Глава 14.1. Доверие

Многие из нас вешают себя на распятие между двумя ворами — сожалением о прошлом и страхом перед будущим.

Фултон Аурслер

Суббота, 22 июня

Эдвард

Желудок Эдварда громко заурчал, когда приятный запах готовящейся яичницы, свежесваренного кофе и чего-то еще, что он не смог распознать, донесся до ноздрей и медленно вывел его из сонного беспамятства обратно в реальность. Он осторожно открыл сначала один, затем второй глаз, хмурясь от несколько незнакомой обстановки. Стены были выкрашены в нежный кремово-желтый цвет, а кожаный диван под ним был потертым и удобным. Эдвард натянул кашемировый плед, прикрывающий его, до самого носа и вдохнул. В каждый орган его чувств вторгся слабый аромат клубники. Ах, да. Дом Беллы.

Он лениво вытянул руки над головой, громко зевая, и протянул ноги, насколько это возможно, чувствуя восхитительное натяжение набравшихся сил мышц. Все неподвижные сухожилия радостно натянулись, готовые вдохнуть аромат сказочного кофе и стряхнуть с себя дремоту ради того, чтобы жить и запечатлевать этот день.

Вау. Эдвард не спал так хорошо уже несколько недель. Чертовски удивительно, как качественный ночной сон мог изменить настроение человека.

Он сонно улыбнулся, вяло потирая рукой упругие мышцы сейчас голодного живота. Разум Эдварда был переполнен чем-то неясным, но он не мог в полной мере определить это чувство. Ему казалось, что что-то кардинально изменилось за время его сна. Эдвард нахмурил лоб, пытаясь вспомнить, что же произошло после того, как он погрузился в глубокий сон.

Эдвард прикусил губу, когда эпизодические образы все того же давнего ночного кошмара вновь всплыли в сознании. Хруст стекла, визг шин, страшные крики, ослепляющие огни, а затем полная тьма. Ржавый запах крови, которая пропитала все вокруг, хоть он и не мог этого видеть.

Сон каждый раз начинался и заканчивался одинаково, всегда оставляя Эдварда с тем же чувством опустошения, которое он испытал в реальности в возрасте всего лишь двенадцати лет. Но, к счастью, он перестал мочиться в постель через пару лет после случившегося. Теперь же во сне Эдварда одолевал только тремор. Обычно он даже не понимал, что ему снился этот сон. Но, когда Эдвард пробуждался, отвратительное чувство в кишках подсказывало, что отдых был совсем не мирным.

Эдвард тяжело вздохнул. Да, ему определенно снился сон о той ночи, когда его родители поневоле умерли, а он каким-то чудом выжил. Но не это воспоминание тревожило его в настоящий момент.

Кожу лба в ответ на эти ощущения покалывало, и внезапно перед Эдвардом промелькнули вспышки образов. Изабелла как-то оказалась внизу. Она прикасалась к нему и о чем-то умоляла. Он уже знал, что даст ей это, хотя все еще понятия не имел почему.

Эдвард простонал. К вопросу о некой неясности. Да, он всегда ощущал электрические заряды, когда Изабелла была рядом. Но, если она его касалась, как прошлым вечером, вспыхивали искры. Такой всплеск энергии и разбудил Эдварда. Сквозь дрему он уставился на Изабеллу: она неотрывно смотрела на него, умоляя глазами отказаться от глупого упрямства и дать ей ту единственную вещь, на которую ему было так страшно согласиться. Эдвард пристально вглядывался в Изабеллу, боясь признавать то, о чем она просила, молча заклиная ее не произносить вслух свою мольбу. Эдвард знал, что если Изабелла это сделает, то он ни за что не сможет ей отказать.

Но Изабелла не слышала его негласных криков, призывающих к молчанию. Вместо этого она открыла рот, нижняя губа дрожала от волнения, когда она произнесла единственное слово, которое он не мог игнорировать. Пожалуйста.

«Пожалуйста, Эдвард. Пожалуйста».

Она, блядь, умоляла его о том единственном, против чего он так яростно боролся с тех пор, как Таня умерла. Эдвард, поспешно воззвав к Тане о прощении, где бы она сейчас ни была, ощутил, как рушится последняя из его стен, когда бездумно кивнул головой в знак согласия.

Облегчение, отразившееся на успокоенном лице Беллы, почти доконало его. Лицо Эдварда покалывало, а щеки горели в тех местах, где ее рука ласкала его. Все, что Эдвард мог делать, это смотреть на Изабеллу. Несомненно, последняя стена обвалилась. Теперь он был глиной в ее руках. Эта мысль напугала Эдварда до ужаса. Он никогда — никогда — не опускал свои стены ни с кем, кроме своей сплоченной семьи. Просто не мог допустить ту боль, которую обычно приносит уязвимость. Эдвард уже довольно натерпелся, и просто сама вероятность когда-либо снова почувствовать то, что он чувствовал после несвоевременной смерти родителей, возвела почти непробиваемые стены вокруг его сердца. То есть так было до тех пор, пока в его жизни не появилась Изабелла.

Эдвард не был глуп и понимал, что все это было чрезвычайно важно. За две короткие недели Изабелла Свон умудрилась сделать то, что его семья и друзья пытались сделать годами. А именно — сварить недвижимую стальную клетку, которой было окружено его сердце, в нечто более податливое. Близкие никогда не просили Эдварда полностью открыться уязвимости, хотя и желали, чтобы однажды он впустил кого-нибудь — кого угодно — в свое сердце. Эдвард пытался, подойдя к этому настолько близко, насколько считал возможным, с Таней. Но и это было ничто по сравнению с тем, что происходило сейчас.

Вчерашний день определенно был монументальным во всех смыслах. Во-первых, пусть разрушение собственного дома было более чем немного безумно, благодаря этому Эдвард в конечном счете уничтожил свой последний защитный барьер. Он был близок к тому, чтобы взмахнуть флагом в знак капитуляции, но катарсическое разграбление дома воспрепятствовало этому.

Ну а потом он оказался здесь. Крепко спал на диване Изабеллы, поглощенный ее запахом. Их разделяло лишь несколько шагов. Эдвард только надеялся и молил, чтобы она была с ним помягче. Глазами просил сделать это. Нежный взгляд, которым Белла одарила его в ответ, обещал, что она будет действовать осторожно, хотя он все равно продолжал оставаться напуганным. На краткий миг Эдварду даже почудилось, что взгляд Изабеллы выдал какие-то ее личные сокровенные мысли и чувства; что она была так же уязвима и напугана тем, что только что произошло между ними.

