Глава 17.2. Ускорение

***

Тихий стук в дверь на первом этаже вернул Эдварда в настоящее, и он смахнул бегущую по щеке случайную слезу.

Черт.

Конечно же, кто-то пришел его проверить. В последние два дня от него не было ни слуху ни духу. Эдвард неподвижно постоял еще несколько минут, надеясь, что кто бы это ни был, он поймет намек и уйдет. Если к настоящему моменту его мать не хватил инсульт, то на пороге, вероятно, стояла она.

А возможно, это была Элис, хотя Эдвард испытывал благодарность, что, по крайней мере, она стучала, а не ворвалась в его дом без предупреждения, воспользовавшись своим ключом. И сестра, и мама с поразительным уважением отнеслись к его потребности обдумать новости наедине с собой.

Или, может, это Белла заехала убедиться, что Эдвард не сбежал из города и попал в психушку.

Стук становился только громче, и Эдвард, выругавшись себе под нос, распахнул дверь патио и влетел внутрь, сердито зашагав в сторону коридора.

— Да иду я, иду! — прокричал он в направлении двери, громко топая вниз по лестнице, тем самым стараясь показать свою позицию тому, кто бы там ни пытался пробить дверное полотно.

Уж лучше бы это не был один из ублюдков-папарацци. Разбираться с ними у Эдварда не было настроения.

Чертовски злясь на то, что его прервали, Эдвард отпер дверь. Его глаза расширились от крайнего удивления, когда по ту сторону двери он увидел лицо отца.

— Папа!

— Эдвард, сын. Выглядишь ужасно.

***

— «Бейлис»? — Карлайл Каллен поднял открытую бутылку ликера, а также брови, мило предлагая добавить алкоголь в чашку свежего кофе, которое только что налил для Эдварда.

Эдварду странно было видеть родителя одетым в пару джинсов и рубашку на пуговицах. Самой повседневной одеждой, в которой он замечал отца, пока рос, была больничная форма, но этот наряд пояснений не требовал. В любое другое время, когда Эдвард виделся с отцом, тот всегда был одет в свой обязательный блейзер и льняные брюки, даже дома в редкие моменты свободного времени.

— Да. Конечно. Спасибо.

Карлайл молча налил приличную порцию ликера в огромную кружку и подвинул по поверхности стойки к сыну. Затем безмолвно наклонился, подхватил с пола два коричневых бумажных пакета и с легким ворчанием поднял на стол. Глаза Эдварда расширились, когда отец начал вынимать ассортимент бутылок спиртного… «Джек Дэниелс», «Серый Гусь» и еще целое разнообразие напитков.

— Иисус, пап. Ты весь алкогольный магазин скупил?

— Едва ли. Но поскольку я останусь на выходные, решил, нам понадобятся напитки на случай, если захотим выпить. Только матери не говори. — Карлайл подмигнул Эдварду и продолжил копаться в сумках, доставая оттуда пакетики Doritos и чипсов из тортильи, а также банки с сальсой и отвратительный полутвердый сыр в банке. Эти продукты почти напомнили Эдварду о его рационе времен непристойного студенчества. Почти.

— Ты остаешься на выходные? — Эдвард протянул руку через островок и схватил пакетик чипсов Tostitos и таинственную сырную смесь, откручивая крышку с удовлетворяющим хлопком (ПП: Doritos и Tostitos — бренды чипсов из тортильи). Ненатуральные начос и сыр, вероятно, были не лучшим завтраком в мире, особенно вкупе с «Бейлисом» и кофе, но, во всяком случае, это не соленые огурцы и майонез.

Эдвард сглотнул накативший приступ горя, когда подумал о странных желаниях Тани во время ее непродолжительной беременности, и погрузил начос в банку, зачерпывая немного сыра, после чего сунул еду в рот.

— Это проблема? — Карлайл приподнял бровь, глядя на Эдварда, и отпил кофе из своей кружки.

Немного седины, незаметной для большинства людей, усеивало виски Карлайла, и, за исключением нескольких морщинок у глаз и губ, он выглядел, как и всегда. Элис как-то сказала отцу, что значительная часть медсестер Форкса звала его «Трусикосбрасыватель». Каким бы тревожным ни была эта фигура речи, Эдвард видел этому причину. Его отец неплохо сохранился для мужчины в возрасте.

