Категория: Переводные фанфики по Сумеречной саге

Жанр: Deathfic / Songfic

Пейринг: Белла / Эдвард

Рейтинг: 18+

Предупреждение: Смерть. Суицид. Депрессия.
Все характеры полностью изменены. Рассказ навеян автору песней «Hello» группы «Evanescence». Перевод песни – строки, выделенные в тексте рассказа жирным шрифтом – взят отсюда. Здесь же можно прочесть историю создания песни и услышать её саму, посмотрев клип.

Саммари: Ужасное недоразумение – дело рук мстительной и ревнивой соперницы – разлучило два любящих сердца. Двое молятся Богу о прощении и спасении их любви. Уход в иной мир. Все люди… типа.

На школьной площадке снова звенит звонок...

Я думаю, что сплю. Думаю, что это не по-настоящему. Думаю, что… Я не знаю, что я думаю.

Я как будто плыву, даже парю в воздухе. Я как будто в невесомости – нет силы, которая бы притягивала меня к земле.

Комната – размытая и тусклая, серая и бледная. Где же цветá? Почему так? Что происходит? Не понимаю.

Внизу, под собой, я вижу… Я вижу себя. Это неправильно. Как я могу видеть саму себя?

Я что, сошла с ума? Должно быть, это всё сон. Наверняка так и есть.

Но я невольно продолжаю наблюдать. Вслушиваюсь. Пытаюсь понять.

Выгляжу я ужасно, даже бледнее обычного. Кожа пепельно-серая, в пятнах, глаза закрыты, под ними тёмные круги. Волосы собраны сзади в хвост, не блестят и не вьются. Такие… такие безжизненные на белых простынях.

Я слышу слабый, неритмичный писк. Едва слышный, но непрестанный. Я осматриваюсь, пытаясь понять, откуда он исходит.

Затем я вижу больше. И начинаю понимать.

Трубки от маски, закрывающей мне нос и рот, тянутся к стоящему у стены прибору. Провода от другого прибора, снабжённого монитором, исчезают под моим больничным балахоном. По экрану бегут зеленые и красные линии, то ныряя вниз, то подскакивая вверх в такт с теми самыми неровно попискивающими звуками, которые я слышу.

Я продолжаю осматривать себя. Запястья перевязаны… Я вижу выглядывающие из-под белой марли бинтов края багровых вертикальных линий с маленькими поперечными полосками швов.

И вспоминаю.

- Нет! – кричу я. – Я не хотела этого. Не хотела! О Господи, что же я натворила? Эдвард!

Дождевые тучи снова собираются играть...

Я парю. Я наблюдаю.

Пытаюсь прикоснуться к вещам. Пытаюсь сдвинуть бумаги и карандаши. Пытаюсь не только парить в воздухе, но и сделать что-нибудь ещё. Неужели я обречена остаться здесь навсегда? А как же Эдвард? Где Эдвард?

Я понимаю, что могу стоять или, по крайней мере, делать вид, что стою. Могу подойти к окну и выглянуть наружу.

Я как раз собираюсь это сделать, когда в комнату входит мужчина в белом халате.

- О, слава Богу! – кричу я и бросаюсь к нему.

Я стою перед ним, рыдая и всхлипывая.
- Помогите мне! – умоляю я.

Но он проходит мимо меня, даже не взглянув. Он меня не видит. Он меня не слышит.

Я протягиваю руку, чтобы коснуться его, встряхнуть его, заставить увидеть меня. Но моя рука исчезает, коснувшись его плоти.

Я… ничто. Я… не нормальная. Я не знаю, что я такое.

Слова застревают в горле, и мне кажется, что по щекам у меня текут горячие соленые слёзы. Частично – от отчаяния и разочарования, но больше – от страха и ужаса.

Но слёзы не текут. Их нет. Нет влаги. Нет ничего материального, никакого доказательства того, что я существую.

Сквозь туман, застилающий взор, я вижу, как этот мужчина осматривает меня – или то, что от меня осталось. Раздвигает мне веки и светит в зрачки. Изучает диаграмму на мониторе и нажимает клавиши на ноутбуке. Затем цокает языком и бормочет:
- Как жаль. Такая молодая.

Разве никто не сказал тебе, что она не дышит?

