Я снова уставилась на него. Иногда я думаю, что он тоже за мной наблюдает. И это больно. Грудь разрывается от отчаяния. Локон каким-то образом снова оказался между зубами. Настолько изящно, насколько это вообще было возможно, я закрутила влажный локон вокруг пальца и вытащила изо рта.
Иногда так сложно уследить за своими действиями на его лекциях.
Урок английского, а я зациклена на нём. Его слова прекрасны, и, несмотря на то, что не могу понять их смысла, я потерялась в языке – интонации его необыкновенного произношения и характерного тона.
Он спросил, внимательна ли я.
- Да, - ответила я.
- Что я сказал, Белла?
- Понятия не имею. Я не вслушивалась в слова, как таковые.
«Ты, ты, только ты», - кричали мои мысли. Я прикусила язык, ибо он враг мой – всегда выдаёт все мои тайны.
Но, оу, он улыбается, будто понимает. Я задаюсь вопросом, правда ли.

*****
Я не нормальная и не красивая. Это простой факт, а не пьяная тоска. Хотя я пьяна.
Мое отражение в шумовке напомнило мне о том, что я не красотка, а тот факт, что я готовлю абсент, используя шумовку, указывает на то, что я ненормальная. Молодёжь прётся от Зелёной Феи. Хотя это не так уж и важно. Просто в последнее время я была на редкость наблюдательна.
Наверное, я учёный, заключённый в теле английской студентки.
- А ты горячая, - мерзко произносит какой-то блондинчик, держа за длинное горлышко «Хайнекен». Бутылка такая же ужасная и навязчивая, как и он сам.
- Прости, но я не общаюсь со снобами. – Мой карандаш ломается. Это, возможно, не имеет значения, но я чувствую, будто что-то важное сейчас произойдет. Не с придурком передо мной: он лишь досадный писклявый комарик, которого нужно прихлопнуть.
- Хочешь пойти в мою комнату, странная?
Я закатываю глаза. Я слишком пьяна для того, чтобы подобрать правильные слова и прогнать его. Так что говорю: - Пшёл, пшёл! – и машу рукой.
- Не будь такой, - произносит он, приземлившись на пустой стул позади меня. – Я – Майк.
- Я не спрашивала твое имя.
- Это простая вежливость – представиться.
- Меня не впечатляют манеры, - говорю я ему, потому что так и есть. – Но я знаю, кто ты, Майк.
Он аж надулся от гордости. Ну, или из-за отрыжки.
- Что ты пишешь?
- Работаю над своей гипотезой для естествознания… эм… ну, ты знаешь, наш общий урок?
Он непонимающе моргает, поэтому я говорю громче:
- У нас урок общий, Майк, и поэтому я уже знаю твоё имя.
- И ты работаешь над этим здесь? – недоверчиво спрашивает он. Не уверена, почему: очевидно же, что я пишу что-то.
Слова расплываются на странице. Я складываю свой лист и прочее в карман, решив вместо этого заметки делать в айфоне. Только вот в баре так душно, и я больше не могу вспомнить, зачем пришла сюда. Поэтому решаю прощаться.
- Ну… мне пора.
- Почему? – ноет он.
- Потому что ты мне не нравишься. - Звучит грубо, хотя я не стремилась к этому. Я прагматична и слишком прямолинейна, но не жестока. Иногда я говорю, не думая, но… вот блин, он выглядит расстроенным, и во мне просыпается совесть. – Ничего личного. Это к тому, что я же тебя не знаю особо. Уверена, многим людям ты очень даже нравишься.
Он улыбается и встает.
- Замолчи, пожалуйста.
Замолчи, пожалуйста.
Люди часто мне это говорят.

