Глава 41~ Перемены.

Часть 1

Жизненные уроки

[п.п.: благодарственное стихотворение с поздравительной открытки для отца; в переводе по возможности сохранён искренний и простодушный пафос оригинала]

Ты, может быть, думал, что я не увидел

Или что я не услышал

Тех жизни уроков, что ты мне давал –

Но я слышал каждое слово.

Возможно, ты думал, я их не усвоил,

И что между нами стена,

Но, папа, я все их впитал,

И в сердце своём записал.

Не стал бы я, папа, если б не ты,

Тем мужчиной, какой я сегодня;

Ты прочный фундамент построил во мне,

Который никто не разрушит.

Я вырос и принципам верен твоим –

И рад, что случилось всё так;

Засим остаюсь, дорогой мой отец,

Твой от сих и навек благодарный ребёнок.

Джоанна Фухс

~Эдвард~

Белла упёрлась рукой в бок; палец другой её руки указывал на меня.

 – Поверить не могу, что ты обманом заманил меня сюда, чтобы сменить памперс Клер! – воскликнула она. – У меня перед отъездом куча стирки, а свои вещи я ещё даже не начинала собирать! Эдвард, мы же уезжаем завтра утром! – Она топнула ногой и возмущённо всплеснула руками.

О, она была такой милой, когда сердилась. И, может быть, немного устрашающей.

– Но... – протянул я, зная, что крыть мне, в сущности, нечем. На руках я держал Клер, прижимая её к своей груди и поглаживая по спинке, а она кричала, громогласно сообщая о том, что нуждается в переодевании. Моя мать на часок ушла из дому и оставила её под моим присмотром. Она определённо сказала, что всё то время, которое она собирается отсутствовать, Клер должна будет спать... а не проснётся и не обкакается спустя пять минут после того, как мамина машина отъедет от дома. Можете меня сколько угодно уговаривать, что это нельзя было предсказать – мне, знаете ли, плевать на непредсказуемость с высокой водокачки.

Я бесился ещё сильнее, потому что мама вечно повторяла, что Клер «точно по часам» делает и то, и это, и пятое, и десятое. Какать по расписанию она явно не умела. Моя мать знала, как мне неловко и отвратительно иметь дело со сменой памперсов, и не только потому, что я не выношу беспорядок. И я ей, конечно, напомню об этом.

– Никаких «но», Э.! Именно для того, чтобы мне не приходилось этим заниматься, я каждый чёртов день принимаю противозачаточные таблетки! Господи... Мог бы просто сказать, что тебе нужна помощь. Чтобы я пришла, незачем было врать, будто ты по мне соскучился, – сжав зубы, сердито бормотала Белла, явно уязвлённая моим обманом. – Вот, значит, как ты будешь поступать, когда у нас появятся дети, да? Оставишь их сидеть в грязных памперсах, пока я не вернусь домой? – Я съёжился от нехарактерной для неё резкости тона. Мне не нравилось, когда она на меня злилась; от этого я чувствовал себя дерьмово. Однако я отметил, что Белла сказала «когда у нас появятся дети», а не «если»... Это, невзирая на всю её укоризненную и уничтожающую речь, вызвало у меня чуть заметную улыбку.

– Я просто... Я плохо умею это делать, и ещё мне очень неловко. Прости, что разозлил тебя, я не хотел тебя обманывать; но то, что я скучал по тебе, не враньё. – Я ввёл в бой тяжёлую артиллерию – выстрелил в Беллу тем взглядом, перед которым, как я чертовски хорошо знал, она не устоит: печальные щенячьи глазки, говорящие: «Посмотри, какой я несчастный, ты должна мне помочь, а не то я умру». Белла раздражённо вздохнула, протянула руки и взяла у меня Клер, которую я ей с благодарностью осторожно передал.

С моей стороны нечестно было использовать этот взгляд, но я знал слабые места своей девочки, как и она – мои. Это было что-то вроде молчаливой договорённости между нами: «ты – мне, я – тебе»... но, по-моему, это и есть любовь: поддерживать любимого человека там, где он слабее тебя, и наоборот – принимать поддержку от него в моменты собственной слабости.

