Глава 35. Эта причина – ты

~Edward~

Не могу вспомнить точный день, когда произошло изменение, но четко помню момент, когда я его осознал. В тот же самый день его заметили все остальные... день, когда я проснулся и почувствовал в себе некое подобие нормальности. Это случилось в пятницу, в конце марта. В том дне не было ничего из ряда вон выходящего, ничего хоть немного значительного – за исключением его особого значения лично для меня.

Помню, как проснулся с отчётливым чувством легкости в груди, смутно знакомым, знакомым достаточно, чтобы понять, я уже испытывал его раньше, когда-то давно; и в то же время успевшим стать таким незнакомым... почти чужим. Как встал под душ, мурлыкая неожиданно всплывшую в голове и никак не желавшую отвязаться песенку*, и как продолжал рассеянно напевать её, собираясь в школу.

– «При мысли о тебе я будто солнышко сияю... встаю с кровати и на-на-на-нáю... кружится голова как старая пластинка... в безумии воскресной вечеринки...»

Белла любила эту песню; иногда, чтобы подразнить меня, она включала её у себя в машине и подпевала во всю силу лёгких. Это была одна из песенок «хорошего настроения», которая – независимо от того, насколько плохо ты себя чувствуешь – просто заставляет растянуть губы в улыбке... или в моём случае, в ухмылке.

Пела она просто кошмарно, однако я никогда не выискивал в её пении фальшивых нот, раз и навсегда решив обращать внимание не на них, а на исходящую от неё беззаботную радость, когда она голосила так непринуждённо, искренне и самозабвенно. И вдруг я сообразил, что это чувство беззаботной радости было чем-то, что я знал... Когда-то я испытывал его ежедневно и не ценил эту возможность, а потом... Нет, я, конечно, по-прежнему мог замечать его в других... по-прежнему мог понимать умом, в чём оно заключается... но в действительности не верил, что когда-нибудь снова смогу испытать его. До того самого утра.

И вот оно – всего лишь обычное утро; из кухни доносится запах банановых блинчиков и копчёной индейки, и я помимо воли улыбаюсь, вспоминая, как мы расчищали снег [п.п. – cм. гл. 34, ч. 1]. Не в силах сдержать себя, я в несколько прыжков – куда бодрей и энергичней, чем обычно – одолеваю лестницу вниз. Я просто чувствую это в себе – и нет во мне ни одной части, которая бы сопротивлялась и требовала прекратить, потому что мне очень даже нравится внезапная упругость, наполнившая мои шаги.

Я запечатлел на чуть припухшей щёке мамы старый добрый слюнявый поцелуй и погладил её растущий живот. В последние несколько недель она набрала довольно много веса, и все мы по-доброму поддразнивали её за это. Оказалось, что она притырила у себя в прикроватной тумбочке стратегический запас всяческой нездоровой пищи. Выходя из спальни с крошками «Tвинки» [п.п. – сорт печенья, золотистые бисквитные трубочки с кремовой начинкой; по отзывам пробовавших – вреднейшая гадость: жир, сахар, ароматизаторы…] на губах, она ворчала, что это всё ребёнок, а она тут совершенно ни при чём. И категорически отказывалась делиться с нами своими вредными вкусняшками.

С тех пор, как мы узнали, что будет девочка, мама была на седьмом небе от счастья, покупала крошечные розовые платьица, малюсенькие розовые ботиночки и просто... всякую розовую фигню. Туевы хучи розовой фигни.

Посмеиваясь, она с любопытством следила, как я, продолжая напевать всё тот же жизнерадостный мотивчик, наливаю себе стакан апельсинового сока. Джаспер, Эммет и папа уже уплетали свои порции, и я присоединился к ним за столом. Я полил свою стопку блинчиков всеми имевшимися в наличии сиропами, вонзил в них вилку и поднёс к губам, но замер, когда понял, что они – все трое – прекратили жевать и уставились на меня.

– Что это с вами? – спросил я, запихивая блины себе в рот.

Эмм приподнял одну бровь.
– М-м-м... а что с тобой?

Я пожал плечами и продолжил есть.

Джаспер наклонился и прошептал:
– Ты что, потрахался с кем-то? Заманил к себе в комнату шлюшку и теперь прячешь её там?

Я усмехнулся его шутке.
– Ага, ты меня спалил. Знаешь ведь, как мне нравятся всякие поблядушки. – Я с отвращением покачал головой.

Эмм и Джаспер вопросительно посмотрели друг на друга, а затем – осторожно – на отца, на лице которого промелькнула чуть заметная усмешка.

Джаспер склонился вперёд и прошептал:
– Ты чем-то раскумарился [п.п. – принял наркотик]? – Я бросил на них обоих суровый взгляд с прищуром.

