Я пытался слушать Карлайла, когда он продолжал заверять меня, что я нахожусь в безопасности, и что, если он мне понадобится, их с Эсме комната прямо по коридору. Но в моей голове проносились сразу миллион разнообразных мыслей, не позволяя мне ни на чём сосредоточиться. Я смутно помнил, что, когда я ещё был в больнице в Чикаго, он рассказывал мне о своём доме в Форксе, но я и не думал, что он настолько огромен.

Вовсе не значит, что я собирался куда-то пойти, но был уверен, что, выйдя из своей комнаты, просто потеряюсь. Почти час Каллены показывали мне свой дом, и как только они это сделали, я мгновенно всё забыл. А теперь даже не думал, что, попытавшись, смогу найти дорогу в кухню.

Опять же, я туда не собирался. Я устал и очень хотел спать. А кровать казалась такой удобной. Глаза, казалось, закрывались сами по себе, и я зевнул. Перед уходом Карлайл спросил меня, хочу ли я, чтобы он закрыл за собой дверь, и я ответил "да". И пожелав спокойной ночи, он вышел из комнаты.

Я не мог вспомнить, чтобы моя мама когда-то желала мне спокойной ночи. Воспоминания о маме сразу же заставляли меня грустить, поэтому я постарался избавиться от этих мыслей. Не похоже, что она ночами не спала, думая обо мне. Она, вероятно, безумно радовалась тому, что я исчез из её жизни. Ну, так было лучше для нас двоих. Я чувствовал, что мои веки начинают тяжелеть, и последней моей мыслью было, что я могу спокойно расслабиться, зная, что сегодня в мою комнату не придёт Джеймс.

Шаги в коридоре. Ближе, ближе. Дверная ручка очень медленно поворачивается, а затем, когда он входит в мою комнату и молча приближается ко мне, я всё отчётливее слышу звук его тяжёлого дыхания. Некуда бежать. И я не смогу спрятаться. Я закрываю глаза, пытаясь притвориться спящим. Но это не сможет его остановить. Он всегда получает то, что хочет.

«Пожалуйста, не делай этого. Оставь меня в покое сегодня вечером. Мне страшно».

Никого это не волнует.

Я чувствую, что не могу дышать. Это причиняет боль. И я знаю, боль не остановится, пока он не закончит. Каждый раз, когда он делает это, он что-то забирает у меня. Я не уверен, что, но знаю, что никогда не смогу получить это обратно. Каждый раз, когда это заканчивается, я чувствую себя всё более пустым внутри, и мне интересно, что произойдёт, когда ему больше нечего будет взять.

Когда от меня ничего не останется, он, наконец-то, оставит меня в покое? Или продолжит действовать? Почему моя мама не может помешать ему причинять мне боль?

Потому что всё это я заслужил. Потому что я плохой. Но я не знаю почему. Он ничего мне не говорит. Если бы он это сделал, я бы мог измениться. Я мог бы стать хорошим. Я сделал бы что угодно, лишь бы заставить его остановиться.

Он говорит, что всё это моя вина, и что у него нет иного выбора, кроме как наказать меня. Но если он не хочет этого делать, тогда почему выглядит всегда таким довольным? Его голос говорит одно, а глаза совсем другое. Ему нравится то, что я плохой, ведь благодаря этому он может наказывать меня. Но я не понимаю почему.

Я не понимаю этого. И я боюсь.

Никто не поможет мне. Ведь всё это я заслужил.

Я плохой. Но я не хочу быть таким.

Это больно. Он когда-нибудь остановится?

«Прекрати думать. Прекрати чувствовать.

Просто прекрати».

Я должен оставаться тихим. Если я начну плакать, он разозлится. И тогда мне станет ещё больнее; но так трудно оставаться спокойным, когда кажется, что тебя словно разрывают изнутри. Намного лучше, когда он просто бьёт меня. Это длится не так долго, и после первых ударов я в основном чувствую онемение. И впоследствии я этого не стыжусь и не ощущаю себя ужасно грязным.

Я чувствую боль в животе, но не смогу вырвать, пока он не уйдёт. Я хочу кричать, просить, чтобы он остановился, но не могу ничего сделать. Я могу только ждать.

