Глава 37, часть вторая

 Джейсон сделал мне и отцу знак приблизиться к нему.

 – Итак, вчера вечером, покинув вас, я провёл кое-какое расследование, и мне удалось кое-что узнать. – Я с трудом сглотнул, отчаянно борясь со скрутившей живот тошнотой. – В феврале Шарлотту госпитализировали в Пемброук-Пайнз [прим. перев.: крупная психиатрическая клиника, расположенная во Флориде. Деликатно называется «Центр психического здоровья». Оказывает стационарную и амбулаторную психиатрическую помощь не только взрослым, но и детям, и подросткам].

 – В дýрку? Вот же чёрт... – прошептал я, не в силах поверить. Для жителей Чикаго не секрет: всякий, кто госпитализировался в Пемброук-Пайнз или лечился там амбулаторно, может с полным основанием считаться психом со справкой.

 – В психиатрическую больницу, – поправил отец, выразительно на меня посмотрев.

 – Насколько мне удалось выяснить, за полгода у неё было две попытки суицида. Печально для неё, хорошо для нас. Это ставит под сомнение её психическую стабильность, а также дискредитирует её свидетельские показания.

 Шарлотта пыталась совершить самоубийство? Да ещё дважды? Ебать-колупать, три дня не вставать...

Охранявший вход в зал суда судебный пристав придержал для нас створку двери, и мы вошли в просторное помещение. Джейсон заранее разъяснил нам, что сегодня утром к рассмотрению назначено только наше дело. Поскольку оно касалось сексуальной сферы, и мы были несовершеннолетними, это позволяло предотвратить появление на слушании посторонних лиц. Последнее, что мне было нужно, это чтобы в зале суда сидела и беззастенчиво таращилась на меня толпа моих бывших одноклассников.

Зал был пуст, не считая стенографистки, судебного секретаря, двух поверенных Шарлотты и её родителей. Я ожидал и побаивался увидеть Питера, но его там не было. Не надеясь узнать ответ на свой вопрос, я всё же спросил себя в мыслях: а в чём же причина его отсутствия? Ему не разрешили присутствовать в зале или его вообще никто не позвал?

И, конечно, там была Шарлотта.

Увидев её, я громко ахнул. Я честно не узнал бы её, если б не знал заранее, что это и в самом деле она. Шарлотта всегда была очень симпатичной: сливочного оттенка кожа, безупречные черты лица, рассыпанные по плечам и сияющие естественным блеском светлые волосы. Типичная добропорядочная девушка из состоятельной семьи.

Сейчас же от прежней Шарлотты не осталось и следа. Она сидела в зале суда с опущенной головой и нервно заламывала пальцы лежащих на коленях рук. Под резким светом люминесцентных ламп бледность её кожи приобрела странный серый оттенок, словно она страдала от какой-то изнурительной болезни, пожирающей её изнутри. Тонкие волосы собраны в жидкий хвостик; на лице ни следа косметики. Розовая блузка едва не спадала с её плеч и казалась слишком большой для исхудавшего тела.

Я был просто потрясён тем, как много веса она потеряла. Сколько я её знал, – даже когда мы оба были ещё детьми – её всегда попрекали полнотой. Мама всегда поощряла её испробовать ту или иную новомодную диету ради того, чтобы стать похожей на всех этих худосочных девиц – телесный стандарт, вроде как принятый в нашем социальном кругу. Однако сейчас было очевидно, что Шарлотте это просто не идёт – тощая она была непривлекательной. Она выглядела больной.

Ну, а, если уж совсем по чесноку, ни в коем разе не по злобé... она выглядела чертовски отталкивающе.

И знаете, что херово? Я немножко надеялся, что увижу на ней синяки или другие следы, указывающие на то, что Питер снова занимался рукоприкладством, из-за чего ей пришлось предъявить ему обвинение, которое послужит подтверждением моей невиновности. Ведь это же гадко – желать, чтоб кого-то избили для того, чтобы сам ты получил свободу? Ирония в том, что всего лишь чуть больше полутора лет назад я бил ему морду за то, что он причинял ей боль, а теперь... теперь я на это надеялся.

Мы сели на предназначенные нам места, а бабушка с дедушкой – сразу за нашими спинами. Поверенные Шарлотты кивнули нам и тихо поприветствовали. Её родители на мгновение встретились глазами со мной, а затем сразу отвели взгляды. Судя по всему, моё появление их не встревожило. Я не мог оторвать своего взгляда от Шарлотты.