– Вообще ничем, и, честно говоря, я не понял, что за подлые инсинуации, вы, ебари, – прошипел я, ткнув в их сторону своей вилкой с нанизанным на неё блинчиком.

– Язык, Эдвард.

– Что-то изменилось с Беллой? – осторожно поинтересовался отец.

– Нет, – ответил я с лёгкой печалью в голосе, ужасно сожалея, что он неправ. – Я просто чувствую себя... хорошо?

Все трое пожали плечами и вернулись к еде, но папа продолжал улыбаться своим блинчикам, а мать, стоявшая у плиты в другом конце кухни, подхватила мелодию с того места, где я бросил её напевать.

~ % ~

Несмотря на отчаянную и неудовлетворённую потребность находиться в обществе Беллы и неизбывную тоску из-за практически полного её отсутствия в моей жизни, я всё же делал заметные успехи – и в эмоциональном плане, и в интеллектуальном. Я предполагал, что это – результат совместного воздействия насыщенных психотерапевтических сессий и новых антидепрессантов, которые оказались чертовски эффективными; но всё же главный вклад вносил бейсбол. И возможно (заметьте, только возможно!) свою роль сыграли даже групповые консультации для наркозависимых... Я ненавидел каждую их минуту и ненавидел бывать на них, но возможность обсудить то, как справляться с жизнью без помощи психотропных препаратов, которые лишь маскируют проблемы, но не решают их – как и возможность видеть, что я не единственный, кто испытывает потребность избавиться от боли – была полезной. Как и возможность понимать, что чувствовать эту потребность нормально – надо просто не сопровождать свои чувства действиями.

Но бейсбол был ещё и чем-то вроде клапана, позволявшего стравливать избыток отрицательной энергии; плюс, благодаря ему я вернулся в знакомую и привычную мне жизненную точку – место, куда я уже и не надеялся снова попасть. Эндорфины [п.п. – гормоны удовольствия], выделявшиеся во время тренировок, эффективно перешибали последние остатки депрессии, позволив мне пережить несколько сравнительно длительных моментов душевной ясности. И я любил это всё: тяжелую работу, удовольствие чувствовать, как горят вымотанные физической нагрузкой мышцы, повторяющийся ритм тренируемых подач, необходимость ежедневного напряжённого труда, требовательность и подбадривание тренеров и даже то чувство общности и дух товарищества, которые я нашёл в своих соратниках по игре.

И я бы нагло соврал, если бы сказал, что мне не нравилось, бля, выигрывать все игры, в которых я участвовал. Все до единой.

Я начал тусоваться с Коннором, Эриком и Тайлером и обнаружил, что они довольно симпатичные ребята. Они не имели привычки курить постоянно ни сигареты, ни травку, поэтому, общаясь с ними, я не сталкивался ни с искушением, ни с принуждением делать что-то разрушительное для здоровья. Не говоря уже о том, что братья мои, как только наступала суббота, вечно сбегали к своим девчонкам. Я никогда не ходил вместе с ними, хоть меня и звали, ведь это стало бы постоянным напоминанием о том, что рядом со мной нет Беллы, и привело бы к одержимости мыслями о том, чтó она сейчас делает.

В какой-то момент я даже подумывал, не рассказать ли пацанам о Шарлотте и моей ситуации, но, как бы симпатичны они мне ни были, эту историю я по-прежнему не хотел доверять кому-то малознакомому. Она бы, вероятно, разрушила мою репутацию. Не то чтобы я хоть немного дорожил чьим-то ещё мнением, кроме членов команды, нет. Но испытывать судьбу я не хотел. Благодаря мне бейсбольная команда средней школы Форкса проводила свою первую победную серию за пятнадцать лет, и я предпочитал, чтобы моё имя ассоциировалось с этим, а не с фактом, что на мне висит обвинение в изнасиловании девушки.

Всего один раз ребята спросили меня, что происходит между мной и Беллой и то лишь потому, что какая-то цыпочка постарше поинтересовалась у них, не одинок ли я и не готов ли встречаться. Она была горячей и всё в таком духе, так что повод для расспросов был определённо лестным, но мне это было не интересно. Я всё ещё пытался понять, в каких мы с Беллой теперь отношениях, и что можно предпринять, чтобы разобраться с чёртовой путаницей, которую я создал и которая по-прежнему висела между нами, будто гигантский блестящий розовый слон в комнате [п.п. – «слон в комнате» – английская идиома, означающая, что проблему все видят, но молчат о ней; а что за вещь была розовой и с блёстками, читатель, надеюсь, ещё не забыл.].

Я избегал её – это была попытка дать ей свободу двигаться дальше.

