Доброго дня, дорогие наши читательницы! Встречайте новую главу. Не смотря на название, сегодня будет над чем поразмыслить и, может быть, даже взгрустнуть. Будет ... интересное посещение врача и намек на будущее. Всем приятного прочтения И, как всегда, все награды за редактуру Натусику

Белла.

- Если эта штуковина приблизится ко мне, я умру, Эдвард.

Он смеется.

- Поразительно, я уже слышал раньше такое от женщины.

Я осматриваю край матраса. Он ползает на четвереньках, разыскивая того проклятого паука размером с Годзиллу.

- Я серьезно.

Он встает.

– Он давно убежал, милая. Нет здесь никакого паука.

Я гримасничаю, а он думает, что это смешно. Мне так не кажется. Он вздыхает все еще с толикой веселья на лице.

- Тогда вставай с кровати. Я посмотрю более тщательно.

Я позволяю пальцам ног коснуться ковра, и он начинает расстилать постель. Я оглядываюсь вокруг, удостоверяясь, что этой штуковины около нас нет. Он уже проверил ванную - ничего. Восемь маленьких ножек не смогли бы далеко уйти. На кровати полный бедлам. Подушки и одеяла перевернуты. Он оборачивается.

- Его нет здесь, Белла. Можем мы теперь лечь спать, пожалуйста? Я устал… и хорошо проверил всю комнату.

- Прекрасно.

Я заползаю обратно на кровать. Он упирается ладонями в матрас, но не делает ни единого движения, чтобы забраться на нее.

- Я иду в душ первым. – Он целует меня в лоб.

Мне не нравится эта идея. Он это видит. И снова усмехается надо мной.

- Пять минут. Никто не нападет на тебя, пока меня нет. – Он снова целует меня и закрывает дверь в ванную. Я ерзаю на постельном белье и, клянусь, чувствую что-то на своей ноге каждые две секунды. В волосах. На спине. Я официально сошла с ума. Я почесываю зудящие места и стряхиваю воображаемых букашек.

Я, раздраженная донельзя, падаю на подушки. Перекатываюсь на свою сторону, и настольная лампа отбрасывает блик на браслете. Я пялюсь на него. Слышу его слова. Я слышу печаль в них, и мое сердце чувствует, но чувствует боль. Я поднимаю запястье и позволяю свету танцевать на серебре. Это слепит мои глаза. Все, что я вижу - этот день. Все, что я всегда буду видеть - этот день. Зуд возвращается. Я откидываю одеяло и встаю.

Пальцы ног касаются мягкого ковра. Моя рубашка отправляется туда же. А затем белье. Его не видно из-за пара в ванной. Видно только пятно его темных от влаги волос. Я нахожу его, и тепло воды и мыльная пена никогда не казались настолько приятными. Мои пальцы массируют его затылок. Его руки ложатся на мои обнаженные бедра. Мы не ведем себя непристойно. Это сексуально без попытки быть сексуальными. Будь мы в одежде, это выглядело бы почти невинно, если не учитывать мысли, блуждающие в моей голове. Моя щека прижимается к голой коже его груди. Мои пальцы знают, как прикоснуться, и без моего ведома.

Они выводят круги. Они бродят, прослеживая узоры картин, которых я не могу видеть. Его подбородок – у моего виска. Он, кажется, наслаждается этим. Я чувствую, как он движется, а затем ощущаю в волосах его пальцы. Я опускаю руки и обвиваю их вокруг его талии, прижимаясь щекой к груди и слушая шум воды и его сердцебиение. Я чувствую его пальцы и пену, которую они создают. Поднимаю голову и позволяю ему вымыть другую сторону. Я смотрю на него, но его глаза не смотрят на меня. Они смотрят вдаль. Его ум где-то блуждает. Я исправляю это.

Губы находят влажный подбородок. На нем легкая щетина. Незначительная. Мне она нравится. Я скольжу подушечками пальцев по его позвоночнику. Зеленые глаза возвращаются. Ко мне. Я кружу пальцами по его коже. Они двигаются и скользят по мокрому ему. По мышцам на его спине. Между его лопаток. Между моих ног собирается влага. У него – образуется твердость.

Нет, мы не ведем себя непристойно.