Ладно, согласен, вызывать её для того, чтобы она сменила испачканный дерьмом памперс, было поступком дерьмовым (прошу прощенья за невольный каламбур), но смена памперсов действительно доставляла мне определённый дискомфорт. Мокрые памперсы я ещё мог вынести, но грязные были невыносимо отвратительны: Клер была на грудном вскармливании, и от этого её какашки напоминали цветом и консистенцией домашнюю запеканку из макарон с сыром.

Которая отныне официально добавлена к списку того, при виде чего я зажимаю рот ладонью.

Но главным было то, что у Клер имелась эта самая штука... крошечная детская вагина. Мне казалось совершенно неуместным иметь дело с этой частью тела собственной младшей сестры. После того, что я пережил... я просто не мог относиться к этому легко... ну, вот не мог, и всё тут. Но даже если бы всей этой истории в Чикаго никогда не произошло, это всё равно было бы неудобно. Ведь и Эм, и Джаспер тоже избегали этого как герпеса в ночь выпускного, а ни у одного из них не было такого прошлого, как у меня.

Я с некоторого расстояния наблюдал, как Белла отнесла малышку в дальний угол кухни, где теперь стоял пеленальный столик (изготовленный на заказ, чтобы соответствовать всей остальной кухонной мебели из красного дерева). Она положила на него Клер, заговорила с ней певучим голоском, и та немедленно прекратила плакать. Когда Белла терпеливо и ласково очистила её вместо меня, моё сердце почти остановилось.

Я так сильно любил свою девушку! И хотя прежде никогда всерьёз не думал о том, чтобы завести собственную семью, в глубине души нисколько не сомневался в том, что хочу этого именно с ней. Прядка волос упала Белле на лицо, поэтому я, подойдя ближе, заправил её ей за ухо, чтоб не мешала. Несмотря на своё раздражение, Белла улыбнулась мне, возясь с маленькими кнопками на детских ползунках. Затем она подняла ножки Клер вверх, в шутку сделала вид, что обнюхивает её, и ласково проворковала:

 – В нашей маленькой компашке кто-то сильно навонял!

Она протянула мне грязный памперс; это был бессловесный приказ выкинуть его, но я лишь нерешительно таращился на мерзкую штуковину. В конце концов, осознав, что у Беллы хватит терпения хоть весь день простоять вот так – уперев одну руку в бок, закатив глаза, фыркая и нетерпеливо постукивая носком обуви по полу, выражая всем этим своё мнение обо мне – я двумя пальцами взял памперс и с гримасой отвращения уронил его в мусорное ведро. Фу-у.

Ещё отвратительнее было то, что край памперса приоткрылся, и его содержимое живо напомнило мне связку сарделек. Ещё одно добавление к списку того, к чему я никогда больше не прикоснусь. Так я, пожалуй, довольно скоро умру от голода.

– Ты уже упаковал вещи? – спросила Белла; она укачивала малышку, прильнувшую головкой к её плечу, слегка покачивая бёдрами туда-сюда. Это было странно, потому что я видел, как и Элис, и мама, и бабушка делали то же самое. Я задумался, не рождаются ли женщины с неким внутренним материнским метрономом или чем-то вроде этого.

Я кивнул в ответ на вопрос Беллы и, протянув руку, коснулся розовых рюшечек на небольшой пухленькой попке Клер. [п.п.: мини-юбочки или трусики с рюшечками – отдельный предмет детской одежды, надеваемый девочкам поверх памперсов и ползунков]. Казалось, умение позаботиться о малышке было заложено в Белле от природы; хоть раньше ей и приходилось подрабатывать няней, по её словам, за таким маленьким ребёнком она никогда не ухаживала. В отличие от меня, Белла никогда не чувствовала себя с Клер нервно или неуверенно, а ведь я проводил с малышкой время каждый день.