Эдвард громко сглотнул.

— Нет, совсем не проблема. А что с работой?

Карлайл вздохнул.

— Я вкалываю как проклятый и заслуживаю несколько дней отдыха.

— Но, папа, ты никогда не берешь отгулы.

Эдвард улыбнулся, вспомнив, как отец появлялся на его школьных футбольных матчах, одетый в ярко-зеленую больничную форму. Иногда Эдварду было немного стыдно, его юношеская незрелость находила любые основания стесняться своих родителей. Но сейчас он понимал, как повезло ему иметь отца, который вообще приходил на матчи, пусть бы даже наряженный в костюм цыпленка или играющий на казу. (ПП: казу — американский народный музыкальный инструмент.)

— Беру, когда мой единственный сын во мне нуждается. — Карлайл бросил строгий взгляд на Эдварда, и тот понял, что спорить бессмысленно.

Эдвард облокотился на островок, держа кружку в своих больших руках.

— Значит, мама тебе рассказала, да?

Карлайл кивнул, но больше ничего не сказал, мудро оценивая сложившуюся ситуацию, прежде чем сболтнуть лишнего. Таким он был всегда, сколько Эдвард его знал. Отец никогда не выносил приговор поспешно в какой бы то ни было ситуации, всегда терпеливо ожидая, когда раскроются обе стороны истории, перед тем как принять тщательно взвешенное решение. В детстве Элис порой была сущим наказанием и пыталась втянуть Эдварда во всевозможные неприятности.

Известнейшей попыткой был тот случай, когда она настучала Карлайлу и Эсми о заныканных Эдвардом в его комнате журналах с обнаженкой. Эсми пришла в ужас, но Карлайл ничего не говорил несколько часов.

Эдвард сходил с ума от нервов, кажется, целую вечность — секунды тянулись словно годы, — боясь того наказания, которое наверняка наложит на него отец. Когда Карлайл поднялся наверх, чтобы наконец-то Эдварда отчитать, то удивил сына, но не тем, что вцепился ему в глотку. Отец попросил показать тайник, и Эдвард покраснел с головы до пят, не веря в то, что он правда хотел посмотреть на голых девушек рядом со своим гормонально заряженным подростком-сыном. Карлайл без особой реакции пролистал один из журналов, после чего вернул Эдварду и произнес: «Ты же понимаешь, что настоящие женщины так не выглядят». Когда Эдвард поинтересовался, как же именно они выглядят, Карлайл мягко улыбнулся и похлопал сына по плечу: «Как твоя мама. Спокойной ночи, сынок».

К слову, о том, что убивает эрекцию на корню. Какое-то время после этого замечания Эдвард не мог и думать об обнаженных девушках; одна лишь мысль о сиськах и заднице рисовала менее чем возбуждающий образ матери. Однако отец Эдварда был умным человеком, и только он мог придумать хитрый способ поддержать свою прекрасную жену, в то же время позаботившись о том, чтобы не стать дедушкой в раннем возрасте сорока лет.

Эдвард чувствовал себя так, словно оказался в подобной же ситуации: отец спокойно стоял и ждал, пока все детали раскроются, прежде чем раздавать отцовские советы. И он осознал, что как раз в этом и нуждался.

— Я не собираюсь в этот раз полностью слетать с катушек, если ты про это думаешь. Мама наверняка ждет, когда ты ей позвонишь и скажешь, что мой дом разрушен. У нее, наверное, и бригада по демонтажу есть на быстром наборе.

— Нет. — Карлайл отодвинул от себя кофе и схватил пакет с чипсами, открывая его и вынимая горсть начос. — Элис заверила ее, что этого не случится. Сказала, что потратила слишком много твоих кровно заработанных денег, чтобы ты опять все уничтожил.

— Не соврала, — невольно ухмыльнулся Эдвард. — Я все еще жду открытку от президента с благодарностью за стимулирование экономики.