Сердце Эдварда дико заколотилось от осознания того, что он был готов сделать чуть ли не все ради женщины, тихо напевающей в соседней комнате. Эдвард не был уверен, что именно это означает на очень многих уровнях. Понятия не имел, что это значит лично для него, и не мог даже начать осмысливать, что это значит для памяти о Тане. Ради всего святого, Изабелла была его адвокатом. И да, возможно, она также была его другом. Но Эдвард знал: даже если бы он был в состоянии выйти с ней за пределы платонических отношений, это не представлялось возможным. Он не посмеет так рисковать, особенно в такой критический момент своей жизни. Кроме того, Изабелла была исключительным профессионалом, не говоря уже о том, что она — абсолютно и решительно упряма, так что ничего между ними не случилось бы, даже если бы Эдвард захотел. Ее упрямство намного превосходило его собственное, а это о многом говорило.

Эдвард сел и дал своему отдохнувшему телу время привыкнуть к вертикальному положению, потирая лицо и вздыхая. Наверное, он решался на безумный риск с Беллой, потому что знал, что с ней безопасно. Но, возможно, Эдвард немного перебарщивал с уверенностью в профессионализме Изабеллы, глупо полагая, что может заигрывать со своей новообретенной ранимостью, потому что никакой реальной опасности в этом нет.

Он разочарованно покачал головой. Хотя в этой теории, вероятно, была некоторая доля правды, Эдвард также знал, что ему все равно хотелось рискнуть. Какая-то его часть задавалась вопросом, как бы он отреагировал на Изабеллу, если бы встретил ее при других обстоятельствах. Когда Таня еще была жива. Отреагировал бы Эдвард на нее так же, если бы его сердце или хотя бы то, что от него осталось, принадлежало кому-то другому? Возможно. А возможно, нет. Но в глубине души Эдвард знал, что Изабелла приблизилась к нему так, как никто до этого. Даже Таня. Когда он опустил ноги на пол и встал, то подумал, что именно так и ощущается «загвоздка-22»¹. Блядь.

Эдвард медленно прошел по коридору, ведущему на кухню, где Изабелла, очевидно, заканчивала готовить непомерно большой завтрак. На тарелке лежала груда чего-то похожего на французские тосты. Слева от Изабеллы стояла пустая коробка из-под яиц, до краев наполненная беспорядочно разбитой яичной скорлупой, которая ожидала своей предстоящей отправки в мусорное ведро. Он подошел к Изабелле, схватил коробку и улыбнулся.

— Пахнет вкусно.

От звука его голоса Изабелла подпрыгнула и одновременно покраснела. Эдвард наблюдал за тем, как она нервно подталкивала готовящиеся яйца лопаткой, неуверенно ему улыбаясь.

— Надеюсь, ты голодный. В субботу я, эм, отрываюсь.

— Отрываешься?

— Да. Люблю большие завтраки по субботам. — Изабелла указала локтем на гору французских тостов по правую руку от себя.

— Судя по всему, так и есть. — Эдвард улыбнулся и потряс коробкой, молча спрашивая, где прячется мусорка.

— Под раковиной. Но, если не сложно, сначала выбрось, пожалуйста, яичную скорлупу в компост слева от корзины. Спасибо.

Эдвард кивнул и подошел к раковине, быстро сбросил скорлупу в компост, а коробку выкинул в ведро. Он тщательно смыл с рук непокорные яичные белки, просочившиеся из пенопластовой штуковины на пальцы. У Эдварда и так был забот полон рот, последнее, что ему было нужно, — отправиться в больницу с отравлением сальмонеллой.

— Компостная куча, значит?

Изабелла кивнула. Ее внимание все еще было сосредоточено на завтраке.

— Да. Вообще-то, весь этот дом считается «зеленым», если на то пошло. Это одна из причин, по которой я его купила.

Потрясающе. Она еще вела и экологически сознательный образ жизни. Это становилось все лучше и лучше.

— Пить хочешь? — Белла мельком взглянула на Эдварда и снова вернулась к приготовлению яиц. — Есть кофе, сок, вода…

— Я бы не отказался от воды.

Эдвард наблюдал, как она открывала дверцу холодильника, чтобы достать бутылку воды, когда наткнулся взглядом на открытую упаковку воды, небрежно стоящую на кухонном полу.

— Позволь мне. — Эдвард схватил бутылку и, открыв ее, сделал большой глоток и улыбнулся Белле.

— Тебе не хочется холодной?

Эдвард покачал головой, сделав еще один глоток.

— Предпочитаю комнатную температуру. Кроме того, я и сам как ледышка. Не хватало еще и мозг себе отморозить.

Изабелла закатила глаза и вздохнула.

— Ты неисправим.

Он прислонился к раковине и молча потягивал воду, наблюдая за тем, как она заканчивает готовить целую гору яичницы-болтуньи. Эдвард отметил, что с прошлого вечера Изабелла переоделась: безумно соблазнительный желто-коричневый свитер сменился, пожалуй, самой безвкусной фланелевой пижамой, которую он только видел. Кромки чересчур длинных и крайне мешковатых штанов были изношены и потрепаны за годы носки, а несколько разорванных швов и затяжек изрубцевали темно-синюю ткань.

Но даже при этом Эдвард не мог не признать, что Белла выглядела абсолютно очаровательно. Но почему она переоделась? Вчера Изабелла была довольно беззастенчива и не побеспокоилась сменить одежду, пока они разговаривали в течение нескольких часов. Просто не заметила, как мало на ней было надето? Нет, она сразу должна была понять, что на ней лишь свитер. Так что изменилось с тех пор? Почему она закрылась?

— Почему ты надела фланелевую пижаму? — Вопрос покинул рот прежде, чем Эдвард успел остановиться. Любопытство придало ему смелости.

Плечи Изабеллы заметно напряглись. Она не повернулась посмотреть на него, накладывая на тарелки пышные кучи яичницы-болтуньи.

— Замерзла. — Она пожала плечами, открыла посудный ящик, находящийся слева от нее, и достала ножи и вилки.

— За окном июнь. — Эдвард в замешательстве нахмурился. Да, она определенно закрылась, но почему? Он пересек небольшое пространство и забрал у Изабеллы тарелки с яичницей. — Позволь мне помочь.