Я по-прежнему парю. Продолжаю наблюдать.

Я слышу в холле крики, но не могу открыть дверь, чтобы посмотреть, что вызвало переполох. А потом голос внезапно становится чётким, и я слышу, что это он.

Эдвард.

Он врывается в палату, обезумевший и растрепанный. Его волосы в ещё бóльшем беспорядке, чем обычно, прекрасные как бронза и осень, спутанные и взъерошенные. Лицо осунулось, на щеках щетина. Ярко-зеленые глаза налиты кровью и горят, почти пульсируют. Тени под глазами – темнее моих. И всё-таки он выглядит как ангел, мой прекрасный Эдвард.

- О, Белла, нет! – стонет он. – Господи, нет! Почему? Как ты могла это сделать?

Спотыкаясь, он пересекает палату и падает на колени у кровати.

За ним следует женщина в белом, которая пытается остановить его, но отступает, видя, как он сломлен. Она уходит и закрывает за собой дверь, давая нам возможность побыть в комнате вдвоём.

Я наблюдаю за ним, и моё сердце разбивается вдребезги.

Его рыдания, громкие и сбивчивые, полны отчаяния и страдания. Его тело бьётся в конвульсиях. Я слышу, как стучат его зубы. Чувствую излучаемую им муку – она ударяет меня словно приливною волной, стремительно накрывает и увлекает ко дну. Его боль – моя боль.

Я отчаянно хочу его утешить. Отчаянно хочу сделать хоть что-нибудь для облегчения его страданий. Изо всех сил стараюсь прикоснуться к нему, погладить его по волосам, как раньше гладила по вечерам, когда мы ложились спать. Шепчу слова, которых он не слышит. Молю его о прощении. Молю о понимании.

Я совершила ошибку. Теперь я это знаю. Я чувствую это в дрожи его тела.

Нужно было подождать, поговорить с ним, выслушать, позволить объяснить. Нужно было поверить ему. Но вместо этого я поверила ей. Я поступила поспешно и безрассудно. Я всё разрушила.

Вновь сухие слёзы, снова боль в груди, которая горит и пульсирует, когда я смотрю на него, когда вижу боль, виновница которой – я одна.

Теперь я знаю, что я уже в аду, и неважно, что моё сердце всё ещё бьётся, неритмично и очень слабо.

Привет, я – твой разум, который станет твоим собеседником...

- Эдвард, мне так жаль. Я совершила ошибку. Мне следовало знать, что это не может быть правдой, но я… просто мне было так больно. Мне очень-очень жаль, – объясняю я, зная, что он меня не слышит.

- Пожалуйста, Эдвард, пожалуйста, не плачь, – умоляю я его.

Я чувствую каждую его слезинку. Каждая из них, падая, выжигает клеймо на моей полупрозрачной коже. Каждая опаляет моё сознание. Каждая – как удар в живот.

Это моя вина. Это сотворила я.

- Господи, Белла! – внезапно кричит он, вскакивая с колен. – О чём ты, чёрт возьми, думала? Как ты могла подумать, что я – с ней?

Теперь он злится, он почти закипает от ярости. Щеки пылают, а в глазах вспыхивает что-то, похожее на ненависть. Но я знаю, что это не ненависть. Это чувство, что я предала его. Покинула. Причинила боль.

Он пинает металлический каркас кровати и бьёт кулаком в деревянную дверь ванной комнаты. Когда он отнимает от двери руку, на костяшках ссадины, из которых появляется кровь.

Но гнев иссякает, и он снова падает на пол. Его рука сжимает мою руку – или, вернее, не «мою», а «моего тела». К сожалению, я не чувствую его прикосновения. Не чувствую тепла и плотности кожи.

Однако всё, чего я отчаянно хочу – это чтобы он не чувствовал такой боли. Где-то глубоко внутри я чувствую, как страшная боль лишает меня рассудка. Потому что я ничего не могу сделать – могу лишь наблюдать, как он рассыпается на осколки. Я не в силах помочь, не могу сказать ему, что я здесь.

- Мистер Каллен, – доносится от дверей мягкий, спокойный голос. – Я доктор Джиранди, лечащий врач вашей жены. Пожалуйста, пойдёмте со мной. Нам нужно обсудить несколько вопросов, и лучше всего сделать это в моём кабинете.