— Не жди слишком долго. Умрешь. — Карлайл подмигнул. (ПП: Карлайл, скорее всего, ссылается на фильм «Звездные войны» и ставший популярным диалог между двумя героями, где главный персонаж в ответ на напоминание ему о том, что он осужден на смерть, говорит: «Тогда я буду осторожен», а его собеседник отвечает: «Ты будешь мертв!».)

— Ты на самом деле отвратно выглядишь. Ходил в душ?

— Не-а.

— Зубы чистил?

— Ни разу.

— Господи боже. — Карлайл вздохнул. — Я бы тебе сказал пойти почистить зубы сейчас, но это испортит «Бейлис».

Эдвард рассмеялся. Он подумал почти то же самое, когда взглянул на себя в зеркало наверху. Яблоко от яблоньки. Черт, как же он скучал по отцу.

— Я не злюсь, знаешь. На Таню.

— Нет? — Карлайл наклонился над стойкой и повторил позу Эдварда, громко жуя свой запас чипсов. Эсми бы любовно отчитала его за это, и Эдвард знал, что отец наслаждался своим небольшим прегрешением в отношении правил приличия.

— Нет. То есть я злился поначалу. Полагаю, это естественная реакция. Но я много думал. И посетил ее могилу. А потом еще поразмышлял. И я не злюсь. Не могу ее действительно винить.

— Кто сказал, что ты должен винить?

Эдвард повел плечами.

— Никто и все одновременно. Такова человеческая природа, думаю.

— Эдвард. Единственный человек, чье мнение имеет значение, — ты. Если ты не злишься, то так тому и быть.

Карлайл разглядывал чипсы, как будто собирался хирургическим путем удалить вкусовые кристаллы и изучить их во благо науки и вечных фанатиков Doritos.

— О чем еще ты молчишь, пап? Давай же, я тебя знаю. Разве у тебя нет для меня крутого совета в стиле Ганди? (ПП: Махатма Ганди — политический и общественный деятель.)

Карлайл отправил чипсы в рот и, изучая Эдварда, прожевал.

— А что ты хочешь от меня услышать, сын? Что ты должен взять на себя всю ответственность за решения, которые принимала Таня? Ну, если самоистязание — твоя тема, то, думаю, так и надо поступить.

Эдвард нахмурился в ответ на нетипичную для отца язвительную прямоту.

— О чем ты?

— О том, Эдвард, что ты взрослый человек, который состоял во взрослых отношениях с другим взрослым человеком. Ты поступал неправильно, Таня совершала ошибки. Вы оба внесли свою лепту в проблемы, с которыми столкнулись в отношениях. Идеальных отношений нет.

— А ты и мама? Вы же были созданы друг для друга.

— Но это не значит, что я не свожу ее с ума временами.

— Да вы никогда не спорите! — Эдвард потрясенно посмотрел на отца.

— Не в вашем с Элис присутствии, нет. Но в уединении нашей спальни, после того как вы, дети, ложились спать, у нас было несколько здоровых дискуссий на протяжении всех этих лет. И до сих пор бывают.

— Если ты собираешься рассказать мне о последующих сеансах примирения, я тебя убедительно прошу воздержаться. Мне потребовались годы, чтобы начать вести сексуальную жизнь, после того как ты впервые закинул этот образ в мою голову.

Карлайл улыбнулся и отправил в рот еще чипсов.

— В том-то и был смысл.

Эдвард улыбнулся и покачал головой.

— Все же я совершил гораздо больше ошибок, чем она.

— Например?

Эдвард вздохнул и принялся бессмысленно вращать крышку от банки сыра по поверхности кухонного островка.

— Я был эгоистичен. Холоден. Отстранен. Всегда старался оставаться в шаге от нее и не подпускать, что бы мне ни пришлось для этого сделать. Я был трусом. Слишком боялся просто прекратить играть в эти игры и позволить ей полностью проникнуть в мое сердце.

— Но ты это сделал. Даже если в то время не понимал, ты впустил ее внутрь. Большинство из нас могут говорить об отличном притворстве, но не видят перед своим носом действительности. Ты любил Таню. И она это знала.

Эдвард пожевал губу.

— Знаю. Знаю.

Он посмотрел на папу, неуверенный, должен ли сказать что-то еще, нужно ли вообще говорить хоть что-то.