Он такой тяжёлый. И от него несёт спиртным. Это отвратительно. Я изо всех сил стараюсь удержаться от рвоты. Но он замечает это и сильнее давит на мою шею, заставляя моё лицо вжаться в подушку, и тяжело дышит мне в ухо. Слёзы обжигают мне глаза, но я не могу позволить себе плакать. Нет, не до того, как он уйдёт.

Но я не могу больше это выносить. Он когда-нибудь остановится?

Боль становится всё сильнее.

Я кричу.

оОоОоОо

Эсме и Карлайл знали о моих кошмарах. Хотя, чтоб не знать об этом, они должны были быть слепыми и глухими, ведь мои крики будили их почти каждую ночь. Было стыдно, но я ничего не мог с этим поделать. Не похоже, что я мог как-то избавиться от своих плохих снов, и не важно, как сильно я этого хотел.

Карлайл и Эсме всегда относились к этому с пониманием и не злились на меня, хоть я постоянно прерывал их сон. Я подозревал, что они жалели меня, и думал, что они станут испытывать ко мне, когда узнают, что я не так невинен, как им кажется. Когда поймут, что я бесполезен и не достоин ничьей любви, даже любви собственной матери.

Но до сих пор они были очень добры ко мне. Они сказали, что им очень хочется, чтобы я чувствовал себя у них как дома, и никогда не злились и не кричали на меня. Но я не ждал, что так будет длиться долго. Рано или поздно они разочаруются во мне и отошлют. Единственный вопрос в том, куда именно они меня отошлют - обратно в Чикаго или куда-то ещё?

Я не мог позволить себе привязываться к ним и надеяться, что смогу остаться. В таком случае, когда придёт время уезжать, мне будет очень, очень больно. Потому что должен признать, что, попытавшись, я бы, наверное, смог их полюбить.

Но рядом с Элис и Эмметом я чувствовал себя неловко. Они казались очень милыми, но я не привык бывать в обществе других детей. Конечно, я ходил в школу, но всегда делал всё возможное, чтобы держаться в одиночку. Не было никакого смысла пытаться с кем-то подружиться, ведь в таком случае мне пришлось бы придумать какое-то объяснение, почему я не могу пригласить их к себе поиграть.

С Элис и Эмметом это не было проблемой, ведь я уже жил вместе с ними, но всё же не хотел подпускать их слишком близко к себе. Очевидно, их обоих интересовало, что же со мной произошло, и Карлайл однажды спросил меня, может ли он рассказать им немного больше о "моей ситуации", как он любил это называть. Я сказал ему "нет".

Если они пока не испытывали ко мне ненависти, я был уверен, что начнут относиться ко мне именно так, если узнают, какой я на самом деле плохой. Эммет всегда пытался втянуть меня в какую-то игру, но каждый раз я ему отказывал. Конечно, если бы он знал правду, не хотел бы иметь со мной ничего общего. И я не хотел привязываться к нему. Ведь в итоге мне будет ещё больнее. Поскольку долго это не продлится.

Эсме однажды спросила меня - когда в комнате находились только мы одни, - много ли у меня было друзей в Чикаго. Мне не нравилось говорить о себе, но казалось, она искренне хотела знать, и я почувствовал, что должен хоть что-то ей сказать.

— Не совсем, – ответил я, пожав плечами, не желая объяснять, что сам всегда этого хотел.

В её глазах отразилась грусть, но я не мог понять почему.

— О. Ладно. На следующей неделе ты пойдёшь в школу. Уверена, что у тебя появится много друзей, – она нежно улыбнулась.

Мысль о школе вызывала у меня тошноту. Я не сомневался, что все будут пялиться на меня и задаваться вопросом, почему я вдруг живу с Калленами. Они сразу же увидят, что я там лишний и что мне у них не место. Что ни для какого дома я никогда не буду достаточно хорош.

Но я не мог заставить себя сказать Эсме, как чувствовал себя на самом деле. Это привело бы к тому, о чём мне даже не хотелось думать. Поэтому я просто кивнул, избегая смотреть ей в глаза.

Конечно, она заметила.