- Нет, – хрипло отвечает он, не вставая с пола. Он поднимает взгляд на врача, и его лицо цепенеет, челюсть отвисает, а глаза становятся почти серыми.

- Я никуда не уйду от неё. Всё, что вам нужно сказать, скажите мне здесь и сейчас.

Даже если я улыбаюсь и не верю...

Мы с Эдвардом поженились ровно через два месяца после того, как оба закончили Дартмут. Я собиралась учиться в магистратуре, он выпустился с дипломом юриста. Мы были неразлучны с тех пор, как познакомились на вводном курсе по экономике. Через год нам надоело таскать свои вещи туда-сюда и хранить их в чемоданах, а не в ящиках комодов, и мы решили, что последние два года будем жить вместе. Идя к алтарю, мы уже считали себя супругами со стажем.

И это было блаженством.

Первые четыре года нашего брака были для меня сбывшейся мечтой. Хотя и Эдвард, и я много и упорно работали, в свободное время мы отрывались по полной и наслаждались жизнью. Благодаря работе, особенно – его (он был первым в списке претендентов на место младшего партнёра), у нас было более чем достаточно средств, чтобы проводить отпуск там, где нам захочется. Мы купили наш первый дом. Взяли из собачьего приюта грустного терьера-полукровку.

И любили друг друга. Господи, как же мы друг друга любили. Физически, эмоционально, ментально – мы были одним целым. Когда мы целовались, у меня в животе по-прежнему порхали бабочки. Когда он уезжал в командировки, мы разговаривали каждый вечер, а когда он возвращался домой, в постели часами наверстывали упущенное.

Поздними вечерами он играл мне на пианино. Мы танцевали под луной. Массировали друг другу спину и вместе принимали горячие ванны. И исследовали друг друга всеми возможными способами. Его руки были волшебными, как будто созданными специально и исключительно для моего тела. И всего одного моего прикосновения хватало, чтобы лишить его дара речи, оставив способным лишь на стоны.

Это было… идеально.

Точнее сказать, это было идеально до тех пор, пока он официально не стал партнёром в своей фирме. После этого он стал задерживаться на работе. И казалось, что у нас совсем нет времени побыть вместе. Но я знала, что мы с этим справимся. В конце концов, так будет не всегда.

Я знаю, что скоро проснусь от этого сна...

Когда я впервые услышала её голос, был вечер понедельника.

Taня.

Начальница Эдварда.

Сначала всё выглядело невинно и благопристойно. Она звонила в нерабочее время, ссылаясь на то, что ей необходимо обсудить с Эдвардом какое-нибудь срочное судебное заседание или решение. Была вежлива и сердечна, всегда спрашивала, как мои дела, и говорила, как приятно работать с Эдвардом.

Мы даже несколько раз ужинали с ней и её кавалерами. Таня была потрясающе красива – высокая блондинка, длинноволосая, стройная и изящная. От её красоты захватывало дух, но, когда мы были вместе, Эдвард, казалось, обращал на неё не больше внимания, чем на любую другую женщину – любую, за исключением меня.

Но телефонные звонки стали звучать всё чаще, и после них Эдвард всегда выглядел каким-то отрешённым и недовольным. Когда я пыталась поговорить с ним, он лишь пожимал плечами, говоря, что устал на работе. В течение долгого времени я ему безоговорочно верила.

Однако как-то вечером я случайно подняла трубку во время одного из этих разговоров (я даже не слышала, что она позвонила).

- Эдвард, дорогой, я скучаю по тебе, – ворковала она. – Не могу дождаться следующего месяца. На конференции Ассоциации юристов ты будешь принадлежать только мне. Знаешь, это будет очень удобно. Я уже заказали нам номера. Мой – рядом с твоим.

Я отдёрнула трубку от уха, оступилась и внезапно ощутила тошноту. Дыхание перехватило, а сердце застучало в незнакомом неровном ритме. Мне словно вонзили в грудь нож и провернули его там, а затем воткнули ещё глубже. Я даже не представляла, что такая боль существует.

Не в силах слушать дальше, я беззвучно положила трубку. В голове замелькали всевозможные варианты того, чтó могло стоять за каждым её словом, за каждым её взглядом на Эдварда… и на меня.

