Глава 33 ~ Одинок

Глава 33, часть 1

Я хотел бы слышать твой голос, но увы –

Я покинут, я один в этой постели.

Я хотел бы прикоснуться к тебе, но увы –

Я покинут, я один в этой постели.

Не сегодня ночью, не завтра –

Такое чувство, что ты не придёшь никогда.

Жить так – это очень тяжело.

Клянусь, я уже вернул бы тебя обратно,

Если бы знал, как мне это сделать.

И сегодня ночью я кричу,

Задрав голову к звёздному небу –

Бог знает, что он задолжал мне.

Не имеет значения, где ты сейчас –

Ты снова будешь моей.

Framing Hanley ~ Один в этой постели

~Edward~

 Тьма.

 Тьма, окутавшая меня после вечера, когда я обдолбался коксом, была всепоглощающей. Честно говоря, я понятия не имел, как мне вырваться из её тисков, да и возможно ли в принципе сделать это самостоятельно. Я бросил принимать антидепрессанты, потому что знал: чтобы из организма вывелся кокс, нужно несколько дней, а после того, что творилось со мной субботней ночью, я, бля, до смерти испугался, чтó может случиться, если я продолжу их принимать. Потому что я никогда, никогда в жизни не хотел бы пережить то наидерьмовейшее состояние снова... вот реально, бля, никогда. Зуб даю.

 У меня не было ни малейшего желания подыматься с постели – наоборот, я был бы рад остаться в ней насовсем и, забыв про всё на свете, отсыпаться среди спутанных простыней, пахнущих Беллой – я никак не мог надышаться её запахом. Я был в каком-то оцепенении; в голове постоянно всплывали разрозненные мысли и фантазии, которых я от себя совершенно не ожидал, на которые даже не считал себя способным. Пока мой организм восстанавливался от ущерба, который я ему нанес, и тяжёлого приступа паники, выведшего меня из строя на несколько дней, каждая частичка моего тела была источником боли. Я практически ничего не ел, но у меня не было аппетита. Из-за изнуряющей тревоги, сотрясавшей всё тело, мне казалось, будто никакая твёрдая пища во мне просто не удержится, зато жажду было не утолить.

 Примерно так я всегда и представлял себе ад, разве что не на таких дорогих простынях.

 Я провёл в постели три дня, вставая только для того, чтобы изредка что-нибудь съесть, поссать и – один раз – принять душ. Да-да, я захлёбывался и задыхался не только в собственной депрессии и в жалости к самому себе, но и в собственной телесной грязи и вони тоже. Одержимый отвращением от немытости и – в особенности – небритости, мой мозг имел возможность отвлечься от мыслей о Белле и о том, почему она отказывается со мной поговорить. Я не знал, каковы на сегодняшний день – после всего, что произошло – наши отношения, и от этого у меня ну просто все кишки узлами скручивало. Мой сотовый валялся рядом на кровати, и я с тревогой ждал, не раздастся ли звонок. Он не звонил. Иногда я проверял, не отключил ли случайно звук – но я знал, что проблема ни хера не в технике. Она сказала, что ненавидит меня.

 Белла оставила кольцо. Ушла и оставила его лежать на моём комоде, будто символ её ухода. Это разрушало, мучило и лишало сил.

 Надев её кольцо себе на мизинец, я крутил его, двигал туда-сюда – от кончика пальца к основанию и обратно, ощущая кожей выгравированные на нём слова и пытаясь расшифровать смысл всего этого. Два кольца, её и моё, позвякивали друг о друга, и звук этот был напоминанием об успокоении и постоянстве. О тех двух вещах, которые она мне подарила, а покинув, унесла с собой. Я держал рядом с собой коробку с её вещами и, касаясь каждой из памяток, пытался вновь в уме и сердце пережить все стоявшие за ними воспоминания. То, какими мягкими ощущались изгибы её тела в те редкие разы, когда я их касался; то, какой была на вкус её кожа, когда я её целовал; аромат её волос у моего лица; как прекрасно звучал её смех, когда я говорил что-нибудь забавное.