Я снова провожу пальцами по его спине. Его эрекция растет. Мои пальцы находят его затылок и снова двигаются сами по себе. О мытье моей головы забыто. Руки скользят по моей коже, по изгибам моих бедер и ниже. Он подхватывает меня под задницу и поднимает к своим бедрам. Наши губы не соприкасаются. Зеленые глаза все еще смотрят на меня. Я оборачиваю ноги вокруг его талии. Моя спина прижимается к стене. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Оно бьется в унисон с пульсацией между моих ног. Мы пока еще ничего не сделали, а мое дыхание уже сбилось.

Его лоб прижат к моему. Глаза открыты и смотрят на меня.

– Я люблю тебя, Белла.

И он толкается вперед, погружая себя в меня. Мои звуки отражаются эхом от кафельной стены. Его губы прижимаются к уголку моего рта. Он оставляет их там, в то время как сам выскальзывает из меня. Возвращается. Туда. Обратно. Блядь. Я задыхаюсь, говоря всякие глупости. Он знает, что, черт возьми, он делает.

Я кричу:

– Каллен…

Он шепчет:

– Блядь…

И он со мной и во мне, заполняя меня, а его губы все еще у уголка моего рта, пока я задыхаюсь в оргазме. Он позволяет мягкому стону вырваться из своего горла и шепчет в мою кожу всякий вздор. Я держусь за него и двигаю бедрами, не желая пропустить ничего из того, что он мне дает. Он все еще двигается, и мое тело покалывает, и чем больше он двигается, тем лучше ощущения, и я знаю, что это конец, но это не закончено. Он все еще тверд, и мои губы умоляют:

- Не останавливайся. Пожалуйста, не останавливайся.

И он не останавливается. Каждый раз, когда он входит в меня, я двигаюсь ему навстречу. И я скольжу и падаю, ощущая, как волны наслаждения вновь подкрадываются к моим венам. И он издает звуки, которые помогают мне. И я продолжаю умолять:

- Я сейчас снова кончу. Не останавливайся. Не останавливайся. Не…

И он не останавливается.

Кровать теплая. Зуд прекратился. Здесь темно, и я чувствую себя так комфортно, как никогда не чувствовала.

Четверг.

Здесь только записка. Он ушел, когда я спала. Листок лежит рядом со мной. Я подношу его к своему лицу - пахнет как он. Разворачиваю пальцем сгиб и всматриваюсь в слова. Это взято из книги, но не из одной из тех, что мы читали. Я не знаю, откуда он взял его. Подписано для меня, его почерком, но остальные слова напечатаны.

Загадка (Энн Стивенсон)

Проваливаясь в забытье прошлой ночью в глубокой расселине в леднике, между одним неприятным сном и другим, я, казалось, все еще не спал. Оставленная на каменной тропе знакомая загадка, представшая в виде маленького трясущегося ягненка. Он лежал, как жемчужина в раковине, между одной валлийской плитой и другой и плакал.

Я оглядываюсь вокруг в поисках его матери. Никого нет. Что собственно я знаю о ягнятах? Я должен поднять его? Отнести его… куда? Что бы я сделал, если бы он умер? Руки моей совести боролись с когтями моего страха. Было не так легко изображать Доброго Пастыря со старой, обрамленной картины в Воскресной школе, возникающей сейчас через дагерротип сна. (п.п.: Дагерротип (отпечаток) — изображение на светочувствительной пластинке. Это изобретение считается началом искусства фотографии. Вначале изображение получалось только в одном экземпляре, называвшемся дагерротипом.)

С утихшим ветром и полной луной, маленькие белые двуличные твари у моих ног вспыхнули, как свечи в складках ночи, все еще выглядя, как живые новорожденные ягненята. Откуда это все, вероятно, произошло. Второй взгляд, и блеющие ягнята стали птицами – моевками, гнездящимися, собравшимися на обрыве скалы, смотрящими на меня черными осуждающими глазами.

Был своего рода приказ не трогать их, кем бы они ни были: сначала ягнята, потом птицы, теперь плавающие светящиеся точки – светлячки, сообщающие, сколько лет осталось Новой Англии? Одна форма, потом другая. Одни очертания, потом другие. Как прошлое, запертое глубоко в извилинах моего мозга, пережидая время, рассказывая эту историю. Как звезды.

Я не понимаю всего этого, но прикладываю достаточно сил, чтобы понять.

Пятница.

- Что с вами, люди? Вы всегда говорите нам быть вовремя, даже заставляете нас приезжать раньше, а сами заставляете вечность ждать.

Эдвард улыбается. Он склоняется над смотровым столом.

– Ты и вправду сильно хочешь писать, не так ли, Белла?