Изабелла кивнула и достала из микроволновки фарфоровый сливочник, который сейчас служил практичной и аппетитной цели — разливал теплый сироп. Она посыпала сахарной пудрой французские тосты, взяла тарелку в свободную руку и направилась к обеденному столу.

Эдвард с надеждой посмотрел на Беллу, когда садился, все еще ожидая ответа по поводу носки фланелевой пижамы в середине лета.

Изабелла раздраженно закатила глаза и опустилась на стул, кратко бросив:

— Ты ведь просил меня одеваться скромнее, разве нет?

Голова Эдварда дернулась назад на несколько дюймов. Он был застигнут врасплох резкостью ее голоса. Прошлым вечером подобного не было. Эдвард открыл и захлопнул рот, пытаясь решить, ответить ей или просто оставить все как есть. Он прекрасно помнил причины, по которым попросил Изабеллу одеваться скромнее: главным образом, из-за засрански настойчивой эрекции, которая и сейчас присутствовала в его штанах. Хотя в этот раз Эдвард мог винить время суток, а не неутолимый сексуальный аппетит. Дерьмо случалось. В том числе утренний стояк.

Изабелла снова вздохнула, накладывая на тарелку Эдварда несколько кусочков французского тоста, и взяла в руки сироп.

— Сироп?

Эдвард кивнул, вдруг занервничав от этой немногословной атмосферы.

— Да, пожалуйста. — Он смотрел, как Белла щедро поливает кленовым сиропом уже подслащенные куски тоста, но сейчас не осмеливался что-то спрашивать. Возможно, она просто была совой. — Спасибо.

Изабелла кивнула в ответ, затем полила собственный завтрак липкой и тошнотворно сладкой смесью и поставила сливочник с сиропом на стол, после чего потянулась за огромной кружкой кофе. Да, она определенно была совой.

Однако в голове Эдварда вращались самые разные сценарии. Произошло что-то, заставившее ее передумать. Изабелла отступала от пересеченной ими линии с такой скоростью, что у него кружилась голова. Может, она решила, что он был слишком напорист. Возможно, поначалу она и принимала его внимание, но сейчас оно ее раздражало.

Может, она была задета тем, что он, казалось, так быстро забыл о Тане. Прошло всего две недели, и Эдвард должен был признать, что из-за растущих в нем сильных чувств к Изабелле он ощущал себя более чем немного пристыженным. Блядь, что, если из-за этого он выглядел виновным? Как звали того парня, который убил жену и ребенка в Калифорнии? Петерсон?² Вот он быстро переключился с жены на другую женщину, и именно это вызвало подозрения в его виновности.

Дерьмо. Что, если теперь Изабелла передумала? Что, если она считала, что он был виновен?

Эдвард с тревогой грыз губу. Он испытывал практически парализующее чувство вины за то, что даже смотрел на женщину, не являющуюся Таней. Эдвард не был уверен, что сможет, когда и если для него наступит такой момент, сделать что-то большее, нежели просто посмотреть. Люди же вроде Скотта Петерсона не чувствовали вины вовсе. Кроме того, Джаспер говорил, что Эдвард будет чувствовать себя виноватым вне зависимости от того, когда у него появятся чувства к кому-либо помимо Тани, но от этого он все равно не ощущал себя меньшей сволочью.

Эдварду крайне хотелось спросить Изабеллу, однако он был в ужасе от перспективы открыться еще больше. Этой уязвимости и так с лихвой хватало, но жало непринятия ранило гораздо сильнее.

Во время завтрака воцарилось неловкое молчание: ни звука, кроме случайного скрежета столовых приборов по фарфору. Эдвард старался не потерять аппетит — предчувствие чего-то страшного напрочь прогоняло все чувство голода, которое он испытывал. Но завтрак был чертовски хорош, поэтому Эдвард сосредоточился на еде, чтобы успокоить нервозность, и вскоре желание поговорить рассеялось. Вместо этого Эдвард предпочел просто запихивать вкусную еду в рот.

Но шли минуты без единого слова от Изабеллы, и нервы снова стали собираться и подрагивать в глубине его живота.

Эдвард посмотрел на Беллу и перехватил ее взгляд на себе, но она быстро снова уткнулась глазами в тарелку. Он проебался. Зашел слишком далеко. Другого объяснения ее пугливому, неуверенному поведению не было. Она просто выжидала подходящего случая вежливо выпроводить его из своего дома. Так оно, скорее всего, и было. Черт подери!

Конечно, он проебался. В конце концов, он был Эдвардом Калленом. Он не оказался бы плавающим в этой вонючей дыре, если бы не его врожденная способность испоганить все до полной неузнаваемости. Эдвард испортил жизнь своих родителей, обиженно требуя пойти посмотреть на рождественские огни Чикаго, чертовски хорошо зная, что на дорогах было опасно. Испортил жизнь Тани, пытаясь любить ее, насколько это было в его силах. Ему следовало отпустить ее давным-давно и даже не пытаться. Испортил предстоящую жизнь своего сына. Эдварду захотелось позвонить в «Сиэтл Таймс», чтобы предложить им новый заголовок: «Эдвард Каллен — самый большой проебщик в мире».

Эдвард сунул в рот кусок французского тоста, чтобы не усмехнуться вслух, хотя его желудок действительно больше уже не выдерживал. По сути-то, он даже и не сделал ничего. Эдвард не трахал Изабеллу. Ради любви к богу, он даже не целовал ее и не держал за руку. Эдвард не чувствовал себя так неловко с тех пор, как вкрадчиво пытался пофлиртовать во время школьной экскурсии с Молли, своей первой школьной любовью. Он думал, что был мил с ней, пока она не повернулась и не врезала ему прямо по яйцам.

Эдвард в расстройстве наморщил лоб и осмелился снова взглянуть на Изабеллу. Вилку Беллы потряхивало от натиска нервной энергии, которая, очевидно, растекалась и по ее телу тоже. Изабелла почувствовала на себе тяжесть взгляда Эдварда. Дыхание сбилось, когда она пошевелила плечами, явно ощущая себя некомфортно под его испытующим взглядом.

Эдвард предпринял попытку наколоть еще один кусок французского тоста на вилку в тот момент, когда та же мысль пришла в голову Изабелле, и беспрерывно тлеющее между ними пламя вспыхнуло так сильно, что Эдвард был уверен, что увидел огненную вспышку. Сердце рухнуло, когда он заметил, что Изабелла отскочила, словно обожженная, с выражением чистого отвращения на лице. Черты лица немного смягчились, пока Белла рассматривала его, а вилка затряслась еще сильнее. Она прикусила нижнюю губу и почти открыла рот, чтобы заговорить, но передумала и покачала головой.