 Она осталась со мной в ту субботнюю ночь, но как только настало утро, ушла... Ей просто требовалось время, чтобы разобраться и понять? Но ведь она заботилась обо мне... любила меня. Она же любила меня по-прежнему, правда? Можно ведь кого-нибудь любить и ненавидеть одновременно? В состоянии ли она была любить меня по-прежнему после того, что я сделал? Понимала ли она, чтó на самом деле произошло?

 Вот такие мысли крутились у меня в голове снова и снова, и снова... не давая мне ни секунды покоя и душевного мира. Хотя, надо полагать, эту пытку я заслужил.

 Я отчетливо помнил, как Белла сказала, что расстанется со мной, если Таня ещё хоть раз до меня дотронется, и относился к её словам всерьёз; вот почему, когда я был вместе с Таней у себя в комнате, я так старался держаться от неё подальше. Белла была вовсе не против нашей с Таней дружбы; ей просто не нравилось, что Таня может как угодно контактировать со мной физически, а она сама – нет. И я понимал её в этом смысле, правда, понимал. Но когда Белла сказала, что расстаётся со мной, решительно лишив меня моей единственной ценности в этом грёбаном мире, моё внимание невольно застревало на том факте, что она оставила меня в мой самый тёмный час, а не на целостной картине того, почему она это сделала.

 Я не мог остановить эти мысли... они, словно раковая опухоль, разъедали мне жизнь... терзали душу. Я не мог избавиться от одержимости Беллой.

 Так продолжалось до вечера вторника, когда из поездки вернулись родители, и Эсмама, ворвавшись ко мне в комнату, начала жаловаться, что тут ужасно пахнет, и щупать мой лоб на предмет поиска высокой температуры. Проветрив комнату и не обнаружив у меня никакой лихоманки, она возмущённо потребовала, чтобы я сейчас же принял душ и отправился с ней за продуктами, потому что ей неудобно с животом возить тележку, гружёную жратвой на семью в пять человек. Я, конечно же, принялся протестовать, но её упрямство и умение играть на моём чувстве вины сделали своё чёрное дело. Я не выдержал её мозгоклюйства. Кроме того, мне действительно был нужен душ.

 Конечно, благодаря моей фантастической «удачливости» мы столкнулись в магазине с Беллой... которая глянула на меня так, словно у меня, нахер, выросло десять грёбаных голов – ну, а я тупо застыл столбом, уставясь на неё в ответ. Мое сердце ёкнуло. Мне необходимо было обнять её, необходимо было почувствовать её руки, обнимающие меня в ответ, и то, как коснётся моего лица тепло её щеки. Я чувствовал, как меня неумолимо тянет к ней – будто магнитом; что мое тело отчаянно её жаждет; что любовь, которую я к ней испытываю, сильна как никогда. И чувство стыда было... оно было сокрушительным. Я так стыдился того, что предал свою милую девушку и причинил ей боль. При мысли об этом у меня болело в груди и крутило в животе.

 Она не могла даже смотреть на меня.

 А неделю назад – не могла отвести глаз.

 Когда она согласилась поговорить со мной попозже вечером, я ощутил и такое облегчение от того, что мы сможем наконец-то всё прояснить, и – одновременно – охуенную тревогу от незнания того, чем это может закончиться. Мне надо было успокоить расшатанные нервы, но я боялся принимать любые лекарства, поэтому оставался на взводе... и чертовски несчастным. Руки дрожали, а потел я так, словно только что милю пробежал. Я не мог понять, из-за чего это было – просто от нервов, или же мой организм так реагирует на выведение из него наркотика.