Потом меня вырвало на пол, и я потеряла сознание.

Не пытайтесь привести меня в порядок, я не сломана...

Мы ссорились. Впервые за время нашего брака мы ссорились. Нескольких дней мы вопили и орали друг на друга. Сердитые и запальчивые, разгневанные и пылкие. Я обвиняла, он отрицал. Я кричала и плакала, он замыкался и обижался. Я просила его уволиться, он отказывался, потому что на рынке труда было напряжённо. Он сказал, что если у него не будет работы, то мы потеряем дом.

Я не верила ему. Я знала: он хочет её видеть. А эта проклятая женщина продолжала звонить. Только её голос стал звучать как-то по-особому, в нём чувствовались издёвка и самодовольство. Когда она начинала мурлыкать его имя, я не раз с проклятьями бросала трубку.

Моя самооценка резко упала, а ненависть к самой себе взлетела до высот, превзошедших худшие годы учёбы в школе. Я чувствовала себя недооценённой и сломленной. Обманутой, преданной и разбитой.

А он по-прежнему отрицал все мои обвинения, говорил мне, что всё это бред, что он любит только меня. Но как я могла ему верить, когда Таня буквально тыкала меня лицом во все их грязные делишки? Я же слышала их в тот вечер!

- Белла, клянусь, я никогда тебе не изменял! И никогда не изменю! Господи, сколько раз можно повторять? Почему ты мне не веришь? Я люблю тебя! – кричал он как-то вечером.

Я хотела ему верить. Боже мой, как же я хотела верить. Мой ум, моя неуверенность, моя самооценка – верить отказывались. Я не никогда до конца не понимала, почему он женился на мне. Он был совершенством, я – посредственностью. Раньше я не придавала значения этой разнице между нами, потому что он её, казалось, не замечал. Во всяком случае, всегда говорил, что это не так. Но все те микроскопические сомнения, которые у меня когда-либо были, сливались вместе и усугублялись, доводя меня до безнадёжности и отчаяния.

И я с головой погрузилась в тёмное безмолвие где-то глубоко внутри себя – безмолвие, о существовании которого я прежде и не подозревала.

Привет, я – ложь, живущая ради тебя, чтобы ты могла спрятаться...

Я любила его. Вот почему это было так больно. Я любила его всеми фибрами души. Я хотела ему верить. Я старалась ему верить.

Я пошла к врачу, и он выписал мне таблетки. Он стал меньше работать и регулярно звонил в течение дня. Звонки от Тани прекратились.

Мы полетели на Флорида-Кис [цепь островов, курорт на юге США] и провели две недели, плескаясь в океане и строя песочные замки. Впервые за несколько месяцев мы прикасались друг к другу. Целовались. Мы срывали друг с друга одежду и страстно любили друг друга каждую ночь – как будто пытались отменить и забыть предыдущие месяцы.

Он плакал, видя, как я похудела.

Я плакала, когда кончала. Не от грусти, а от наплыва чувств.

Мне казалось, что мы справимся. Мне казалось, что я поверила в его слова и в несправедливость собственных обвинений. Я чувствовала себя любимой и обожаемой. Я так сильно его любила. Так сильно…

Казалось, мы возвращаемся к тому, что было раньше. Каждый вечер, входя в дом, он целовал меня. Каждую ночь его губы были пылкими и горячими, и казалось, он не может не касаться меня. Мы шептались в темноте. Я заново привыкала к его телу, к тому, как он обнимает меня, когда мы спим. По выходным мы ездили на барбекю к его родным, обедали с его братом и невесткой.

Каждый божий день он говорил мне, что любит меня. Говорил мне, как я красива. Так же, как раньше, я чувствовала, что я – единственная женщина в его мире, единственная, кого он вообще видит.

Не плачь...

Но моя радость и счастье были недолгими. Через три месяца после нашего примирения мне позвонили, а затем прислали по почте пакет.

Я видела их в его кабинете. Я видела, что она сидит у него на коленях, обвившись вокруг него и засунув язык ему глубоко в рот. Я не могла сообразить, с какого места сделан снимок. Он был плохого качества, но он рассказал мне всё, во что мне до сих пор каким-то образом удавалось убеждать себя не верить.