 – Папа, она же выглядит совсем больной, тебе не кажется? – прошептал я, склонившись к нему.

 – Да. Она очень плохо выглядит. Думаю, это хорошо, – отозвался он тоже шёпотом. – Её парня нет, – добавил он, качнув головой в её сторону.

Пока Джейсон аккуратной стопочкой складывал перед собой на столе все документы и заметки, дверь в дальнем конце зала открылась, и вошёл судебный пристав. Мой желудок дёрнулся – его приход означал, что слушание дела начинается.

Он сказал:

 – Всем встать, суд начинается. Председательствует почтенный судья Аро.

Когда мы встали, выражая обязательное уважение суду, мой отец пробормотал:

 – Почтенный... не смешите мою жопу. – Если бы я так не нервничал, то усмехнулся бы, полностью с ним согласный.

Мои опущенные вдоль тела руки непроизвольно сжались в кулаки, когда судья Аро в длинной чёрной мантии вошёл в помещение и занял своё место.

Громко вздохнув, он будничным тоном произнёс:

 – Прошу всех сесть. Итак, адвокаты, в связи с каким делом мы здесь сегодня собрались? – Он выглядел так, будто его чуть ли не раздражала необходимость тут находиться, словно это отнимало слишком много его драгоценного времени.

Ублюдок хренов.

Один из поверенных Шарлотты встал.

 – Мы собрались здесь в связи с делом «Харрис против Эдварда Энтони Каллена», известного также как Эдвард Энтони Мейсен.

Я съежился, услышав своё прежнее имя. Судья, по-видимому, тоже его вспомнил, поскольку приподнял бровь, а затем посмотрел прямо на меня взглядом, в котором читалось узнавание. Холодно и твёрдо я посмотрел на него в ответ.

Вперёд, мудак, делай своё сраное дело.

Он быстро отвёл взгляд, а затем снова спросил, свысока так:

 – Итак, по какому же конкретно поводу мы собрались здесь сегодня?

 – Мы находимся здесь по просьбе истцов об изменении судебного запрета. Поступила новая информация, о которой мы считаем необходимым уведомить суд, полагая это необходимым в интересах свершения правосудия.

Я выдохнул.

Пошлó, блять, поехало.

 – Хорошо. Где мисс Харрис? – равнодушно спросил судья Аро.

Шарлотта встала. Господи, она выглядела совсем хуёво.

 – Здесь, Ваша честь. – Её голос был настолько тих, что мы её едва слышали.

 – Можете пройти на свидетельское место, – распорядился судья Аро. Шарлотта поднялась и встала рядом со свидетельским креслом. – Полагаю, вы желаете, чтобы всё протоколировалось? – спросил Аро, повернувшись к её адвокатам-поверенным.

 – Да, Ваша честь, – ответили оба.

 Судебная стенографистка, выглядевшая, блин, старше динозавров, встала и развернулась лицом к Шарлотте.

 – Пожалуйста, поднимите правую руку. – Шарлотта подняла свою правую руку, а левую неуверенным движением положила на библию. Мне всегда было интересно, зачем это делать; ведь если вы агностик, атеист или кто-то ещё, разве это считается? – Клянетесь ли вы официально, что показания, которые вы дадите, будут представлять собой правду, одну только правду, ничего кроме правды, и да поможет вам Бог?

 – Да.

Ага, так мы тебе и поверили. Плавали, блять, знаем.

Получив разрешение, Шарлотта села, по-прежнему не поднимая головы. Её адвокат подошёл к ней.

 – Мисс Харрис, мы собрались здесь сегодня по поводу судебного запрета, который защищает вас и направлен против мистера Каллена?

 – Да, – прозвучал чуть слышный шёпот.

 – Судебный запрет против мистера Каллена был принят в связи с вашим утверждением о том, что он изнасиловал вас?

 – Да. – На этот раз слышнее.

 – Однако в настоящее время у вас есть некоторая новая информация об этой ситуации, которой вы хотели бы поделиться с судом?

 – Да. – Ее губы пошевелились, но изо рта не вылетело ни звука. Её попросили повторить её согласие.

 – Пожалуйста, расскажите суду, что это за информация.

О, господи…

 Я вцепился отцу в предплечье и даже не заметил этого, пока он не прошипел:

 – Ой.