 Всю дорогу домой мама донимала меня вопросами о том, что произошло между мной и Беллой, и желала знать, почему я небрит, потому что раньше я дня не мог прожить, чтобы не побриться самым тщательным образом. Я отговаривался тем, что у нас с Беллой всё в порядке, и что я просто сейчас не хочу это с ней обсуждать. Но то ж была моя мама, и она, разумеется, знала, что со мной что-то не так, потому что я от неё никогда и ничего не скрывал. Вдобавок у неё было то самое долбаное «шестое чувство мам» – радар, который никогда не выключался. Хотя обычно я выдавал ей разбавленную и сокращенную версию истины, я действительно не скрывал от неё своих проблем. Но на этот раз – как мне, по-вашему, было рассказать ей о том, что случилось?

 Я помог ей занести в дом покупки, стараясь сделать это как можно быстрее, лишь бы поживее свалить прочь с кухни – не мог выдержать напряженности, которую мама, сама того не ведая, у меня вызывала. И как раз, когда настал удобный момент смыться, как ни в чём не бывало припёрлись Эмм и Джаспер, и мать немедленно воспользовалась шансом припиявиться к ним с расспросами.

 – Пожалуйста, пусть кто-нибудь из вас объяснит мне, что происходит с вашим братом? – спросила она их так, будто меня тут вообще не было. Я бросил на обоих выразительный взгляд, умоляя держать рты на замке.

 Они как по команде пожали плечами и продолжили шариться в набитых едой пакетах. Она отобрала у них весь хавчик, настаивая на том, чтобы сначала они ей всё рассказали. Встала перед ними, упёрла руки в боки и стала угрожать, что не выпустит их из дома до самого выпускного. Этой беременной женщине ростом в пять футов четыре дюйма [примерно 163 см] следовало бы вести допросы в ФБР, потому что с помощью своих супермамских сил она, уж поверьте мне на слово, могла бы развязать язык сáмому закоренелому преступнику. Интересно, где она держит свой суперплащ?

 – Эдвард и Белла расстались, – с полным ртом еды ляпнул Джаспер.

 Вот же грёбаный предатель.

 – Ага, это я уже поняла. Как конкретно это случилось? Белла даже не смотрела на Эдварда сегодня в магазине. Что она тебе сделала, малыш? – Мама с жалостью посмотрела на меня.

 Я снял с башки бейсболку, сел за кухонный стол и уронил голову на руку. Я сдался и признал своё поражение. У меня больше не было сил что-либо скрывать; в любом случае это было всего лишь вопросом времени, когда она – со всеми этими своими супермамскими силами – не мытьём так катанием, но выведет меня на чистую воду. Я поражался, как это Танина мамаша до сих пор не позвонила, чтобы нажаловаться, что у её доченьки полголовы в проплешинах после того, чтó, по слухам, сделала с ней Элис. Вообще-то я был немного горд тем, что Белла дала Тане пощёчину. Белла ведь была очень мягкой по характеру, поэтому я сделал вывод, что она должна была всерьёз разозлиться, чтобы по-настоящему врезать другому человеку.

 – Да скажите вы ей уже, – пробормотал я, сдаваясь, а затем внутренне собрался, чтобы выдержать гнев, который это вызовет. – У меня просто язык не поворачивается.

 – Чё, реально, что ли, Э? – с сомнением произнёс Джаспер. Я кивнул, уставился в стол и обхватил себя руками.

 Он выдохнул и прислонился к кухонному столу, а моя мать немедленно навострила уши и вся обратилась в слух. Эмм вжал голову в плечи, готовясь к тому, что за этим последует.

 – Белла вошла в комнату Эдварда, когда он и Таня вместе нюхали там кокс. Таня вообще-то сидела у Э на коленях, засунув руку ему в труселя, и всё такое. Белла это увидела, а потом с Э случился этот нехилый приступ тревоги около дома, и на следующее утро Белла с ним порвала. И в кустах наблёвано. – Он сказал это настолько быстро, что даже я еле понял, о чём он, а ведь я, мать вашу, был там, когда это всё произошло.

 Минуту стояла полная тишина, так что я краем глаза быстренько глянул, что вообще происходит. Лицо моей матери ничего не выражало. Затем она нахмурилась, склонила голову набок и продолжила вынимать продукты из пакетов.