Я стону:

- Я вот-вот лопну! Этому придурку лучше поторопиться, на хре…

И входит врач. Эдвард улыбается, как кот из сказки «Алиса в стране чудес». Как его звали, понятия не имею. Я смотрела его только однажды, когда была вдрызг пьяна. Его показывали на одном из телеканалов. Господи, Рене была дерьмовой матерью.

- Как мы себя сегодня чувствуем?

И этот доктор пожилой и веселый. Странно. Это не тот врач, что был в прошлый раз. Я не знаю почему и не собираюсь спрашивать. Если Каллен привел меня сюда, значит, он доверяет этому парню.

- Отлично. – Конечно же, я лгу.

Здесь слишком холодно. Мой мочевой пузырь готов взорваться от того количества дерьма, которое меня заставили выпить, и к тому же Каллен уставился на меня так, как будто эта штуковина от него или что-то в этом роде. Для такого умного человека он иногда похож на конченого сумасшедшего. Большую часть времени. Неудивительно, что я нравлюсь ему. Что он любит меня. Без разницы.

Врач просит меня немного приподнять рубашку и размазывает по мне жидкость, что не делает для меня температуру в помещении более комфортной. В кабинете полумрак, и он перемещает экран на стену. Полагаю для того, чтобы я могла видеть, но я не хочу. Эдвард смотрит на экран вместе с доктором. Ребенок в конфетной лавке. Ей-богу. Он реально чокнутый. Очень сексуальный чокнутый. Иисусе. Я ненормальная.

Датчик прижимается как раз в том месте, где мой живот доставляет мне мучительные страдания, и мне хочется врезать кому-нибудь. Неважно кому. Я предпочла бы доктора. Любого из них. Прямо в лицо. Пальцы на ногах сжимаются до боли, а он все кружит этим прибором, и я готова описаться. Я собираюсь описаться. О, боже, это издевательство, и я собираюсь обосса…

- Я собираюсь сделать несколько снимков для своего отчета, а затем мы перейдем к самому интересному, мисс Свон.

К самому интересному? Серьезно? Проклятые мужчины. Они понятия не имеют, о чем они говорят. Всегда.

- Сегодня ваш малыш не стесняется. Это замечательно, если вы захотите узнать, кого ждете.

Он ждет, а я не обращаю внимания. Я все еще зациклена на самом интересном.

Эдвард обращает мое внимание:

– Белла?

Я смотрю на него.

– Что? – Я так раздражена, и он чувствует это и прикладывает руку к моему лбу.

Он разговаривает со мной так, как будто я - ребенок.

– Ты хочешь знать, кто это – мальчик или девочка?

- Какое это имеет значение?

Он смотрит на экран, потом на меня. Интересно, знает ли он.

- Это могло бы помочь при встрече с людьми. Они хотели бы знать. Эсме хотела девочку, когда искала Элис.

Я раздраженно вздыхаю.

– Да, конечно. Как скажешь.

– Это девочка, - сообщает доктор.

Я смотрю на пальцы ног и никуда больше. Все, что я чувствую, это неловкость. Физическую и любую другую. Врач беспрестанно болтает, пока делает снимки. Единственная польза от присутствия здесь Каллена в том, что он понимает все эти фразы про «уровень жидкости» и прочее дерьмо.

О, и он ласкает мое лицо.

Суббота.

Взявшись за руки, мы идем по тропинке. Погода сегодня прекрасная. Деревья, полностью покрытые листвой, набирают цвет. Лес выглядит богаче. И не так страшно. Я вижу беседку, и мои ноги направляются туда. Но у Эдварда другая идея.

- Чуть дальше, - кивает он.

Я бросаю на него взгляд.

– Я думала, ты хотел почитать?

- Так и есть.

Мы идем немного дальше, огибая кромку леса, где я не была раньше. Здесь есть мостик из веревок и деревянных дощечек. Было бы страшно, если бы он не находился низко над землей. И все же Эдвард держит меня за руку, когда мы его переходим. Мостик нужен для того, чтобы пересечь маленький ручей. Вода в ручье из фонтана, подсоединенного к небольшому домику. Последний сделан из бревен и досок и поднят на несколько футов над землей. Опять же не страшно. Столбы, на которых стоит домик, выглядят толстыми и крепкими.

Я смотрю на него.

– Что это?

- Это то, куда я люблю приходить в хорошую погоду и с хорошей компанией, – улыбается он, и это все очень… прелестно?