— Милый, ты переживаешь по поводу школы? Не надо. Помни, там будут Элис и Эммет, не похоже, что ты там никого не знаешь. Всё будет хорошо.

Я очень в этом сомневался. По крайне мере, все мои ушибы зажили, так что никто не должен был догадаться, что со мной произошло, просто глядя на меня. Но всё, что нужно было, чтобы кто-то столкнулся со мной: после этого все бы поняли, что я сильно отличаюсь от остальных.

Начиная с больницы, я не мог выносить, когда кто-то прикасался ко мне. По крайней мере, я думал, что именно тогда это началось. Конечно, перед этим единственный человек, который касался меня - это был Джеймс, и его прикосновения были мне также невыносимы. Но не похоже, что у меня был выбор. Я точно не мог заставить его остановиться.

Но сейчас выбор у меня был. Карлайл и Эсме знали, что я чувствовал и, заметив мою реакцию, сразу же отступали. Из-за этого я чувствовал себя глупо и неловко, но в то же время мне впервые казалось, что я мог что-то контролировать. Они не подходили слишком близко, потому что я не позволял им, и поэтому не могли причинить мне боль.

В глубине души я знал, что они не собирались вредить мне. Но походило на то, словно мой мозг порой закрывался, заставляя меня об этом забыть. А в голове появлялся чужой, не принадлежавший мне голос, который говорил мне то, что оказывалось совсем не верным. Но в тот момент я верил только его словам. Всё остальное просто исчезало. Это было страшно, и я не знал, как объяснить это Карлайлу и Эсме.

Ведь и без этого во мне было столько всего ненормального.

— Не хочешь яичницу? – спросила Эсме, отвлекая меня от мыслей. Я не был по-настоящему голоден, но всё равно кивнул, тронутый её вниманием. Она уже позавтракала, но настояла на том, чтобы остаться и составить мне компанию.

В Чикаго - я перестал думать о том городе как о своём доме - я в основном сам делал себе завтрак и ел один, пока моя мама и Джеймс куда-то уходили. Тем не менее это было хорошо, и я предпочитал, чтобы всё происходило именно так. Дома всегда можно было найти, что поесть, и этого было достаточно.

Но Эсме не походила на мою маму. Она всячески старалась узнать, что из еды мне нравится, и при случае обязательно это готовила или пекла что-то вкусное.

Моя мама никогда не занималась выпечкой. Время от времени она пыталась приготовить ужин, но, как по мне, у неё это не очень хорошо получалось. Судя по всему, так же думал и Джеймс, поэтому в основном мы ели заказную еду. Конечно, никто никогда не спрашивал, что мне нравится. И мне было всё равно, главное, чтобы не приходилось голодать.

— Вкусно, – тихо сказал я Эсме, кивнув на тарелку с яичницей, и с интересом заметил, что её лицо просветлело. Я на самом деле не понимал, почему мои слова делали её такой счастливой, но мне было приятно видеть её улыбку. Это радовало. Моя мама редко улыбалась. По крайней мере, не мне. Я вдруг почувствовал огромный ком в горле и больше не в состоянии есть, отложил вилку.

Всё было хорошо. Но я не должен был слишком наслаждаться этим. Ведь это продлится совсем недолго.

оОоОоОо

Я зажмурился, изо всех сил пытаясь вобрать в свои лёгкие хоть немного воздуха. Повсюду были дети, и я чувствовал, что все они смотрят на меня. Мне хотелось крикнуть, чтобы они ушли и оставили меня в покое, но во рту резко пересохло, и я не мог издать ни звука. Я снова открыл глаза, отчаянно пытаясь найти ближайший выход, но он, казалось, находился очень далеко, и слишком много людей преграждали мне путь.

Стены надвигались на меня, и, почувствовав головокружение, я быстро опустил голову. Внутри меня росла паника, и, как бы мне не хотелось бежать, я понял, что не могу даже пошевелить ногой. Я опустился на пол и, пытаясь закрыться от шума, зажал уши ладонями.