*****
Первый пункт научной работы – краткое описание научной мысли (или наука для английских студентов) требует придумать оригинальную гипотезу и проверить её. После нескольких недель размышлений, я пришла к выводу, что не имеет смысла изобретать колесо, особенно такому мрачному индивидууму, как я.
Не подумайте, что я эмо; я ученик абсурда.
Иисусе, мои странности не имеют предела, верно? Ладно, как-то на прошлой неделе я оказалась в The Ab, в баре колледжа, пьющая Зелёную Фею – привычное занятие всей обалдевшей молодёжи, - и параноидальная иллюзия нашла вход в мой бедный, пьяный мозг.
Пьяные глюки как паразиты: откладывают яйца своих выдумок, трахаются и воспроизводят потомство во всех уголках серого вещества моего мозга до тех пор, пока я не буду разбита в пух и прах, и не смогу отличить задницу от локтя, что могло бы сделать содомию интересной, если бы меня привлекали такие забавы.
И пока я печатаю это, моя подруга Роуз присылает сообщение с напоминанием, что я должна принять Велбутрин¹. Я собираюсь проигнорировать ее.
Итак, моя гипотеза: профессор Эдвард Каллен – вампир.
Теперь мне остаётся только проверить это и узнать, смогу ли я доказать теорию данного типа…

*****
Время ланча, и мы слоняемся по столовой, усердно работаем челюстями, а из наших прожорливых ртов вылетают ужасающие звуки.
Пицца «Хат» ужасна на вкус.
Но голод не тётка, пирожка не поднесёт. Я зажимаю карту на питание в столовой губами и лезу в карман за деньгами.
- Белла, - безжалостный голос врывается в моё ухо.
- Профессор, - выплевываю я, на самом деле, потому что во рту всё ещё была карта. Она пролетает по небольшой столовой и срикошечивает на ближайший стол. – Блять.
Он смеется, протягивая мне мою карту, хотя та была обслюнявлена. О, Боже, может он жаждет моих флюидов! Постойте-ка, что это я опять творю? А, точно! Научный тест.
- Хотите съесть меня, профессор Каллен? – спрашиваю я. У меня проблемы с переходами.
Он кашляет, снова роняя мою карту.
- Думаю, я ляпнула что-то не то. – Мои брови сдвинуты почти до боли. – Пожалуйста, не убегайте с криками, потому что хоть я и считаю вас физически привлекательным, я не флиртую. Ну, то есть, я думаю, что вы красивый, но… в смысле, я точно помешанная, но я ж не настолько не в своём уме, чтобы думать, что вы хотите сделать мне куннилингус. И если мой первый вопрос прозвучал как предложение, знайте: это не так. Могу я перефразировать?
Улыбка расплывается по его лицу, пролетая тёмным облаком над моим проектом, потому что у него нет клыков. Не так-то уж хорошо дело идёт.
- Пожалуйста, Белла. Я сейчас упаду со стула².
- Вы же стоите, - поправляю я его.
- Ты всегда так буквальна?
- Да. Причуда моего мозга. Ну, как если бы я была на другой радиочастоте, нежели другие люди. И поэтому я не очень хорошо адаптируюсь в социальных ситуациях. Профессор Каллен, можно я снова перефразирую?
Мы доходим до кассы, и он оплачивает оба наших обеда.
Вот, дерьмо! Он взял обед. Интересно, он будет его есть?
- Пообедаете со мной, профессор? – спрашиваю я.
- Я бы с удовольствием, но мне нужно встретиться с моим ассистентом.
- Оу, - я грустнею. – Ладно, а вы собираетесь есть эту пиццу?
- Хочешь ее? – спрашивает он.
- А вы? – вопросом на вопрос отвечаю я.
Он смеется и отдает мне обе пиццы.
- Встретимся завтра на уроке, Белла. Разговаривать с тобой всегда одно удовольствие.
Уверена, это был сарказм, потому что разговоры со мной никому не приносят удовольствия (включая моих собственных родителей), но, тем не менее, я улыбаюсь. А улыбаюсь я, потому что он не ест.
Вампиры не едят пиццу.