Доктор Кейт спросила меня однажды – на той сессии, где мы особенно много говорили о Белле – чего я хочу для Беллы. Я сказал доктору Кейт: хочу, чтобы Белла была счастлива, – и то была чистейшая правда. Не то чтобы я особенно много мог сделать в этом направлении, разве что дать Белле возможность вступить в отношения с кем-то другим – такие отношения, где могло происходить всё то, что бывает на обычных свиданиях, чтобы она могла держаться за руки на публике и целоваться, как все нормальные подростки. Да, мысль об этом была мне до чёртиков отвратительна, но я прикинул, что таков мой долг – с учётом всего того дерьма, через которое я заставил её пройти за эти восемь месяцев.

Полагаю, какая-то часть меня знала, что она меня всё ещё любит и вряд ли начнёт встречаться с кем-нибудь так скоро... если вообще начнёт. Всё во мне сопротивлялось тому, чтобы отпустить её, но раз уж я не мог дать ей то, чего она заслуживала, то у меня не было иного выбора, кроме как позволить кому-то другому дать ей это.

Когда первоначальная волна злости прошла, я просто стал притворяться равнодушным, разговаривал с ней только при крайней необходимости, но в основном держал рот на замке, не позволяя ему проорать, как я, блин, люблю её. Невыносимо было постоянно видеть её такой мрачной, спрашивать себя, не моя ли это вина – а в глубине души уже знать, что да, моя. Она больше никогда не выглядела такой счастливой, как в те времена, когда мы были вместе, и я, блин, чувствовал глубокую печаль из-за того, что сейчас я стал тем, кто ради её блага не «прикасается» к ней в эмоциональном смысле – так же как раньше она делала это для меня, только в физическом смысле.

Уж и не знаю, как это никто ни разу не поймал меня за тем, как я вечно на неё таращусь, слежу за каждым её движением. Мы видели друг друга только в школе, поэтому мои ежедневные дозы Беллы были ограничены временем с четвертого по восьмой учебный час включительно.

Во время уроков кулинарии, где мы по-прежнему сидели за одной партой, я имел больше всего возможностей, используя это, перекидываться с ней ничего не значащими фразами, но я сразу же прерывался, как только замечал, что её глаза наполняются влагой. Мне ненавистна была мысль о том, что я причиняю ей боль, тогда как всё, чего я в действительности хотел – это затащить её куда-нибудь в тёмный чулан и зацеловать там до потери пульса.

И хоть я заметил, что жалюзи в её спальни вновь открыты, я никогда больше не подходил к той стороне балкона. Да, разумеется, я бросил курить, но всё же главной причиной было не это, а моё желание показать ей своё уважение и не вторгаться в её личное пространство, на что она, несомненно, имела право.

Я думал, что поступаю в её интересах: позволяя считать, что я к ней равнодушен, открываю ей возможность начать поиски того, кто даст ей то, чего не могу дать я. Доктор Кейт упомянула, что, по её мнению, неправильно, даже ради блага самой Беллы, подталкивать её в другом направлении – просто потому, что это нечестно, что я ввожу её в заблуждение.

Также она сказала, что в теории это в каком-то смысле благородно, но взгляд, которым она смотрела на меня, когда я рассказывал о том, как поступаю и зачем, говорил, что она ни секунды не верит, будто я смогу справиться с ситуацией, когда (и если) Белла действительно начнёт встречаться с кем-то другим.

И она, блин, была права, потому что в тот вечер, когда к её дому подвалил парень, и она вышла, выглядя так чертовски нелепо, я слетел с катушек. Я стоял там посреди улицы, чувствуя себя сосунком, которому заехали под дых, и весь воздух стремительно покинул мои лёгкие, когда он увёз её... тот самый он, за появление которого в её жизни я так упорно ратовал. Я вынужден был сесть на поребрик и опустить голову между коленей – просто чтобы снова начать дышать, просто чтобы предотвратить приступ паники или истерику... что начнётся первым.

Последовавшая за этим тишина была невыносима. Парни смотрели на меня с жалостью и смущением – ведь всё это время я притворялся, что мне плевать на неё, а теперь, глядя, как она уходит с другим, я практически рассыпался у всех на глазах. Элис подскочила и в очевидной попытке сгладить отрицательный эффект случившегося принялась настаивать, что у этого парня и Беллы, по словам самой Беллы, отношения чисто дружеские. Но что-то в её тоне – какая-то язвительность, что ли – говорило о другом, об обратном... то ли о том, что Белла заливала ей баки насчёт «дружбы», то ли о том, что Элис что-то недоговаривала, щадя мои очевидным образом задетые чувства.