 – Отлично, не хотите говорить – не надо. Просто помалкивайте, и я – уж конечно! – оставлю вас в покое...

 – Ма, он серьёзно, – неуверенно вмешался Эммет и незаметно покосился на неё из-под ресниц.

 Моя мать прекратила возиться с продуктами и уставилась на меня.

 – Эдвард? – Её голос задрожал. – Это всё правда?

 Я уткнул лицо в сгиб локтя и ощутил, как нос коснулся прохладной поверхности деревянной столешницы.

 – Угу.

 Она сделала пять очень медленных шагов вперед – по доскам пола чётко простучали каблуки – а затем наклонилась, схватилась за края стола и уставилась на меня.

 У неё, бля, наверное, глаза из орбит выпали.

 – Я не поняла, что он сказал? ЧТО ОН СКАЗАЛ, ЭДВАРД? О чём, чёрт возьми, ты думаешь? – Она внезапно ухватила меня за волосы и оторвала мою голову от стола. – Смотри на меня!

 – Оу-у... блин, ма! – взвыл я, поскольку её кулак сейчас мёртвой хваткой держал бóльшую часть моих волос.

 – Ты снова употребляешь кокаин? Эдвард Каллен, да как ты посмел? Как ты мог поступить подобным образом? После всего, через что ты прошёл. После того, на что пошла из-за тебя вся семья, ты просто берёшь и делаешь это снова? С этой потаскухой? – Я уставился на неё, не веря своим ушам. Моя мать в жизни никого не обозвала дурным словом, тем более дочку лучшей подруги. Она, бля, была в бешенстве.

 – Ты спишь с Таней? Как ты мог изменить Белле, Эдвард? Она так хорошо к тебе относилась и, видит Бог, она была терпелива и... и, господи Иисусе, ты же месяц назад сбежал, чтобы жениться на ней, а теперь нюхаешь кокс с Таней? Как ты мог сделать хоть что-то из этого? – От пронзительности её голоса меня передёрнуло, а сказанные ею слова заставили сжаться. – Я так сильно разочарована в тебе... сильнее, чем когда-либо, за все твои шестнадцать лет.

 От этих слов у меня заныло в груди. Я не ответил ей ничем, кроме вздоха.

 Внезапно прозвучавший голос отца испугал меня.

 – Эй, эй, эй... О чём весь этот шум?

 Чтоб мне сдохнуть. Я даже не знал, что он дома.

 – Что происходит, ребятки? – спросил он выжидательным тоном, поцеловал маму в щёку и погладил её живот, а затем наклонился, чтобы и его тоже поцеловать. Не будь я так охуенно несчастен, я счёл бы этот жест милым, но в данный момент он был для меня слишком пропитан розовыми соплями.

 Всё тем же сердитым, пронзительным и высоким «мамским» голосом Эсми повторила отцу всё, что только что узнала. Я затих и ждал, во что это выльется. Я бы сделал ставку как минимум на месяц домашнего ареста, а как максимум – на возможное лишение автомобиля. Поскольку у меня всё равно не было никакого желания покидать дом, то я по этому поводу даже и волноваться не стал.

 Отец медленно подошёл к столу.

 – Эдвард, посмотри на меня. Сейчас же.

 Я поднял лицо от своего укрытия и встретился с ним взглядом. Его глаза были тёмными и сердитыми.

 – Ты что... – Сжав кулаки, с трудом находя слова, он принялся ходить по кухне. – Ты что, блядь, издеваешься?

 Я был потрясён. Папа ругался редко, но уж если он это делал, мы точно знали, что он зол как чёрт.

 – Кокаин в смеси с антидепрессантами может вызвать инсульт, Эдвард. Инсульт, мать твою... Ты хоть на минутку об этом задумался?!

 – Он ещё и выпивши был, – безмятежно добавил Джаспер. Вот же, бля, мудила, хренов членосос. Я бросил на него полный ярости взгляд.