Кто-то коснулся моего плеча, заставляя сильно вздрогнуть, и я вскрикнул в испуге. Затем я услышал, как кто-то произнес моё имя, и медленно поднял голову. Моё сердце билось так сильно, что это причиняло боль. Я смутно узнал женщину, которая присела передо мной,– это была учительница, но я не мог вспомнить её имя. Она говорила со мной - я мог видеть, как двигаются её губы, - но мне было трудно сосредоточиться на её словах.

Она встала, и я с облегчением отметил, что большинство детей ушли. Она попросила меня следовать за ней к кабинету медсестры, настаивая на том, что мне там будет спокойнее, и сказала, что сама тем временем свяжется с моими родителями. Она, должно быть, заметила недоумение и страх в моих глазах, потому что быстро подняла руки и, покачав головой, добавила:

— Прости, я, конечно же, имела в виду доктора Каллена.

Я сразу же почувствовал, как часть напряжённости оставила моё тело, и согласно кивнул. Я не хотел оставаться там. Если она позвонит Карлайлу, он, возможно, приедет и заберёт меня. Я не хотел доставлять ему ещё больше неприятностей, но прямо сейчас мысль о том, что мне придётся вернуться на урок, вызывала ужасную тошноту. Он мог разозлиться, но я предпочёл бы это, чем оставаться в школе.

Карлайл не злился. Прошло совсем немного времени, прежде чем он приехал, и после короткого разговора с учителем и школьной медсестрой он просто повернулся ко мне и сказал: "Поехали домой, сынок". Я с облегчением вздохнул и нетерпеливо последовал за ним к выходу из школы и к его машине.

Позже вечером он спросил меня, что случилось. Я чувствовал себя довольно глупо и не знал, что сказать. По правде говоря, я и не помнил.

— Прости, – опустив взгляд, пробормотал я. – Это больше не повторится. – Часть меня понимала, что не стоит давать обещания, которые я, возможно, не смогу сдержать, тем более я не был уверен, что именно произошло, но я не знал, что ещё могу ему сказать.

— Эдвард, послушай меня... – Карлайл ненадолго замолчал. – Посмотри на меня, пожалуйста. – Я нехотя повиновался. – Нет никакой необходимости извиняться: ты не сделал ничего плохого. Помнишь, я рассказывал тебе об этих панических атаках. Они являются последствиями травмы, которую ты пережил в Чикаго. Я знаю, тебе становится страшно, когда это происходит, но уверен, в своё время ты научишься с ними справляться.

Я сглотнул, пытаясь понять, о чём он говорит. Он спокойно продолжил:

— Я просто наделся, что ты объяснишь мне, что же стало причиной твоего срыва. Я хочу понять, Эдвард. Только так я смогу тебе помочь.

Это звучало заманчиво, и больше всего на свете я хотел сказать ему, что случилось, чтобы он мог это исправить. Помочь мне. Но я не мог этого сделать, потому что сам не знал, что же со мной произошло. Как бы там ни было, я не мог функционировать как нормальный человек.

Я никогда не слышал, чтобы кто-то, как и я, не выносил прикосновений. Но я приходил в ужас, только подумав об этом.

— Ты не сможешь мне помочь, – прошептал я. Мои глаза жгло от слёз, но я не мог плакать перед ним. Я не заслуживал чей-либо помощи. Я всё это заслужил. Какой бы ни была проблема, всё это моя вина. Так всегда говорил мне Джеймс. И я не видел причин сомневаться в этом.

Джеймса рядом не было. Он находился в тюрьме, почти за две тысячи километров. Но я всё ещё мог слышать его. Он всё ещё говорил, что я испорчен и плохой и что должен быть за это наказан.

И я по-прежнему ему верил.

оОоОоОо

Видеть, как все вокруг меня счастливы и проявляют по отношению друг к другу любовь, было нелегко. Каждый раз, когда Эсме взбивала волосы Эммета, целовала Элис в щёку или обнимала Карлайла за талию, я разрывался между тем, чтобы с отвращением отвернуться и продолжать с восхищением смотреть. Я не думал, что они пытались ткнуть меня носом в то, что я никогда не мог иметь, но иногда мне казалось именно так.