Не дожидаясь, пока кто-нибудь из присутствующих начнёт проявлять сочувствие или давать непрошеные советы, я со всей дури швырнул баскетбольный мяч в ствол ближайшего дерева и, громко матерясь, направился обратно в дом, насрав на то, кто меня слышит, и вообще кто и что обо мне подумает. Несмотря на всё моё притворство последнего времени, не требовалось быть гением, чтобы понять, что я люблю Беллу, что её действия причиняют мне боль.

Сердитый, в мрачной задумчивости, мокрый после душа – вода капала с меня на диван – я сидел и просматривал пропущенные звонки.

Уже несколько месяцев я не чувствовал себя так хреново. И вот опять...

Я попытался мыслить позитивно, подумать о чем-то хорошем, развлечь себя каким-нибудь весёленьким дерьмом, прикидывал даже, не позвонить ли доктору Кейт, но был субботний вечер, и я не хотел показаться навязчивым. Представьте себе урода-пациента, который прерывает ваш ужин в выходные, чтобы обсудить свои проблемы с девушкой.

Вот почему, получив от Тайлера сообщение, что в Порт-Анджелесе намечается вечеринка, я без колебаний решил, что поеду на неё, потому что был определённо не в настроении, бля, тусить с Джазом и Элис или Эммом и Роуз, наблюдая, как у них есть всё то, чего я лишён.

Парни заехали за мной часов в девять, и мы, перед тем, как завалиться на вечеринку, рванули в город, чтобы захватить немного пива из мини-маркета. На этот раз Тайлер воспользовался автомобильными правами своего брата, и я был избавлен от необходимости покупать спиртное, поэтому ждал в машине с парнями. Несмотря на мои колебания, мы в последний момент заскочили ещё и к Джею Би. Эрик хотел подкупить у него травки. Я зашёл в дом Джея Би и вышел оттуда, ни с кем даже словцом не перекинувшись – просто потому, что мне ничуть не приглянулась зависшая там компашка. Кучка народу сидела и нюхала кокс, и я почувствовал полнейшее отвращение, когда они запросто предложили мне присоединиться.

Их предложение не показалось мне соблазнительным – ни в малейшей степени, несмотря даже на то, что я был в поганом настроении и знал, что после этого ненадолго почувствую себя гораздо лучше.

Я покинул его дом весь из себя такой, бля, гордый – не просто потому, что смог произнесли слова отказа, но и потому, что вообще не почувствовал ни физической потребности, ни желания нюхнуть. Я решил, что найду в себе силы продержаться этот поганый вечер.

Однако на практике всё шло замечательно ровно до четвёртой порции пива, успешно влившейся в меня. После неё я слегка «поплыл». Я не ел с самого завтрака – не успел ничего перехватить перед группой встреч для наркозависимых – и алкоголь всасывался довольно быстро.

Вечеринка проходила в доме какой-то знакомой Эрика и Тайлера. Когда мы подъехали к дому, я, исходя из развешанных повсюду праздничным транспарантов, гласивших «Счастливого восемнадцатилетия, Тори», предположил, что симпатичная девушка в блестящей тиареи есть та самая Тори. Мне сказали, что она вся из себя главная чирлидерша школы и типа «королева бала», короче – первая девка на деревне или что-то вроде того.

Судя по избытку алкоголя, который потребляла явно несовершеннолетняя толпа, вечеринка определённо проходила без присмотра взрослых. А если прикинуть, сколько народу вокруг уже выглядело сильно перебравшими, можно было с уверенностью предположить, что длится она далеко не первый час.

Я подумал, что, возможно, за нетрезвыми людьми будет забавно понаблюдать, и вслед за парнями двинулся к столу во дворе, где толпа была не столь густой.

Я поёжился, когда нас немедленно окружили несколько девчонок. С энтузиазмом и счастливыми воплями «Наконец-то!» они принялись обнимать моих друзей. Одна из них, пошатывающаяся грудастая блондинка в смехотворно короткой юбочке, засунула свой язык Эрику в глотку раньше, чем он успел с ней поздороваться. Все они казались мне откуда-то знакомыми, и я вспомнил, что видел кое-кого из них в числе зрителей на играх нашей команды. Забавно, подумал я, что парней, на которых в Форксе никто и внимания-то не обращает, здесь встречают как знаменитостей.

Когда меня стали представлять девушкам, я специально взял в каждую руку по паре бутылок «Будвайзера» , чтобы, если потребуется, избежать рукопожатий. Это отлично сработало, и я не выглядел грубияном – просто человеком, который спешит напиться. Та девушка, Тори, болтала с парнями и продолжала заинтересованно на меня поглядывать. Уже через несколько минут я вспомнил, откуда знаю её. Она была в моём доме в тот самый вечер – стояла в кухне, мешая мне подойти к ящику со столовыми приборами. Я отдал ей открывашку после того, как вскрыл своё пиво, и подумал тогда, что она напоминает мне Беллу... сильно напоминает.