У меня даже не возникло мысли позвонить ему. Он снова мне лгал. Я была опустошена, и это было намного хуже, чем раньше. Потому что теперь у меня была настоящая картинка. И я ничего не видела, кроме неё.

Я уронила чёрно-белые снимки на пол и пошла по коридору, не потрудившись их поднять.

Странно, но я не плакала. Глаза щипало, но слёз не было. Даже во рту было сухо как в пустыне. Руки и ноги ослабли и совсем перестали меня слушаться. В груди было такое чувство, будто меня разорвали напополам, и зияющие раны истекали кровью.

Я не могла это вынести. Не могла это стерпеть. Не могла пережить. Я была слишком слаба, слишком… слаба. Я не могла жить без него – и не могла жить с ним. Мне нужно было убежать куда угодно… где не было бы этой боли.

Когда сталь погрузилась под кожу и стала её разрезать, я почувствовала это. Почувствовала, что давление немного ослабевает… что это – то облегчение, которое я искала. Поэтому я продолжала давить на лезвие и вести им по коже, рассекая её и вскрывая плоть.

Я наблюдала, как густая жидкость вытекает толчками и струится по рукам, заливая белую блузку.

Затем всё исчезло.

Внезапно я понимаю, что не сплю...

- Белла, – сквозь рыдание говорит он. – Почему ты мне не позвонила?

- Я клянусь! – кричит он ещё громче, поднимая глаза к потолку. – Белла, я даже подумать не могу о другой женщине. Почему, ну почему ты не веришь мне?

- Эдвард, я здесь, – шепчу я. – Мне так жаль.

Я снова пытаюсь к нему прикоснуться. Моя рука проходит сквозь его руку, и моё сердце снова раскалывается.

- Пожалуйста, Эдвард, – умоляю я.

Сжимая мою безжизненную руку – ту, что соединена с моим телом, он восклицает:
- Это всё она. Она не оставляла меня в покое. Я отвергал её каждый раз, каждый. Подавал жалобы, разговаривал с её начальником. Я умолял её оставить меня в покое.

- Я уволился, Белла. Я уволился вчера! Проклятье, Белла, я ушёл после того, как она, чёрт возьми, накинулась на меня. Я уже оформил все бумаги для того, чтобы ей вынесли судебный запрет!

- Я видел те снимки, когда пришёл домой. Я видел их. Ты что, не видела, что я отталкиваю её от себя? Не видела?

Слёзы снова текут у него по щекам. Я протягиваю руку, пытаясь стереть их. Но моя рука вскоре останавливается, потому что это невыносимо – увидеть, как она пройдёт сквозь него и не почувствует его.

Я чувствую тошноту. Чувствую смятение и неописуемое отчаяние. Прежняя боль – ничто в сравнении с той, какую я испытываю сейчас. Теперь я чувствую две боли – и свою, и его. Обе целиком. Они глубоки, словно чёрная бездна.

Я была такой глупой. Моим врагом была я сама. Не Таня. Она была расчётлива, хитра и, вероятно, опасна. Она манипулировала мной; узнав мою слабость, она использовала её. Она давила на меня и давила на Эдварда. Жаждала заполучить его и пыталась разлучить нас.

И это ей действительно удалось. Но это всё я… это только моя вина. Он пытался мне объяснить, но я не слушала. Это всё я.

Я позволила этому случиться. Позволила себе поверить в худшее. А теперь я пожинаю плоды – и какие плоды! – того, что посеяла.

Привет, я всё ещё здесь...

Возвращается врач. Сейчас он выглядит усталым, а его белый халат измят и поношен. Я пытаюсь понять, сколько он пробыл здесь. Дело в том, что сейчас я воспринимаю время как-то странно, искажённо. Жаль, что раньше я не догадалась посмотреть на часы.

Положив голову мне на грудь, Эдвард спит на больничной койке рядом с моим телом. Его лицо выглядит почти безмятежным, словно ему снится хороший сон. Это же самое выражение я видела у него много раз. Я помню, сколько раз наблюдала за тем, как он засыпает, сколько раз целовала его шею и устраивалась в его объятиях, сколько раз чувствовала, как он зарывается лицом в мои волосы.

Но затем врач будит его покашливанием. Он не встаёт с кровати и смотрит на врача сердито, как будто готов наброситься на него.