*****
Всего третий день тестирования, а в моей гипотезе уже есть трещина. Но я пока не собираюсь сдаваться. Проблема с теоретическим тестом, основанным на легенде и догме, состоит в том, что я не уверена, что именно я должна исследовать, чтобы идентифицировать вампира. А ещё я потеряла суть своего эксперимента.
Я доказываю существование вампиров или я идентифицирую профессора Каллена, как представителя этого вида. Если последнее, то это больше не эксперимент для подтверждения теории. Это уже больше биологический проект.
Так что я решила его перепроверить…
Гипотеза: вампиры существуют.
Объект теста: профессор Каллен.
Что известно о вампирах (аннотация в обработке):
- они питаются кровью (человеческой?);
- солнечный свет может причинить боль / нанести повреждение / убить их;
- они спят в гробах;
- они бессмертны;
- вонзённый в сердце кол убивает их;
- чеснок ослабляет их;
- не могут пересекать водный поток (или это только Дракула?);
- серебро и кресты обжигают их.
Сегодня проведу тест с солнечным светом. Я очень, очень надеюсь, что профессор Каллен не сгорит.
Я прикусываю свою нижнюю губу, сражаясь с замком своего шкафчика. Серьёзно, мы можем отправить женщину на луну, а вот усовершенствовать замок за последние двадцать лет не в состоянии. В расстройстве я ударяю ногой ящик, находящийся под моим.
Этот раунд твой… гадкий замок.
Я горжусь тем, что рациональна и интеллигентна; но вот существуют такие маленькие штуки, которые меня избегают: равновесие, ловкость и светское изящество. Слева и справа от меня студентки достаточно легко отпирают свои шкафчики. Но я? В моём может находиться кот, а я понятия об этом иметь не буду.
Надо не забыть сделать себе надпись на футболке – «Кот Шрёдингера сдох». Эта мысль заставляет меня улыбнуться.

*****
Я прочищаю горло.
- Профессор Каллен?
- Вы следите за мной, Белла? – спрашивает он, повыше сдвинув свои «авиаторы» на носу. В профиль это римский нос, но пропорциональный, что ни говори. Парадокс, насколько носы подходят.
- Нет, - слышу я свою ложь. – Ну, не по той причине, что вы могли предположить.
- Ты находишь меня привлекательным? Это то, что я предположил, хоть это и неприемлемо для меня.
- Неприемлемо? – уклончиво переспрашиваю я, украдкой поглядывая, как луч солнечного света проскальзывает сквозь стеклянные двери перед центральной площадью. Толпа людей вокруг нас поглощает свет, словно взорвавшиеся звёзды, но всё же не совсем. Мы больше похожи на облака – создающие препятствия.
Неужели это лишь моё воображение, что профессор Каллен отступает в тень? Тут, конечно, достаточно прямого света, чтобы превратить его в горстку пепла.
- Я кое-что забыл в кабинете, - бормочет он.
- Подождите! Не уходите! – кричу я, хватая накрахмаленный рукав его рубашки. – Я хочу кое-что увидеть.
- Не думаю, что это очень хорошая идея…
Я тяну его в просвет, но он не понимает моего замысла. На один бесконечный миг мне кажется, что он собирается меня поцеловать. Он наклонился, закрыв глаза. На его веках веснушки. У вампиров есть веснушки?
Почему я думаю о веснушках, когда он собирается меня поцеловать?
Или убить, возможно.
В любом случае, я заинтригована и напугана.
- Что вы делаете? – неожиданно спрашивает он, выпрямляясь.
Я прикусываю губу, чтобы не сказать правду. Вместо этого я говорю первое, что приходит в голову.
- Я вообще-то не пыталась вас поцеловать. Это было бы тупо.
Он выдыхает (плохой знак, вампиры же не дышат) и кивает.
- Было бы не слишком умно.
- Неравенство между нами смехотворно. Вы бессмертный, а я уродина.
Он удивлённо кашляет.
- Простите?
Вот дерьмо.
- Я уродина, - повторяю я, в надежде, что он не обратит внимания на первую часть той фразы. – Вы красивый. А я нет. Ну, то есть, существует ещё сотня причин, почему моя попытка поцеловать вас не была бы мудрой, но я решила начать с очевидного… честно сказать, вы не в моей лиге.
Облака плывут по полуденному небу, накрывая нас тенью.
- Ты не уродина, - его голос опускается до шёпота. Не уверена, что он вообще хотел, чтобы я это услышала.
- Я не красавица.
Солнце, похоже, не вредит ему. Возможно, я попробую чеснок в следующий раз.