Я поздравил её с днём рождения, просто из вежливости.

– Ты Эдвард, верно? Такое знакомое лицо. Откуда я тебя знаю? – Она уселась рядом со мной на стол, скрестив свои длинные ноги.

Меня так и подмывало ответить: «Я тебе снился», – но я никогда не говорил девчонкам подобной слащавой чуши, даже если меня распирало. Я поотвык любезничать с девушками, поэтому просто пожал плечами, гадая, понимает ли она вообще шутки. Однако она вспомнила меня быстрее, чем я ожидал.

– О, ты был на вечеринке в том громадном доме в Форксе, правильно? В тот раз девицы устроили чумовую потасовку! – Подруги поддержали её визгом, тоже вспоминая.

– Ага, я был там. Вообще-то это мой дом. – Я глотнул пива и заставил себя улыбнуться ей, стараясь отодвинуть воспоминания того вечера. Если бы я тогда просто, бля, остался внизу...

– О, точно! Ты давал мне открывашку. – Она посмотрела на меня прищурившись, изучая. – Ты выглядишь совсем по-другому.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что в тот вечер я вернулся домой после визита в суд, к своему офицеру по надзору, одетый как пай-мальчик (или, цитируя Беллу, «в ботанском шмотье») с расчёсанными аккурат на пробор волосами.

Поскольку я уже был выпивши, то прямо так ей всё и выложил:
– Ага, в тот день мне нужно было посетить своего офицера по надзору. Знаешь... изобразить из себя добропорядочного гражданина. – Я ожидал, что она либо сочтёт это шуткой и засмеётся, либо сползёт со стола и рванёт отсюда во всю прыть. Вместо этого она распахнула глаза и облизнула губы... с заинтригованным видом. Она осмотрела меня с ног до головы, оценивая – то ли по одёжке, то ли по чему ещё, уж и не знаю – вру я ей сейчас или нет.

– Правда? Что же ты натворил такого... что у тебя есть офицер по надзору? – неуверенно спросила она, покусывая губу и... ага, она точно строила мне глазки. Ей нравились «плохие парни». Подозреваю, что эта девчонка ходила на свидания только с капитаном футбольной команды, поскольку это было то, чего ждали от неё окружающие, а сама всё это время хотела стать объектом внимания какого-нибудь хулигана.

– Ну, скажем, машину угнал... или ещё кое-что. – Я с безразличным видом пожал плечами, какая, мол, разница. Практически я ведь не врал. Я же действительно как-то раз угнал папину машину. Внимания на нас в любом случае никто не обращал – все следили за тем, как ведут себя ручонки Эрика на заднице блондинки, так что ни меня, ни Тори никто даже не слушал.

– Правда? – спросила она, заинтересованно распахнув глаза. Клянусь вам, я услышал, как захлюпало у неё в трусиках.

– Да нет, не совсем, – усмехнулся я, беря со стола ещё пиво. Она игриво шлёпнула меня по руке, когда я передал эту бутылку ей, а себе взял ещё одну. Я даже не вздрогнул от этого физического контакта, лишь безучастно посмотрел на то место, куда она меня ударила, вспоминая, как часто Белла, до того, как узнала мою ситуацию, делала то же самое игривое движение.

– Были у меня кое-какие неприятности, раньше. Знаешь... из серии «один сказал, другая пересказала»... ерунда, в общем. Мелочёвка.

Преуменьшение века.

Мысленно я рассмеялся: неужели я только что назвал ерундой и мелочёвкой то, что сломало, бля, всю мою чёртову жизнь?

Но в тот момент это и в самом деле было ерундой. Поскольку, сидя рядом с этой шикарной девчонкой, которая восхищалась каждым моим словом, я понимал, что могу дотрагиваться до неё, а она в ответ – до меня, так что с ней всё это именно что мелочёвкой и было. Ничем иным, с какого бока ни смотри.

Она немного посидела там со мной, болтая всякую чушь про колледж, музыку и другую фигню, приходившую ей на ум. Я гадал, чего это она такая бессвязно болтливая – выпила сегодня лишнего или же вообще по жизни недалёкая. Время от времени я поглядывал на улицу с мыслью, что в любой момент могу увидеть там Беллу – ведь Элис упоминала, что её «друг» был из Порт-Анджелеса. Гадая, что же она в эту минуту поделывает, я глотнул ещё пива и пожалел, что у меня нет при себе сигаретки.

Когда одна из девчонок закурила, я долго терпел, но потом всё же поддался искушению и попросил у неё одну. Дым обжёг мне горло и заставил закашляться, поэтому я её сразу же выкинул.