– Ну, конечно, глупый вопрос. Дай угадаю: ты собрался уже неделю назад, не меньше, верно? – Я снова смущённо кивнул, решив не упоминать о том, что собрался почти две недели назад. Мне нравились порядок и предсказуемость; вещи, которые я мог контролировать. И я ненавидел путешествовать, не обеспечив себя всеми теми благами цивилизации, которыми мог пользоваться, будучи дома.

– Ты всё ещё злишься, что я попросил тебя прийти сюда? – спросил я, опуская взгляд к полу, но робко кося на Беллу одним глазом.

Она на секунду задумалась.

 – Нет, хотя и должна. Уж лучше так, чем позволить ей лежать грязной и плакать, пока не вернётся её мама. Но, Э., тебе нужно это преодолеть. Поверь, никто не станет обвинять тебя в домогательствах по отношению к твоей сестре. – Протянув ко мне свободную руку, Белла нежно погладила меня по плечу. Какой бы рассерженной она ни была, она полностью понимала мои чувства.

– Знаю. Собираюсь обсудить это с доктором Кейт, но всё время забываю.

Так как судебный запрет был снят, я прекратил ходить на те дурацкие наркоманские встречи, которые лишь заставляли меня чувствовать себя полным дерьмом. Но я самостоятельно принял решение продолжать личную психотерапию, потому что знал, что у меня ещё много проблем, над которыми надо работать, и, что я уже достиг с ними очень большого прогресса. Не имело смысла останавливаться только потому, что закон этого больше не требовал.

Я улыбнулся, наклонился к Белле и нежно поцеловал её в губы; Клер оказалась между нами будто начинка между кусками хлеба в сэндвиче. Интересно, подумал я, будет ли всё так же, когда у нас появится собственный ребёнок. Не то, чтобы я хотел этого в ближайшее время, потому что сначала мне требовалось окончить медицинскую школу, и мы вроде как были ещё слишком молоды, чтобы даже думать о чём-то настолько масштабном. И хотя Белла ещё не решила, какую карьеру ей лучше избрать, мы знали, что, в конечном счете, это с нами случится.

– Когда тебе стукнет девяносто и ты начнёшь гадить во взрослые памперсы, я прослежу, чтобы ты побыл в них, просто чтоб ты тоже испытал, каково это.

– Если я начну гадить в штаны, и мне потребуются взрослые памперсы, пожалуйста, просто убей меня. Подсыпь цианид в лекарства.

Белла чуть слышно усмехнулась.

 – Ты хочешь, чтобы я осталась до прихода твоей мамы? – спросила она.

Я улыбнулся, понимая, что прощён.

 – Да, пожалуйста. Ты не голодна? Могу тебе что-нибудь приготовить, – гордо предложил я. – Как насчёт тостов в форме сердечек с арахисовым маслом и джемом?

Белла c улыбкой уложила Клер в её креслице-кроватку и включила покачивающий механизм.

– Как насчет Статуи Свободы из арахисового масла и желе в честь предстоящей нам поездки в Нью-Йорк?

Я закатил глаза.

 – Как насчет сердечек, потому что мы любим Нью-Йорк?

– О, придумала! Ты мог бы вырезать тосты в форме нью-йоркских небоскрёбов... – Она кивнула, как будто сказала что-то ужасно умное.

– Как насчет сердечек, и ты больше не предлагаешь мне невозможно трудные формы для сэндвичей?

– Согласна на сердечки... но только пусть точно копируют анатомическую форму сердца.

Теперь она просто назло мне выдумывала задачки посложнее; очевидно, это было её местью за прерванные сборы.

 – Ты хочешь съесть сердце анатомической формы, истекающее земляничным джемом? Это же просто отвратительно. Получишь обычные квадратики, и я даже корки обрезать не буду.

 – Тогда это был последний раз, когда я меняла Клер памперсы вместо тебя, – парировала Белла.

– Одно сердце анатомической формы истекает кровью прямо сейчас, – хмуро проворчал я, понимая, что проиграл этот спор.

Белла всегда побеждала. Чёрт возьми.

– Мм... Белла, надеюсь, ты помыла руки? Дважды?