Взгляд Шарлотты встретился с моим на пару мгновений. Я машинально сузил глаза, сжал челюсть и посмотрел на неё с вызовом.

Соври ещё раз, сука, и я клянусь, блять, всеми святыми...

Ее рот искривился, и она прикрыла его рукой, чтобы приглушить сдавленный всхлип:

 – Кхм...

Ей дали коробку с носовыми платками, и все мы, затаив дыхание, ждали, пока она снова возьмёт себя в руки. Она с закрытыми глазами прошептала:

 – Эдди... не насиловал меня. – Даже с того расстояния, на котором находилось от нас свидетельское место, я увидел, что по её щекам текут слёзы.

Аллинахуйлуйя!

 Позади нас ахнули бабушка с дедушкой. В противоположной части зала, с того места, где сидела мама Шарлотты, раздалось рыдание, которое затем эхом повторила дочь. Волна облегчения окатила меня, и я почувствовал, как эти простые – и в то же время такие непростые – четыре слова сняли с моих плеч всё бремя, весь груз проблем. Я тоже закрыл глаза и, подняв лицо кверху, кратко, но искренне поблагодарил того, кто (кем бы он ни был) наконец-то ответил на мои многочисленные молитвы. И на молитвы Беллы тоже.

Ну, спасибо тебе.

От всего, блять, сердца – огромное спасибо.

 – Не могли бы вы пояснить суду это заявление, мисс Харрис?

Она вздохнула, промокнула глаза платком и тихо заговорила:

 – Мне следует начать с самого начала? Кхм, ну, в общем, всё это случилось в ту самую ночь, когда «Все звёзды» [прим. перев.: название бейсбольной команды, в которой играл Эдвард, когда жил в Чикаго] стали чемпионами. Эдди... флиртовал со мной в тот день... или мне так показалось... – тихо добавила она.

 – Я не флиртовал с ней, – прошептал я.

Блять... я флиртовал? Она, что, всё это время так думала?

 – Он так радовался победе, что, возможно, я перепутала его радость с... чем-то иным. В тот вечер я... пошла вслед за ним наверх, потому что хотела убедиться, что с ним всё в порядке. Я знала, что ему нехорошо, в смысле, он едва на ногах стоял, и я подумала... – Она снова зарыдала, качая головой. – Он был так мил со мной. Он всегда был мил, но, возможно, из-за того, что я... очень хотела быть с ним, я с готовностью преувеличивала любую мелочь, чтобы поверить в то, что и он меня хочет.

Шарлотта продолжала промокать нос, время от времени шумно сморкаясь. Она смотрела только на своего адвоката, но ни разу не взглянула на меня. Как будто меня вообще не было в помещении. Рукав её блузки приподнялся, и я увидел на её запястьях толсто намотанные белые бинты.

 Она пыталась перерезать себе вены? Наносила себе раны? Ни хера себе...

– Что произошло после того, как вы пошли наверх?

– Я... Я была... была с ним, ну, вы понимаете, в том самом смысле... и казалось, что ему это тоже нравилось, однако потом он сказал «нет», он этого не хотел, и... я просто хотела... – Она закрыла лицо руками. – Господи, я просто хотела, чтобы он чувствовал ко мне то же самое, что и я к нему, но мне стало так обидно и так стыдно, когда я разделась и предложила ему себя, – без всяких обязательств – а он, даже едва соображая, что происходит... даже в таком состоянии он понимал, что не хочет быть со мной. Поэтому я оделась и ушла. Мое сердце было... разбито. – Она закрыла глаза, и по её щекам полились потоки слёз. Вплоть до этого момента я честно не мог понять, искренна она или только притворяется, чтобы вызвать сочувствие у судьи, у меня или ещё у кого-то. Но это... эти слёзы, несомненно, было настоящими.

Я знал в то время, что нравлюсь ей, но понятия не имел, что её чувства настолько сильны. Как я мог быть таким недогадливым? Два года она была с Питером, примерно два года или что-то около того, вот почему я считал, что её увлечение мной кратковременное и несерьёзное.

 – Питер, мой парень... или, точнее, мой бывший парень – мы с ним расстались как раз накануне – искал меня.

 – Что спровоцировало разрыв между вами и Питером?

Джейсон наклонился к нам и прошептал:

 – Её хорошо подготовили. Эти вопросы и ответы полностью отрепетированы. Однако плачет она вроде бы по-настоящему. – Он нахмурился и покачал головой.