За дверями обнаруживается место для отдыха. Белые простыни, которые я не помню, чтобы когда-нибудь стирала, но они чистые. Над ними устроен полог, тоже белый, чистый и многослойный. Здесь уютно. Он останавливается в дверном проеме и пропускает меня внутрь. Я оглядываюсь, и это похоже на Каллена, а вроде и нет. Здесь очаровательно. И несколько неожиданно. Все натуральное и резное, и мне хочется потрогать. На стенах висят картины, и я рассматриваю их. Я слышу его передвижения и оглядываюсь на него. Он открывает большой сундук.

- Я обычно держу их на полках в это время года. Когда уже нет снега или частого дождя.

Сундук заполнен книгами. Я вижу другие сундуки и полагаю, что они тоже с книгами. Книжные стеллажи встроены в интерьер помещения. Как часть стены, где висят картины. Это весьма органично. Он начинает доставать книги из сундука. Смотрит на обложки, а затем встает. Расставляет их на полках и возвращается за следующими. Я встаю на колени и вытаскиваю книгу, ощущая на себе его взгляд.

- Как ты хочешь их расставить? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами и достает еще стопку.

– У меня нет особой системы. Если увидишь что-нибудь, что тебе понравится, просто отложи в сторону.

Он возвращается к расстановке книг на полках. Я вытаскиваю несколько и кладу их около него. По большей части мы работаем в тишине, и полки довольно-таки заполнены к тому времени, когда мы переходим к третьему сундуку. Я понятия не имею, о чем хоть одна из этих книг. Я ничего не выбрала, и он тоже. Мы все расставили по полкам.

Он улыбается.

– Полагаю, нам следовало захватить ту, из дома, да?

Я улыбаюсь в ответ и пожимаю плечами.

Он выглядит взволнованно.

– Хочешь побыть здесь еще? Это расслабляет. Мы могли бы просто поговорить.

Он двигается в ту сторону, где стоит что-то вроде кровати. Она выглядит мягкой и удобной. Я киваю, и он протягивает мне руку. Я ступаю на маленькую деревянную табуретку, чтобы взобраться на постель, чувствуя себя шестилетней. Откидываюсь на подушки, и он ложится рядом со мной.

Его рубашка хорошо пахнет. Она синяя с длинными рукавами, но рукава закатаны до локтей. Моя нога прижата к ткани его джинсов. Мои глаза видят его обувь, и я наклоняюсь вперед. Развязываю шнурки, снимаю обувь и роняю ее на пол. Он шевелит пальцами и притягивает меня к себе. Я снимаю свою обувь и скидываю ее с кровати. Я прижимаюсь к нему, и это просто благодать. Здесь тихо, и его пальцы медленно и мягко перебирают мои волосы. Можно услышать птиц и ветер, и это удивительно. Очень успокаивающе.

Я играю с тканью его рубашки.

– Расскажи мне что-нибудь.

- Что, например, милая?

Я пожимаю плечами.

- Все что угодно. Все, что приходит на ум.

Он задумывается на минуту. Я слышу только его дыхание и сердцебиение под моим ухом. Его голос вибрирует в его груди, когда он начинает говорить:

- Единственное, что я помню об Элизабет, это как она стригла мне волосы. Это действительно странно. Я едва ли вспомню что-нибудь еще, но то, как она стригла меня, помню, словно это было вчера.

Я улыбаюсь в его рубашку.

– Тебе нравилось это?

- Да.

Я перемещаюсь так, чтобы видеть его. Его вторая рука играет с моими волосами.

– Именно поэтому Элис делает это?

Он выглядит удивленным.

– Наверное. То есть, она предлагает, но, думаю, это из-за того, что когда мы были маленькими, я обычно рассказывал ей об этом. Думаю, это ее способ… не знаю, пытаться быть Элис? – Он смеется. – Большую часть времени она – заноза в заднице, но только потому, что так подсказывает ее сердце. Она тоже знает, на что похоже быть сломленным. Быть брошенным.

Мои пальцы гладят его подбородок.

– Мой ребенок будет ненавидеть меня, так ведь?

Он качает головой.

– Я не ненавижу Элизабет.

- Но ты рад, что она не твоя мать, правильно?

Он думает немного.

– Белла, эти ситуации абсолютно разные

- Не совсем. Ты сказал, что у меня есть место, где остаться. Ты даже не понимаешь, почему я это делаю.