Кто-то вынес торт с зажжёнными свечками, Тори спрыгнула из стола и пошла загадывать желание или что там полагается делать. Её подруги отправились за ней, а я остался допивать своё пиво и наслаждаться опьянением. Парни тоже остались и принялись втирать мне, как же сильно эта девчонка меня хочет и как мне повезло, потому что Тори крутая тёлка.

Если ещё хоть раз, подумал я, услышу от Эрика: «Это же, блин, сама Тори-долбаная-Хантер, и она тебя хочет, мужик! О, брат, если ты её трахнешь, я хочу знать все подробности!», – то ему, бля, несдобровать.

Эрик, не смущаясь, признался, что уже года два подбивает к ней клинья; а Эрик, между прочим, парень завидный и симпатичный, в Форксе на него немало девушек заглядывается. Я только глаза закатил в ответ. Девчонка была хорошенькой, но на меня она не произвела особого впечатления. Возможно, потому что я был чертовски одержим другой... совсем, совсем другой.

Затем вернулась Тори с двумя кусками торта на тарелке и бутылкой малиновой водки «Smirnoff». У меня не было ни малейшего желания пробовать торт, но глотнуть чего-нибудь покрепче, чем пиво, я определенно созрел. Её подруга наполнила несколько рюмок, и мы подняли тост за восемнадцатилетие. Чокаясь с ребятами, я гадал, не выпивает ли Белла сейчас где-нибудь со своим новым парнем.

Я спросил, почему некоторые из гостей Тори в бусах Марди Гра** и цыплячьих масках, и в ответ узнал, что сегодня вечером какая-то городская школа проводит карнавал. Наверняка Белла и её парень там, и этот долбоёб выигрывает для неё призы, покупает мороженое и сахарную вату; а может, бля, держит её за руку и нашептывает на ухо грёбаные телячьи нежности.

– Эдвард? Ты меня слышал? – хихикнула Тори, внезапно выдёргивая меня из моих мыслей.

Тори нежно прикоснулась пальцем к моей щеке и повернула моё лицо к своему.
– Что, прости? – отозвался я. Слова вышли нечленораздельными. Мои веки отяжелели. Не считая мыслей о Белле, проводящей сейчас время на свидании, и противоречивых эмоций по этому поводу, я чувствовал себя хорошо. Оцепенело, но хорошо.

По-пьяному растягивая слова, она сказала:
– Пойдём, я хочу показать тебе свой автомобиль. Родители подарили мне его на день рождения, потому что они меня лю-у-у-у-убят. – Она встала и, потянув меня за руку, вынудила слезть со стола. Я послушно следовал за ней, стараясь не терять равновесия. Она вела меня за руку, не выпуская её, и мы оба были изрядно пьяны. Каждые несколько шагов нас кто-нибудь останавливал, чтобы обнять её и поздравить с днём рождения. Это должно было бы меня раздражать, но я был для этого слишком пьян. Я держал её за руку, и мне нравилось это ощущение.

Она привела меня на подъездную дорожку и завела в гараж. Там стоял абсолютно новенький фольксваген-хрен-знает-как-его-кабриолет. Она погладила его словно кошку и проворковала:
– Правда же, он миленький?

Он был красным, как автомобиль Беллы. Я энергично кивнул, стараясь устоять на ногах.

Я «блеснул» (буквально) пьяным красноречием, выразив своё согласие с ней кратким комментарием:
– Он блестит. – Когда её лицо выразило разочарование, я добавил, чтобы не расстраивать её: – И он клё-о-о-о-овый.

– Я думаю, ты очень клёвый. – Она склонила голову набок и стала медленно придвигаться ко мне, продолжая держать за обе руки. Я пятился, пятился и вышёл спиной вперёд в двери гаража.

– Ну, спасибо, коли не шутишь, – было практически всё, что я мог ответить, потому что в глазах у меня уже двоилось, и сейчас передо мной стояли две девушки, очень похожие на мою Беллу. Приблизив ко мне лицо, она болтала и болтала о чём-то, имевшем отношение к её машине (я так и не понял, о чём), а затем пошатнулась и оступилась на своих каблуках. Я поймал её за талию и прижал к себе. Держа её так, я сделал несколько шагов назад и упёрся в кирпичную стенку-не-то-забор в три фута [п.п. – около 90 см] высотой, окружавшую её газон и кусты перед домом. Я уселся туда, а Тори встала у меня между ног.

Как же я, блин, отвык-то от этого.