 – Питер был склонен к физическому и эмоциональному насилию. К тому моменту меня уже настолько достало его свинское поведение, что я хотела немедленно с ним порвать; но мои родители считали его идеальным кавалером для меня, и я знала, что они будут разочарованы, если я с ним расстанусь. Он перед всеми притворялся сплошным совершенством, а со мной обращался просто ужасно.

 – Но вы действительно порвали с ним, – уточнил адвокат.

 – Да, – кивнув, подтвердила Шарлотта.

 – Что произошло после того, как вы покинули комнату?

 – Когда я выходила из комнаты, Питер попытался проникнуть внутрь, чтобы увидеть, чем я там занималась, и... он оттолкнул меня в сторону, но я смогла дотянуться и запереть дверь, потому что знала: узнав, что там Эдди, Питер убьёт его. Он всегда злился на Эдди и завидовал ему, особенно, когда Эдди взяли во «Все звёзды», а Питера нет. Но он всё равно узнал... Не знаю, как он узнал, что я была с Эдди, но узнал. И он сказал: «От тебя пахнет им. Ты что, правда, поверила, что ему захочется жирную корову вроде тебя? Ты никому ненужная уродка, тебя никто не хочет».

Она разрыдалась, и я прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть свой ужас. Я никогда не знал, что он был настолько жесток с ней. То есть я знал, что он вёл себя с ней грубо, но каждый раз, когда пытался поговорить с ней об этом, она замыкалась в себе. Я никогда не знал, что он настолько ужасно с ней обходился; может, это офигеть как неправильно, но я почувствовал себя чертовски виноватым в том, что был недостаточно внимателен и не замечал, как плохо ей на самом деле приходилось. Я мог бы сделать что-нибудь, чтобы остановить его... Я, блять, должен был быть внимательнее. И где, блять, были её родители, когда всё это продолжалось? Они что не замечали?

 – Он угрожал сломать Эдди обе руки, если я не вернусь к нему. Вы не знаете Питера. Он... Я думаю, у него какие-то неполадки с психикой и серьезные проблемы с умением контролировать свой гнев. Он может вести себя очень жестоко и пугающе. Поэтому я сказала, что вернусь к нему. Сказала только потому, что боялась его, и той ночью он сильно избил меня за то, что я занималась с Эдди сексом. В основном за это. На следующий день я так боялась за Эдди и за себя, что готова была сделать всё, что он ни попросит. Он велел мне сказать, что Эдди меня изнасиловал, и я... я так и сказала.

Затем её глаза встретились с моими, – их синева, молча, умоляла о прощении – и она заговорила, обращаясь прямо ко мне:

 – Богом клянусь, я не думала, что это зайдёт так далеко. Думала, пошумят и забудут, всё уляжется; думала, что даже если из этого что-то раздуют, то у твоей семьи есть деньги... они смогут нанять адвокатов, чтобы доказать твою невиновность, и всё такое. Я совсем не ожидала, что выйдет именно так. Я совсем не думала, что это может разрушить твою жизнь.

Я отвёл взгляд. Её адвокат напомнил ей, чтобы она не обращалась непосредственно ко мне.

– Питер стал милым со мной, и мои родители, в конце концов, стали гордиться тем, что я смогла постоять за себя и дать показания в суде, и... казалось, они стали уделять мне больше внимания, понимаете? Когда я поняла, насколько плохо это обернулось, всё уже зашло так далеко, что мне некуда было отступать. Я ведь пыталась ему помочь... чтобы он не пострадал... Я никогда не хотела, чтобы Эдди пострадал... никогда. – Ее голос подавлено затих. Наступила долгая пауза.

Где-то через минуту Аро откашлялся и раздражённым тоном обратился к ней:

 – Мисс Харрис?

Казалось, на минуту её мысли унеслись куда-то далеко, за миллион миль отсюда. Когда она очнулась, то ответила так, словно и не прекращала говорить:

– Он не вернулся в школу. Мы не знали, что с ним происходит. А через несколько месяцев вся его семья уехала из штата, и о них больше никто ничего не знал. Я думала, что у него всё в порядке... Наверное, это было глупо – думать, что там, где он теперь жил, у него было всё в порядке, но я просто хотела, чтобы это всё закончилось... и для него, и для меня. Когда он уехал, я думала сначала, что он вычеркнул эту историю из своей памяти, и его жизнь снова пришла в норму, но... затем он снова приехал в Чикаго на Рождество, и день за днём все вокруг только об этом и говорили. Однажды вечером до нас стороной дошла информация, что он со своей компанией пришёл в тот боулинг, где мы постоянно тусовались. Питер готов был убить его. Он вроде как сам поверил в то, что Эдди на самом деле сделал это со мной, а он, Питер, тут совсем не причём. Я пошла туда, чтобы предупредить Эдди, а не затем, чтобы создать ему неприятности, но он убежал, как только увидел меня. Питер сказал мне: «Вот видишь, Шарлотта? Посмотри на девушку, которая с ним... Вот какие девушки ему нравятся... она чертовски хороша. Она не ты. У тебя с ним не было ни малейшего шанса». – Она произнесла это с интонациями Питера, подражая его пропитанному язвительной ненавистью голосу.

Я с отвращением слушал про то, как он с ней обращался. Я искренне надеялся, что сейчас он гниёт где-нибудь под забором в му́ках и собственных нечистотах.

– А потом, спустя день или два, девушка Эдди приехала ко мне на работу.

Услышав упоминание о Белле, я навострил уши. Я ведь так и не спросил её, что конкретно было сказано во время их встречи с Шарлоттой, потому что был слишком сильно поглощён всем остальным.

– Можете ли вы рассказать суду о том визите?

– Я была на работе, когда эта девушка пришла и сказала... сказала, что она подруга Эдди. Я узнала её, потому что мельком видела в боулинге. Она была такой симпатичной и... Она плакала и сказала мне... – Шарлотта сделала усилие, чтобы сдержать рыдание, затем помотала головой и продолжила: – Она сказала, что у Эдди всё плохо. Что всё случившееся сводит его с ума, что он в депрессии, принимает лекарства, бросил играть в бейсбол... – Сконфуженный я прикрыл рукой глаза. Как же мерзко, что все в этом зале суда, а особенно Apo, знают о том, что Шарлотта так сокрушительно на меня повлияла. – Я не знала... не знала... – сказала она и опять замолчала.

– Мисс Харрис, вам нужен перерыв?

Она отрицательно помотала головой.

 – После того, как я узнала, что Эдди всё ещё страдает, я хотела обратиться в суд с заявлением, но Питер, узнав об этом, пришёл в бешенство. Он угрожал меня убить, если я кому-нибудь расскажу. Сказал, что мне никто и ни за что не поверит, потому что я – потаскуха и врунья. Что меня никто никогда не полюбит, потому что я – толстая никому ненужная уродка. Мне невыносимо было думать, что моя ложь причинила Эдди так много боли.

– Мисс Харрис, правда ли, что в феврале этого года вы были госпитализированы в психиатрическую клинику Пемброук-Пайнз? – сдержанно спросил её адвокат, очевидно, переходя к следующей заранее отрепетированной части её показаний.

Кивнув, она прошептала:

– Да.

– Можете ли вы рассказать суду, по какой причине были госпитализированы в психиатрическую клинику Пемброук-Пайнз?

Она опустила взгляд; стыд явственно отразился на её лице. Она тихо ответила:

 – Мои родители думают, что в данный момент это лучшее место для меня. Там я не могу причинить себе вред.

– Вы были госпитализированы в психиатрическую клинику Пемброук-Пайнз, потому что пытались покончить с собой?

Она кивнула и тихо произнесла:

– Да.

– Какое лечение вы получаете в этой клинике?

– Много консультаций и психотерапии, и меня заставляют делать много записей... в дневнике. Это неплохое место. Даже лучше, чем школа. – Это прозвучало так опустошённо. – Они поддержали меня в намерении выступить в суде с заявлением. Сказали, что это поможет мне вылечиться. Я не могу забрать обратно то, что говорила раньше, но я могу исправить вред, который нанесла. Я просто хочу поступить правильно. Хочу, чтобы жизнь Эдди стала прежней.

Мое сердце стучало так громко, что я едва мог расслышать, что говорится в зале суда. Я осознал, что мои руки снова трясутся, только когда папа взял мои запястья и слегка сжал их, чтобы уменьшить дрожь. Он широко улыбнулся мне. Джейсон тоже улыбался, но смотрел по-прежнему не на меня, а вперёд.

Адвокат Шарлотты обратился к ней мягко и деликатно:

 – Итак, мисс Харрис, вы признаете, что на прошлом слушании не обеспечили суд полной и точной информацией?

Она слабо кивнула.