Убедив себя просто подняться и выйти за дверь, уйти из ее жизни, Эдвард начал вставать. Белла снова вскинула голову, с громким стуком уронив вилку на тарелку, и широко раскрытыми глазами посмотрела на Эдварда, словно гадая, куда именно он собрался. Ее рука опять затряслась, дыхание участилось и взволновалось, а зубы вновь принялись нервно грызть нижнюю губу. Эдвард опустился обратно на стул, и тут до него дошло, что Изабелла вовсе не испытывала отвращения к его прикосновению. На самом деле она боролась с тем же, с чем боролся и он с первого дня их встречи. Тщетно пыталась уклониться от нелепого влечения и их магнетического притяжения друг к другу.

Эдвард исподволь изучал ее черты, а Изабелла молча глядела на него. Их взгляды были прикованы друг к другу. Глазами он изучал слишком знакомые жесткие линии, которые обратили лицо Беллы в стоический фасад. Эдвард практически ощутил ее позвоночник, полностью окаменевший от крайних усилий, которые требовались, чтобы казаться стойкой, хотя сейчас Изабелла была далеко не такой. Он понимал, что жесткий контроль сознания был необходим для того, чтобы выравнивать сбивавшееся дыхание — чтобы дрожащие, слабые вздохи не выдавали реальных чувств, — потому что и сам почти овладел подобным навыком. Эдвард слишком хорошо знал те защитные сооружения, которые Изабелла пыталась возвести, потому что сам строил их большую часть жизни.

Изабелла понимала, что слишком приблизилась к нему и позволила себе стать чересчур уязвимой. Борьба отражалась в каждой ее черточке. Эдвард с грустью наблюдал за ней, больше всего желая, чтобы обстоятельства сложились иначе. Смотрел, как румянец медленно поднялся от груди к самым кончикам ее ушей, когда Изабелла быстро глянула на него, осознавая, что он точно знал, о чем она думала. Эдвард с трудом сдержал улыбку, когда она снова опустила голову. Еще больше румянца разошлось по ее телу. Изабелла вновь нервно прикусила губу и заерзала на стуле.

Прекрасна. Охуенно прекрасна.

Реакция борьбы или бегства³ была похожа на игру в перетягивание каната: взвинченные части ее тела тянулись к нему и одновременно пытались отдалиться. Внутренняя борьба заметно проступала в каждой морщинке обычно гладкого лба Изабеллы. Она разрывалась так же, как и он, желая бороться с этим притяжением, однако каждая ее молекула восставала против этого решения.

Эдвард медленно поднялся со стула, сделал пару шагов к месту, где сидела Белла, и осторожно дотронулся до ее руки.

— Эй. — Голос был более сиплым, чем он предполагал. Сочувствие к борьбе, которую она вела, просачивалось в каждое слово. Эдвард заметил, что ее мышцы слегка расслабились в ответ на его прикосновение, и продолжил: — Я это тоже чувствую.

Он присел на корточки, чтобы получше рассмотреть лицо Изабеллы, не отрывая своей руки от нее ни на секунду. Тихонько она подняла глаза и встретила его взгляд, явственно боясь сказать хоть слово.

— Я не знаю, что это такое, Белла. — Эдвард махнул руками, подчеркивая сказанное. Новое прозвище, которое он ей дал, вырвалось само собой. Сердце затрепетало от странного чувства счастья, когда он увидел, что уголки рта Изабеллы приподнялись в ответ на это. — Не уверен, что между нами происходит. Я ненавидел тебя, когда мы только встретились, но лишь потому, что моя реакция на тебя перепугала меня до усрачки.

В этот раз Изабелла широко улыбнулась, вспомнив красочную реакцию Эдварда на нее.

— Ты назвал меня Шарлоттой чертовой Земляничкой. — Она кинула на него острый взгляд.

Эдвард слегка застонал.

— Я так сказал, потому что твой запах восхитителен… как земляничка. — Эдвард раскраснелся от выбранных слов. Что с ним, черт возьми, было не так? — Не знаю, чего ожидал. Последние духи Пэрис Хилтон или другой дешевый бренд из драгстора⁴. Но не… не это. Я был слегка выбит из колеи.

— И попытался оскорбить меня?

— Ну конечно. — Он улыбнулся ей и, закусив губу, продолжил: — Слушай, я не понимаю, что за черт происходит. Я правда, блядь, сбит с толку. Моя девушка умерла, Белла. Ее нет всего две недели. Две недели. Я чувствую себя нереально виноватым, лишь думая о ней в прошедшем времени, и чувствую себя еще большим подонком за то, что вообще обращаю внимание на другую женщину.

— Эдвард. Я твой адвокат. Я… мы… не можем этого сделать.

Эдвард неистово закачал головой.

— Знаю, знаю. И я не могу… не сейчас. Возможно, никогда. Я все еще пытаюсь во всем этом разобраться. Сама мысль о нас пугает меня. И знаю, что ты мой адвокат, и что у всего этого есть этические последствия. Знаю, ты идешь по очень тонкой грани, просто будучи моим другом. Но… — Голос Эдварда затих. Он не был уверен, как продолжить.

— Но? — Изабелла смотрела Эдварду прямо в глаза, ей необходимо было знать, что он собирался сказать.

— Я не могу держаться подальше, Белла. Я пытался. Прошлым вечером я просто очутился здесь. Даже не знал, что еду к тебе, пока не оказался тут. Что-то во мне… Белла, ты мой адвокат и мой друг. Я уже очень глубоко увяз. И не смогу сделать это без тебя.

Изабелла ахнула, ее глаза блестели от сдерживаемых эмоций.

— Эдвард… — Изабелла замолчала и вздохнула. — Прежде всего я твой адвокат. Это моя работа, и именно ее я выполняю. Но… как-то мы стали еще и друзьями на этом пути. Я не буду… — Она оборвала себя. — С моей стороны будет неэтично оставить тебя сейчас.

— Не надо. Не делай этого. Пожалуйста. Пожалуйста, не возводи стены, Белла. Не отстраняйся от этого — чем бы это ни было. Без тебя я — труп. — Никогда за всю жизнь Эдвард не чувствовал себя таким уязвимым. Даже по отношению к Тане он не испытывал такого сильного желания удержать человека в своей жизни. Хотя Эдвард не понимал точно, чем все это было, он уже знал, что гарантия возможности это выяснить стоила любой борьбы.