Какое-то время мы оставались в этом положении, просто глядя друг на друга. Я смотрел куда-то сквозь неё; ведь я видел двух девушек одновременно и был не в силах сообразить, на какой из них мне сфокусировать взгляд, а попытка принять какое-то решение по этому вопросу вызвала у меня приступ тошноты. Я прислонился лбом к её животу и медленно вдыхал и выдыхал, стараясь восстановить чёткость восприятия. Автоматически я продолжал обнимать её за талию, и её руки начали поглаживать мои плечи, а затем обхватили мои бицепсы. Когда она наклонилась ко мне, я не пошевелился. Не знаю, почему – вроде как я просто хотел посмотреть, что сейчас произойдёт, знаете, типа такой естественнонаучный эксперимент – не то, чтобы я от неё чего-то хотел, скорее просто считал, что я могу это сделать.

Мой большой палец скользнул вдоль пояса её джинсов и погладил её по бедру, теплому и мягкому. Моё движение вызвало у неё довольное мурлыканье. Она склонилась ко мне, её губы прошлись по моей шее к уху, и она прошептала:
– У меня день рождения... можно мне получить поцелуй?

У меня малость перехватило горло, отчего дыхание стало неровным. Я не знал, хочу ли я этого. Что за фигня, парень, это же всего лишь долбаный поцелуй, делóв-то. Прежде чем я успел подумать о том, чтобы отказаться, она всосала мочку моего уха. Я негромко застонал, просто от неожиданности – не ожидал такого от девушки, с которой только что познакомился. Это просто... если честно, это было приятно. Я закрыл глаза и позволил ей продолжать, наслаждаясь удовольствием, которого не ощущал уже так чертовски давно и забив на всё остальное. Моя рука почти бессознательно сдвинулась по её попе – вниз на заднюю часть ног и тут же обратно вверх на талию.

Краем глаза я заметил Тайлера, идущего мимо нас по дорожке к своей машине и говорящего по сотовому. Я кивнул ему, и он кивнул мне в ответ.

Тори на миг обернулась, отвлечённая его появлением. Но затем её рот спустился от моего уха по челюсти, и она стала оставлять лёгкие поцелуи в уголке моих губ. Я позволил ей это, и сам ответил парой невинных поцелуев, после чего она отстранилась и сверкающими глазами уставилась на меня. Её пальцы нащупали у меня на шее кожаный шнурок и, щекоча мне шею, вытащили его из-под рубашки, где он скрывался.

– Это ещё что такое? – спросила она, когда в её ладони зазвенели кольца. Я осторожно отобрал их у неё, пока она не рассмотрела, что это, и снова опустил в воротник рубашки.

– Не твоё дело. Ничего, – отрезал я, давая понять, что тема закрыта. Поскольку это, мать вашу, было не «ничего», а грёбаное всё.

Хотя она сделала это без умысла, мне было крайне неприятно, что её руки коснулись чего-то настолько для меня священного, настолько интимно личного. Её глаза немного сузились. Она посмотрела на меня так, словно сильно разозлилась, а затем ни с того ни с сего вдруг накинулась на меня, словно хищник на добычу: её рот атаковал мой, её пальцы схватили меня за затылок, зарылись в волосы у самой шеи и грубо, резко и больно за них потянули.

Её поцелуи были быстрыми и яростными, почти злыми; и как бы я ни любил, когда меня слегка тянут за волосы, она делала это слишком сильно и реально причиняла мне боль. Затем она безжалостно прикусила мою нижнюю губу, и я немедленно почувствовал вкус крови. Какого хрена, вообще? Тут уж я вышел из себя.

Я отшатнулся от неё, рукою вытер рот и недоверчиво на неё уставился. На тыльной стороне моей руки полоскою остался кровавый след.

– O-у-у-у-у-у... блядь, больно же. У меня кровь идёт! – Чокнутая сучка.

Она надула губки.
– Oх-х-х, прости. – Её губы коснулись моих – на этот раз нежно, и я вздрогнул. Я понял, что больше не хочу целоваться с ней. Я не чувствовал ничего, никаких покалываний, никакой страсти... Ни на столько, ни вот на пол-столько (ну, вы поняли, о чём я). И не потому что она не была привлекательной – тело у этой девчонки было отпадное, а длинными темными волосами и огромными карими глазами она жуть как напоминала Беллу, но в том-то и дело. Напоминала. Она, блин, не была Беллой. И пусть это было чертовски тупо – не следовать за ней туда, куда она предлагала – ведь я же был нормальным подростком, одиноким как сукин сын, вечно возбуждённым, твёрдым как алмаз, и в то же время лишенным какой бы то ни было сексуальной стимуляции от сверстниц. Но вот не прельщала меня эта перспективка, и всё тут. В какое-то мгновение я попытался блокировать образы Беллы и мысли о ней – я крикнул ей мысленно, чтобы она оставила меня на хрен в покое; но это ни черта не сработало.