~%~

На следующее утро, в такое время, когда большинство людей в мире ещё и не думает просыпаться, я стоял в дверях своего дома, сжимая в руках рюкзак с вещами, которые могут потребоваться в дороге. Дождь шуршал по листьям. Снаружи на подъездной дорожке, гудя включённым мотором, меня дожидался пикап Чарли, куда он уже отнёс мой чемодан и сумку с ноутбуком. Учитывая, насколько его раздражала сама идея этой поездки, он просто потряс меня этим. Он что-то проворчал вместо приветствия, но не бил меня и никак не угрожал, так что я решил, что сегодня Чарли, должно быть, в хорошем настроении.

Интересно, а не также ли общались друг с другом неандертальцы? Рыкнул разок – «привет, давай сюда свои шмотки»... два раза – «до свидания, и не вздумай пихать свой член в мою дочурку».

До этого Белле пришлось выдержать с ним настоящую битву. Она закатила истерику и разыграла перед Чарли целую драму, пока он стоял, скрестив на груди руки. Вообще-то на сегодняшний день спорить по такому поводу было уже просто смешно. Ну, и что с того, что мы с Беллой куда-то вместе уезжали? Не в первый раз – и, вероятно, не в последний.

Хотя до некоторой степени я понимал чувства Чарли. Язык наших тел и то, сколько времени мы с Беллой проводили вместе, самым очевидным образом сообщали о том, что наедине мы с ней не только за ручки держимся. Однако Чарли упирал не на это, а на то, что Нью-Йорк – очень опасное место, а мы двое недостаточно взрослые или недостаточно здравомыслящие, чтобы справиться с какой-нибудь чрезвычайной ситуацией. Белле пришлось напомнить ему, что я родился и вырос в Чикаго, да и она некоторое время прожила на Манхэттене, так что находиться в огромном городе ни для меня, ни для неё проблемы не составляло.

В последнюю минуту Белла выложила на стол козырную карту «папочкина дочка», сказав ему, что, разумеется, она навсегда останется его маленькой девочкой, но когда-нибудь ему всё равно придётся позволить ей вырасти. Чарли покачал головой и неуверенно ответил на её объятие; наблюдая за этим с некоторого расстояния, я старательно втягивал щёки внутрь рта, чтобы скрыть улыбку – ведь в «аргументе» Беллы логика отсутствовала начисто. Вообще-то, став свидетелем этой сцены, я почувствовал облегчение от того, что я не один такой подкаблучник – видно, и Чарли тоже ни в чём не мог ей отказать.

Я вынужден был отдать Белле должное – она заставила отца капитулировать даже без упоминания менструаций, незапланированных беременностей или оружия последней надежды – тайного бегства. Конечно, мы бы не осмелились бежать, чтобы снова попытаться пожениться, и я опасался, что такая угроза может иметь негативные последствия – Чарли снова запретит ей видеться со мной. Но, думаю, ему уже пришло время понять, что до семнадцатилетия Беллы осталось всего несколько недель, и она уже практически взрослая женщина.

Моя мама обняла и поцеловала меня на прощанье, прослезившись (что случалось с ней почти всякий раз, когда я покидал её надолго). Мы планировали провести пять дней в Нью-Йорке, ещё десять – в Калифорнии, а затем, как только мой самолет приземлится в Ситэке [п.п.: аэропорт в Сиэтле], я направлюсь прямиком в спортивный бейсбольный лагерь в Сиэтле, где пробуду неделю; а Белла на это время останется со своей матерью. Я никогда ещё не покидал свою семью на такой долгий срок.

Я нежно поцеловал головку Клер и взял с мамы обещание звонить мне по скайпу, потому что не хотел ничего пропустить. В нашем прощании с отцом была некоторая доля неловкости. Он крепко обнял меня – в его объятии ощущалось сильное чувство – и по-отцовски поцеловал в щёку. Я понял, что ему нелегко думать о моей предстоящей встрече с биологическим отцом, потому что и сам из-за этого переживал.

Я почувствовал себя в некотором роде обязанным заверить его кое в чём.

 – Папа, ты же знаешь, что это ничего не изменит, правда? Я имею в виду, что я просто... – Мне не нужно было заканчивать; он закрыл глаза и похлопал меня по плечу.

