкой уже выбрасывали остатки от ланча в урну.
- О, хорошо, что ты вернулась, мы как раз собирались искать тебя, - улыбнулась Эсме. Она протянула руку, чтобы убрать с моего лица непослушный локон. Этот жест был таким нежным, настолько материнским и любящим, что заставил меня с тоской вспомнить о руке моей матери. – Ты в порядке, солнышко? У тебя такой вид, будто ты плакала.
Я покачала головой, борясь с желанием позволить скопившимся слезам прорваться.
- Я просто не очень хорошо себя чувствую. Вы не возражаете, если мы пойдем? – спросила я, будучи не в состоянии управлять дрожью в голосе и руках. Они обе кивнули, переглядываясь с материнским беспокойством.
Дорога домой была тихой. Я сидела на заднем сиденье, задумчивая и куксящаяся, чувствуя вину из-за своего намерения не говорить Эдварду о том, что сделала. Я знала, что будет неправильно лгать, или, в данном случае, не лгать, а умолчать, но мой разговор с Шарлоттой, кажется, не принес ничего, кроме как завел ее в конце. И теперь я просто надеялась и молилась, чтобы она не «донесла на меня».
Все, что я делаю в последнее время, это молюсь, черт возьми. Мои колени скоро покроются коростами.
К тому времени как мы затормозили на подъездной дорожке, солнце уже село, и бабушка позвонила кому-то домой, чтобы достали из морозилки поднос с лазаньей. Я была по-прежнему голодной и из-за этого мучилась головной болью, отдающейся резью в глазах, но все равно не имела никакого аппетита. Я убедила себя, что поступила правильно, поговорив с Шарлоттой, и что рассказывать об этом Эдварду будет незачем. Он не нуждается в излишнем стрессе.
Моим намерением по приезде домой было принять «Адвил» и прилечь, но когда я увидела Эдварда, с обнаженным торсом оседлавшего кухонный стул, это так меня ошеломило, что я застыла столбом в дверях. Милый Боженька, каким же он был красивым. Эммет стоял позади него с пакетом льда, прижимая тот к плечу Эдварда. Красивое мужественное лицо Эдварда кривилось в очевидной боли, пока лед замораживал его голую кожу, изо рта вырывались страдальческие стоны, а голова бессильно висела. Самое забавное, что стон из его рта направился прямо к женственным частям моего тела.
- Боже мой, что случилось? – вскричала Эсме, бросая сумки с покупками и устремляясь к сыну.
Эдвард поднял голову, встретил мой внимательный взгляд, и мягкие черты его лица озарились сумасшедшей изогнутой полуулыбкой-полуусмешкой. Я никогда не видела эту усмешку прежде… это определенно было чем-то новым. Игнорируя панику своей матери, он прошептал:
- Хей, Красавица.
- Привет, Красавчик, ты в порядке? – прошептала я в ответ, останавливаясь в дюймах от его кресла, чтобы опуститься перед ним на корточки. Край его бейсболки был низко натянут на лоб, так что мне пришлось приподнять ее, чтобы увидеть глаза. Он извиняющимся жестом пробежался рукой через спутанные потные волосы.
- Прости, я очень потный. Но я… со мной все хорошо. – Он снова усмехнулся, опуская глаза, и зашипел, когда Эммет сильнее нажал ему на плечо. – Эм… полегче, брат.
- Мой мальчик Эдди вообразил себя виртуальным подающим автоматом. Гребаный пацан бросил мяч на 101 милю в час, - гордо провозгласил Эммет, стреляя глазами в мою сторону. Эсме ахнула, обмениваясь взглядом с Эмметом, а потом посмотрев на меня.
- Я так понимаю, это хорошо? – наивно спросила я, жалея, что не знаю о спорте чуть больше.
Эдвард пожал плечами, вздрагивая от этого движения и еле слышно бормоча:
- Ой. Блядь.
- Ты шутишь? Это потрясающе! – ответил Эммет.