Я скучал по своей девушке.

Тори меня не волновала; я понял, что не хочу это продолжать. Она схватила меня за руки и заставила встать с кирпичного ограждения. Мой желудок сжался от приступа тошноты.

– Ну давай же, пошли ко мне в комнату, – с кривой улыбкой прошептала она, строя мне глазки.

– Ага, но я типа... неважно себя чувствую, – честно сказал я ей. Она очевидным образом расстроилась, но я не почувствовал угрызений совести по этому поводу. – Слушай, ты прости, но... – я провёл рукой по лицу. Как же я хотел вернуться к парням и потрепаться с ними – короче, податься куда угодно, лишь бы не оставаться с ней. – Я не могу это сделать... Прости. – Я примирительно улыбнулся ей и направился обратно ко всей компании.

В этот момент я понял, что обжиматься с Тори в попытках потешить своё уязвлённое эго и подлечить разбитое сердце – ничем не лучше, чем баловаться кокаином, когда дерьмово на душе. Всего лишь кратковременное облегчение... а я его не хотел. Лучше чувствовать боль, чем маскировать её.

И я почувствовал себя чертовски хорошо, покидая её, но оставаясь в согласии с самим собой.

Тори осталась стоять на месте, разинув рот. Затем окликнула меня:
– Ты что, серьёзно? Но у меня же день рождения! – Честное слово, люди, она даже ногой от возмущения топнула.

Парни всё ещё были там, где я их оставил, выпивая и закусывая объедками торта, которого не коснулись ни я, ни Тори. А вот подружки Тори ушли. Я сел за деревянный уличный стол для пикников и заметил, что Эрик, прячась за спиной Тайлера, пытается незаметно курнуть косячок. Он жестом предложил мне присоединиться, но я покачал головой и подумал, какой же он дурень.

Наш тренер то и дело угрожал нам выборочными проверками на наркотики, что было одной из главных причин, по которой я избегал травки. Другая причина состояла в том, что я искренне старался избавиться от зависимости и иметь чистый организм. Сегодня вечером я выпил впервые за почти полтора месяца. Прошлый раз я выпивал (то была пара бутылок пива), когда мы смотрели по телику бокс в гостях у одного из друзей Эммета. А до этого был тот вечер.

Хотя, надо признаться, я скучал по состоянию балдежа после травки, особенно когда мы балдели вместе с Беллой. Она была чертовски забавной, когда накурится. Я задумался: а курила ли она без меня с тех пор, как мы расстались? Хотя с кем ей курить? Не с Анджелой же... может, с Элис? Конечно, если бы она курила с Элис и Джаспером, он бы мне наверняка рассказал, но...

– Я чертовски устал, – невнятно пробормотал Коннор. – И проголодался.

– В ресторан? – Тайлер поднял голову и вздёрнул одну бровь. Сегодня вечером он был нашим водителем – и был готов отчалить хоть сейчас.

– Я бы поел, – с готовностью отозвался я, мечтая свалить из этого дома как можно скорее. С Тори я не попрощался – и вот вообще нихрена не заморачивался по этому поводу.

---------------------------------------

* Примечание автора: Песня, которую напевал Эдвард – «Smile» («Улыбка») (исполнитель – Uncle Kracker), классная песня.

** Примечание переводчика: Mardi Gras: Марди Гра (или Марди Грас, как произносят американцы) – один из католических праздников. Проводится он за 40 дней до католической же Пасхи. Самый широкий размах праздник получил в Новом Орлеане. Здесь это целый карнавал, который длится две недели.С постоянными концертами, выступлениями и прочими мероприятиями, которые заканчиваются грандиозным парадом, в котором участвуют тысячи местных жителей и приезжих со всей страны.

Есть три основные традиции, связанные с праздником. Во-первых: есть, пить, веселиться и ни в чем себе не отказывать. Нужно помнить, что предстоят 40 дней строгого поста, поэтому к нему нужно хорошо подготовиться. Во-вторых, нужно обязательно надевать специальные бусы. Есть три основных цвета, в которые окрашены праздничные бусы – зеленый, фиолетовый и золотой. Главное, что нужно помнить – чем больше вы их на себя наденете, тем лучше. Тем более, они вам ещё пригодятся для третьей традиции. Неизвестно откуда это пошло, но по третьей традиции в обмен на бусы девушки должны показывать всем прохожим свои груди. Разумеется, никто никого не обязывает это делать, однако ближе к ночи, когда градус алкоголя в крови значительно повышается, все резко вспоминают про эту традицию и начинается настоящий праздник и веселье.

Материал взят вот отсюда

Перевод - leverina

Редакция - Мэлиан