– Я – твой отец. Всегда был им, и всегда буду. Езжай, повеселись – и позвони нам, когда приземлишься. Люблю тебя, сын.

– Я тоже люблю тебя, – сказал я и ещё раз обнял его.

– И не смей называть его папой! – улыбаясь, крикнул отец мне. Я знал, что он шутит, но и он знал, что у меня всегда будет только один папа. Я был Калленом. Всегда был, и всегда буду.

У выходов на посадку Чарли обнял Беллу, наверное, раз пять, явно превысив этим разрешённый лимит, потому что она начала закатывать глаза и раздражённо вырываться. Наконец, покончив с этим, она взяла меня за руку, и я пообещал Чарли, что буду заботиться о ней как следует. Когда мы ехали в машине, он проинформировал меня, что отрежет мне яйца, если с ней что-нибудь случится. Я подумал, что это справедливо.

Мы без всяких приключений приземлились в JFK [п.п.: «Джей-Эф-Кей» – аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди в Нью-Йорке] ранним вечером, голодные и с затёкшими от долгого сидения мышцами, несмотря на все удобства первого класса. Эдвард-старший побеспокоился о том, чтобы нас встречала машина, которая отвезёт нас в гостиницу.

С ним самим мы должны были встретиться только завтра вечером, за ужином, потому что у него были какие-то рабочие обязательства. Это беспокоило Беллу – ей казалось, что нехорошо не встретить лично собственного сына, которого никогда раньше не видел. Однако меня это вполне устраивало, и я полагал, что он хотел, чтобы мы сначала устроились со всеми удобствами, а уж потом состоялась эта важная встреча и знакомство. У меня уже сводило живот от волнения – ну, наконец-то я буду представлен ему и его семье... своей младшей сестре.

Не знаю, почему я так нервничал, ведь я хорошо понимал, что это нелепо. Мы тысячу раз говорили с ним по телефону и обменивались электронными письмами, когда я просил его дать нам разрешение на брак. Но каждый раз, когда я думал о том, как мы впервые пожмём друг другу руки, меня подташнивало, а ладони начинали потеть. Слава богу, я взял с собой немного Ксанакса [п.п.: успокоительные таблетки] на тот случай, если в полёте что-нибудь пойдёт не так; я говорил себе, что это для Беллы, но понимал, что сам себя обманываю – ведь я неизбежно буду нервничать.

В прошлый раз, когда я был в Нью-Йорке при совершенно других обстоятельствах, краткость пребывания не дала мне возможности увидеть и оценить ни одну из его достопримечательностей. Отель W, который был выбран по настоятельной рекомендации Эдварда-старшего, находился в центре Таймс-сквер. Белла полагала, что это очень удачное месторасположение, учитывая, что мы планировали осмотреть много популярных у туристов мест. Мы находились всего в нескольких кварталах от того дома в Верхнем Вест-Сайде, где жил Эдвард-старший, так что добраться туда пешком не составляло труда.

Честно говоря, я не хотел и не планировал провести в обществе своего биологического отца-незнакомца и его семьи все пять дней. Ни один из нас понятия не имел, разумно ли вообще планировать заранее хоть какое-то совместное времяпрепровождение – вдруг, наконец, встретившись, мы почувствуем, что вместе нам неловко или плохо, но окажемся связанными этими планами. Эдвард-старший никогда не формулировал это напрямую; он, как о чём-то обыденном, само собой разумеющемся, сообщил, что предпринял определённые шаги, чтобы освободить себе вечер вторника, а также весь день в четверг, и вскользь упомянул о том, чтобы взять Кимберли в Зоопарк Центрального парка, и о том, что перед ужином можно сходить в Метрополитен-музей.

Я был уверен, что если всё пойдёт хорошо, то он освободится и на остальные дни, потому что в разговорах со мной он недвусмысленно утверждал, что хочет меня видеть. В конце концов, именно он задумал и организовал всё это путешествие; после этого было бы странно с его стороны провести со мной несколько часов по обязанности, а затем просто помахать на прощание ручкой.