Одинокая слезинка соскользнула из глаза Беллы, когда она взглянула на него. Эдвард протянул руку и смахнул влагу подушечкой большого пальца.

— Хорошо.

***

Изабелла

Святое дерьмо. Что за херня только что произошла?

Она была так собрана, когда встала этим утром с постели, так уверена в правильности того, как поступала теперь, когда они пересекли эту невидимую, но чрезвычайно опасную черту.

Изабелла металась и ворочалась всю ночь, пытаясь прийти к принятому решению. Оно не являлось простым, но было сделано.

Оставив Эдварда отдыхать, Белла поднялась наверх и спряталась в своей спальне. Мысли неслись с такой скоростью, что о сне не было и речи.

Изабелла немного походила по комнате, стараясь сжечь часть нервной энергии, которая мчалась по венам. Ей следовало догадаться еще в тот самый день, когда Эдвард основательно разозлил ее в окружной тюрьме, что она добровольно садилась в экспресс, который направлялся прямиком к неприятностям. Изабелла ежедневно имела дело с трудными клиентами, но ни один из них не действовал ей на нервы так, как Эдвард. Он взбесил ее в тюрьме, и она грубо ответила. А срывалась Изабелла нечасто. Когда она впервые набросилась на него и вылетела из допросной, чтобы позвонить Розали, ей следовало понять, что все это будет ужасно.

Но нет. Она шла напролом, полная решимости разрушить его стены и заставить доверять ей, ни на миг не задумываясь о том, что неслась навстречу собственной погибели. Честно говоря, такая мысль ей даже в голову не приходила. В ее воображении Эдвард Каллен был точно таким же, как и остальные клиенты… каким-то беднягой, вляпавшимся в трудности и нуждающимся в ее помощи, чтобы выбраться из них. Так Изабелла могла оправдать большую часть своей увлеченности новым клиентом. Он был новым… новым делом, новым номером, еще одной папкой в ее уже переполненной картотеке. Изабелла бы даже сказала, что он был свежей кровью, утоляющей ее адвокатский аппетит. На самом деле не было важно, как она это назовет. Как и рождественская игрушка, Эдвард Каллен потеряет свой блеск и привлекательность после нескольких недель игры.

Также Изабелле следовало признать, что это было очень привлекательное дело — чисто с профессиональной точки зрения, конечно же. Громкий процесс, от которого кружились головы СМИ и всего мира. Не каждый день известный автор обвинялся в убийстве своей девушки. Кроме того, в деле присутствовало очень много искривлений и поворотов, а поэтому тот факт, что оно поглощало значительную часть ее рабочих часов и выходных, не являлся тревожным звоночком. Большую часть рабочей нагрузки оно занимало не по личным причинам. Никоим образом. Это дело — огромное минное поле — требовало полного внимания Изабеллы из-за своего деликатного характера.

Боже мой, как же она была безрассудна.

Нелепо было расспрашивать об Эдварде у его сестры, но, естественно, Изабелла не увидела леса за деревьями. Это было так… типично для Изабеллы Свон. Вот поэтому она всегда и попадала в неприятности. Именно по этой причине и воздвигала оборонительные укрепления.

Это должно было бабахнуть Изабелле прямо в глупое лицо в тот день, когда она заехала за ним и забрала на пробежку. Но ей-то казалось, будто она просто помогает клиенту расслабиться, чтобы он мог сосредоточиться на предстоящих жестоких месяцах. Однако теперь, оглядываясь назад, это напоминало практически свидание. Безусловное притяжение затаилось под поверхностью и почти бурлило у самого верха, пока они обнаруживали все больше и больше точек соприкосновения.

Глупо, глупо, глупо!

Возможно, самый важный тревожный звоночек должен был прозвенеть, когда Розали предупредила Изабеллу, что та слишком глубоко увязает. Изабелла должна была нажать на тормоза прямо в тот момент, когда, покрытая морковным пюре от «Гербер», старалась сделать идеальный морковный торт на день рождения Эдварда. На самом деле, она должна была скормить себе с ложечки весь этот чертов торт, а на следующий день наблюдать, как кряхтят весы под весом, прибавившимся на ее заднице в наказание за глупость.

Но нет, она беспечно проигнорировала это предупреждение, как и все остальные. И вот теперь Изабелла расхаживала по своей спальне, пока ее клиент спал внизу на диване. Это не было формированием отношений с клиентом. Не было обедом или ужином, или спортивным мероприятием, которые она могла бы списать на свою следующую налоговую декларацию. Нет… это было чистым идиотизмом.

Розали предупреждала Изабеллу, что та пересекает точку невозврата. Изабелла должна была прислушаться к подруге. Если кто и знал об урагане дерьма, который может возникнуть из-за чрезмерной увлеченности клиентом, так это Роуз. Белла сделала мысленную заметку позвонить ей позже этим же днем и поговорить. И выпить разок… или два, или три, или четыре.

Изабелла плюхнулась на свою одинокую кровать. Сон уносился от нее все дальше и дальше. Стук в голове и удары сердца объединили усилия, соединившись в оглушительную какофонию повторяющихся предупреждений. Она должна была отойти от этого натиска и отступить от линии фронта. Но как? Первый выстрел был сделан, так что война уже началась. Вот если бы она только точно знала, какую войну затеяла...

Возможно, так себя чувствовал Кастер перед тем, как индейцы забили его и его бойцов в битве при Литтл-Бигхорне⁵.

Изабелла хотела чувствовать себя непобедимой, как Шерман в своем марше к морю⁶, расправляясь с Джейкобом Блэком, как армия Союза с ландшафтом Глубокого Юга⁷ во время гражданской войны. Но сейчас она была лишь генералом Ли⁸, слабо размахивающим белым флагом в знак капитуляции. Или, возможно, она даже была Наполеоном Бонапартом, маленьким человеком с великими идеалами, и откусывала гораздо больше, чем была способна прожевать. Она была эгоистичным французским императором в битве при Ватерлоо⁹, а эта дилемма внезапно стала герцогом Веллингтоном, пришедшим показать, кто здесь на самом деле главный.

Изабелла задумалась, не были ли слова «о, черт» последними, которые произнес печально известный генерал перед тем, как сдаться.

Белла рассмеялась над собственным исковерканным ходом мыслей. Ну конечно, в такой момент она будет думать об истории.