 – Да, признаю. – Смятым платком она вытерла слёзы со щёк. Её глаза снова встретились с моими. – Пожалуйста, простите меня.

 – Мисс Харрис, вы утверждаете перед судом, что мистер Каллен, вопреки вашим предыдущим свидетельским показаниям, не насиловал вас?

 – Он не насиловал меня, – подтвердила Шарлотта.

 – Ранее вы говорили суду, что он изнасиловал вас, потому что боялись, что ваш парень – ваш в то время парень – Питер может причинить вред мистеру Каллену или вам, если вы признаетесь, что в тот вечер имели между собой сексуальные отношения?

 – Да, я очень боялась, что он причинит вред Эдди, и хотела лишь защитить его от этого. Я его любила. Я всегда его любила.

Я чуть не подскочил на стуле, услышав, как она произносит эти слова вслух. Это были слова Беллы.

Как ни болезненно было в этом признаться, сейчас мне разрывала сердце мысль о том, что я никогда не понимал силы чувств Шарлотты ко мне. Не то чтобы я когда-либо ощущал в себе готовность или желание ответить на них с такой же интенсивностью, но, возможно, если б я хотя бы знал о них, до всего остального дело не дошло бы.

 – Итак, в чём состоит ваша просьба суду в связи с запретительным судебным приказом в отношении мистера Каллена об исключении контактов?

 – Я хочу, чтобы этот приказ отменили, – ответила она и посмотрела на меня почти с улыбкой.

Свобода.

О, господи боже, твою душу... спасибо.

 – Вы хотите, чтобы суд составил документ, отменяющий все условия судебного приказа в отношении мистера Каллена?

 – Да, сэр.

 – У меня больше нет вопросов.

Адвокат возвратился на своё место. Я же, сидя на стуле, мысленно подпрыгивал от возбуждения, как наслаждающийся «Пикси стикс» [прим. перев.: детское лакомство, сладкий порошок вроде пудры в трубочках – вот так это выглядит] пятилетний ребёнок, и прикидывал, не получится ли у меня, сунув руку в карман, вслепую набрать там смс-ку Белле. Или же в таких обстоятельствах простительно будет взять да и вытащить сотовый, чтобы позвонить ей прямо здесь и сейчас?

Судья Аро наклонился вперед и небрежным жестом оперся подбородком на руки.

 – Адвокат, у вас есть какие-нибудь вопросы к свидетелю?

 – Нет, Ваша честь.

 – Значит, обе стороны согласны в том, что желают снятия судебного запрета?

 – Да, Ваша честь, – в один голос ответили обе стороны. Я хотел победно вскинуть в воздух кулак, но сдержался, дабы не нарушать приличий.

Судья Аро сказал равнодушным тоном:

 – Что ж, тогда составьте об этом совместное заявление, а я его подпишу.

Адвокаты, приглушённо переговариваясь, зашуршали бумагами. Я же сидел, потрясённый и ошеломлённый, и отчаянно мечтал сообщить новость Белле. Если честно, мне не терпелось вернуться домой, чтобы иметь возможность вволю и нормально нацеловаться с ней и, возможно, даже пообжиматься на людях. Отец обнял меня и крепко прижал к себе.

 Один из поверенных составил новую бумагу, в которой говорилось, что судебный запрет снят и больше не действует. Судья Аро тут же подписал этот ордер, и адвокаты, поблагодарив его, вернулись на свои места.

Они, блять, поблагодарили его.

Я покачал головой: что за ирония – благодарить за отмену этого чёртова запрета того же самого человека, который его когда-то наложил.

 – Тебе надо будет показать это у себя в школе. – Джейсон вручил мне копию дарующего свободу документа, и я прижал его к груди, как будто это был мой новорожденный первенец. Думаю, я вставлю этот листок в рамку и повешу у себя над кроватью, чтобы каждый раз, обнимая Беллу и купаясь в посткоитальном блаженстве, иметь возможность, глядя на него, вспоминать о том, какое это, блять, на самом деле сладкое слово – «свобода».

Отец через меня наклонился к Джейсону и спросил его:

 – Что теперь произойдёт с ней?

Ё-моё, да с ней-то что может произойти?

 И какое мне до этого, нахрен, дело?