- Мировой рекорд составляет 103 мили в час, - с гордым отеческим энтузиазмом ответил Карлайл, входя в комнату отдыха. Он крепко поцеловал Эсме в губы, заставляя всех нас фыркнуть и неловко отвести взгляды, а затем взъерошил волосы Эдварду и полез в холодильник за пивом.
- Говорю тебе, монитор ошибся. Не может такого быть, чтобы Эдвард смог бросить шар с такой скоростью, не тренируя руку так долго. Это физически невозможно. Даже профи в свои лучшие дни не бросают так быстро, – сказал Джаспер и запихнул в рот полную горсть сырных чипсов. Он протянул мне пакет, и я с жадностью засунула руку внутрь. Эдвард беззвучно открыл рот, ожидая, что я покормлю его, и я с радостью это сделала.
- Да ладно… ты видел это, Джаз. Э швырнул тот мяч со скоростью в 101 милю, - возразил Эммет. Его семья принялась взволнованно спорить о том, возможно это или нет, а затем спорить из-за того, с какой стати они стали спорить, и никто из них не уделил внимания самому главному… тому, что Эдвард вообще взял в руки гребаный мяч.
И внутри, и снаружи я светилась от счастья за него, и это полностью перекрыло мое мрачное настроение после торгового центра. Для него это было огромным шагом, и все поведение Эдварда говорило о том, что он не только гордится собой, но и, безо всякого сомнения, чувствует себя превосходно. Его глаза были полны жизни и практически сверкали.
Эммет демонстративно поджал губы.
- Что ж, если это так, то, возможно, мяч летел даже быстрее. То есть, кто сказал, что он не сможет бросить этот мяч со скоростью… сто шесть миль в час?
Эдвард театрально закатил глаза – он, видимо, начинал раздражаться и чувствовать себя некомфортно из-за такого внимания.
- Эм… бросить быстрее ста трех фактически невозможно. Это простой закон физики. Существует определенный предел вращающего момента, который может создать человек. – Он повернулся ко мне, объясняя: - Вращающий момент – это вращающая сила, что вызывает изменение в движении.
- Да, конечно, - пробормотала я, закатывая глаза, как будто поняла, что он сказал. Я была чрезвычайно отвлечена, потому что не могла прекратить пялиться на его соски, проглядывающие между планок спинки стула.
- Причина, почему питчеры не могут бросить мяч быстрее ста миль в час, в том, что если человек приложит большее вращающее усилие в свой локоть, чем при ста милях, то локоть, вероятнее всего, просто выскочит. Где-то… эмм… думаю… где-то восемьдесят Ньютон-метров уже образуется в локте питчера, когда он бросает на сто миль в час, и это максимум, с чем может справиться человеческое тело. Именно поэтому питчеры не могут преодолеть этот барьер. – Он пожал плечами, в то время как все остальные просто недоверчиво глазели на него. Мне очень нравилось, что он настолько умный.
Кто знал, что наука может быть такой возбуждающей? Эдварду стоило бы нагишом преподавать биологию. Все девушки получали бы пятерки.
- Кроме того, Эм, Джаз прав. Самая большая скорость, которую только фиксировали у меня во время тренировок «All Stars», была 97 м/ч, и это был мой самый успешный день, когда я был в превосходной форме. Это просто глупый автомат. Я не могу придавать много значения этому счету. Но все же… ощущения были чертовски приятными. – Он снова улыбнулся сам себе, шипя, когда пальцы Эммета вновь вжались в его плечо.
- Так, Тинк, теперь твоя очередь. Мне надо сходить отлить, - Эммет пихнул пакет со льдом мне в руки, засунул полную горсть чипсов в рот и, чавкая, ушел. Эсме недовольно зацокала языком, убирая пакет со стола прежде, чем волшебное сырно-поддельное лакомство еще больше соблазнило ее детей.