— Эдвард, обстоятельства не всегда прекрасные и радужные. Нормально признать, что Таня не была идеальна. Ничего страшного, если ты понимаешь, что она не была святой. Она ведь была просто человеком. Ты не должен вечно возносить ее на пьедестал.

— Думаешь, я это делаю?

— Знаю, что делаешь. Я помню день, когда впервые тебя встретил. Я зашел за ту перегородку в приемном покое, а там сидел ты, поедая желе и позволяя медсестрам разрисовывать новый гипс на своей руке. Помнишь?

— Да. — Эдвард кивнул. Эти воспоминания в лучшем случае были горько-сладкими, учитывая, что за несколько часов до этого он потерял своих биологических родителей, но Эдвард неизменно дорожил тем первым моментом, когда Карлайл вошел в его жизнь.

— Ты попросил меня расписаться на гипсе. Я присел на край твоей больничной койки и рассказал тебе дико преувеличенные истории о своей футбольной карьере. Ты считал, что я рок-звезда или вроде того.

— Ты и есть рок-звезда. — Эдвард улыбнулся. — Трусикосбрасыватель.

Глаза Карлайла расширились, и румянец смущения прилил к лицу.

— Я это проигнорирую. Так вот, мы говорили о спорте часами, ты продолжал болтать о игре «Уайт Сокс», на которую тебя пригласил твой отец на следующей неделе. Выпаливал статистику каждого игрока и их статистику за три последних сезона, все время цепляясь за мысль, что твой папа все еще каким-то образом собирался войти в эту дверь и мог взять тебя на игру.

Эдвард нахмурился. К чему отец вел?

— Я помню.

— Через несколько недель твое волнение по поводу игры постепенно превратилось в стыд. Самобичевание из-за того, что ты упрашивал своих маму и папу свозить тебя посмотреть стадион, несмотря на то что на улице шел снег и на дорогах было опасно. Даже в столь нежном возрасте ты изводил себя за то, что было абсолютно вне твоего контроля. Ничего не могу поделать, но мне кажется, сегодняшние обстоятельства в чем-то похожи.

Эдвард сглотнул.

— В каком смысле?

Карлайл вздохнул.

— Ты держишься за мысль, что происходящее сейчас нереально. Все еще ждешь, когда очнешься от этого кошмара. Со временем ты поймешь, что никогда не проснешься, потому что все это правда. Ты продолжишь идти по известному тебе разрушающему пути и постараешься найти причину во всем винить себя. Ты уже это делаешь.

Эдвард почувствовал жжение в глазах и, испытывая неловкость, опустил взгляд на кухонный островок.

— Я не знаю, как перестать это делать.

— Ты достаточно силен, Эдвард. Чем скорее ты поймешь, что не виновен во всем неправильном в твоей жизни, тем для тебя будет лучше. Только ты можешь взять имеющиеся обстоятельства и превратить во что-то хорошее. Никто другой не может и не будет за тебя это делать. В мире есть ужасные люди, сын, но я уверяю тебя, что ты — не один из них. Если бы был, я не стал бы с гордостью называть тебя своим ребенком.

— Папа…

— Нет. Не пытайся даже. Я старше и мудрее. Мое слово — авторитет. — Карлайл потянулся через островок и нежно похлопал Эдварда по руке. — Теперь как насчет приятного времяпрепровождения с мистером Дэниелсом?

Прежде чем Эдвард смог ответить, снова раздался стук во входную дверь.

— Позволь мне открыть. — Карлайл отодвинул бутылку виски и направился к двери. — Некоторые из тех журналюг разбили лагерь с непромокаемыми накидками и зонтами. Я, может, и стар, но джиу-джитсу еще помню.

Эдвард просто рассмеялся и покачал головой, делая глоток из кружки, но с интересом ожидая, кто окажется за дверью.

Он улыбнулся, услышав замешательство в голосе Беллы, когда дверь открыл его отец.

— О! Эм… Здравствуйте. Я Изабелла Свон, адвокат Эдварда.

Эдвард встал и вышел в коридор, застенчиво улыбаясь Изабелле в знак приветствия. Вот черт, теперь он жалел, что не принял душ.