Если Изабелла решит не сдаваться и продолжить сражаться на обоих фронтах, то наверняка проиграет. Она знала, что хорошо это не кончится. Она могла загубить карьеру, навсегда испортить свою репутацию или, чего хуже, необратимо навредить делу Эдварда. Последствия будут слишком дороги, если Изабелла продолжит идти по пути, по которому шла сейчас.

Нет, ей следовало укрепить свою оборону и определиться со стратегией. Она больше не могла усиживать на двух стульях одновременно. Она должна была выбрать. И даже при том, что сердце Изабеллы кричало в протесте, она знала, в какую сторону необходимо двигаться.

Ей придется возвести стены и укрепить их так, чтобы никакой сумятицы больше не возникло. Она была адвокатом Эдварда. Так все началось и так же должно было закончиться. Изабелла уже сумела уверить его в своих адвокатских способностях, так что это больше не было проблемой. Эдварду не нужен еще один друг; у него и так их было предостаточно.

Ну станет одним меньше, и что? Кроме того, их зарождающаяся дружба была достаточно новой. Не так уж сильно он по ней стал бы скучать.

Верно? Абсолютно.

Приняв решение, Изабелла вскочила с кровати и принялась копаться в комоде, пока не наткнулась на невзрачную фланелевую пижаму, которая у нее была еще со времен колледжа. Она щелкнула языком, рассмотрев, в каком плачевном состоянии та находилась, но, стягивая с себя джемпер Victoria's Secret, понимала, что это была верная тактика. Первой линией ее обороны будет истощение ресурсов их дружбы, включая любое сексуальное напряжение, которое возникало в последнее время. Эдвард не смог бы считать ее сексуально привлекательной, если бы она стала носить водолазки и мамины джинсы, правильно? И фланель… нельзя забывать про фланель. Если будет нужно, она пойдет в Walmart и приобретет муу-муу, которые обычно носят бабушки во Флориде. (ПП: муу-муу — одежда гавайского происхождения свободного покроя, свисающая с плеч, зачастую яркая и цветастая.)

Месяц назад Изабелла наконец-то выплатила долг по кредитке American Express, и ее слегка передернуло от мысли, что снова придется платить по счету, отправившись на шоппинг за скромными нарядами, но это было необходимое зло. Изабелла гордилась своим дизайнерским гардеробом, который был битком набит мягкими тканями и сексуальными вырезами. И она бы нагло соврала, если сказала бы, что не наслаждалась восторженной реакцией Эдварда на свой выбор одежды. Она же была женщиной, в конце-то концов.

Изабелла застегнула безразмерную пижаму и плюхнулась обратно на кровать. Не будет больше никаких пробежек, обменов подарками, внерабочих поездок и ночевок. Отныне их отношения будут выстраиваться исключительно на профессиональной основе. Помня о принятом решении, она приказала глупому сердцу заткнуться и перестать скулить, и смогла провалиться в беспокойный сон на несколько часов перед рассветом.

Так и не выспавшись, Изабелла пробралась на кухню, стараясь не разбудить Эдварда. Ей нужно было отвлечение в виде готовки, чтобы продумать свою стратегию до конца.

По мере взбивания яиц ее намерение все крепчало и крепчало. Она могла это сделать.

Так продолжалось до появления Эдварда на пороге кухни. Его потрясающе медные волосы совершенно растрепались, а глаза все еще были заплывшими ото сна. Изабелла притворилась, будто не заметила, как он красив, когда Эдвард посмотрел на нее, и сосредоточилась на приготовлении идеальной, как-на-шведском-столе-четырехзвездочного-отеля, яичнице-болтунье.

Эдвард пробовал завязать разговор, а Изабелла изо всех сил старалась казаться отстраненной, но не холодной. Она не осмеливалась смотреть на него слишком часто, зная, что, если будет это делать, ее решимость сломится. Белла всосала воздух, когда Эдвард встал рядом с ней у плиты, глядя на еду и стараясь завести беседу, а его утреннее возбуждение слегка коснулось ее бедра. Соски сморщились в ответ на это, и мысленно она прокляла тот день, когда родилась с вагиной. Когда Эдвард задел ее, хватая коробку из-под яиц, ей пришлось противостоять электротоку, вибрирующему между ними. Низ живота покалывало от желания, и Изабелла никогда не была более благодарна за фланелевую пижаму и ее способность скрывать реакцию тела на близость Эдварда.

Однако Эдвард был наблюдательным, даже проницательным, и быстро уловил новый и довольно неприятный раскол в их отношениях. Он почти ничего не говорил с момента, как понял это, без сомнения, задаваясь вопросом, откуда взялись адские перепады в ее настроении. Возможно, он предпочитал держаться подальше от отношений как раз потому, что все женщины были капризны и близки к безумию. В том числе сама Белла.

Есть вместе было, мягко говоря, неловко. Напряженная тишина оглушала всеми невысказанными мыслями. Изабелла старалась не смотреть на Эдварда, хотя волосы закрывали значительную часть лица и скрывали большинство ее случайных взглядов. Иногда Эдвард смотрел на Беллу в тот момент, когда она пыталась украдкой взглянуть на него, и это только усиливало неловкость.

Выражение лица Эдварда, когда Изабелла практически увидела, что он пришел к выводу, будто каким-то образом все испортил, почти разбило ей сердце. Она хотела вскочить и воскликнуть старую как мир фразу: «Дело не в тебе, дело во мне!», потому что так и было. Это она напортачила, а не Эдвард.

Но вместо этого она безмолвно сидела, позволяя ему винить себя за разлад в их дружбе, зная, что если отважится заговорить, то рассыплется в прах.

Однако в конечном счете желание Эдварда поговорить победило, и он сдался, каким-то образом оказавшись перед ней на коленях и умоляя не отказываться от него. Изабелла поймала себя на том, что отвечает, будучи не в силах больше его игнорировать. И тогда обветшалые стены полностью обвалились, оставляя лишь кучку тлеющих обломков там, где раньше возвышался ее собственный Форт-Самтер¹⁰.

И вот она плакала перед ним и глупо соглашалась не бросать Эдварда и оставаться его другом.

Изабелла старалась не обращать внимания на ласковое прикосновение его большого пальца к ее щеке. Там, где он ее касался, кожа пылала. Все, чего она хотела, так это накрыть его руку своей и удерживать Эдварда рядом всегда, но знала, что не могла этого сделать.