*****
Между мной и моим профессором определённо всё стало ужасно.
Вчерашняя лекция была отличной. Помещение большое, и в теме об Эзре Паунде нет ничего сексуального, но сегодня… сегодня мы вместе в меньшей комнате для семинарских занятий, и он ведёт дискуссию о «The Rainbow».
Это эротично.
Я должна его игнорировать.
Но… о, теперь он говорит о мастурбации, и я не могу. Не могу перестать думать о нём – о том, как он выглядит, касаясь себя.
Когда это случилось? Когда я начала так страстно желать его?
И почему его взгляд преследует меня так, будто хочет дать понять, что он чувствует то же самое.
Возможно, мне стоит сменить лекарства; у меня начинаются галлюцинации. А ещё я потеряла суть своей теории.

*****
Мой шкафчик, наконец, открывается, и записи падают прямо к моим ногам. Не припоминаю, чтобы оставляла лист из отрывного блокнота на книгах. Руки дрожат, когда я наклоняюсь подобрать его.
Это оказывается простая записка со словами: «Ты, без сомнения, красивая», - написанными аккуратным ровным почерком. Мои пальцы пробегаются по странице, как если бы там была надпись брайлем.
Признаюсь: я в замешательстве.
Я не красотка, и фраза в записке странная. Если какой-то случайный парень послал мне любовную записку, почему бы просто не написать: «Ты красивая»? Факт, что добавлено «без сомнения» - кажется доказательством.
Мой желудок бунтует, а в ушах звенит, когда осознание достигает моего мозга.
Я сказала профессору Каллену, что я некрасивая. Он, казалось, хотел поспорить. И я уверена, что он меня чуть не поцеловал.
Или, может, я слишком утрирую.

*****
Это больше не может продолжаться, эта мания. Знаю, вряд ли он вампир, и уж точно я не привлекаю его.
Только… просто столько всего свидетельствует об обратном!
Этим утром я оставила зубок чеснока в его столе, и он весь урок чихал. А когда он вёл лекцию о сексуальном образе в «Портрете художника», Джойса, клянусь, он смотрел прямо на меня.
Моя подруга, Роуз, снова спрашивает меня, приняла ли я свои лекарства.
Я не принимала. Слишком занята, затачивая ключом край толстой ветки поострее. Не уверена, что представляет из себя кол, но у меня нет спиленного дерева, к тому же, легенда гласит: всё, что мне нужно – это древесина. У меня кедровая ветка.
Это древесина.
Она не настолько острая, чтобы проткнуть кожу, не говоря уже о грудине… но на случай, если он действительно вампир (что вряд ли), я не особо хочу на самом деле его убить.
- Эдвард, - зову я, мой голос дрожит. Я пытаюсь звать его по имени, поскольку наши отношения стали более близкими. – Могу я называть вас так?
Его тело напряжено, когда он подходит ко мне.
- Вдали от любопытных ушей, думаю, да.
- Ты знаешь, зачем я искала тебя?
Он усмехается.
- Думаю, да. Возможно, нам стоит найти более приватную обстановку для… разговора?
Я улыбаюсь. Если он и заметил ветку, то не подал виду.