- И, возможно, я сказал, не подумав, Белла.

- О чем?

Он вздыхает.

– Обо всем остальном. Я серьезен, когда говорю тебе, что ты можешь остаться. Что у тебя есть выбор. Здесь все верно. Но я точно не думал обо всем остальном, что говорил, когда дело касалось тебя. Твоей жизни. Моя мать в некотором смысле задала хорошие вопросы. Уверен, что ты не будешь всегда довольствоваться работой экономки, особенно моей экономки. Я вижу рвение в твоих глазах, и это замечательно. Ты должна тянуться к знаниям. И должна желать чего-то лучшего.

Я смотрю на пальцы, сжимающие ткань его рубашки. Он поднимает мое лицо за подбородок, заставляя смотреть на него.

- Я не прошу тебя уходить. И не увольняю тебя. Я говорю, что это замечательно – желать лучшего.

Мой голос слаб:

– Какого?

- Такого, как возвращение в школу. Такого, как поиск достойной работы. Такого, как взгляд на себя моими глазами. Ты - красивая умная девушка, получившая шанс, которого была лишена. Такого, как предоставление своей дочери шанса иметь мать когда-нибудь… даже если это долгий путь.

Я спорю, потому что я упрямая:

- Я даже не окончила среднюю школу, Каллен. Как, предполагается, я сделаю все то дерьмо, которое ты извергаешь, если не способна даже понять книгу, которая создана для «чайников»?

Он привычен к моим речам. Он не теряется:

– У них есть программа GED. Вечерние школы. Их аттестаты такие же. Ты все еще можешь поступить в колледж и получить степень, если захочешь. И если приложишь усилия. И для сведения: книги «для чайников» есть у членов всех слоев общества. У меня есть три такие. Я вполне уверен, ты не считаешь меня тупицей, не так ли? (п.п.: GED - группа тестов из пяти предметов, прохождение которых подтверждает, что соискатель имеет уровень академических знаний Американских и Канадских средних школ. После сдачи таких тестов, выдается диплом соответствующий дипломам вышеупомянутых школ.)

И именно поэтому я иногда ненавижу Каллена.

Воскресенье.

- Ты правда уверен, что это будет держаться, Эдвард?

Я смотрю на качели, привязанные к нашему дереву. Две веревки и деревянная перекладина. Эдвард толкает ее.

- Эммет сказал, что будет. Хочешь попробовать?

Нет. Да. Да. Я сажусь, молясь, чтобы она не сломалась. Она не ломается. Эдвард слегка подталкивает. Я держусь и снова чувствую себя шестилетней. Он сидит на траве передо мной, пока я легонько качаюсь. Не слишком высоко. Похоже, что он хочет поговорить. И он слишком нервничает.

- Бри звонила сегодня утром, пока ты мылась. В следующие выходные у нее будет показательное выступление в балетной студии. Я подумал, может, ты присоединишься ко мне? Выступление будет в Вирджинии.

Он подтягивает колени к груди и ждет моего ответа. Он похож на маленького мальчишку, впервые приглашающего девочку. Что ж, вероятно, так и есть, в некотором смысле.

Я дразню его, потому что это весело. И он такой чертовски привлекательный.

- Это что-то вроде свидания, Каллен?

Он просто кивает. Мне приходится улыбнуться ему, потому что я превращаюсь в девочку-подростка в присутствии его напористого взгляда, киваний и усмешек. Черт.

- Я не знаю. Тебе придется отплачивать. Усердно.

Он ухмыляется своей кривоватой улыбкой.

- Чем?

Я задумываюсь. На моем лице появляется широкая глупая улыбка. Я останавливаю качели и смотрю на него.

- Сколько времени на это уйдет?

Он пожимает плечами.

– Только выходные.

- Тогда ты будешь должен мне два дня.

Он не понимает.

– Два дня чего?

- Увидишь.

Он вздыхает и ноет:

– Белла…

Я смеюсь и начинаю качаться.

- Неа, не скажу. Это либо «да», либо «нет». Ты сказал, что любишь меня, Каллен. Думаю, это означает, что ты тоже должен доверять мне. Разве нет? То есть… если ты любишь. Если ты не лгал.

Он хватает меня за ноги, не давая качаться.

– Я не лгал.

Я опускаю голову, наклоняясь к нему.

– Тогда скажи «да».

Он качает головой, и легкий смех покидает его грудь. Он целует мое колено.

- Да.

И я снова улыбаюсь как идиотка.