 – А чего? – Он пожал плечами. – Был же.

 – Так и ты тоже был, козлина. Или забыл? – Дернув себя за рукав толстовки с капюшоном, я покачал головой и снова развернулся к папе. – Честное слово, па, я в тот вечер ни о чем не мог думать, кроме того, чтобы почувствовать себя хоть немножко лучше, а не так депрессивно.

 Карлайл сердито вздохнул и подошёл к столу, где я сидел.

 – Значит, в тот вечер все вы были пьяными? И здесь был полный дом несовершеннолетних? – Он сам себе кивнул, готовый вот-вот взорваться. – Чёрт вас всех возьми... ну вот о чём вы, чтоб вам пусто было, думали, идиоты? Достаточно было одному из детей по пути домой попасть в аварию – и угадайте с трёх раз, кому бы предъявили иск? Мне. И тогда всё ваше благополучие, которое держится на моих заработках, отправилось бы псу под хвост. Не-бля-вероятно. – Мы все успели обменяться вопросительными взглядами, пока он, что-то бессвязно бормоча, метался взад-вперёд по комнате. У меня не было ни малейшего понятия, каким образом он, чёрт возьми, узнал про вечеринку, потому что я точно знал, что никаких улик мы не оставили. Возможно, у пап тоже имеется это шестое родительское чувство.

 Отец выдвинул стул, стоявший рядом с моим, сел и, кипя от гнева, резким движением упёрся локтями в стол. Когда он заговорил, его голос заметно смягчился.

 – Эдвард... Я знаю: то, через что ты проходишь, чрезвычайно тяжело, и даже вообразить не могу, что ты сейчас чувствуешь, но ведь это же вещи, о которых нужно думать головой, прежде чем делать! Ты, что же, хочешь в шестнадцать лет оказаться в инвалидном кресле, одетым в памперс, потому что не в состоянии контролировать собственные физиологические функции? Потому что именно это и может произойти после вызванного наркотиками инсульта, и я такое уже видел, видел собственными глазами. Ты же умный молодой человек, как же... как же ты мог поступить так опрометчиво?

 – Я тебе уже сказал. Я знал, что от этого почувствую себя хорошо. Я, блядь, чертовски устал от того, что так дерьмово чувствую себя все время.

 – Я хочу, чтобы ты немедленно прекратил принимать Лексипро. Вероятно, он тебе не подходит, и нужно перейти на какой-нибудь другой препарат. Почему ты не говорил мне, что чувствовал себя так плохо?

 – Я не знаю, пап, – прошептал я, отводя глаза. – Я, блядь, ничего уже больше не знаю. Я с субботы вообще ничего не принимал. Я боялся.

 Он снова покачал головой.

 – Ты просто прекратил приём таблеток? Это же нужно делать постепенно, Эдвард... нельзя просто бросать... – расстроенно пробормотал он, потирая виски.

 Мать подошла и села рядом с ним, ладонью прикрывая рот.

 – Ты спал с Таней? – Она выплюнула её имя словно яд.

 – Нет, мама. У нас с ней... было кое-что... в прошлом, и заехала она сюда, только чтобы повидать тебя и папу, а мы с ней просто тусовались наверху. Ей показалось, что я с ней флиртую, и... Господи, как же я не хочу это обсуждать! – Я хлопнул рукой по столу, и они оба вздрогнули. Я так распсиховался, что и не заметил, когда Эмм и Джаспер успели смотать удочки из кухни.

 – Кое-что в прошлом? Ты когда-нибудь занимался с ней сексом? – мягко спросил отец. Я со стыдом кивнул. – Больше чем один раз?

 – Несколько раз, когда мы ездили на Гавайи. – Я впал в досаду и смущение от необходимости – опять и опять! – давать третьим лицам детальный отчёт о своей сексуальной жизни. Предыдущим разом, все неаппетитные подробности которого меня по сто раз заставляли перебирать, была ночь после того случая с Шарлоттой, и это, блядь, было очень хуёво.