- Мистер Каллен? – осторожно начинает врач. – Пора, сэр.

- Нет, – хриплым голосом возражает Эдвард.

- Её больше нет, сэр. Вы слышите, как бьётся её сердце, только благодаря подаче кислорода в маску и насосу, закачивающему кровь в сердце. Всё кончено. Пора.

- Я не могу, – стонет он. – Я не могу жить без неё. Я не могу дышать без неё.

- Эдвард, – шепчу я, подходя к кровати. Моя бестелесная рука касается его растрёпанных волос, и я воображаю, что чувствую это. Воображаю, что он это чувствует.

Но он лишь сильнее сжимает в объятиях моё тело.

- Ещё, – горячо и гневно требует он. Врач только вздыхает и выходит за дверь.

Это всё, что осталось от вчерашнего дня...

Он касается моего лица и целует мой подбородок.

- Пожалуйста, Белла, вернись. Я уже говорил тебе – я без тебя не могу. И не буду.

Голос тихий, хриплый. Мне известна его боль; я чувствую её всю. Как будто между нами по-прежнему есть связь, которая в этом странном промежуточном состоянии стала ещё сильнее. Словно мы и в самом деле стали одним целым.

Ему больно. Мне больно.

Боль пульсирует в его груди. Боль пульсирует в моей груди.

- Разве ты не помнишь, как мы всё время играли в эту глупую игру, которую ты так любишь? Разве не помнишь, как я говорил тебе, чтó будет со мной, если что-то случится с тобой? Я уйду за тобой, вот увидишь. – Ему не хватает дыхания.

Его пальцы сплетаются с теми пальцами, которые являются моим телом, и он прижимается губами к той ладони.

- Пожалуйста, просто возьми меня с собой. Я знаю, что ты ещё здесь. Я знаю. Прикоснись ко мне, поцелуй меня, и скажи, что любишь меня.

- Я люблю тебя, Эдвард, – отвечаю я, потому что другого ответа у меня нет.

Я гадаю, что случится, когда врач вернётся. Может быть, я исчезну. Мне всё равно. Я просто хочу Эдварда. Я просто хочу удержать его и сказать ему, что мне очень жаль и что я его люблю.

Я хочу его.

Я хочу его.

Я хочу его.

Только его. Всё остальное не важно.

Я прошу, я умоляю. Я взываю и заклинаю. Хватаюсь за грудь и сжимаю в руке одежду, которой на мне на самом деле нет.

Привет...

Он спускается с кровати и встаёт на колени перед моим телом. Его руки сложены так, будто он молится за меня. Глаза крепко зажмурены, зубы стучат. Всё его тело сотрясает дрожь.

- Возьми меня, Боже, – слышу я его шёпот. – Позволь мне быть с ней. Дай мне такую возможность. Позволь мне сказать ей, что она была неправа. Показать, как сильно я люблю её. Сделать это правильно. Это всё моя вина, Боже. Я потерял её. Я всё испортил. Я должен был всё рассказать ей. Я должен был ей объяснить. Я должен был уйти с этой работы. Чтоб у неё даже мысли не закралось, будто она – не весь мой мир.

- Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне быть с ней. Возьми меня! Пожалуйста, будь милосерден. Я не переживу этого. Она – моя жизнь.

Охваченная горем, я парю за его спиной. Моя рука висит над его опущенной головой. Каждой частицей своего существа и души я жажду его. Мои губы автоматически повторяют его мольбу.

- Позволь мне быть с ним. Дай мне такую возможность. Позволь мне сказать ему, что я была неправа. Показать, как сильно я люблю его. Сделать это правильно. Это всё моя вина, Боже. Я потеряла его. Я всё испортила. Я должна была верить ему. Я должна была выслушать. Чтоб у него даже мысли не закралось, будто он – не весь мой мир.

Закрыв глаза, я прикасаюсь к нему.

И тогда я это чувствую. Я чувствую его. Чувствую, как нежные, шелковистые пряди его волос щекочут мне ладонь.