Когда в такие минуты Эсме встречала мой взгляд, на её лице всегда отражалась грусть. Я не хотел, чтобы она жалела меня. Не её вина, что я был настолько эмоционально отсталый. И я боялся признаться даже самому себе, что завидовал им. Я не имел на это никакого права. И неважно, как бы ни пытались они убедить меня, что я являюсь частью их семьи, я знал, что это не так. Не по-настоящему.

Раньше у меня была своя семья. Мой отчим избивал и наказывал меня, мама просто игнорировала. Возможно, мне это не нравилось, но это на самом деле была моя семья – та, которую я заслуживал. Не Каллены.

Они были слишком хороши для меня.

Когда, пытаясь обмануть себя, я на мгновение представлял, что принадлежу этому дому и этим людям, проходило совсем немного времени, и в своей голове я слышал холодный голос Джеймса, который напоминал мне, что я неправ.

«Ты разочаровал свою мать».

«Ты ничтожество».

«Ты ничего не можешь сделать правильно».

«Ты плохой и должен быть наказан».

Большую часть времени я действительно не понимал, почему он на меня кричал, ведь я пытался сделать всё так, как он мне велел. Но этого никогда не было достаточно.

Иногда я просыпался в середине ночи от собственных криков, и всегда, пытаясь успокоить меня, рядом оказывался Карлайл. Затем он почти умолял меня рассказать ему о своих кошмарах, но я всегда отказывался. По большей части он знал, что делал со мной Джеймс, и пытался уговорить меня поговорить с ним об этом. Но мне было очень стыдно. Кроме того, я не хотел об этом говорить. Я просто хотел обо всём забыть.

оОоОоОо

— Я вижу, ты не хочешь быть здесь. – Доктор Таннер откинулась на спинку своего кресла и задумчиво посмотрела на меня. – Эдвард, я знаю, тебе не хочется думать о своём прошлом, но оно не исчезнет лишь потому, что ты его игнорируешь. Ты приходишь сюда уже в течение двух месяцев, но мы по-прежнему на том же месте, где и были в самом начале. Тебе нужно начать принимать то, что с тобой произошло.

Я сжал губы и отвернулся, отказываясь смотреть на неё. Я ненавидел это. Я ненавидел приезжать сюда каждую неделю, но Карлайл и Эсме настаивали на том, что лечение мне необходимо, и вот к чему я пришёл. Я ненавидел каждую секунду. Как же сильно мне хотелось сказать, что я не хочу этого делать, но они, казалось, были убеждены, что это хорошо для меня, и я не смел сказать им, как сильно они ошибаются.

Время от времени Карлайл спрашивал меня о моём прошлом. Иногда я отвечал ему, а иногда – нет. В любом случае он на меня не давил. Я нормально это воспринимал, понимая, что только мне решать, рассказывать ему что-то или нет. Он с самого начала ясно дал это понять.

Вот почему я никак не мог понять, зачем он настаивал на том, чтобы я встречался со всеми этими психотерапевтами. Всё, что они делали, это всячески давили на меня, чтобы я поговорил с ними, хоть и пытались убедить, что работать мы будем только на моих условиях. Фигня! Я не хотел ни о чём говорить. И, уж конечно, не горел желанием обсуждать своё прошлое с абсолютно незнакомым мне человеком.

За всё это время у меня побывало уже пятеро мозгоправов, и я ненавидел каждого их них. Может, «ненависть» слишком - сильное слово, но они заставляли меня чувствовать себя ужасно неловко. Мне это не нравилось. И мне не нравилось, как все они пытались заставить меня «открыться». Я понимал, что это их работа, но всё же… Меня это ужасно злило.

Все они говорили одно и то же: что пытались помочь мне, но что так и не смогли увидеть, что я нуждаюсь в их помощи. Они не могли исправить то, что было со мной неправильно. Я был плохим, и тут нечего обсуждать. Разговоры об этом ничего бы не изменили. Я взглянул на большие часы на стене, желая, чтобы стрелки начали двигаться быстрее. Но они словно застыли.

— Давай поговорим о чувстве вины, – тихо предложила доктор Таннер. – Это довольно распространённое чувство, когда человек подвержен насилию со стороны одного из членов семьи. Но важно помнить…

— Хватит! – перебил я её, посмотрев в её сторону. – Я не хочу об этом говорить! У вас ничего не получится.