Ну, а если всё пойдёт не очень, то двух дней из пяти нам будет более чем достаточно, по-моему. На бóльшее у меня не хватит взятого с собой Ксанакса.

Приземлившись, мы немедленно связались по телефону с нашими сверхтревожными родителями, и я пообещал своей матери, что позвоню ей после того, как встречусь с Эдвардом-старшим. Как и мне, ей не терпелось узнать, как между нами всё сложится.

Присланный за нами лимузин ловко лавировал по улицам, заполненным машинами. Глаза Беллы сияли, а улыбка было почти такой же яркой, как огни тех небоскребов, на которые она вовсю пялилась. Она сказала, что ужасно соскучилась по этому городу. Я и не догадывался, что ей нравится жизнь в мегаполисе, потому что она вела себя абсолютно как дома среди зелёных зарослей Форкса. Наверное, она стала кем-то вроде хамелеона, который сливается окраской с тем, что его окружает. Покинув штат Вашингтон, ей пришлось довольно много переезжать вслед за своей мамой, и у неё не было иного выбора, кроме как приспосабливаться к тем местам, которые для них выбирала Рене.

Белла горела желанием показать мне все те места, которые делали этот город таким великолепным, а я подумывал, что лучше бы ей пока попридержать коней. Я слишком нервничал, чтобы беспокоиться о том, хорошо ли она отдыхает, и получается ли поездка полезной и приятной для неё, пока я чуть не усираюсь от страха при одной лишь мысли о встрече лицом к лицу со своим отцом.

После того, как мы зарегистрировались в гостинице, осмотрели наш номер и восхитились видом с балкона, Белла, не дав мне распаковать чемодан, настояла на том, чтобы сходить куда-нибудь поесть. Мы пошли в «Планету Голливуд» [п.п.: всемирная сеть ресторанов, открытая актёрами-звёздами и оказавшаяся убыточной из-за низкого качества еды], и Белла со смехом сказала мне, что это богохульство – идти в паршивый сетевой ресторан, находясь в кулинарной Мекке. Но, учитывая состояние моих нервов, я предпочёл его лёгкую и весёлую атмосферу; если бы мы пошли в какое-нибудь романтичное место, не думаю, что я был бы в состоянии играть роль харизматичного и влюблённого Эдварда, чего, возможно, ожидала Белла.

Несмотря на плохую репутацию ресторанной сети, еда оказалась приличной, а окружающая обстановка – забавной, что позволило мне немного отвлечься от своих страхов. После ужина мы с Беллой отправились гулять по улицам, переполненным людьми, лихорадочной энергией и жарой. Я и забыл, как чертовски жарко может быть в большом городе даже на закате. Стояла духотища, и мы смеялись над тем, что, немного подержавшись за руки, вынуждены вытирать об одежду вспотевшие ладони.

Мы потягивали кофе со льдом, чтобы охладиться, и ели свежую итальянскую выпечку из пакета. Как заправские туристы, мы сфотографировали друг друга перед тем зданием, где в новогоднюю ночь спускают шар времени. Я попросил проходившую мимо даму снять нас с Беллой вдвоём, и мы разинули рты, увидев её ответ – любезно показанный средний палец. О, гостеприимный и дружелюбный Нью-Йорк!

Спасибо ей, что не сказала нам «да», чтобы затем украсть мой фотоаппарат.

К сожалению, позже, когда мы вернулись в номер, Белла была слишком измотана для любовных игр, несмотря на наличие фантастической широченной кровати и джакузи в ванной комнате. В конце концов, она уснула, положив голову мне на плечо, пока я смотрел телевизор. Услышав, как ровно она задышала, я отвлёкся от телепередачи. Я нежно гладил её по волосам и время от времени целовал в голову; прикасаться к моей девушке было для меня гораздо интереснее, чем наблюдать за фигнёй на экране. Белла шевельнулась и утомлённо прошептала:

 – Мммм, люблю тебя.

И этого было достаточно, чтобы сделать мой вечер прекрасным.

~%~

Перевод -  leverina

Редакция - CullenS

Форум>>>