 Джейсон ответил ему шепотом:

 – Ну, прокурор штата мог бы, вероятно, выдвинуть против неё обвинения и открыть дело в связи с дачей заведомо ложных показаний под присягой на предыдущем слушании. Однако с учётом того, что в то время она являлась жертвой дурного обращения со стороны Питера, а также её последующей попытки самоубийства, такое решение крайне маловероятно. Это выглядело бы так, будто прокурор, как до него Питер, превращает её в жертву. Так что ей вряд ли предъявят такого рода обвинения. Также против неё может быть выдвинуто обвинение в лжесвидетельстве при заполнении полицейского протокола. Возможно, ей придется заплатить штраф или отработать некоторое время на общественных работах; возможно и условное заключение. Но в любом случае ей вряд ли придётся провести хоть один день в тюрьме.

 – Так что же, сейчас... сейчас она просто встанет и уйдёт, свободная?! После того, как заставила Эдварда пройти через ад? И ничего нельзя сделать? А Питер? Ему что, ничего не будет вообще? – Отец был вне себя.

 – Суд мог бы принять решение предъявить Питеру обвинение в оскорблении действием за избиение Шарлотты. Если она обратится в суд с исковым заявлением, они будут решать, имеются ли для этого достаточные основания. Вероятно, против него можно выдвинуть и обвинение в предварительном тайном сговоре с Шарлоттой с целью заставить её дать ложные показания, но опять же требуется, чтобы суд решил, что для выдвижения такого обвинения достаточно оснований. Оба эти обвинения должны будут строиться на показаниях Шарлотты, весомость которых в данный момент практически равна нулю. Мы также могли бы попытаться подать на неё в суд за клевету, но...

Пока папа и Джейсон шептались, обсуждая различные способы добиться того, чтобы Шарлотту настигло возмездие, в моей голове проплывали мысли о том, что означает всё это для меня и для неё. Моя жизнь снова станет нормальной, и я не должен буду, блять, следить за каждым движением, находясь рядом со своей девушкой. Мы сможем перестать вечно жить с тревожной оглядкой. Я смогу быть с ней во всех смыслах этого слова, смогу любить её, выражая свою любовь нормально, правильно, так как она и я – как мы оба – заслуживаем.

В конце концов, у меня всё наладится. Я смогу перестать ходить на индивидуальную терапию и встречи для наркозависимых; и визитам офицера по надзору отныне и навсегда придёт конец. Возможно, я даже смогу постепенно отказаться от антидепрессантов. А вот Шарлотте придётся жить с этим всегда. Уродующие её кожу шрамы будут ежедневно напоминать ей о том, что она натворила, вместе с чувством вины, вечным спутником её сновидений.

Само собой я мог бы, – просто для того, чтобы «сравнять счёт» – потребовать заслуженного наказания и с лёгкостью затеять судебное преследование Шарлотты в отместку или в качестве справедливого воздаяния за собственные страдания. Но болезненный вид и забинтованные руки этой смятенной, запутавшейся и сломленной девушки говорили о том, что и она по-своему страдает. И, вероятно, в каком-то смысле страдала всегда. Главным было то, что она, в конце концов, призналась. Да, разумеется, для этого ей потребовалось полтора года, но ведь она вообще не обязана была это делать. Не обязана была вставать перед судом и рассказывать всем, что она лжесвидетельствовала и пыталась покончить с собой. Она могла бы позволить судебному запрету продлиться ещё год, и никто, кроме меня, не знал бы настоящей правды.

И ещё, если по чесноку, мне было страшно думать о том, что могло бы произойти между мной и Питером, если бы не произошло то, что произошло. Кто знает, сломал бы он мне обе руки или сделал что-нибудь похуже? Кто знает, вдруг он не просто избил бы Шарлотту, а убил её?

Как бы я ни злился на неё за то, что она разрушила мою жизнь, я был не настолько зашорен собственными обидами и страданиями, чтобы не видеть, что эта история разрушила и её жизнь тоже. И что сама она считает, что сделала это во многом ради того, чтобы защитить меня, из любви ко мне. Только я теперь наконец-то начну жить, а она застряла в своём личном аду. И вдобавок ко всему... всё это, всё мое страдание, всё, через что я прошёл, в конечном итоге привело меня к Белле. Если бы ничего этого не случилось, я бы её никогда не встретил, поэтому на самом деле мне следовало бы благодарить Шарлотту.

Господи, всё до такой степени исхерачено и запутано, что даже не смешно.

Я поспешил вмешаться, прежде чем этот разговор продолжится.