Она наклонилась вперёд.

— Тогда объясни мне. Пожалуйста? Я хочу понять, что ты чувствуешь. О чём ты думаешь. – Когда я упрямо покачал головой, она вздохнула. – Я могу помочь тебе, Эдвард. Но только если ты будешь говорить со мной. Очень плохо, что ты держишь всё внутри себя.

Игнорируя её, я смотрел в окно. Она не понимала, а я не собирался детально ей всё объяснять. Возможно, она была права, сказав, что я чувствовал себя виноватым. А почему бы и нет? Это была моя вина. Но именно слово "насилие" вывело меня из себя. Я ненавидел Джеймса за то, что он причинял мне боль, но он делал это потому, что я был плохим и потому что я это заслуживал. Это не было насилием - это было наказанием. Он сделал всё, чтобы я понимал разницу.

Но в ту, последнюю, ночь он зашёл слишком далеко. В ту ночь он не остановился до тех пор, пока не объявилась полиция. Мои воспоминания после этого казались туманными - Карлайл сказал, это потому, что я потерял сознание. Но одно я помнил очень хорошо: голос моей матери, когда она кричала, чтобы отпустили её мужа. Она не злилась на Джеймса из-за того, что он причинял мне боль, она сходила с ума из-за того, что полицейские его забирают.

Она знала, что я это заслужил. Вот почему она не хотела меня.

И мне было слишком стыдно признаться в этом вслух.

оОоОоОо

Я знал, что говорили люди за моей спиной. Форкс - довольно маленький город, и слухи распространялись очень быстро. Большинство моих одноклассников избегали меня как чумы, что меня вполне устраивало. Но также было несколько идиотов, которые думали, что будет забавно спровоцировать меня, и делали всё, чтобы я вышел из себя. Большую часть времени я пытался просто игнорировать их, но иногда сделать это было слишком сложно.

И хоть я не выносил, когда кто-то прикасался ко мне, у меня не было никаких проблем с тем, чтобы вмазать тому, кто меня разозлил. И я бил их, пока они не сдавались, не давая им шанса нанести ответный удар. Именно таким образом я справлялся с ситуацией. Я не пытался стать зачинщиком драки, но проблемы не обходили меня стороной. И вскоре я к этому привык.

К тому же, чтобы выйти из себя, мне требовалось совсем немного.

Однажды Эммет, узнав, что за драку с Тайлером меня на два дня отстранили от школы, решил открыто поговорить со мной. Он хотел знать, почему я ударил Тайлера в лицо, и я ответил ему - не очень вежливо, - что это не его собачье дело. Не похоже, что его это на самом деле волновало. И если честно, я этого совсем не хотел.

— Тебе когда-нибудь надоест быть мудаком? – со злостью спросил он меня.

Я послал его, и в этот момент в комнату вошёл Карлайл. Он взглянул на нас и потребовал от нас объяснений, пытаясь узнать, что происходит.

— Ничего, – пробормотал Эммет. Когда Карлайл посмотрел на меня, я, соглашаясь, покачал головой. Он вздохнул, но настаивать не стал. По крайней мере, так мне показалось, но, когда я вслед за Эмметом направился к выходу из комнаты, Карлайл попросил меня остаться.

Меня охватила тревога, но я знал, что отказаться не мог. В желудке что-то скручивалось, и я почувствовал, что меня начинает тошнить. Я понял, что у меня большие неприятности.

— Расскажи, что случилось в школе. – Он не казался злым, просто обеспокоенным.

Не зная, что сказать, я просто пожал плечами.

— Не знаю. Я разозлился.

— Понятно. – Карлайл ненадолго замолчал. – Я буду честен с тобой, Эдвард. Меня беспокоит твоё настроение. В последнее время ты постоянно очень зол.

Почувствовав раздражение, я просто впился в него взглядом, потому что у меня не было достойного ответа на его заявление. Но это была правда - меня постоянно всё бесило, и, если честно, я даже не знал почему. Карлайл, казалось, почувствовал моё внутреннее замешательство, потому что выражение его лица смягчилось, и он продолжил тихим, почти умоляющим голосом: – Скажи, что мне делать, сынок? Как мне помочь тебе? Что тебе необходимо?