Я встала за спиной Эдварда, прижимая пакет льда к его покрасневшей лопатке, где Эммет держал его до этого. Мои глаза проследовали за линией его позвоночника, исчезающей в штанах… там, над ягодицами, виднелись небольшие ямочки… такие раздражающе манящие. А затем - может, потому, что была невероятно горда и счастлива за него, а может, потому, что была слегка возбуждена его полуобнаженностью, - я быстро-быстро чмокнула его в затылок чуть ниже линии волос. Он едва слышно вздохнул, и по его телу пробежала заметная дрожь. И пока бабушка с Эсме стояли к нам спиной, занимаясь приготовлением ужина, я наклонилась и прошептала ему на ухо:
- Как твой боек?
Он, посмеиваясь, прошептал в ответ:
- Намного лучше, а что?
- Тот факт, что ты снова играешь в бейсбол, настолько чертовски сильно возбуждает, что я хочу потрогать себя. – Эдвард, обернувшись, посмотрел на меня сквозь ресницы и закусил губу… сильно. Он резво встал, забрал у меня лед, бросил его в раковину и сообщил матери, что идет в душ. Пятнадцать минут спустя, слегка влажный и пахнущий мылом и одеколоном, он появился в моей спальне. Хоть и разочарованный, что я вернулась домой без каких-либо новых трусиков, он все же наблюдал за тем, как я довожу себя до оргазма, поглаживая себя в это время с экстра-увлажняющей смазкой, пока, задыхаясь и бормоча ругательства, не кончил в собственную руку.
После, опьяненные нашим пост-мастурбационным состоянием, мы лежали вместе на кровати, лицом к лицу, и он рассказывал мне о маленьком мальчике, которому помог, и о том, какое полное чувство контроля он испытывал, когда подавал мячи в тот симулятор. Его глаза отражали столько различных эмоций… сложных, но не затаенных. За все эти четыре месяца, что я знала и любила его, у меня еще не было возможности или привилегии испытать хотя бы половину тех эмоций… эмоций, вызванных чем-то, чего я никогда не смогу понять до конца. Я, без сомнения, знала, сколько страсти таится для него в бейсболе, но до тех пор, пока не начала внимательно слушать его, описывающего чувства, которые он испытывал, когда держал мяч в потной ладони, улыбку на лице маленького Этана, когда тот попал по мячу, я просто не осознавала, сколько от Эдди Мейсена осталось в Чикаго.
И хотя я была невероятно и искренне счастлива за него и за видимое достижение, которого он добился за один день, маленькая, очень маленькая, очень напуганная и эгоистичная часть меня боялась, что, как только он вернет того человека, которого потерял – Эдди Мейсена, – в его жизни больше не найдется места для Беллы Свон. Эти два человека, два явно разных человека со столь же разными личностями сливались вместе.
Я лишь надеялась, что Эдди Мейсен и Эдвард Каллен смогут научиться мирно сосуществовать друг с другом и что я буду способна справиться с ними обоими.
Это была бы самая странная семейка-«тройка» за все времена. А также это до чертиков возбуждало.
На следующее утро я проснулась раньше всех остальных в доме. Тишина была почти оглушающей, но весьма желанной в доме, где жили три громкоголосых парня и четыре вечно болтающих взрослых. Сварив огромный кувшин кофе, я со своей чашкой в руках встала в двери гостиной, чтобы понаблюдать, как поднимается солнце над сверкающим озером.
В этот момент я тихо помолилась Богу, благодаря его за то, что позволил Эдварду пережить такие эмоции в спорткомплексе, а также эгоистично прося, чтобы он все же сотворил нам то большое чудо, в котором мы нуждаемся. Я чувствовала, что многого прошу, и, возможно, сдвиг с бейсболом – это все, что мы получим. Однако я хранила надежду, что жизнь Эдварда каким-то образом вернется в нормальное русло, неважно, буду ли я играть в ней главную роль или нет.
Источник: http://robsten.ru/forum/19-611-129
0
Рада "возвращению" Эдварда в бейсбол 