 – Я хочу покончить с этим, папа, с меня хватит. Она никуда не «пойдёт, свободная». Она вернётся назад в психушку. – Представив себе это, я покачал головой. Независимо от того, что она сотворила со мной, я по какой-то непонятной причине всё же чувствовал к ней сострадание. – Она и так страдает, это очевидно, а я не хочу больше иметь к этому никакого отношения. Не хочу больше думать ни о чём, связанном с этим делом; хочу просто оставить его позади и двигаться по жизни дальше. Не хочу больше приходить в зал суда. Никогда и ни по какому поводу.

Оба они обратили на меня изумлённые взгляды.

 – Ты уверен, Эдвард?

 – Абсолютно. Я вообще не хочу больше возвращаться в Чикаго кроме как ради того, чтобы навещать бабулю с дедулей.

Судебный пристав попросил всех встать, что мы и сделали. Он объявил, что судебное заседание закрыто, после чего судья Аро, как ни в чём не бывало, удалился в свой кабинет, словно не случилось ничего особенного, и это, блять, был всего лишь обычный скучный и повторяющийся пункт его ежедневного распорядка.

 – А вот его-то как раз, – сказал я, кивнув в сторону закрывшейся за ним двери и скрипнув зубами, – я бы хотел, блять, увидеть подвешенным за яйца.

 – Ты не одинок в своём желании.

Шарлотту поспешно увели родители. Она шла с опущенной головой, продолжая тихо плакать, и бросила на меня последний взгляд, полный раскаяния. У меня возникло странное желание помахать ей на прощанье, но я не стал этого делать, а просто ответил на её взгляд. Я не желал ей зла и надеялся, что она поняла это.

Её адвокат подошёл к Джейсону и вручил ему письмо в конверте, на котором почерком Шарлотты было написано моё имя. В правом углу стояла синяя чернильная печать с адресом Пемброук-Пайнз. Я взял у Джейсона письмо, понимая, что в нём, скорее всего, содержатся извинения. Я очень сомневался в том, хочу ли на самом деле читать то, что она считала нужным мне сообщить, но, может, ей полегчает от того, что я понимаю, почему она это сделала. По той же самой причине, по которой я писал в своём дневнике, ради катарсиса: для того, чтобы, высказавшись, облегчить душу и очиститься.

Если она чувствовала потребность извиниться передо мной, чтобы это помогло ей исцелиться, то я по всей справедливости не должен торопиться с прочтением; потому что, возможно, это станет своего рода мирным расставанием и завершением той дружбы, которая у нас с ней когда-то была. Я решил дождаться, пока окажусь в одиночестве, и только тогда открыть это письмо.

Когда мы, покинув зал судебных заседаний, вышли в просторный холл, я заметил, что Шарлотта и ее родители уже ушли далеко вперёд. Я обрадовался, что не нужно будет снова сталкиваться с ней лицом к лицу. Единственным лицом, которое я хотел увидеть сейчас, было лицо моей девушки.

Улыбаясь, я вытащил из кармана сотовый телефон и отошёл в один из укромных уголков в холле. Краем глаза я заметил, что папа сделал то же самое, наверняка собираясь звонить маме, чтобы сообщить новости.

Было немного сюрреалистично набирать номер Беллы, ожидая, что через несколько мгновений в трубке зазвучит ее голос. Я прикинул, что у неё сейчас где-то полдвенадцатого, значит, время ланча, и она в столовой. От волнения в теле поселилась необычайная лёгкость, мне казалось, что я парю. Я едва себя сдерживал; хотелось пробежать марафон или же вновь и вновь мощным броском посылать бейсбольный мяч... кое-кому промеж глаз.

Ха! Где Питер, когда он, наконец, мне потребовался?

 Я был ужасно измотан недосыпом и муками, вызванными незнанием того, чем закончится этот день, но внезапно ощутил, как меня буквально распирает энергия.

Белла ответила после первого же гудка:

 – Эдвард?

 – Привет, детка, – сказал я, не в силах перестать улыбаться, с сердцем, полным радости, и с «бубенцами», слегка «позвякивающими» от возбуждённого ощущения того, что и они теперь свободны. – Я еду домой...

Нет необходимости говорить, что её визг был оглушителен; и заявляю вам со всей ответственностью – это был самый красивый звук, который я когда-либо в жизни слышал.

~ % ~

Встречайте нашего нового редактора - Лену (CullenS)

_____________________

Перевод -  leverina

Редакция - CullenS

Форум>>>