Он не понимал. Почему он не мог признать, что я безнадёжен? Не было ничего, что он мог бы сделать.

И я не заслуживал его беспокойства

Я услышал, как он резко втянул в себя воздух, когда я покачал головой и повернулся к нему спиной. Но он не стал возражать или как-то пытаться остановить меня, когда я, не говоря ни слова, вышел из комнаты.

оОоОоОо

— Ты знаешь, что всегда можешь присоединиться к нам на обед. – Элис казалась полной надежд, когда следовала за мной через переполненный коридор. Не удостоив её ответом, я лишь закатил глаза.

Видимо, она до сих пор не поняла, что скорее Ад замёрзнет, чем я ступлю ногой в грёбаный кафетерий. И напоминать ей об этом была пустая трата времени. Кроме того, даже после этого она не перестала бы ко мне приставать, даже если бы знала, что я на самом деле чувствовал. Она просто не могла принять мой отказ и больше не надоедать мне с этим.

Элис отказывалась признавать, что я хотел только одного - чтобы меня оставили в покое. Бросив на неё предупреждающий взгляд, я развернулся и пошёл в другую сторону, к своему шкафчику, оставив её стоять посреди коридора. Нет, вовсе не значит, что я был готов идти на урок, я просто хотел избавиться от Элис, от её раздражающего сочувствия и сострадания - всего того, о чём я никогда не просил.

Я не хотел её жалости и, уж конечно, не хотел быть для неё благотворительной акцией.

Посмотрев на часы, я выругался, поскольку понял, что мне нужно поспешить, если я не хочу опоздать на следующий урок. Я никогда не опаздывал. Я приходил задолго до того, как звенел звонок, или вообще не приходил. Мысль о том, что я зайду в полный класс, и все взгляды будут устремлены на меня, когда я буду пробираться к своему месту, вызывала у меня тошноту.

Я взял нужные учебники и снова бросил взгляд на часы, жалея, что у меня нет времени на перекур. Вовсе не значит, что я стал зависимым от сигарет, но пришёл к выводу, что каким-то образом они расслабляли меня. Плюс, это добавляло к моей жестокой репутации, которая, как я надеялся, заставляла людей сторониться меня.

Но, к сожалению, в запасе у меня оставалось только несколько минут, и мне пришлось отказаться от этой идеи. Разочарованно вздохнув, я уже собирался завернуть за угол, когда кто-то налетел на меня, заставив втянуть в себя воздух и отшатнуться назад. От этого контакта сердце начало бешено стучать в груди, а сознание мгновенно откликнулось вспыхнувшей тревогой.

Это была девушка, и я её не узнал. У неё были тёмные волосы, а глаза по цвету напоминали расплавленный шоколад. Её щёки покраснели, когда мы стояли, глядя друг на друга, и на мгновение мне показалось, что мир просто остановился. Затем я вышел из оцепенения и, почувствовав, как внутри меня закипает гнев, угрожающе шагнул в её сторону, хоть мне очень хотелось бежать в другом направлении.

Но что на самом деле пугало, что какая-то часть меня очень хотела остаться.

— Смотри куда идёшь, сука, – глядя на неё, прошипел я. Как только резкие слова сорвались с моих губ, я пожалел о них, что было совсем нехарактерно для меня и напугало ещё больше.

И выражение боли на её лице ничем мне не помогло. Это встревожило меня по причинам, которые я не мог понять. Я был в замешательстве. И мне совсем не нравилось это ощущение.

— Ч-что? – заикаясь, спросила она, теперь её лицо было пунцового цвета.

— Блядь, просто уйти с моей дороги, – отрезал я и быстро прошёл мимо неё, ни разу не оглядываясь, хоть и чувствовал, что она смотрит мне в спину.

Пока я шёл по коридору, выражение боли на её лице не давало мне покоя, но я сделал всё от меня зависящее, чтобы проигнорировать это, убеждая себя, что мне абсолютно плевать.