 Родители обменялись взглядами, и отец пробормотал:

 – Так я и знал. Я, блядь... вот просто так и знал! Таня спит со всеми подряд, направо и налево. Пожалуйста, скажи мне, что ты использовал защиту.

 Закатив глаза и потерев лоб, я пробормотал:

 – Конечно, папа. Я не такой дурак.

 – Эдвард в той поездке тебе было четырнадцать. Четырнадцать. Иисус Христос! Да вы же все по утрам ещё прибегали в гостиную к телику, чтобы посмотреть «Губку Боба». Это был твой первый раз... с девушкой?

 Я посмотрел в потолок и поскрёб подбородок. Это, бля, было так чертовски унизительно.

 Я вздохнул и пожал плечами.

 – Да, – простонал я. – А Джаспер был с Ириной.

 Вот тебе за всё, мудак...

 Родители ахнули, и мать принялась тараторить всякую чушню про то, что распутные взрослые девки совратили маленьких мальчиков. Я не стал упоминать о том, что мы были пьяны, потому что не хотел, чтобы её вообще инфаркт хватил... это ж не полезно было бы, в её-то положении.

 На какое-то время настала неловкая тишина, и я очень хотел просто, блядь, уйти к себе наверх, чтобы побриться и принять ещё один душ, а потом пойти и повидаться с Беллой. Мой живот скручивало узлами изнутри.

 – Вот как мы поступим. Через несколько дней, как только из твоего организма выведутся все наркотики, ты начнёшь принимать другой антидепрессант. А также начнёшь посещать консультанта-нарколога.

 – Папа, нет. Ну послушай, – заныл я. – У меня нет проблем с наркотиками. Я принял кокс просто потому, что у Тани он был, а я чувствовал себя дерьмово, и после этого пару часов я чувствовал себя великолепно, ясно? Этого больше не случится. Я уже достаточно наказан. Белла после этого всего перестала со мной разговаривать, а ещё меня три дня колбасит от тяжёлого и мерзкого похмелья. Я никогда больше не прикоснусь к наркоте. Я обещаю. – И на сей раз я действительно, действительно имел это в виду.

 – Теперь, Эдвард, грош цена в базарный день твоим обещаниям. Это уже второй раз за восемнадцать месяцев. Я не позволю тебе заниматься саморазрушением и не позволю, чтобы твоя дурь разрушала нашу семью, ты меня понял? Не думай, будто я не знаю о том, что ты ещё и травку покуриваешь. Я не настолько глуп и слеп. Я предпочитал не обращать на это внимания, потому что ты хороший мальчик и не делал ничего хуже этого; но на этот раз ты однозначно перешёл грань дозволенного. У тебя слишком большой потенциал, чтобы растрачивать его на дурь. Кроме того, через четыре месяца у нас родится ребенок, и тогда у меня не будет возможности следить ещё и за тем, кто там на тебя плохо влияет, или за тем, не причиняешь ли ты сам себе вреда.

 Он поднял руку.

 – И прежде чем ты что-нибудь скажешь – мне отлично известно, что у твоих братьев тоже рыльце в пушкý. Мэри Брэндон рассказала мне, что в субботу вечером здесь была вечеринка. Ты хоть как-то участвовал в её организации?

 Ни за какие чёртовы коврижки я не сказал бы ему, что покупал выпивку. Хотелось бы надеяться, что и братья не проболтаются об этом факте.

 Я отрицательно покачал головой.

 – Ну что ж, твоих братьев ждёт домашний арест за то, что они думали, будто смогут это от нас скрыть. – Он посмотрел на маму и сокрушённо покачал головой. Она беззвучно плакала.

 – Я... мне... как нам, по-твоему, нужно поступить? – Он посмотрел на меня напряжённым взглядом. – За исключением домашнего ареста и полного контроля с нашей стороны, я уже просто и не знаю, что ещё можно сделать. Еженедельный тест на наркотики?