Должно быть, это смерть… это она…

Распахнув глаза, я встречаюсь с морем зелёного, и это первый настоящий цвет, который я вижу с тех самых пор, как…

Я чувствую его пальцы между моими пальцами. Я дышу и ощущаю тепло. Я не понимаю. Он видит меня и чувствует меня. Как? Почему? Я не знаю, что мне делать – смеяться, плакать или кричать. Голова кружится так, словно я пьяна.

- Белла, – выдыхает он и поднимается на ноги. Он выглядит растерянным и изумлённым. Брови сходятся вместе, а губы дрожат.

Я смутно замечаю, что он… какой-то иной.

Внезапно его губы прижимаются к моим с такой силой, с таким отчаянием, и я слышу, как он вновь и вновь повторяет моё имя. Я чувствую, как скользит вдоль моей челюсти его нос, и слышу, как он вдыхает. Сквозь разброд и сумятицу прорывается ясность. И я целую его, обнимаю его и шепчу его имя.

Эдвард. Эдвард!

Снова ручьём льются слёзы, но не от боли. Сердце в груди расширяется, и я чувствую себя цельной. Мой разум и тело охвачены благодарностью и верой. Я не понимаю, и мне всё равно.

- Вина моя, любовь моя, – бормочет он между нежными поцелуями.

- Ш-ш-ш, – отвечаю я ему, руками обвивая его шею. Я вплетаю пальцы ему в волосы и судорожно притягивая его к себе. – Мне так жаль, Эдвард. Мне так жаль. Я должна была тебе верить. Пожалуйста, Эдвард, пожалуйста, прости меня.

- Конечно, – выдыхает он, и его руки охватывают моё лицо. – Я не смог. Я должен был защитить тебя. Должен был рассказать тебе. Ты для меня всё.

- Перестань, – говорю я сквозь слёзы. – Я люблю тебя. Всегда любила.

Внезапно палата наполняется шумом и гамом. Мы оборачиваемся и видим, что в дверь врываются люди, нагруженные какой-то странной аппаратурой. Звучат крики, вопли и проклятия.

- Как это случилось? Аппарат искусственного кровообращения не работает! У неё нет пульса! – кричит одна из медсестёр.

Какой-то другой врач, высокий мужчина со светлыми волнистыми волосами, кричит:
- Что с ним такое, чёрт возьми? Ты что-то дала ему? Проверь таблетки у себя в карманах! Господи, Элис, что случилось?

- Не знаю, доктор Уитлок, – запинаясь, отвечает невысокая черноволосая медсестра, которую зовут Элис. – Они оба мертвы? Как?

Мы с Эдвардом смотрим друг на друга и наконец-то замечаем. Его безжизненное тело лежит, привалившись к кровати. И всё же он стоит рядом со мной.

Его ладонь сжимает мою, и он улыбается моей любимой улыбкой. Его искрящиеся, взволнованные глаза сияют.

- Что теперь? – спрашивает он. Если он и боится, я не замечаю этого. Но затем я понимаю, что сама ничего не боюсь. Он здесь.

- Не знаю – говорю я, улыбаясь в ответ.

Вместе, рука об руку, мы поворачиваемся лицом к окну и идём. Внезапно мы оказываемся снаружи. Здесь всё сияет, озарённое ярким светом. Высоко в небе светит солнце, и небо синее, насколько хватает глаз. Мы парим над волнуемой ветром зелёной травой и ярко-жёлтыми одуванчиками. Воздух пахнет свежестью, чистотой и землёй. Нас овевает жар; я чувствую, как им пропитывается всё моё существо, как нас окутывают свет и тепло.

Не отрывая своих глаз от его глаз, я вижу, что мы оба начинаем мерцать на солнце каким-то нереальным светом.

Я не знаю, куда мы направимся. Не знаю, что ждёт нас впереди. Не знаю, сколько у нас времени.

Может быть, это какой-то сон. Может быть, нет. Может быть, со временем мы исчезнем. Может быть, будем существовать вечность.

Вечность...

Дорогие читатели! Напоминаем, что все комментарии, оставленный под статьей или на форуме, при голосовании принесут истории по одному дополнительному голосу за каждый, а развернутые комментарии приплюсует еще по одному голосу. И сами читатели, написавшие большее количество развернутых комментариев, получат призы!

Друзья, помните, что при подсчете голосов учитываться будет только один ваш комментарий, а повторные или сделанные позже будут удалены с началом голосования!