— Белла. — Изабелла оглядела Эдварда с головы до ног, не теряя профессионализма, который, однако, был пронизан беспокойством о его самочувствии. Кратковременный побег Эдварда от реальности, очевидно, сбил ее с толку. — Это мой отец, Карлайл Каллен.

Изабелла вежливо кивнула Карлайлу.

— Приятно с вами познакомиться. Эдвард. Рада видеть, что ты не сбежал из города. — После проведения краткого анализа Изабелла улыбнулась с явным облегчением.

— Я цел и невредим. О, и дом до сих пор стоит… если ты вдруг еще этого не поняла.

Эдвард увидел, как Карлайл округлил глаза, чему-то удивившись, а потом перевел взгляд с Изабеллы на Эдварда и обратно.

О, нет. Только не он тоже. Неопределенные намеки Элис на их с Беллой отношения после того марафона по магазинам и так были достаточно раздражающими, и Эдвард был уверен, что мысли матери, скорее всего, следовали по той же извилистой дорожке. Последнее, что ему было нужно, так это чтобы еще и отец примкнул к ним.

— Дождь идет. Заходите, пока не подхватили простуду. — Карлайл привлек Изабеллу в дом и закрыл дверь.

Эдвард наблюдал, как Изабелла неловко снимала резиновые сапоги, копошась и спотыкаясь, прежде чем успешно стянуть их с ног. Она без проблем управлялась с высокими каблуками, но эти ботинки, по-видимому, были для нее нехоженой территорией в обувном мире.

— Ты как? — Эдвард посмотрел на Беллу, жалея, что не может предложить ей выпить что-то помимо «Бейлиса» или виски.

По какой-то причине атмосфера между ними напоминала неуклюжую встречу двух подростков в коридоре дома девушки перед тем, как они отправятся на выпускной. Воздух был наполнен нервным ожиданием и неловкой тишиной. Возможно, так сказывалось присутствие отца Эдварда.

— Я в порядке. Замерзла. Промокла. Но в порядке. А как у тебя дела? — Взгляд Изабеллы скользнул на заваленную чипсами и алкоголем кухонную стойку.

— В норме.

Эдвард нахмурился, когда Изабелла снова посмотрела на него, очевидно, заметив несоблюдение им гигиены в последние несколько дней. Боже, он надеялся, Белла не учуяла от него запашка.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом закрыла и снова бросила взгляд на запасы нездоровой пищи.

— Суперкубок был в феврале, Эдвард. Зачем тебе столько закусок? (ПП: Суперкубок — в американском футболе финальная игра за звание чемпиона Национальной футбольной лиги.)

— Tostitos и сыр к ним — основа любой ленивой субботней диеты. Ты не знала?

Изабелла покачала головой.

— Лично я предпочитаю поп-тартс и крекеры в виде золотых рыбок.

Эдвард невольно вздернул нос. Откуда у женщин эти сумасшедшие предпочтения в еде?

— Не обижайся, но, думаю, я останусь верен Tostitos. — Эдвард схватил пакет чипсов и предложил Изабелле.

Белла улыбнулась и взяла одну штучку. Откусив, мгновение смотрела на Эдварда.

— Вообще-то, я, эм, пришла кое о чем с тобой поговорить.

— Я так и понял. У тебя такой же взгляд, как в четверг. — Эдвард, вспомнив, прикусил губу.

— Неужели? — Брови Изабеллы поползли вверх, пока она тянула время, пережевывая закуску. — Вчера днем у меня в офисе был посетитель.

— О, да? — Эдвард посмотрел на отца, прислонившегося к островку и, как ни странно, уделяющего внимание каждому слову Изабеллы.

— Да. Виктория МакКафери без предупреждения пришла около четырех.

— Викки? Зачем?

Изабелла опустила взгляд на свои одетые в носки ноги, нервно шаркая ими по полу. Вдруг ее плечи расправились, и Белла подняла голову, каким-то образом находя силы рассказать Эдварду о том, ради чего пришла.

— Она хотела сообщить мне об интрижке своего мужа… с Таней.

Спасибо всем, кто поддержал "Преступный умысел" в годовом голосовании! :)

Итак... Какие мысли о папе Карлайле? И новой "бомбе", сброшенной Беллой?