 – Нет, папа. – Я потёр лицо рукой. – Клянусь тебе, это было всего один раз. Травку я уже больше месяца не курил, и в субботу был первый раз за долгий срок, когда я вообще принял что-то запрещённое. Даю тебе честное слово... Я с этим завязал... Никогда больше не прикоснусь к коксу.

 – Я не знаю, Карлайл. Наверное, Эдварду нужен другой врач. Судя по всему, доктор Кейт ему совсем не помогает.

 – Нет! – отчаянно запротестовал я. – Я не смогу заново обсуждать всю эту грёбаную историю, снова и снова... пожалуйста... не заставляйте меня начинать всё с новым врачом, ну пожалуйста! – Мои глаза опять наполнились слезами. Теперь они появлялись так легко – достаточно было малейшего повода, и они лились, и у меня больше не получалось их сдерживать. Было охеренно противно не иметь контроля над своими чувствами. Я ощущал, что лишаюсь мужественности и сам себя начинаю презирать.

 Мать соскользнула со стула, на котором сидела, опустилась на колени около моих ног и сжала обе мои ладони в своих.

 – Эдвард, это вовсе не наказание. Ты так подавлен, что... это уже просто не ты. Я не могу смотреть, как ты снова разваливаешься на куски.

 – Мам... – Я даже не знал, что ей ответить, потому что тоже хотел поскорее почувствовать себя лучше. Я не вынес бы больше ни дня этой тьмы.

 Затем заговорил Карлайл.

 – Я хочу, чтобы ты посещал консультанта-нарколога. Там тебе помогут понять, как противостоять тяге к наркотикам, пока ты не впал от них в слишком сильную зависимость. Выбора у тебя нет, Эдвард. Я думаю, что твоя депрессия – это не просто реакция на сложную ситуацию; видимо, она уже клинического уровня, и я, конечно, не эксперт, но я считаю, тебе обязательно следует посетить психиатра.

 – Но ведь доктор Кейт...

 – Нет, Эдвард, – перебил меня отец, – она социальный работник. Она не может ни выписывать лекарства, ни ставить диагнозы. От неё нет помощи. Очевидно.

 Ну и какого хрена тогда я зову её «доктор» Кейт?!

 Я покачал головой, потому что, хоть я и не хотел видеть никакого другого психотерапевта, мне нужна была более серьёзная помощь, это я понимал. Я знал, что так больше продолжаться не может. Я не хотел постоянно чувствовать себя дерьмом; я уже дошёл до той точки, когда готов был делать что угодно, лишь бы не чувствовать себя так, как сейчас.

 – Ты только скажи мне, куда идти, – сказал я, – и я сделаю всё, что ты захочешь.

 Отец склонился ко мне и крепко обнял, а мама положила свою голову мне на колени. Я уже так давно не видел отца плачущим, и с ужасом осознал, что это я – в очередной раз! – довёл его до слёз своей ситуацией. А мама – она, хоть и была откровенно разочарована моими поступками, всё ещё способна была показать мне свою безоговорочную любовь.

 И в тот момент я нуждался в этом как никогда.

 – Мы тебя очень любим, Эдвард, и всё, чего мы хотим, это чтобы ты вновь почувствовал себя хорошо.

 – Я знаю, – сказал я, выбираясь из их объятий. – Я... Я скоро к Белле пойду, поговорить. Можно, я сейчас схожу переодеться? – Они кивнули, и я встал и вытер глаза. На полпути вверх по лестнице я услышал, как мама громко заплакала.

 – Я не знаю, что мне для него сделать. Не знаю, как помочь ему поправиться, – причитала она. – Не знаю, как избавить его от всей этой печали.

 – Я тоже не знаю, любовь моя.

 И если вы подумали, что эти слова вселили в меня хоть каплю надежды, то вы, бля, сильно ошиблись.

~ % ~

Перевод - leverina

Редакция - Мэлиан