*****
Я никогда особо не задумывалась о том, как умру, но сегодня, весьма вероятно, моя извращённая натура удовлетворится в полной мере. Хотя на самом деле я не верю, что умру. Я совсем не боюсь.
К тому же, у меня напрочь отсутствует чувство самосохранения, или, может, я просто поразительно глупа.
- Изабелла, - предостерегает Эдвард, когда я иду за ним. Лес за общежитием густой, листва разрослась достаточно низко, чтобы закрыть свет заходящего солнца в позднем полуденном небе.
- Белла, - поправляю я, крепче сжимая рукой кол.
- Это неприемлемо.
- Да. Знаю, - киваю я.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать два, - даже глазом не моргнув, говорю я. Вообще-то, мне двадцать; совсем маленькая ложь.
Он вздыхает, потерев лицо руками.
- Такая молодая.
- Не слишком молодая.
- Ты не могла бы выбросить эту ветку, пожалуйста? – Он поднимает руки, словно в поражении.
- Тебя это беспокоит? – Любопытно.
Он игнорирует мой вопрос, задавая встречный:
- Если ты чувствуешь необходимость защищаться от меня, думаешь, мудро идти за мной в лес?
Я с трудом сглатываю, горло сдавило.
- У меня нет выбора, Эдвард. Я должна идти за тобой. Это стало необходимостью. К тому же, я доверяю тебе. А даже если нет, эта палка вряд ли сможет меня защитить.
- Белла, - стонет он, падая на колени. – Ты должна держаться от меня подальше.
- Я не могу, - я сажусь рядом. – Я обманываю себя.
- Я тоже не могу держаться подальше. Одному Богу известно, я пытался.
В этот момент, я знаю, он собирается меня поцеловать. И я забываю о глупой теории – с удивительной ловкостью я придумала логичное оправдание своей одержимости. Где-то там, глубоко в душе, я знаю, всегда знала, что это всего лишь игра. Вампиры не существуют.
Я знаю это.
- Нехорошая Белла, - он обнимает руками моё лицо. Мои щёки горят, а его кожа меня успокаивает.
- Знаю. Мы можем потом об этом поволноваться? Мне всё равно.
Он качает головой.
- Хотел бы я иметь силу воли держаться от тебя подальше.
Мои руки обвиваются вокруг его шеи, и я притягиваю его ближе к себе – так близко, что мы почти касаемся носами.
- Я нашла твою записку, - сообщаю я.
Он не смотрит мне в глаза; он пялится на мою шею.
- Какую записку? – спрашивает он.
- Ту, которую ты оставил в моём шкафчике.
Он утыкается носом в моё плечо, вспышка адреналина пронзает мои вены.
- Я не оставлял записок.
Боль острая и неожиданная, и бесспорная. Капля крови стекает вниз по моей груди, впитываясь в ткань моей рубашки.
- Я не могу держаться подальше, - шепчет Эдвард. – Прости меня.
Рыдание вырывается из моей груди.
- Ты не должна была идти за мной, Белла. Думаю, я смог бы избегать тебя, если бы ты не была так близко.
- Пожалуйста, - шепчу я. Безрезультатно.
- Я не жестокий человек. - Его влажный язык касается моей кожи, холод против огня моей возбуждённой плоти. – Я не наслаждаюсь, причиняя тебе боль… сильно.
Слабое утешение поселяется во мне, будто анестезия притупляет боль, распространяясь через шею в плечо.
- Я нашёл твою теорию, - его голос вполне обыден, несмотря на низкое рычание, грохочущее глубоко в груди. – Мне пришлось ее сжечь, конечно же.
Но не мой телефон. Телефон у меня в комнате, и все исследования хранятся в документах гугла.
- Пожалуйста, - пытаюсь я сказать, но так сложно держать глаза открытыми.
Необходима дополнительная проверка!
Но, оу… о, мой Бог, я умру. Это происходит, и я не могу в это поверить. Не уверена, насколько сильно я вообще хочу жить, но знаю – теперь я знаю, вне всякого сомнения, я не хочу умирать. Я знаю это, но это не важно.
Я хочу к маме. Не знаю, почему. Рука Эдварда мягко держит мою – даже будучи в ужасе, я замечаю, как это странно: одна часть его пытается меня утешить, а другая – уничтожить.
Но Эдвард Каллен – вампир. Дополнительная проверка важна для доказательства моей гипотезы, но я не хочу быть той, кто закончит её.
- Ты должна была держаться подальше, - всхлипывает он.
Я умру. Я уже умираю.
Но мадам Кюри тоже погибла из-за своих исследований.

¹ Велбутрин - атипичный антидепрессант, применяемый также для лечения никотиновой зависимости.

² В оригинале «on the edge of my seat» - фразеологизм, означающий «как на иголках», «в напряжённом ожидании», переведено буквально, поскольку так услышала Белла.