Снова Изабелла задумалась, что за херня только что произошла и откуда у него был такой чертов контроль над ней и ее эмоциями. Никто другой никогда так не влиял на Изабеллу, кроме одного человека… И она очень старательно пыталась не позволить этому случиться вновь.

Почему Эдвард? Почему сейчас? Это расстраивало и приводило в ярость, да. Но в основном это просто вгоняло в депрессию.

— Хорошо? — Эдвард повторил единственное слово ее поражения, как будто не был уверен, что правильно расслышал.

— Хорошо. — Изабелла закрыла глаза и кивнула, стараясь больше не лить слез, и услышала его облегченный вздох.

— Спасибо. — Он тепло улыбнулся. Большой палец Эдварда еще дважды легко провел по округлости щеки Изабеллы, а ее подбородок при этом обхватывала его крупная ладонь. Прикосновение было нежным, но кратким. Его рука медлила, будто Эдвард хотел оставаться там, но понимал, что не должен. Белла почувствовала, как Эдвард встал на ноги, и услышала скрип стула по полу кухни, когда он уселся на свое место.

Трясущимися руками Изабелла снова взяла вилку, желая набить рот как можно большим количеством еды прежде, чем закопает себя еще глубже.

С этого момента они непринужденно разговаривали, избегая любых других тяжелых бесед. Обсуждали все еще испытывающий трудности фондовый рынок и последнюю спортивную статистику. Эдвард пролистал субботнюю газету, даже не взглянув на первую полосу и раздел развлечений, вероятно, разумно избегая любых новых заголовков, связанных с ним.

Наконец, он поднялся со стула, убрал тарелки со стола, сполоснул их и загрузил в посудомоечную машину, после чего посмотрел на Изабеллу.

Она уперлась ногами в пол и сжала кулаки, борясь со всепоглощающим желанием подойти к нему и обнять. Вместо этого Белла улыбнулась Эдварду, и бабочки затрепетали внизу ее живота, когда в ответ на его лице появилась обезоруживающая кривая улыбка. Он все смотрел на нее, без сомнения, борясь с собственным желанием приблизиться.

— Мне, наверное, нужно вернуться домой, пока моя семья не подала заявление о пропаже человека. — Изабелла улыбнулась.

— Верно. Думаю, тебе надо держаться подальше от суда, насколько это возможно. — Эдвард вернул улыбку и направился в гостиную собрать свои вещи и надеть обувь.

— Спасибо, Белла. За все. Знаю, я все продолжаю это говорить, но я в самом деле это и имею в виду.

— Без проблем, Эдвард. Рада, что могу тебе помочь. — Он легко поцеловал ее в щеку, после чего трусцой побежал по лужайке к своей машине.

Изабелла закрыла за Эдвардом дверь и соскользнула на пол, подперев колени к груди и положив на них руки и голову.

— Блядь. Я так облажалась.

Белла не была уверена, как долго просидела там, оплакивая само свое существование, но в конце концов она убедила себя подняться с пола, ощутив исходивший от себя запах. Подсчитав, что прошло уже больше суток с тех пор, как она мылась, Изабелла поднялась по лестнице и направилась прямиком в душ.

От ощущения на теле горячих струй воды Изабелла застонала вслух, и голос эхом разнесся по ванной. Соски оставались напряженными все утро, а теперь затвердели еще больше, просто умоляя о внимании. Белла закатила глаза, пытаясь вспомнить миллион разных причин, по которым не должна была поддаваться собственным фантазиям. Она взяла мочалку, намылила и принялась мыться. Изабелла была тут, чтобы принять душ, а не за тем, чтобы развлекаться грязными мыслишками об Эдварде Каллене. Хотя она должна была признать, что ранимый Эдвард был очень горячим Эдвардом. Его большой палец почти обожающе поглаживал ее щеку. Мягкое давление, которое Эдвард приложил, только намекало на то, как теплая манящая текстура будет ощущаться на других частях ее тела. Он выглядел невероятно красиво, когда вошел в кухню. Лицо было заспанным, рот приоткрылся в сонном зевке. Эдвард даже неосознанно с жадностью потер свой живот. Зрелище было, ну… аппетитным.

Изабелла тряхнула головой в попытке прояснить мысли. Нет, она не могла фантазировать об Эдварде. Ее сознание, однако, считало иначе: там был он, пытающийся начать разговор своим скрипучим, еще сонным голосом. Ему было так комфортно просто стоять и говорить, несмотря на ее странное настроение. Мысли Изабеллы были почти полностью невинны, пока его эрекция не задела ее бедро. После этого они направились прямиком в ад. Примерно так же, как это было сейчас: мочалка задевала соски, заставляя шипеть от контакта. Это ощущение пронзило Изабеллу в самый центр, и она невольно застонала. Да и черт с ним. У нее тоже были свои потребности, разве не так?

Уронив мочалку на пол душевой, Изабелла щелкнула кончиком наманикюренного ногтя большого пальца по левому соску. Ее глаза закатились от прикосновения. Боже, как же хорошо это ощущалось.

После этого Изабелла не смогла остановиться. Мозг создавал эротические сценарии с присутствующим в ее душе Эдвардом. Его медные волосы были откинуты назад и приобрели каштановый оттенок, а стройное скульптурное тело было полностью лишено одежды. Изабелла могла бы представить его член, если бы он не находился глубоко внутри нее: Эдвард трахал ее у стены душевой. Эдвард прижимал Беллу к стене тазом, одной из своих длинных рук обнимал за талию, вонзаясь в ее тело. Свободной рукой он переместился вверх по ее торсу и сжал сосок между восхитительными большим и указательным пальцами. Белла вскрикнула, а стенки сжались вокруг него. Непреодолимое побуждение взять его большой палец в рот и пососать практически одолело ее.

Иисус, Белла. Это просто большой палец. С другой стороны, это был большой палец Эдварда, что делало этот проклятый палец самым сексуальным отростком на этой гребаной планете.

Изабелла вернулась к своей фантазии. Она услышала, как Эдвард промычал. Его громкие стоны эхом отдавались в душевой. Он трахал ее еще жестче. Эдвард издавал почти животные звуки. Тяжело дышал ей в ухо, иногда мурчал, но в основном откуда-то из глубины груди Эдварда исходил рык от его желания к Белле. Боже, он звучал так горячо, когда трахал ее. Изабелла прислонилась к стене, пальцы нашли точку опоры во влажных складках — она быстро приближала себя к краю кульминации.

Их тела шумно сталкивались, общие крики наслаждения и влажные тела превращали душ в эротический симфонический оркестр. Рука Эдварда вернулась туда, где они были соединены, и он жадно и быстро прищелкнул пальцами по клитору, пристально глядя на Беллу выразительными зелеными глазами и безмолвно призывая кончить для него.

И она кончила. Тело изогнулось от потребности, дрожь удовольствия растеклась повсюду, прежде чем взорваться на кончиках пальцев рук и ног. Белла вскрикнула, когда оргазм настиг ее, и Эдвард в последний раз жестко вошел и грубо схватил Изабеллу за бедро, кончая внутри и громко постанывая, но ни на секунду не прерывая контакта их глаз.

Изабелла привалилась к стене душевой. Сердце бешено колотилось после взрывного оргазма. Как-то она умудрилась заставить руки и ноги двигаться и закончила принимать душ, хотя каждую унцию ее кожи все еще покалывало от наслаждения.

Она вышла из душевой и вздохнула. Ну, эффект был омолаживающим.

Остаток дня Изабелла провела за работой над ходатайством об истребовании ДНК плода Тани, ведь Эдвард согласился предоставить образец своей ДНК. Она знала, что рано или поздно Джейкоб Блэк потребует этого, учитывая, что к проведению теста на отцовство судмедэксперты относились ответственно. Но Изабелла полагала, что для Блэка результаты и близко не так важны, как для нее. Приближалась дата предварительного слушания, и на нем они могли решить многие из своих досудебных вопросов. Так или иначе Изабелла знала, что ходатайство будет принято беспрепятственно, так что хоть с ним можно было покончить.

Взяв телефон, она пролистала список контактов и набрала Сета, гадая, обнаружил ли он что-нибудь новое за первую неделю работы в The Stranger.

— Утенок! — Сет, смеясь, ответил, прекрасно зная, как сильно Изабелла ненавидела, когда люди, обращаясь к ней, использовали прозвища. Ну, за одним исключением.

— Привет, Сет. Наслаждаешься выходным?

— Уж поверь. Подожди-ка. А день считается выходным, если ты звонишь мне?

— Конечно. Я не займу много твоего времени. Я работала над делом Эдварда Каллена и решила, что должна позвонить тебе и узнать, не выяснил ли ты что-нибудь интересное за первую неделю работы.

— Знаешь, здорово, что ты спрашиваешь. Я ходил в офис в четверг за айподом, который оставил там в среду. Ну ты же знаешь, я не могу без него жить. Так вот, Джеймс МакКафери расчищал стол Тани, когда я был там.

— Вот как? — Это представляло некоторый интерес. Конечно, в этом не было ничего слишком необычного, ведь в какой-то момент вещи Тани должны были вернуть.

— Да, но не только это привлекло мое внимание. Когда я вчера был на работе, все коробки, в которые он упаковал Танины вещи, лежали в его кабинете.

— Окей…

— Ну, и в тот же день они оттуда исчезли. Он их отдал Каллену?

— Не уверена. Думаю, Эдвард упомянул бы, если бы получил коробки с вещами Тани. Он, наверное, сказал бы о чем-то настолько важном.

— Да. Во всяком случае, я на это надеюсь.

— Нет, он бы сказал. Поразнюхивай в понедельник, может, тебе удастся выяснить, куда они делись. А я завтра поговорю с Эдвардом. Обязательно спрошу об этом. Спасибо, Сет.

Изабелла положила трубку и нахмурилась. Определенно, Эдвард не стал бы этого скрывать от нее, особенно после того, как уничтожил все, что напоминало ему о Тане.

Бросив ручку и захлопнув ноутбук, она снова взяла телефон и быстро по памяти набрала номер.

— Роуз! Что делаешь вечером? Не хочешь немного выпить в Mission?

Продолжение главы

^[1] Выражение Catch-22 («загвоздка-22») происходит из одноименного романа Джозефа Хеллера. Один из героев романа, военный летчик, не уверен в своей психической устойчивости. Согласно разделу 22 инструкции, в этом случае пилоты обязаны доложить об этом и быть отстранены от полетов; в то же время, дабы не позволить несознательным летчиками «откосить» от службы, воспользовавшись этим правилом, эта же инструкция постановляет, что пилотов, утверждающих, что они ненормальные, следует считать нормальными. Таким образом, герой книги, с одной стороны, по инструкции должен быть отстранен от полетов, поскольку он ненормален, но с другой стороны, открыто заявив об этом, он, согласно той же самой инструкции, будет считаться нормальным и, следовательно, не может быть отстранен от полетов.

^[2] Речь о Скотте Петерсоне. В 2004 году он был осужден за убийство первой степени своей жены и за убийство второй степени их общего нерожденного ребенка.

^[3] Реакция «бей или беги» — состояние, при котором организм мобилизуется для устранения угрозы, и либо атакует ее источник («бей»), либо избегает опасной ситуации («беги»).

^[4] Драгстор (drug - лекарство + store - магазин, склад) — американский магазин парфюмерно-галантерейных и аптекарских товаров.

^[5] Битва при Литтл-Бигхорн — сражение между индейским союзом лакота-северные шайенны и Седьмым кавалерийским полком армии США, произошедшее 25-26 июня 1876 года у реки Литл-Бигхорн в Монтане. Битва закончилась уничтожением пяти рот американского полка и гибелью его знаменитого командира Джорджа Кастера (американский кавалерийский офицер, прославившийся безрассудной храбростью, необдуманностью действий и безразличием к потерям).

^[6] Уильям Шерман — американский политик, полководец и писатель. Марш Шермана к морю — поход армии Союза под руководством генерала Шермана к побережью Атлантики в ноябре-декабре 1864 года на западном театре гражданской войны в США.

^[7] Глубокий Юг, или Дальний Юг, — обозначение географических и культурных регионов на юге США.

^[8] Роберт Эдвард Ли — один из самых известных американских военачальников XIX века.

^[9] Битва при Ватерлоо — последнее крупное сражение французского императора Наполеона I, в ходе которого его армия была разбита. В качестве противника Наполеона выступила Седьмая антинаполеоновская коалиция, главнокомандующим которой был британский полководец Артур Уэлсли, герцог Веллингтон.

^[10] Форт-Самтер — форт в США, расположенный в штате Южная Каролина. Был построен в первой половине XIX века для защиты порта и города Чарлстона. Битвой за Форт-Самтер, произошедшей 12 апреля 1861 года, началась Гражданская война в США.